Введение. 
Евразийский вектор глобальной геополитики

В 1834 г. великий французский ученый, основатель электродинамики Анри Ампер (в свое время его называли «Ньютоном электричества») опубликовал первую часть своего труда «Опыт о философии наук, или Аналитическое изложение естественной классификации всех человеческих знаний». В нем он подразделял все науки на две основные группы — науки космологические., изучающие все материальные предметы, из коих состоит Вселенная, и ноологические, касающиеся человеческой мысли и человеческих обществ.

Эти группы наук Ампер назвал царствами, которые далее подразделял, соответственно, на два подцарства (4), последние — на два ответвления (8), подответвления (16), науки первого порядка (32), науки второго порядка (64) и науки третьего порядка (128). Привлекательно то, что Ампер в своей классификации наук назвал новую политическую науку кибернетикой: «политика в собственном смысле есть само искусство управлять и избирать в каждом случае то, что можно и что должно сделать, наука государственных людей». Одним из подцарств ноологических наук Ампер определил общественные науки, ответвлением которых выступают как раз политические науки (наряду с этнологическими). Далее, в составе политических наук он выделяет науки первого порядка: общественная экономия, военное искусство, номология (правоведение), политика. Наконец, в политике французский мыслитель в качестве науки второго порядка называет политику в собственном смысле, которая охватывает кибернетику и теорию власти (науки третьего порядка). Во второй части своего труда (опубликованной в 1843 г., уже после смерти ученого) Ампер определяет кибернетику как искусство управления вообще, точнее, управления отношениями между народами. Теория аласти нацелена на изучение круга вопросов, касающихся причин революций, происхождения власти, управления народами и т. п. Роль кибернетики в политике аналогична роли стратегии в военном искусстве, но стратегия в политике нацелена на сохранение мира между народами [1].

Политические науки успешно развивались и далее, образовав к настоящему времени достаточно сложную структуру и весьма разнообразное функциональное назначение. Упоминание же Ампера продиктовано тем, что он одним из первых попытался перевести политику на рельсы научного, систематического изучения и придать ей самой по себе научную строгость. Более того, политика интерпретируется Ампером как наука и искусство управления отношениями между народами и государствами, того управления, которое нацелено на сохранение мира и установление мирового порядка в интересах всех стран и народов.

У читателя может невольно возникнуть вопрос: какое отношение к философии геополитики имеют эти историко-научные штудии? На наш взгляд, самое непосредственное. Современная геополитика, будучи одним из ключевых элементов системы политических наук, претерпевает существенные трансформации, что связано с переходом от классической к глобальной фазе ее развития. Подробнее об этом речь пойдет дальше, но здесь стоит отметить, что именно эта трансформация выдвигает на первый план необходимость философского осмысления геополитического знания, содержания и характера, отношений между различными акторами мировой политики, геостратегии и управления глобальными (природными и социальными) процессами. Классификация наук Ампера не предусматривала наличие наук, изучающих взаимосвязи естественного и социального, ввиду изначального подразделения всех наук на космологические (естественные) и ноологические (социальные, философские и ноотехнические) науки. Однако сама методология классификации может служитьориентиром для установления междисциплинарных связей между кибернетикой и теорией информации (в современном их понимании), психологией и геополитикой в гой области знания, которая получила название информационной (виртуальной) геополитики. Достижения последней в геостратегии обретают формы информационно-психологической войны.

Современная геополитика взывает к философской рефлексии еще и потому, что она, в отличие от классической геополитики, получает импульсы к своему дальнейшему развитию во взаимодействии с теорией международных отношений, международным правом, культурологией, политологией. Объектом геополитики становится все мировое сообщество, а акторами мировой политики, помимо государств, — различные негосударственные и надгосударственные социальные образования: транснациональные корпорации, неправительственные и межправительственные организации, геоцивилизации. По мнению Э. Г. Соловьева, современная геополитика тяготеет к трансформации в «разновидность политической философии (если угодно, философии международных отношений или философии внешней политики)…» [2]. Мы не стали бы так категорично заявлять о геополитике самой по себе как разновидности политической философии. Притязания на философский позитивизм были характерны и в прошлом, когда наступало бурное развитие астрофизики, ядерной физики, генетики, кибернетики, претендовавших (в лице некоторых их создателей) на решение сугубо философских проблем. Однако потребность в философском осмыслении геополитического знания, разнородного по своей природе (здесь и географическая аксиоматика, и этнологические исследования, и политический дискурс, и военно-политическая стратегия, и историософские реминисценции), становится актуальной как никогда прежде.

В той же мере, в какой политическая философия выступает мировоззренческой и методологической основой политической науки, философия геополитики предстает таковой по отношению к геополитике как позитивному знанию и теоретической основе геоэкономики и геостратегии. Ключевыми для политической философии являются вопросы о сущности государства и власти. В контексте философии геополитики поиск решения этих вопросов обретает направленность на выявление сущности межгосударственных и властных отношений (в пространстве не только политическом, но и географическом, социокультурном, геоэкономическом, виртуальном). Д. Н. Замятин, разрабатывая учение о географических образах как устойчивых пространственных представлениях и моделях географического пространства, вполне обоснованно, на наш взгляд, экстраполирует это учение на интерпретацию пространства геополитического, геоэкономического, геокультурного, каждое из которых предстает как разновидность географического пространства, преобразованного соответствующим видом человеческой деятельности [3]. Такой ход мысли еще раз подтверждает необходимость систематизации категориального аппарата геополитики, ее языка и принципов исследования, что определяет напраштенность построения философии геополитики.

Следует обратить внимание еще вот на что. На протяжении своей истории геополитика основывалась на принципе географического детерминизма и методологии политической географии, развивалась относительно автономно в рамках политических наук. По крайней мере первоначально теоретические построения основателей геополитики строились на достаточно ограниченном понятийном аппарате — пространство, государство, сипа. Все многообразие межгосударственных отношений в геополитическом ключе интерпретировалось следующими суждениями:

• 1) государство есть пространственный феномен, подобный живому организму; отсюда и соответствующие образы: дерево (Ф. Ратцель), рука человека (Р. Челлен), анаконда (А. Мэхэн);
• 2) функция государства — силовой контроль над пространством;
• 3) геостратегия государства — установление прямого силового контроля (военного и политического) над пространством. Классическая геополитика зародилась как теоретическая система, соответствующая устройству Вестфальского мира, основными политическими акторами которого были суверенные государства.

К концу XX в. мир изменился коренным образом, поскольку, наряду с государствам и, пол итичес кими акторами стал и выступать, как отмечалось выше, также негосударственные и межгосударственные организации, транснациональные корпорации, геоцивилизации. Взаимодействие политических акторов порождает ряд проблем, требующих совместного решения на основе политической философии, а также норм международного права и международных отношений. Речь идет, во-первых, об ответственности различных акторов за их действия на международной арене, т. к. они могут идти вразрез с национальными интересами. Это могут быть акторы, ставящие перед собой деструктивные цели (международные террористические организации или же тайные международные общества типа «Комитета 300»), Во-вторых, деятельность многочисленных и разнородных акторов, возникших во второй половине XX в., порождает ситуацию неопределенности, размытости политической карты мира, непредсказуемости действий этих акторов. В-третьих, нарушается соподчиненность и согласованность действий акторов в рамках одного государства или региона. В-четвертых, политическая карта мира представлена геоцивилизациями, которые объединяют государства по исторически сложившимся этническим, конфессиональным, хозяйственным, пространственным параметрам. Однако нормы международного права не регулируют отношения между геоцивилизациями. Пока же мы знаем лишь тот тип отношений между ними, который С. Хантингтон определил как «столкновение цивилизаций». Все это является показателем фундаментальных подвижек в Вестфальской системе мира и необходимости определения контуров новой системы мира совместными усилиями исследователей в области теории мировой политики, международного права и геополитики.

Философские штудии, оформляющие геополитические знания в стройную систему, разумеется, важны и интересны не только сами по себе, но и применительно к осмыслению глобальных процессов в мировой политике. На наших глазах происходит размежевание глобального геополитического пространства на два полюса. Один, «атлантический», объединяющий США и Европу, олицетворяет тот самый «золотой миллиард», который претендует на единоличное управление (в первую очередь, со стороны США) всеми мировыми процессами. Второй — «тихоокеанский», основными генераторами которого являются Япония и Китай. Причем Япония относится к числу стран «золотого миллиарда», но геополитически является неотъемлемым звеном «тихоокеанского» полюса. В свою очередь, Китай интенсивно расширяет зону своего континентального и морского влияния (включая Центральную Азию, Австралию и Латинскую Америку), приступив к реализации проекта Великого шелкового пути. В настоящее время этот проект совмещается с перспективами становления Евразийского экономического союза. Более того, страны Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) готовят соглашение об экономическом континентальном партнерстве, подразумевающем и зону свободной торгошш. Инициатива ШОС и ЕАЭС представляет собой не только ответ на крупнейшие экономические проекты США — Транстихоокеанское партнерство (ТТЛ) и Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство (ТТИП), которые явно направлены против Китая и России, но и закономерный этап развития сотрудничества на евразийском пространстве. Такое соглашение ШОС и ЕАЭС, подписание которого ожидается осенью 2016 г., может стать самым амбициозным в мире [4].

Поэтому на ближайшие годы можно считать, что основным содержанием мировой политики будет нарастание конфликтного потенциала между этими двумя глобальными центрами силы. Как здесь ни вспомнить один из законов диалектики, согласно которому источником развития является борьба противоположных тенденций, сторон развития. Но нельзя забывать, что если источником развития выступает борьба противоположностей, то условием сохранения целостности выступает единство этих противоположностей. В этой складывающейся по-новому геополитической структуре мира предстоит вырабатывать коды и исламскому миру, и Латинской Америке, и Африке, и Индии, и России. Выходит, что формирование геополитических кодов в современной мировой политике — это удел не только тех или иных держав, но и целых геоцивилизаций. Отсюда урок для России и Евразийского экономического союза (ЕАЭС) может быть представлен как установка на сохранение своего самостоятельного пути в мировой истории — не склоняясь ни в сторону Запада, ни в сторону Востока. Сама по себе полицентричность мира (которую утверждали отечественные геополитики и о которой впервые в рамках политического дискурса заявил на Мюнхенской конференции еще в феврале 2007 г. российский Президент В. В. Путин) объективно предполагает сохранение государств — ядер этих полюсов. Более того, ключевыми звеньями полицентричного мира становятся коалиции государств. На евразийском континенте таковыми выступают ЕАЭС, ШОС, БРИКС. Геополитический проект дальнейшего развития России в полицентричном мире, как справедливо отмечает Л. Г. Ивашов, видится в следующих основных направлениях: возрождение традиционных духовнонравственных ценностей и применение перспективных моделей державного строительства, активное участие в развитии ЕАЭС и ОДКБ, расширение круга участников и сфер деятельности ШОС, полномасштабная реализация проекта БРИКС [5]. Этот круг вопросов будет рассмотрен с целью выявления мировоззренческих и методологических основ современной геополитики, позволяющих увидеть новые горизонты глобального мира.

Примечания

• 1. «Essais sur la philosophie des Sciences», 2 t., 1834−43; См. подробнее: Поваров Г. H. Ампер и кибернетика. М.: Сов. радио, 1977. С. 21,32—34,41.
• 2. Соловьев Э. Г. Геополитика как профессия и как научная дисциплина: направления эволюции геополитической мысли современной России // Российская наука международных отношений: новые направления / Под ред. А. П. Цыганкова, П. А. Цыганкова. М., 2005. С. 278; Он же. Национальные интересы и основные политические силы современной России. М., 2004. Гл. 5.
• 3. См.: Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти: Географические образы в политике и международных отношениях. М., 2004.
• 4. [Электронныйресурс] URL: http://yt ro.ru/articles/2016/03/04/1 273 289. shtml (дата обращения: 04.03.2016).
• 5. Ивашов Л. Г. Геополитика Русской цивилизации / Отв. ред. О. А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2015. С. 774—776.