Империя Ахеменидов и завоевания Александра

История ближневосточной древности в I тыс. до н.э. была ознаменована созданием великих мировых держав, империй. Отличием империй от крупных государств более раннего времени было новое качество системы власти. Как правило, ситуация сводилась к тому, что не только государство по-прежнему расширялось за счет включения в него различных племен и народов, а также противостоящих одна другой, хотя и связанных друг с другом хозяйственно-культурных зон, земледельцев и кочевников, но и система власти становилась много более жесткой, порой отличавшейся бесчеловечным, иногда изощренным насилием.

Такое случалось не всегда, но, похоже, имело свои причины. В любом случае важно уяснить, что для ужесточения власти создавались объективные условия. Заново присоединенные в ходе завоевания территории долго оставались чужими, что вызывало к жизни необходимость решать, как лучше с ними поступить. Понятно, что наилучшим решением с точки зрения получения от покоренного населения какой-либо устойчивой выгоды (дань, налоги, отработки, возможность порабощения пленников) и к тому же полного обеспечения собственной безопасности была крайняя степень запугивания. Это достигалось в первую очередь массовым применением насилия, включая уничтожение или изувечение, например ослепление, пленников. К слову, практика варварских нашествий кочевников, которые подчас поголовно уничтожали не сдавшееся им население осажденных городов, интуитивно связана именно с подобного рода представлениями о войне: врага лучше уничтожить или, во всяком случае, запугать настолько, чтобы уцелевшие и не помышляли о сопротивлении.

Первые империи, что хорошо видно на примере Египта времен Нового царства, были объединениями еще непрочными, эфемерными. Трудно судить, как поступали с захваченными территориями Тугмос III или Рамсес II, но очень похоже на то, что совершив удачный поход (стоит обратить внимание на этот русский термин), войско, пограбив и заполучив пленных, возвращалось домой, а пострадавшая страна оставалась примерно в том же состоянии, что и до похода. И управлять ею продолжали ее прежние правители или те, кто заместил их. В лучшем для победителя случае побежденные обязывались выплачивать дань, что, скорее всего, продолжалось недолго. Сами же империи при этом держались на военной силе и потому во многом зависели от хорошей армии, удачливой внешней политики умелого правителя, от своевременно проведенных реформ, направленных на усиление власти центра.

Но поскольку сильных правителей обычно сменяли слабые, в периоды правления которых резко возрастали центробежные тенденции, а реформам всегда противостояли издревле складывавшиеся устойчивые нормы обычного права и местные традиции, сильно ослаблявшие эффективность этих реформ, империя как политическая супермощь приходила в упадок и рушилась. Однако на смену ей шла новая империя, энергично прибиравшая к рукам наследство своей предшественницы. Уже одно это примечательное обстоятельство дает основание сделать вывод о закономерности самого процесса. Дело в том, что мозаика ближневосточной древности, да и не только ближневосточной, по меньшей мере с I тыс. до н.э. была готова для политической интеграции. Вопрос заключался лишь в том, на какой социополитической и религиозно-культурной основе такого рода интеграция окажется более прочной и эффективной. И, конечно, многое зависело от создания оптимальной административной формы, пригодной для институционализации имперской власти. В поиск такой структуры внесли свой немалый вклад и египтяне, и вавилоняне, и ассирийцы, и хетты. Не все результаты были однотипны, тем не менее общим было одно: империи искали путь к укреплению централизованной власти в условиях пестрого коллектива подданных. Поиск этот был нелегким. Ассирия продемонстрировала первые реальные его результаты, т. е. массовые переселения иноплеменников, что не следует считать случайным. Почему же?

С точки зрения общей динамики эволюции появление империй было закономерным и в некотором смысле высшим, завершающим этапом процесса политогенеза. На протяжении ряда тысячелетий складывались племенные и первичные урбанистические государства, на их основе и в ходе ожесточенной междоусобной борьбы возникали ранние, затем развитые государства и, наконец, появились мировые державы, империи. Но империи были разными, и если возникавшей в условиях политической замкнутости египетской империи эпохи Нового царства были знакомы в основном лишь воинственные набеги на северных и южных соседей, т. е. те самые походы, которые были уже упомянуты, то в месопотамской Ассирии ситуация была иной. Здесь, где об изоляции не приходилось и мечтать, где частые войны между соседями перемежались набегами кочевников либо завоеваниями полукочевников, приезжавших на колесницах, завоевания не были походами. Было явно выраженное стремление захватить чужую территорию и закрепить ее за собой. Но для того чтобы этот захват был максимально эффективным, мало было поручить управлять завоеванным народом его прежнему правителю, даже если он униженно соглашался платить дань и выполнять другие обязанности. Нужно было запугать и обессилить поверженного противника. Так и поступали ассирийские правители, которые то ослепляли сразу полтора десятка тысяч пленников, то перемещали десятки тысяч их (раз даже 200 тыс.) с одного места на другое, дабы оторвать иноплеменников от их родных корней.

Конечно, Ассирию, быть может, следует считать исключением. Во всяком случае, наследовавшие ее могуществу другие ближневосточные империи древности, такие как халдейский Вавилон и ахеменидский Иран, излишними зверствами и насилиями не отличались. В частности, Навуходоносор II привел в Вавилон всего около 3 тыс. наиболее ученых иудеев, в основном из числа знатоков иудаизма, близких к Иерусалимскому храму, а персидский царь Дарий доверил управление завоеванными странами, которые он превратил в сатрапии, местным правителям, правда, введя в них персидские гарнизоны.