Лекция 18. ФИЛОСОФИЯ В ЕВРОПЕ В РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ. 
ПЕТР ДАМИАНИ И АНСЕЛЬМ КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ

Трактат Дамиани против диалектиков.

После распада Западно-Римской империи и появления на ее территории в V в. новых государств («варварских королевств»), наиболее крупным из которых была «империя» Карла Великого (VIII в.), постепенно начинает оформляться система христианского образования средневековой Европы, основаниями которой становятся теология и так называемые семь свободных искусств (наук — artes). В дисциплинах этого образовательного круга были представлены также и философские знания. Философия объединялась как со свободными науками, так и с теологией. В теологии она была представлена метафизическими и этическими вопросами, которые черпали главным образом из сочинений Отцов Церкви, и прежде всего Августина, а в некоторых случаях — и из собственно философских произведений поздней Античности, например, из неоплатонического комментария Макробия (V в.) на сновидение Сципиона (текст из трактата Цицерона «О государстве»), который был распространен тогда, или из знаменитого «Утешения Философией» Северина Боэция (VI в.).

Среди наук философия была представлена диалектикой {логикой), которую изучали во многом благодаря переводам и комментариям Боэция, по логическим трудам Аристотеля и Порфирия. С изучением и применением диалектики связаны наиболее значительные с историко-философской точки зрения события и проблемы раннссрсднсвсковой философии.

Диалектику высоко ценили как средство обучения, искусство рассуждать и т. п. и использовали прежде всего в теологии. Занятия диалектикой привели к появлению одной из основных форм схоластического (школьного) (от греч. <�зуру — школа) образования и науки — ученическому и ученому диспуту (disputatio), который состоял в рассмотрении проблемы посредством нахождения аргументов, приводимых pro et contra (за и против) выдвинутого тезиса^[1].

Но применение диалектики в теологии несло в себе опасность рационализации религии, что нравилось далеко не всем богословам и церковным деятелям, тем более когда это сопровождалось заявлениями, сомнительными с точки зрения ортодоксов. Эти обстоятельства привели к так называемым спорам о диалектике, развернувшимся в раннее Средневековье, к спорам о пределах ее употребления, о се отношении к богословию.

Известны нападки богословов на Иоанна Скота Эриугсну (IX в.) за его диалектические рассуждения в связи с обсуждением вопроса о предопределении, которые приводит в своей книге Франсуа Пика в с^[2]. Один из его оппонентов Пруденций из Труа писал в своем сочинении о предопределении: «Иоанн Скот… извращает мысль католических Отцов, будто своих противников, прибегает к диалектическим тонкостям». Другой противник Эриугены, диакон Флор, заявлял от имени Лионской церкви: «Иоанн Скот в своем дьявольском споре восстает против веры, против авторитета Писания и Отцов [Церкви], против всего разума, Божественного и человеческого». Особенно же Флор осуждал применение силлогизмов и введение философии в теологические вопросы.

Уже в XI в. против диалектиков очень решительно выступил Петр Дамиан и. Петр Дамиани (XI в.), итальянец, сначала изучал «свободные искусства» в Парме и преподавал их, так что был хорошо подготовлен в диалектике, чтобы впоследствии критиковать ее со знанием дела. Затем сделался монахом и достиг звания кардинала, а также стал одним из знаменитых церковных писателей XI в. Критика диалектики содержится в самом известном его сочинении под названием «О Божественном всемогуществе»^[3]. Оно написано как текст религиозно-богословский, то есть в виде разбора, толкования положений Писания с многочисленными ссылками на различные места Ветхого и Нового Завета.

Исходную посылку Дамиани в критике диалектики можно сформулировать, пожалуй, таким образом: сила строгих умозаключений и необходимый характер логического вывода имеют отношение только к самой «последовательности рассуждений», но никак не касаются «изменчивой природы вещей», «естественного порядка», именно «порядка разнообразных смешений» (см. с. 367), а уж тем более Бога. Так, заключая обсуждение вопроса о необходимости или случайности будущих событий, он пишет: «Этот вопрос относится не к обсуждению мощи Божественного величия и не к силе или материи вещей, но к способу и порядку рассуждения и последовательности слов, ему нет места среди святынь церкви» (с. 369). Более развернуто Дамиани высказывает эту мысль следующим образом: «Вообще то, что исходит из рассуждений диалектиков или риторов, нельзя так просто распространять на Божественные тайны; и не так обстоит дело, чтобы придуманное для использования в качестве доказательств силлогизмов или заключений речи жестко подчиняло себе священные законы и противопоставляло необходимость своих выводов Божественной мощи» (с. 368).

Вслед за этим идут слова, которые мы выделим особо, ибо они стали основой знаменитой формулы «философия — служанка богословия»: «Эта искушенность школьной науки если когда используется при разъяснениях священных изречений, не должна дерзко присваивать себе право главенства; но, подобно служанке, с некой предупредительностью выполнять распоряжения госпожи и не забегать вперед, дабы с этим не ошибиться и не потерять свет сокровенной добродетели и прямую тропу истины, увлекшись последовательностью внешних слов» (с. 368).

Итак, рассуждения диалектиков не имеют никакого значения в сравнении с Божественным всемогуществом, которое уже изначально устроило все грядущее, о котором «Бог судит как об известном и давно прошедшем» (с. 372). Тем не менее, действия Бога согласуются и с законами логики, в частности с законом противоречия, и с природой вещей. «Благо же, пишет Дамиани, то есть то, что создал благой промыслитель, есть то, что нс может в одно время и быть, и нс быть, ибо в природе вещей, которой мудрый промыслитсль постановил быть, изменчивость эта не находит места» (с. 377).

Но при всем том, главное направление усилий Дамиани — показать превосходство Бога над всяческими умозаключениями диалектиков — это, пожалуй, лейтмотив его сочинения. Он как бы забывает при этом, что тем самым Бог вступает в противоречие и с природой. Итак, «следует веровать, что Бог может все, делает ли или не делает» (с. 378). И еще более определенно об этом говорят такие слова Дамиани: «Божья сила разбивает силлогизмы диалектиков и хитрости их, доводы всех философов посрамляет» (с. 378). Вслед за этим он приводит примеры посрамления силлогизмов, а заодно и природы. Силлогизмы доказывают, что дерево сгорает, если горит; нс плодоносит, если срублено. Но вот Моисей видит, что терниевый куст горит и не сгорает (в виде горящего куста ему явился Бог); посох Авраама пустил почки (это делает Бог) (с. 378). Впрочем, Дамиани, конечно, понимает, что подобные победы над силлогистикой нс согласуются с природой вещей, поэтому и делает соответствующую оговорку, обобщая приведенные примеры: «Что же все это, как не посрамление скороспелых мнений мудрецов этого мира и откровение, вопреки обыденному природы, Божьей силы?» (с. 379) (курсив наш. — В. 3.).

Таким образом получается, что логика (силлогизмы) соответствует обыденности природы, нарушая которую, Бог творит чудеса, являющиеся объектом веры, ибо они — вне логики, и их невозможно ни доказать, ни опровергнуть.

В связи с Божественным разрушением обыденности природы у Дамиани появляется новый аспект в показе всемогущества Бога. Если до этого он показывал Его превосходство над диалектикой, то теперь он указывает на Его верховенство в природе, исходя из той же самой посылки, которую он применял, чтобы принизить диалектику в сравнении с Богом, но, разумеется, с соответствующей «поправкой на природу». И если ранее Дамиани говорил о согласованности действий Бога с проявляющимся и в природе законом противоречия (см. об этом выше), то в данном случае он высказывается совсем иначе: «Противоположные свойства не могут сходиться в одном подлежащем. Однако эта невозможность, хотя и верно сказывается о природной необходимости, никак не касается Божественного могущества» (с. 380). В этом мы слышим опять тот же самый мотив: как прежде необходимость диалектических умозаключений не затрагивала могущества Бога, так и ныне его не затрагивает необходимость природы, ибо Он, согласно религиозному сознанию, высшая сила и творец мироздания. Дамиани пишет: «Ведь тот, кто дал начало природе, легко, когда пожелает, устраняет природную необходимость. Кто создал природу, природный порядок изменяет по своему волению» (с. 380).

Интересно, нам представляется, отметить слова Дамиани о том, что Создатель «и самое-то природу некоторым образом противоприродчо изменял» (с. 380) (курсив наш. — В. 3.). Далее следуют примеры противоприродного в действиях Бога: возникновение мира из ничего; живого — не из живого, но из косных начал; спящему человеку лишиться ребра и не почувствовать этого (об Адаме); жене возникнуть от одного лишь мужа без жены (о Еве). О том, что в противоприродных действиях Бога нет ничего необыкновенного, свидетельствует, по мнению Дамиани, сама природа, в которой много чудесного. Так, алмаз нс разрезается ни огнем, ни железом, но единственно лишь козлиной кровью (с. 382); в каппадокийских пределах (в Малой Азии) кобылицы зачинают от ветра; на индийском острове Тилоне (Цейлоне?) птицы рождаются от древесных ветвей в виде одушевленных и окрыленных плодов (с. 383). Но скорее всего, и эти чудеса природы, так сказать, необычные «естественно-научные факты», Дамиани относит к Божьему могуществу, так как здесь же пишет о том, что ни у кого не хватит сил исчислить множество великих явлений Божьего могущества, которые существуют вопреки обыкновенному порядку природы.

Дальнейшее развитие темы Божественных чудес состоит в том, что Дамиани призывает безоговорочно верить в них. Их «следует не обсуждать человеческими доводами, но лучше оставить мощи Творца» (с. 383). По отношению к диалектике это означает, что Дамиани призывает заменить рациональное осмысление Божественного всемогущества верой в него, о чем он весьма резко говорит: «Пусть те, кто хотят, перемалывают свои вопросы по правилам и порядку рассуждения, лишь бы только своими гаданиями и заклинаниями, достойными детворы в школах, не усвояли несовершенства Творцу» (с. 384). Философы, считает Дамиани, замахиваются «на большее, чем могут достичь, и в гордыне рвутся овладеть тем, что выше их» (с. 385).

Но вера в могущество Бога вопреки природе, опыту жизни, здравому смыслу нуждалась в том, чтобы ее внедряли с помощью устрашения, страшных рассказов о наказании богохульников, сомневающихся в Божием всемогуществе. Об этом свидетельствует следующий рассказ Дамиани. Когда некто высказал сомнение в том, что Бог в состоянии воскресить порезанного на кусочки петуха, петух при этих словах тут же вскочил с блюда, живой и одетый перьями, а сомневающиеся были поражены проказой (с. 385). Из этой истории с петухом Дамиани извлекает такую мораль: «Это служит уроком другим, чтобы не болтали пустого о Божественном могуществе» (с. 386).

В широком мировоззренческом плане нападки Дамиани на диалектиков и рациональное мышление были борьбой с религиозным скептицизмом, который исторически проявляется с самого момента возникновения религии. Именно так надо понимать позицию Дамиани, когда он пишет о людях, которые «Бога мнят либо не сущим, либо нс пекущимся о земных делах» (с. 386).

• [1] См.: Escolastica // Abbagnano N. Diccionario de filosofia. Habana, 1963. P. 427.
• [2] Cm.: Picavet Ft: Esquiss d' une histoire generate et comparee des philosophiesmedievales. P., 1907. P. 137−138.
• [3] См.: Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995. С. 358−394 (далеев скобках указываются страницы этого издания трактата Дамиани).