Что и как изучать в сибирской архитектуре

Задача данного учебного пособия — собрать и описать формы возможно большего количества сибирских построек XVIII в. и на основе этого материала выяснить, в чем заключается специфика сибирской архитектуры, отличалась ли она, и насколько, от архитектуры остальной территории России.

Уже говорилось о том, что в рассматриваемое время в Сибири еще господствовал средневековый метод строительства и ведущей в нем была каменная архитектура. В Сибири каменное строительство началось поздно. Почти все первое столетие русской колонизации строительство оставалось исключительно деревянным. В XVIII в., несмотря на постепенный рост доли каменных построек, они по-прежнему составляли незначительное (храмы) и даже ничтожное (остальные сооружения) меньшинство сооружений. (Наглядное представление о характере застройки городов Сибири с бесчисленными вертикалями деревянных церквей дают гравюры Второй Камчатской экспедиции Г.-Ф. Миллера и И.-Г. Гмелина 1733—1743 гг.; рис. 1.5).

Рис. 15. Е. А. Федосеев. Вид Енисейска (1770; гравюра с оригинала И.-В. Люрсениуса 1734 г.)

Поэтому можно было бы предположить, что в Сибири существовали и региональные школы деревянного зодчества — как это было, например, в Обонежье, на Пинеге и в Мезени, т. е. в тех регионах Русского Севера, где не было близких образцов каменного строительства и мастера деревянных храмов ориентировались преимущественно на деревянные же образцы. К сожалению, имеющийся материал не позволяет изучить местную деревянную архитектуру XVIII в. Сибирь сохранила великолепные ансамбли жилой застройки и многочисленные храмы XIX — начала XX в., но от огромного массива деревянной архитектуры XVII—XVIII вв. уцелели лишь жалкие крохи. К сожалению, не так уж много построек известно и по фотографиям или гравюрам, так что в целом наши представления о старых деревянных памятниках Сибири намного более ограничены, чем, скажем, по Русскому Северу. Делать какие-то обобщения можно только относительно деревянных храмов Приангарья, поскольку их формы зафиксированы в двух дореволюционных публикациях, а затем собраны в одной новой^[1].

Итак, основные архитектурные поиски осуществляются в камне. Возникает следующий вопрос — о соотношении светских и церковных построек. В европейской архитектуре эпохи барокко было два основных типа здания — храм и дворец, в каждом из которых по-своему осуществлялись конструктивные, функциональные и художественные поиски. Архитектура Петербурга восприняла эту парадигму, к 1770-м гг. светские здания приобрели равный с церковными вес и в Москве, и ближайшей провинции. В остальной России с ее средневековым мышлением ведущими оставались церкви. Именно с них, как правило, в каждом отдельном регионе начинался перевод архитектуры из дерева в камень, и именно их в XVIII в. строилось в регионах гораздо больше, чем каменных светских зданий. В Сибири таких зданий сохранилось не так уж мало. Это укрепления кремлей, отдельные административные сооружения и жилые постройки. Однако редкие из них — кремли, гостиные дворы — имели репрезентативную функцию. Чаще к ним относились как к чисто утилитарным сооружениям и не придавали значения их масштабности или декору. К тому же они строились обычно на казенные деньги и по общенациональной традиции («но климат, что ли, мешал или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента»), денег на них часто не хватало, поэтому многие вообще оказывались недостроенными. Кроме того, их трудно использовать в качестве материала для выводов: сохранность их случайна, многие исчезнувшие не зафиксированы на фотографиях или гравюрах, наконец, редчайшие имеют точные датировки.

Итак, именно каменные храмы составляют основной массив доступных для изучения памятников. Из всех типов зданий лишь они дают единственную репрезентативную выборку, позволяющую делать выводы не только об общих тенденциях, но и о нюансах развития архитектурных форм. В отличие от деревянных строительство каменных храмов всегда фиксировалось документально, так что возможно установить их общее количество и долю сохранившихся и (или) известных по изображениям относительно остальных.

В изучении средневековой архитектуры, где архитектурная информация передавалась путем непосредственного наблюдения и обучения, а проект отсутствовал, особенно важны точная хронология, позволяющая отслеживать малейшие изменения «почерка» артели. Они происходят постоянно, и примерно три раза в столетие вместе со сменой поколений обнаруживается заметная смена стиля. В столичной архитектуре это отражается, как правило, при смене государя и придворных вкусов, в том числе и архитектурных. Конечно, это происходит не сразу, и для региональных архитектур подразделение примерно на 30-летние периоды будет еще более условным, чем для столицы. Тем не менее, с исторической и методологической точек зрения оно более верно, чем изучение общих свойств памятников на протяжении, предположим, столетия. Блестящим примером подобного исследования является книга Э. Бланта «Искусство и архитектура во Франции. 1500—1700»¹.

Для архитектуры Сибири, как и для других региональных архитектур России, представляется уместным выделять этапы, определяемые развитием каменного зодчества. Для Сибири первый период может быть условно ограничен 1680—1720 гг. — от возведения первых каменных храмов до угасания каменного строительства после знаменитого петровского указа 1714 г. Речь идет о ключевом для русской архитектуры указе Петра I от 9 октября 1714 г. о полном запрете каменного строительства вне Санкт-Петербурга^[2][3]. Конечно, указ соблюдался не везде и не полностью, сам Петр часто нарушал его, давая персональные разрешения на строительство, например, в случае со знаменитой церковью Петра и Павла в Казани (1722—1726). Тем не менее основные строительные силы оказались в Петербурге, и в ряде регионов, особенно ближайших к новой столице, каменное строительство действительно прекратилось. В Сибири указ начали применять не сразу, но к началу 1720-х гг. каменные сооружения перестали строить и там. Указ был отменен для Москвы 31 января 1728 г.^[4], для остальных городов и уездов — 5 февраля 1729 г.^[5], но строительство возобновилось не сразу. Поэтому нижней границей второго периода для Сибири можно считать 1735 г., после которого оживление строительной деятельности становится очевидным. Границы третьего периода оказываются более условными. Время вокруг 1765 г. представляется важным переломом, когда с воцарением Екатерины елизаветинское барокко в Петербурге вдруг выходит из моды (что обозначается отставкой Растрелли) и одновременно достигает провинции, в том числе и Сибири, где именно в этот момент завершается строительство ключевого памятника нового стиля — церкви Захарии и Елизаветы в Тобольске, формы которой окажут влияние на всю Сибирь. Верхняя граница — 1800 г. — носит символический характер и не обозначает прекращения местной сибирской традиции, продолжающейся по инерции еще полстолетия. Зато именно после этой даты в Сибири становится заметным явлением классицизм, представленный до того случайными скромными постройками.

На основе какого материала делаются выводы в настоящем учебном пособии?

Всего в Сибири в 1680—1800 гг. было построено около 120 каменных храмов и начато и не окончено на 1800 г. еще примерно 50. Сохранилась только половина (около 85), из них около 35 изуродованы (примерно 20% от общего числа). Облик искаженных храмов и тех, что не дожили до нашего времени, можно реконструировать по фотографиям и другим изображениям. Однако примерно по 30 храмам никаких изобразительных материалов нет. Получается, что об архитектуре Сибири мы можем судить на материале более 80% памятников, что весьма неплохо. При этом практически все храмы (за исключением четырех), формы которых нам неизвестны, построены после 1765 г., т.с. представляют собой постройки, в наименьшей степени отличавшиеся выдающимися качествами и меньше влиявшие на общий архитектурный процесс. Учитывая количество построек в каждом периоде, материал по первым двум периодам оказывается практически полным (89 и 94% соответственно), а по последнему периоду, когда было построено около 120 храмов, напротив, известным примерно на 75% — но с учетом почти всех важных построек. Все это позволяет считать существующую выборку более чем достаточной для выводов относительно развития архитектуры Сибири. Примечательно территориальное неравенство сохранности материала — половина памятников, о которых нам ничего неизвестно, относятся к Енисейскому региону. Но здесь произошла катастрофа и с сохранностью храмов — из примерно 45 уцелело всего 15, и 10 из них в изуродованном виде (соотношение примерно 10—20—70% против 30—20—50% по Сибири в целом).

Какие именно формы предполагается изучать?

В идеале это, конечно, храм как целостный художественный объект, Gesamtkunstwerk, экстерьер и интерьер со всем внутренним убранством и с учетом образности литургического действа. На самом деле этот идеал достижим лишь на материале немногих храмов. Между строительством храма и его украшением часто был внушительный временной разрыв, и в этом смысле интерьер не составлял с храмом единого художественного произведения. Если же говорить про сибирскую конкретику, то здесь уцелел лишь один (!) церковный интерьер XVIII в. — в знаменитейшей Крестовской церкви в Иркутске (ок. 1760; рис. 1.6).

Рис. 1.6. Иркутск. Крестовская церковь. Главный иконостас (фото автора, 2014)

Вес остальное было уничтожено в советское время, а те немногочисленные интерьеры, которые все же уцелели, — в частности Успенской церкви в Енисейске и Воскресенской церкви в Томске — дошли до нас в реконструкции конца XIX в. Старые же фото интерьеров, которых в Сибири сохранилось очень немного, редко предоставляют исследователю возможность анализа внутреннего пространства, так как на них почти всегда представлен фронтальный вид иконостаса (рис. 1.7; пример работы с подобным материалом — диссертация Н. И. Исаевой^[6]) и очень редко — иные части храмов.

Рис. 1.7. Ялуторовск. Сретенского собор.

Иконостас верхнего храма (не сохр.).

(фото 1908 г.: СПб., архив ИИМК) В таком случае можно было бы ограничиться анализом архитектуры интерьера и экстерьера, однако и этого сделать нельзя. В сохранившихся памятниках уцелели далеко не все интерьеры, а в ряде случаев они не фотофиксированы и недоступны; дореволюционных же съемок сводов храмов практически не существует, так что материал для систематических выводов отсутствует. Надо сказать, что упомянутый факт не вызывает ожидаемого сожаления по следующей причине. Дело в том, что разработка системы собственно архитектурной образности интерьера характерна для столпных храмов, где системы опор и сводов создают сложную игру художественных и иконографических приемов. В Сибири столпных храмов было всего четыре, а возможности для анализа дает лишь один. Практически все остальные храмы Сибири имеют традиционное завершение лотковыми сводами с одной световой главой, и в этом случае возможно было бы анализировать лишь пропорции. Таким образом, в предлагаемом исследовании выводы будут сделаны на основе последовательного анализа экстерьеров храмов.

• [1] Описание памятников русской архитектуры по губерниям: Иркутская губерния //Известия императорской археологической комиссии. Вып. 50. СПб., 1913. С. 99—138; Серебренников И. И. Памятники старинного деревянного зодчества в Иркутской губернии. Иркутск, 1915; Калинина И. В. Православные храмы Иркутской епархии XVII — начала XX в. М., 2000.
• [2] Blunt A. Art and Architecture in France, 1500—1700. L., 1953.
• [3] Указ № 2848 (ПСЗРИ. T. 5. C. 126).
• [4] Указ № 5233 (ПСЗРИ. T. 8. С. 11).
• [5] Указ № 5366 (ПСЗРИ. Т. 8. С. 125).
• [6] Исаева II. II. Художественное наследие приенисейского региона (XVIII — начало XIX в.).Проблемы иконографии и стиля: дис… докт. искусствоведения. М., 1997.