Неполная индукция и аналогия

Современная логическая теория индукции существенно неполна: в ней отсутствует раздел, рассматривающий индуктивные (правдоподобные) рассуждения, заключениями которых являлись бы оценки. В этом же смысле до середины прошлого века была неполна и дедуктивная логика. Она не рассматривала дедуктивные рассуждения, посылки которых включали бы оценки (или нормы) и заключение которых являлось бы оценкой (или нормой). С созданием логики норм и логики оценок в 50−60-е гг. XX в. этот пробел в дедуктивной логике был устранен. Но индуктивные оценочные рассуждения пока не исследованы.

Самым простым, и вместе с тем самым ненадежным способом индуктивного обоснования оценок является неполная (популярная) индукция.

Ее общая схема:

5, должно быть Р.

S₂ должно быть Р.

S_n должно быть Р.

S_t, S₂,…, 5_я все являются Р.

Все 5 есть Q.

Все Q должны быть Р.

Здесь первые п посылок являются оценками, последняя посылка представляет собой описательное утверждение; заключение является оценкой. Индукция называется «неполной», поскольку перечисленные объекты 5₂, S_n не исчерпывают всего класса предметов 5.

Например:

Суворов должен был быть стойким и мужественным.

Наполеон должен был быть стойким и мужественным.

Эйзенхауэр должен был быть стойким и мужественным.

Суворов, Наполеон и Эйзенхауэр были полководцами.

Каждый полководец должен быть стойким и мужественным.

Популярным способом индуктивной аргументации в поддержку ценностей является аналогия.

Аналогия — умозаключение о принадлежности определенного признака предмету на основе того, что сходный с ним иной предмет обладает этим признаком.

Различают аналогию свойств и аналогию отношений.

Общая схема умозаключения по аналогии:

Предмет А имеет признаки a, b, с, d.

Предмет В имеет признаки а, Ь, с.

Значит, предмет В также имеет, по-видимому, признак d.

Заметив сходство свойств, присущих двум разным предметам, можно это сходство продолжить и предположить, что сравниваемые предметы подобны и в других своих свойствах.

Например, планеты Земля и Венера сходны по многим признакам. На Земле есть жизнь. По аналогии можно заключить, что и на Венере есть жизнь.

Проводя аналогию отношений, уподобляют не предметы, а отношения между ними.

Например, в планетарной модели атома отношение между его ядром и движущимися вокруг него электронами уподобляется отношению между Солнцем и вращающимися вокруг него планетами. Установив это подобие и зная, что планеты движутся вокруг Солнца по эллиптическим орбитам, можно заключить по аналогии, что и электроны в атоме движутся вокруг его ядра по таким же орбитам.

Аналогия всегда дает проблематичное (вероятное) заключение.

Отношение к аналогии как способу аргументации весьма сдержанное. Обычно считают, что аналогия представляет собой хорошее средство поиска новых идей и предположений, но не их обоснования. «Никогда еще не отрицалась важность той роли, которую аналогия играет в формировании интеллекта. И, однако, будучи признанной всеми как существенный фактор творчества, она вызывала недоверие, как только из нее пытались делать средство доказательства»¹.

Платон, Плотин, Фома Аквинский и другие оправдывали самое широкое использование аналогии при аргументации. Д. Юм, Дж. Локк, Дж. Милль и другие философы-эмпирики, напротив, видели в аналогии лишь средство низшего порядка, слабое и ненадежное, единственная ценность которого состоит в том, что оно позволяет сформулировать гипотезу, подлежащую проверке другими индуктивными способами.

Можно привести и высокую оценку доказательной силы аналогии, особенно аналогии отношений. «Мы далеки от мысли, что аналогия не может служить отправной точкой для позднейшей проверки; но в этом она не отличается от любого другого способа рассуждения, ибо вывод любого из них может быть подвергнут еще одному новому испытанию опытом. И вправе ли мы отказывать аналогии в какой бы то ни было доказательной силе, если один.

' Перельман X., Олъбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументаций"//Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 226.

только тот факт, что она способна заставить нас предпочесть одну гипотезу другой, уже указывает на то, что она обладает силой аргумента? Любое полное исследование аргументации должно, следовательно, уделять ей место как элементу доказательства. Нам кажется, что доказательная сила аналогии предстает в виде структуры со следующей самой общей формулой: «Л относится к В так же, как С к D»^[1].

В оценочной аналогии сходство двух предметов в каких-либо признаках продолжается, и на основании того, что первый предмет имеет определенную ценность, делается вывод, что и второй предмет обладает такой же ценностью.

Общая схема этой аналогии:

Предмет А имеет признаки а, Ь, с и является позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Предмет В имеет признаки а, Ь, с.

Значит, предмет В также является, вероятно, позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Например:

Книга А — антиутопия, написанная хорошим языком, имеющая занимательный сюжет и заслуживающая похвалы.

Книга В также является антиутопией с хорошим языком и занимательным сюжетом.

Значит, книга В также, по-видимому, заслуживает похвалы.

Часто аналогия с оценочной посылкой предстает в форме:

Предмет А имеет свойства а, Ь, с и должен быть d.

Предмет В обладает свойствами а, Ь, с.

Значит, предмет В, по-видимому, должен быть d.

Например:

Хороший автомобиль имеет колеса, двигатель и должен быть экономичным.

Хороший трактор имеет колеса и двигатель.

Значит, хороший трактор тоже, вероятно, должен быть экономичным.

Аналогия обладает слабой доказательной силой, поскольку продолжение сходства может оказаться поверхностным или даже ошибочным.

Однако доказательность и убедительность — разные вещи. Нередко строгое, проводимое шаг за шагом доказательство оказывается неуместным и убеждает меньше, чем мимолетная, но образная и яркая аналогия. Доказательство — сильнодействующее средство исправления и углубления убеждений, в то время как аналогия подобна гомеопатическим лекарствам, принимаемым ничтожными дозами и оказывающим, однако, во многих случаях заметный лечебный эффект.

Аналогия — излюбленное средство убеждения в художественной литературе, которой по самой ее природе противопоказаны сильные, прямолинейные приемы убеждения. Аналогии широко используются также в обычной жизни, в моральном рассуждении, в идеологии и т. п.

Метафора, являющаяся ярким средством художественного творчества, представляет собой, по сути дела, своего рода сгущенную, свернутую аналогию. «Любая аналогия — за исключением тех, что представлены в застывших формах, подобно притчам или аллегориям, — способна спонтанно стать метафорой»^[2].

Примером метафоры с прозрачным аналогическим соотношением служит такое сопоставление Аристотеля: «Старость так [относится] к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер ‘‘старостью дня»… а старость — «вечером жизни»"^[3].

В традиционном понимании метафора — это троп, удачное изменение значения слова или выражения. С помощью метафоры собственное значение имени переносится на некоторое другое значение, которое подходит этому имени лишь ввиду того сравнения, которое держат в уме. Уже это истолкование метафоры связывает ее с аналогией. «Лучше всего роль метафоры видна в контексте представления об аналогии как об элементе аргументации»^[4][5]. Метафора является результатом слияния членов аналогии и выполняет те же функции, что и аналогия. По воздействию на эмоции и убеждения аудитории метафора даже лучше справляется с этими функциями, поскольку «она усиливает аналогию, вводя ее в сжатом виде в язык"'^[2].

Еще одним способом аргументации в поддержку ценностей является апелляция к образцу.

Образец принципиально отличается от примера. Пример говорит о том, что имеет место в действительности, образец — о том, что должно быть. Пример используется для поддержки описательных утверждений, ссылка на образец призвана поддержать оценку.

Образец, или идеал, — это такое поведение лица или группы лиц, которому надлежит следовать.

Образец в силу своего особого общественного престижа служит также порукой выбранному типу поведения.

«Следование общепризнанному образцу, принуждение себя к этому гарантирует высокую оценку поведения в глазах общества; деятель, повышающий таким способом свой авторитет, сам уже может послужить образцом: философ являет собой образец для своих сограждан, поскольку для него самого образцом выступают боги [Паскаль]; пример святой Терезы воодушевляет христиан, поскольку для нее самой образцом являлся Иисус»^[7].

Следование образцу, имитация чужого поведения может быть спонтанной. Имитирующий тип поведения имеет большое значение в социальной жизни. Повторение одного и того же поведения, которое принято за образец в данном обществе, не нуждается в обосновании. Но аргументация требуется в том случае, когда поведение ориентируется на сознательно избранный образец, действия которого противопоставляются другим возможным способам деятельности.

Образец обладает определенным авторитетом и престижем: неизвестным, никак себя не зарекомендовавшим людям не подражают. Как заметил Ж. Ж. Руссо, «обезьяна подражает человеку, которого она боится, и не подражает презираемым ею животным; она находит правильным то, что делает высшее по сравнению с ней существо»^[8].

Одни образцы предназначены для всеобщего подражания, другие — рассчитаны только на узкий круг людей.

Особым образцом является Дон Кихот: ему подражают именно потому, что он был способен самоотверженно следовать избранному им самим образцу.

Образцы, или идеалы, играют исключительную роль в социальной жизни, в формировании и укреплении социальных ценностей. «Человек, общество, эпоха характеризуются теми образцами, которым они следуют, а также тем, как, каким способом они эти образцы понимают»^[9].

Образцом может быть реальный человек, взятый во всем многообразии присущих ему черт. Нередко в качестве образца выступает поведение какого-либо реального человека в определенной, достаточно узкой области: есть образцы любви к ближнему, любви к жизни, самопожертвования и т. д. Образцом может служить также поведение вымышленного лица: литературного героя, героя мифа, легенды и т. д. Иногда такой вымышленный герой выступает не как целостная личность, а демонстрирует своим поведением только отдельные добродетели или пороки. Можно, например, подражать Кутузову, но можно стремиться следовать в своем поведении Пьеру Безухову или Наташе Ростовой.

Можно подражать альтруизму доктора Ф. П. Гааза, но можно следовать Дон Кихоту или Дон Жуану.

«Безразличие к образцам может само по себе выглядеть как образец: в пример иногда ставится тот, кто умеет избежать соблазна подражания. Тот факт, что аргументация посредством обращения к образцу действенна также и в этом нетипичном случае, убедительно показывает нам, что способы аргументации применимы в самых различных обстоятельствах, то есть техника аргументации не связана с какой-либо определенной общественной ситуацией или с приверженностью таким-то, а не каким-либо иным ценностям»^[10].

Если образцом выступает реальный человек, имеющий обычно не только достоинства, но и определенные недостатки, нередко бывает, что эти его недостатки оказывают на поведение других людей большее воздействие, чем его неоспоримые достоинства. Как заметил Б. Паскаль, «пример чистоты нравов Александра Великого куда реже склоняет людей к воздержанности* нежели пример его пьянства — к распущенности. Совсем не зазорно быть менее добродетельным, чем он, и простительно быть столь же порочным».

Хотя служить образцом престижно, но вызванное имитацией сближение между образцом и тем, кто ему следует и кто почти всегда ниже его, может несколько обесценить образец. Любое сравнение влечет взаимодействие между его членами. Более того, вульгаризируя образец, мы лишаем его той ценности, которой он обладал благодаря своему своеобразию: феномен моды во всех ее ипостасях объясняется, как известно, свойственным толпе желанием приблизиться к тем, кто задает тон, равно как и желанием последних выделиться из толпы и бежать от нее.

Наряду с образцами существуют и антиобразцы, задача которых — дать отталкивающий пример поведения и тем самым отвратить от такого поведения. Воздействие антиобразца на некоторых людей оказывается даже более эффективным, чем воздействие образца.

«Есть, может быть, и другие люди, вроде меня, — писал философ М. Монтень, — которые полезный урок извлекут скорее из вещей неблаговидных, чем из примеров, достойных подражания, и скорее отвращаясь от чего-то, чем следуя чему-то. Этот род науки имел в виду Катон Старший, когда говорил, что мудрец большему научится от безумца, чем безумец от мудреца, а также упоминаемый Павсанием древний лирик, у которого в обычае было заставлять своих учеников прислушиваться к игре жившего напротив плохого музыканта, чтобы на его примере учились они избегать неблагозвучия и фальши»¹.

В качестве факторов, определяющих поведение, образец и антиобразец не вполне равноправны. Не все, что может быть сказано об образце, в равной мере приложимо к антиобразцу. Как правило, антиобразец менее определен и может быть правильно истолкован только при сравнении с некоторым образцом, и, таким образом, существует асимметрия аргументации с помощью антиобразца и образца:

«Тогда как в последнем случае предлагается вести себя пусть даже неумело, но подобно лицу, чья манера поведения относительно хорошо известна, аргументация с помощью антиобразца побуждает к отталкиванию от некоего лица при том, что отнюдь не всегда его поступки бывают с точностью предсказуемы. Их определение зачастую становится возможным только благодаря имплицитной отсылке к некоторому образцу: что значит отстраниться в своем поведении от Санчо Пайсы, понятно лишь тому, кому знакома фигура Дон Кихота; образ раба-илота означает определенный тип поведения лишь для того, кому знакомо поведение воина-спартанца»^[11].

Обычно антиобразец менее выразителен и определен, чем образец, и представляет собой не конкретное лицо, взятое во всем объеме присущих ему свойств, а только тот этический минимум, ниже которого нельзя опускаться.

Чтобы аргументация с помощью образца или антиобразца была убедительной, требуется определенное поведение со стороны того, кто прибегает к ней.

Оратор, толкующий о своей вере во что-либо, подкрепляет свои слова не только силой своего авторитета. Его собственное поведение может либо служить образцом, побуждая вести себя так, как это делает он, либо, напротив, отвращать от его образа действий, если он является антиобразцом.

Аргументация к образцу типична для художественной литературы. Здесь она носит обычно непрямой характер; образец предстоит выбрать читателю по косвенным указаниям автора.

Обращение к образцу играет важную роль в психологии личности, в моральных рассуждениях, в обучении и т. д. В сущности, аргументация к образцу присутствует почти везде, где речь идет о поведении человека: образцы — одна из форм создания и закрепления традиции, которой по преимуществу определяется поведение.

• [1] Перельман X., Ольбрехт-Тытека Л. Из книги <�Новая риторика: трактат обаргумснтации"//Язык и моделирование социального взаимодействия. М. 1987.С. 226−227.
• [2] Перельман X., Олъбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 253.
• [3] Аристотель. Поэтика. Гл. 21.1457 В.
• [4] Перельман X., Ольбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 249.
• [5] Там же. С. 259.
• [6] Перельман X., Олъбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 253.
• [7] Перельман X., Ольбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 220.
• [8] ! Руссо ЖЖ. Педагогические сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1981. С. 137.
• [9] Перельман X., Ольбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 220.
• [10] Там же. С. 220−221.
• [11] Перельман X., Олъбрехт-Тытека Л. Новая риторика… С. 223.