Заключение. 
Новейшая история стран европы и америки

Итальянский мыслитель и историк Джамбатиста Вико (1668—1744) в труде «Основания новой науки о природе вещей» (1725) впервые сформулировал идею единого закона исторического развития: любое общество проходит три эпохи — божественную (господство жрецов), героическую (власть аристократии) и человеческую (демократическое или конституционное правление); по прошествии этих эпох наступает кризис и распад, и цикл повторяется заново. В третью (демократическую) эпоху вся Европа (не только страны, ранее пережившие буржуазные революции) вступила после Первой мировой войны, но вопреки прогнозам Вико и мрачному опыту двух мировых войн (войны XX в. везде сопровождались зверствами, подобные совершенным в XVII в., войны которого были более жестоки, чем войны XVIII и XIX вв.), «холодной войне» и тоталитаризму, эта эпоха продолжается, вовлекая в свою орбиту все новые и новые государства. В течение 500 лет эпохи модерна мы видим прогресс в направлении демократии, монументальные перемены, о которых ни один порядочный человек не будет сожалеть.

Исходя из этого движения в сторону всеобщего признания демократических принципов и институтов (оно логически обосновывается, но задним числом), заметим, что в 1914 г. мир находился в относительном единстве в отношении смысла политического развития в сторону все большего расширения политического представительства, увеличения масштабов и размаха политических свобод, правопорядка. Но после войны эта тенденция была искажена тоталитарными системами, а чуть позже и самым крупным кризисом капитализма 1929 г., и великой депрессией, за которыми потянулись прочие несчастья: Вторая мировая война, «холодная война», противостояние политических систем в период «просперити», кризис в начальный период неоконсервативной волны. По сути, в 1989 г. мир вернулся к единству, к уровню экономической интеграции, на котором он был до 1914 г. — иными словами, историю «века катастроф» (по словам английского историка Эрика Хобсбаума) можно изобразить как движение по спирали с выходом после кругового движения на более высокий уровень единства мира. Единство это, конечно же, условное, поскольку сохраняется разница в культуре, менталитете, политических предпочтениях, других отношениях… Но общая динамика развития все же позволяет говорить о единстве, особенно в сфере культуры, которая стала едва ли не главным нолем, на котором развертываются самые важные события для формирования будущего — французский министр культуры Жак Ланг справедливо заметил, что культурная экспансия — это «империализм, который больше не захватывает территорию, но подчиняет себе сознание, образ мысли, образ жизни».

Ясно, что и в будущем некая культурная среда будет определять многое — даже однотипные социальные конфликты получают в зависимости от религиозной, культурной среды разное оформление. К примеру, во Франции меняли конституцию 15 раз (в США — ни разу), Франция перенесла 4 революции (США — одну), во Франции — сложная и пестрая политическая система (в США две трудно отличимые друг от друга партии), Франция — католическая страна, США — протестантская страна с громадным изначальным вероисповедальным плюрализмом, в которой религия (а вместе с ней и многое другое, поскольку в морально-этическом отношении человек получает импульсы преимущественно именно из этого источника) — чисто личное дело… Очевидно, невозможно представить себе страну с такой историей религии, как в США, и такой партийной системой, как во Франции. Речь идет о двух странах, которые, хоть и ревниво относились друг к другу в XX в., однако принадлежат одной цивилизации Запада. Поэтому принадлежность к современности (модерну) незанадных стран довольно условная, но она есть, поскольку никакой видимой альтернативы демократии, рыночной экономике (со всевозможными оговорками и ограничениями), правам и достоинству человека, представительским институтам нет. По крайней мере никто, кроме невменяемых радикалов, не в состоянии открыто отрицать их важность для современного общества.

Если использовать избитую аллегорию о том, что «большое видится на расстоянии» применительно к нашей эпохе, то после 1989 г. в течение десятилетия на наших глазах произошли колоссальные по масштабам перемены, создавшие новый мир. Этот переход для нас, современников этих событий, прошел практически незаметно или очень плавно.

Поначалу казалось, что новая эпоха гармонично соединяет ценности, казавшиеся неосуществимыми. Но со временем выяснилось, что положение остается прежним — многое из того, что кажется очень важным, все так же недостижимо. Дело в том, что в жизни важны и справедливость, и свобода, и равенство, но мы не можем иметь все сразу… Справедливость несовместима с милосердием, христианские добродетели несовместимы с доблестями древних римлян. Хотя оба этих мира интересны. Исайя Берлин в этом отношении очень мудро заметил, что «Представление о гармоничном единстве, об окончательном решении, когда все блага будут сосуществовать, представляется мне не только недостижимым — это трюизм, — но и концептуально непоследовательным. Некоторые Великие Блага не могут жить вместе. Вот концептуальная истина. Мы обречены на выбор, а всякий выбор может привести к невозместимой потере. Счастливы те, кто подчиняется дисциплине, которую они принимают без вопросов, кто добровольно подчиняется приказам вождей, воспринимает их слово как нерушимый закон; счастливы те, кто своим собственным путем пришел к ясным и непоколебимым представлениям насчет того, что делать и кем быть, и не ведают никаких сомнений. Я могу только заметить, что те, кто покоится на таких удобных догматических ложах, являются жертвами собственной близорукости и ограниченности, что может быть и удобно, но вряд ли способствует пониманию того, что значит быть человеком».

Мир разнообразен и потому интересен и динамичен, но увязать эти различия — тяжкий труд. Решение проблем возможно, но оно вызывает новые проблемы, поэтому окончательных ответов не будет, на каждое утверждение должна быть своя оговорка, каждая сторона должна быть выслушана. К примеру, к национализму, с одной стороны, нельзя относиться с симпатией, ибо он ограничен и агрессивен. С другой — национализм может заполнить душевный вакуум, стать лекарством от социальной и эмоциональнои незащищенности, поэтому его нужно понимать и брать в расчет, как и многое другое в этом мире. Мысль о том, что не только на практике, но и в принципе невозможно достичь четких и определенных ответов даже в идеальном мире добропорядочных, разумных людей и ясных идей, очень раздражает тех, кто ищет принципиальных решений. К сожалению, это так, нужно только помнить хотя бы один урок XX в.: никакие идеалы не стоят человеческих жизней.