Отрицание относится к наиболее общим механизмам психологической защиты, и если в обыденной речи оно обычно происходит незамеченным или предполагает согласие или несогласие с собеседником, то появление любой (особенно настойчивой и эмоциональной) формы отрицания в терапии всегда требует самостоятельного исследования. Как мы помним, еще Фрейдом было установлено, что за отрицанием нередко скрывается желание отрицаемого.
Другая моя пациента (не та, о которой шла речь в предыдущем разделе) на протяжении нескольких сессий подробно рассказывает о всяческих заботах и неприятностях, которые ее подругам доставляют их маленькие или уже повзрослевшие дети, демонстрируя свое сочувствие их проблемам, занятости, отсутствию какой-либо личной жизни и периодически констатируя: «Слава Богу, у меня нет детей». В конечном итоге, это и оказалось ее главной проблемой. Хотя вначале нам пришлось пройти множеством окольных путей, включая длительные сетования по поводу современных семей и мужчин (все ее подруги — без мужей), затем — через обсуждение проблемы одиночества (с различных точек зрения: «Это — когда ты никому не нужен или — когда тебе никто не нужен?») и т. д.
Такие ситуации достаточно типичны и в большинстве случаев легко опознаются, поэтому ограничимся только этим кратким напоминанием о том, что любая форма отрицания в терапии требует исследования. Но одновременно еще раз подчеркнем: то, что специалисту может быть интуитивно понятно уже на первой встрече, для пациента прояснится нескоро; безусловно, это знание есть и у него, но оно «отгорожено» от его сознания «защитным экраном»; и было бы чрезвычайно наивно надеяться, что, в срочном порядке доказывая пациенту свою проницательность, терапевт сможет хоть чем-то ему помочь. Мы движемся к осознанию конкретных проблем не с той легкостью, которую позволяют наши знания и опыт, а с той скоростью, которая доступна пациенту.
