Риски социальных разрывов и культурных травм

Социальный разрыв, трактуемый Н. Луманом, как «прерывание ожидаемого хода событий»^[1], с неизбежностью ведет к эмерджентному возникновению ситуации с неопределенностью, основанной на дихотомии реальной возможности и действительности. В условиях рефлексивного модерна разрывы, по существу, становятся нормой.

Аналогично, культурные травмы являются имманентным компонентом современных социальных изменений. По оценке Президента (2002— 2006) Всемирной социологической ассоциации II. Штомпки, которым была предложена теория социального становления, нацеленная на анализ «общества в действии»^[2], ныне нормой является становление социума, понимаемое как процесс постоянной структурной и функциональной незавершенности изменений, который происходит в контексте сопутствующих культурных травм. По существу, травмы являются атрибутами становления, «определенной патологии агентства», переживаемого социальной группой или обществом в результате «деструктивного воздействия на социальное тело непредвиденных, отчасти неопределяемых, имеющих непредсказуемый финал процессов»^[3]. Социолог особо подчеркивает амбивалентный характер травмы, которая «несмотря на непосредственно негативные болезненные последствия, демонстрирует позитивный, функциональный потенциал как сила социального становления. Вопреки вызванным ею разрушениям и дезорганизации культурного порядка, ее можно рассматривать как семя новой культурной системы, стимул культурной консолидации»^[4]. Разрывы и травмы социума происходили и раньше, однако ныне они становятся нормой современного общества, производят риски как с позитивными, так и с негативными исходами.

Новизна рисков социальных разрывов и культурных травм, обусловленная переходом к нелинейному развитию/становлению, проявляется в следующем. Во-первых, в условиях рефлексивного модерна может не быть какой-либо внешней причины для подобного рода разрывов и травм. Она может быть внутренним фактором самого нелинейного развития. Так, например, глобализация порождает процессы, по существу, разрывающие монолитность национально-государственных границ — прежние границы культур и стран утрачивают охранительные функции, становятся все более и более проницаемыми в процессе «переливов» капитала, технологий, продукций, человеческих ресурсов, культурных образцов и практик, что, с одной стороны, наносит травмы ценностям и нормам, образу жизни, а с другой, — способствует взаимосвязанности и взаимозависимости государств^[5]. Естественно, возникает необходимость рефлексии относительно этих коптин гентностей, затрагивающих экзистенциоиальные основы существования людей: их ценности, повседневную жизнь, социальный порядок. Это требует от акторов инновационных рискогенных действий.

Во-вторых, возникают риски под влиянием эффекта точки бифуркации, который в условиях рефлексивного модерна становится весьма распространенным явлением. В точке бифуркации разрывы и травмы социума происходят под влиянием даже малозначительных воздействий — «эффекта бабочки». Его суть в том, что даже, казалось бы, малозначимые действия в условиях рефлексивного модерна способны вызвать лавинообразные последствия, которые проявляются нелинейно во времени и пространстве. Под влиянием эффекта бабочки явно стабильные режимы вдруг оказываются в коллапсе^[6]. Свежий пример тому — нынешние события в Северной Африке. «Небольшие изменения в прошлом, — пишет Дж. Урри, — способны потенциально произвести огромные последствия в настоящем или будущем. Такие маленькие события „не забываются“. Теория хаоса, в частности, отвергает представления здравого смысла о том, что только большие изменения могут вызывать большие последствия… Выразим эту мысль проще — нет согласующихся отношений между причиной и результатом события. Скорее, отношения между переменными могут быть нелинейными с внезапным включением происходящего, так что одна и та же причина может в специфических обстоятельствах производить разные виды последствия»^[7]. В рефлексивном модерне также действует «эффект Титаника», представляющий, как отмечает Урри, «хороший пример комплексной взаимосвязи систем»^[8]: радикальная трещина в одной сфере сложной системы влечет за собой риск хаотической ликвидации других систем, находящихся в сетевом взаимодействии. При этом перед структурой открываются возможности выбора альтернативного варианта будущего, который осуществляет сама структура, как бы проявляя свою «самостоятельную волю». В этом отношении можно утверждать, что нелинейно развивающиеся системы имманентно производят риски, и акторам приходится учитывать целый спектр возможных направлений их развития, появляющиеся при этом новые реалии и смыслы, сообразно которым приходится действовать, конструируя себя и свое будущее на основе приобретаемого риск-опыта и риск-восприятия.

В-третьих, риски функционирования национальных границ. «Страны утратили большую часть своего прежнего суверенитета, а политики — большинство возможностей влиять на события»^[9], — замечает Э. Гидденс. Словом, исторический социум все менее каузально влияет па социум ныне существующий. Эти риски остаются неизвестными определенное время, пока явно не проявятся латентные последствия инноваций, появившихся в результате нарушения исторической преемственности. Так, можно говорить о рисках интернет-зависимости, генномодифицированных продуктов питания, систем с искусственным интеллектом. Сегодня даже гипотетически невозможно представить их наиболее опасные последствия.

В-четвертых, риски разрывов и травм обусловлены и тем, что вновь образуемый социум характеризуется «отсутствием направляющего начала» в развитии природы и общества. Академик Н. Н. Моисеев в символически названной работе «Расставание с простотой» прямо призвал по-новому теоретизировать взаимоотношения социума и природы, их риски^[10]. При этом им вообще был поставлен вопрос «быть или не быть… человечеству?»^[11] И чтобы человечеству быть, необходимо новое теоретизирование относительно возникших реалий и их рисков. Проблема в том, что нелинейное развитие/становление обретает все более характер ризомы: оно может принимать любые конфигурации, развиваться в разных пространственных и временных координатах, в связи с чем можно говорить о специфических рисках неопределенности будущего.

В-пятых, разрывы и травмы в научном знании сказываются на профилировании риска — распределении риска в определенной сфере деятельности в конкретных пространственно-временных координатах. Так, на заре создани я авиации превалировали риски, связанные с несовершенством техники, материалом, из которых изготовлялись летательные аппараты. Сегодня риски смещаются в сторону человеческого фактора. Пожалуй, наиболее существенные парадоксы в профилях риска можно наблюдать в медицине, что обусловлено существенными изменениями медицинских воззрений на патологии и методы лечения. Если еще совсем недавно риски смертности от инфекционных болезней были наибольшими, то внедрение в медицинские практики все новых, более совершенных антибиотиков радикальным образом изменило риски причин смертности — на первое место вышли риски смертности от сердечно-сосудистых заболеваний и рака (разумеется, в разных странах и культурах есть специфика этого профиля). Аналогично, если риск заболевания диабетом практически отсутствовал в бедных странах (изначально диабет трактовался как болезнь богатства), то ныне, как отметил испанский социолог М. Л. Рей, риск заболеваний диабетом в развивающихся странах «драматически увеличивается»^[12]. Кроме того, могут образовываться весьма существенные разрывы между научным знанием и знанием обыденным, что также сказывается на профиле риска. «Профили риска, — замечает Э. Гидденс, — не остаются в исключительном ведении экспертов. Общественность знает о них, даже если зачастую они представлены в еще незаконченном, приблизительном виде»^[13].

Наконец, в-шестых, разрывы и травмы, как правило, несут в себе риски функциональной амбивалентности: есть вероятность как дисфункционального воздействия на социальных акторов в виде определенных потерь, утрат прежних идентификаций, так и возможность перехода в более функциональное состояние, связанное с приобретением жизненных благ, увеличивающее возможности для самоорганизациии и самотворения. При этом явная нефункциональность и даже дисфункциональность, производимый ими хаос могут латентно способствовать образованию функциональности нового качества. О. Н. Яницкий в принципе правильно ставит проблему риска демодернизации российского общества, что ведет к нефункциональное™ и дисфункциональное™ в экономике, социальной жизни, политической сфере. В частности, он отмечает возникновение рисков «теневизации» экономики, рост численности групп риска (безработные, бомжи, беспризорные дети и др.), политическую маргинализированное™ альтернативных общественных движений и оппозиционных партий^[14]. Крайней дисфункциональное™ общества, по его мнению, способствуют риски беспредела, превращающие общество в антисообщество: «В терминах концепции „общества риска“ беспредел есть максимальный (смертельный) риск для риск-потребителей при минимальной ответственности для рискпроизводителей»^[15]. Однако нам трудно согласиться с видением ученого обратного хода от дисфункциональное™ беспредела к функциональному порядку: «Беспредел, — пишет он, — скорее всего будет постепенно трансформироваться в „порядок“, но поначалу основанный на законах „зоны“, потом — „черного“, теневого, „серого“ бизнеса и т. д.»^[16] По существу, это линейная версия понимания порядка, предполагающая единственное, исторически неоднократно подтвержденное движение от дисфункциональное™ к функциональному порядку. Нам же представляется, что нелинейная динамика содержит в себе не единственный путь, а спектр объективных и субъективных потенций для перехода к новому качеству функциональности, не имевшей аналогов в прошлом. Речь идет о том, что сегодня есть плюрализм возможностей организации жизнедеятельности иного качества — основой функционального порядка могут быть, как это не парадоксально, неопределенности и риски самотворения. Отсюда следует, что в современных обществах, нелинейно развивающихся обществах, неопределенность, множественность и риски могут стать естественной составляющей социальной самоорганизации, самотворения. Об этом же говорят и представители синергетики: «Синергетика показывает, — пишет Е. Н. Князева, — что путь в будущее для сложных нелинейно развивающихся систем, каковыми являются системы окружающего нас природного и социального мира и мы сами как духовно-телесные, психосоматические существа, всегда неединственен… Человек способен сокращать длительный и многотрудный путь эволюции к сложному путем резонансного возбуждения желаемых сложных структур. Определив параметры порядка сложных систем, он может смоделировать, рассчитать или качественно определить возможные структуры-аттракторы для этих систем и посредством малых, но топологически правильно организованных — резонансных — воздействий выводить процесс развития на желаемые структуры»^[17]. Разумеется, какие бы ни были возможности разрыва с беспределом, антисообществом и другими проявлениями дисфункциональное™, данный процесс предполагает, что для достижения функциональности сложных социальных структур риски дисфункционального хаоса должны быть сбалансированы соответствующим управлением этими рисками.

• [1] См.: Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории.
• [2] См.: Sztompka Р. Society in Action: A Theory of Social Becoming. Cambridge, 1991.
• [3] Штомпка П. Социальное изменение как травма // Социс. 2001. № 1. С. 6.
• [4] Там же. С. 16.
• [5] Бек У. Космополитическая перспектива: социология второй эпохи модерна // Социологическая теория: история, современность, перспективы. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 685.
• [6] Urry J. The Complexities of the Global // Theory, Culture & Society. L.: Sage Publications, 2005. P. 237.
• [7] Urry J. Global Complexity. Cambridge: Polity Press, 2003. P. 23.
• [8] Ibid. P. 36.
• [9] Гидденс Э. Ускользающий мир. С. 25.
• [10] См.: Моисеев Н. Н. Расставание с простотой. М.: Аграф, 1998.
• [11] См.: Моисеев II. II. Быть или не быть… человечеству? М., 1999.
• [12] The 8th Conference of the European Sociological Association // Conflict, Citizenship andCivil Society, Glasgow, 3rd — 6th, September, 2007. Abstract Book. P. 229.
• [13] Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Альманах THESIS. 1994. № 5. С. 116.
• [14] Яницкий О. Н. Социология риска. М.: LVS, 2003. С. 48—55.
• [15] Яницкий О. Н. «Критический случай»: социальный порядок в «обществе риска» //Социологическая теория: история, современность, перспективы. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 377.
• [16] Яницкий О. Н. «Критический случай»: социальный порядок в «обществе риска». С. 379.
• [17] Князева Е. II. Синергетически конструируемый мир // Синергетика: Будущее мираи России. М.: Издательство ЛКИ, 2008. С. 42, 53.