Место и роль идеологий в политике. 
Политические идеологии современности

Двадцатый век не случайно называют веком идеологий. Никогда прежде в истории преобразовательные идеи и теории не оказывали такого огромного влияния на общественное сознание, прежде всего в сфере политики, приучая воспринимать ее сквозь призму мыслительных стереотипов. Апогея эта тенденция достигла в тоталитарных диктатурах первой половины минувшего столетия. Но следует иметь в виду, что тоталитаризм был порожден особенным идеологическим характером современной политики, который впервые проявился в период Великой французской революции. Полтора столетия спустя человечество столкнулось с феноменом тоталитаризма, важнейшим отличительным признаком которого является такая степень идеологизации политики, когда сама идеология превращается в политическую религию по своему всеохватывающему проникновению и милленаристскому обоснованию.

Политическая идеология как ориентированный на практическую реализацию комплекс идей, система взглядов на власть, государственное устройство и способы их регулирования может рассматриваться как своеобразная форма интеграции политического сознания па уровне групповых, классовых, национальных и межнациональных интересов, т. е. как форма специализированного, интегрированного сознания или как надстройка над общественной психологией.

Резкое усиление идеологической конфронтации в период холодной войны между СССР и странами Запада в 1940—1980;е гг. вызвало вполне естественное стремление глубже понять особенности идеологии, выявить и сформулировать основные механизмы воздействия идеологических систем на общественное сознание.

Понятие «идеология» было введено в научный оборот в 1796 г. А. Дестуттом де Траси (лидером группы философов, названных впоследствии «идеологами») в докладе «Проект идеологии». И в этом докладе, и в появившемся позднее четырехтомном исследовании «Элементы идеологии» де Траси стремился разработать методологию систематизации идей выдающихся мыслителей Нового времени — Ф. Бэкона, Д. Локка, Э. Кондильяка, К. Гельвеция — и создать общую теорию идей, или науку об идеологии. Успех подобной затеи был кратковременным. Пришедший к власти Наполеон назвал представителей этой группы демагогами и болтунами, придав тем самым самому термину резко отрицательное значение пустой идейной спекуляции, не имеющей под собой ничего конкретного.

С аналогичным предубеждением относился к идеологии К. Маркс, рассматривая в своих ранних работах эго понятие в противоположном наполеоновскому (но столь же негативном) смысле как обозначение различного рода идей, существующих не в пустом пространстве, а коренящихся в классовых интересах. Последователи К. Маркса (В. И. Ленин в том числе), хотя и признавали значение социалистической идеологии как фактора мобилизации массового пролетарского движения, сохраняли вместе с тем и отрицательный смысл самого понятия в применении к буржуазной идеологии.

В XX в. эта изначальная двойственность сохранялась. Например, гитлеровская пропагандистская машина, раскручивая в массовом сознании миф об исторической миссии «арийской расы», противопоставляла этот миф капиталистической, демократической и большевистской идеологии и т. д.

Большое влияние на формирование различных подходов к идеологии в современной науке оказала концепция немецкого социолога К. Маннгейма, разработанная им в книге «Идеология и утопия» с близких к марксизму позиций. Идеология рассматривалась Маннгеймом как разновидность ложного, апологетического сознания, которое, будучи трансцендентным по природе, играет по отношению к действительности роль стабилизирующего, охранительного фактора. Напротив, утопия, но К. Маннгейму, является трансцендентной ориентацией сознания, переходящей в действие и стремящейся взорвать существующий в данный момент порядок вещей.

Такое противопоставление консервативной идеологии и революционной утопии оказалось в конечном счете несостоятельным. В дальнейшем сам К. Маннгейм был вынужден говорить о невозможности заранее предвидеть, какую идею следует рассматривать в качестве истинной (т.е. реализуемой также в будущем) утопии восстающих классов и какую — в качестве чистой идеологии господствующих (но также и восстающих) классов.

Неимоверно разросшаяся в XX в.

литература

посвященная идеологии, способствовала тому, что этим понятием стали называть различные системы философии, социальные теории, учения, различные типы верований, социальных мифов, придав ему тем самым чрезвычайно неясный, запутанный смысл. Разумный методологический подход к конституированию точного смысла и структуры идеологии как социального явления был в разное время предложен А. Грамши, Д. Беллом, К. Фридрихом, Р. Лейном, Д. Сартори, А. Зиновьевым и другими.

Для правильного определения необходимо прежде всего установить, что не является идеологией, постепенно приводя саму концепцию в соответствие с элементарными, прошедшими эмпирическую проверку утверждениями. Например, как отметил Д. Белл, термин «идеология» не может заменить термина «идея», поскольку его целесообразнее использовать для обозначения «превращения идей в рычаги социального действия».

Точно так же, по мнению А. Грамши, идеология не может отождествляться с философией, отражая, скорее, процесс популяризации философских концепций или философских вульгаризаций, подводящих массы к конкретному действию, к преобразованию действительности. Идеологии отличаются от различных идей, теорий и философских систем тем, что они всегда ориентированы на действие, на соединение с практикой, тяготея таким образом к сфере политики.

Нельзя вместе с тем утверждать, как это делают некоторые ученые, что идеология и политика вообще неразделимы. Такое представление, сложившееся в XX в. под влиянием ожесточенной идеологической конфронтации разных социальных систем, ставит под сомнение возможность существования вполне прагматической, идеологически не ангажированной политики.

Например, М. Дюверже в своем классическом исследовании «Политические партии» (1951), исследуя природу партийной борьбы и партийных конфликтов, выделяет три различных типа: конфликт без принципов, конфликт по второстепенным принципам и конфликт вокруг основополагающих принципов.

Первый тип конфликтов характерен для политики в США. Две основные политические партии — республиканская и демократическая — представляют собой команды соперников, борющихся за места в конгрессе и президентский пост. Политическая борьба никогда не приобретает фанатического характера, не порождает глубоких расколов в стране. Провинциализм американской политики является, как правило, следствием отсутствия у соперничающих партий каких-либо доктринальных принципов. Поэтому на выборах в конгресс преобладают местные интересы. На президентских выборах на передний план выступают деловые и личные качества самих претендентов.

Конфликты партий в Великобритании и странах Северной Европы относятся ко второму типу. Например, различия между консервативной и лейбористской партиями в Англии, отражая социальные неравенство и конфликты, имеют доктринальный характер, связанный со способом производства и характером распределения общественного богатства. Тем не менее партии постоянно приходят к согласию в отношении основополагающих принципов существующего политического режима: они не ставят под сомнение демократическую систему, гражданские права и сам принцип многопартийности.

Третий тип партийных конфликтов характерен для стран континентальной Европы. В 1950—1970;е гг. политическая борьба в Италии и во Франции затрагивала основания государственного устройства и природу демократического политического режима. Коммунистические партии не принимали до конца ценности политического плюрализма и свободы, рассматривая другие политические партии в качестве своих классовых противников. В свою очередь партии, не разделявшие взглядов коммунистов, отвергали тоталитарный подход к государству и подавление политических свобод. Поэтому борьба между партийными группировками принимала крайне ожесточенный характер.

Разумеется, не существует социально-политических систем, в которых идеология и политика представлены в чистом виде и политический процесс лишен каких-либо мировоззренческих оснований. Современная политическая идеология является многоуровневой. Обычно выделяют три уровня функционирования идеологических систем: теоретике-концептуальный {элитарный), программно-политический (пропагандистско-просветительский) и актуализированный (житейский) (табл. 7.2).

Таблица 7.2

Уровни функционирования современной политической идеологии.

На нервом уровне научные открытия синтезируются с идеологическими догмами, разрабатываются политические теории, обосновываются идейные принципы политических групп, партий и движений.

На втором уровне теории и идейные принципы трансформируются в программы и политические лозунги. Идеология становится политической пропагандой — проникает в школы и университеты, газеты и журналы, кинофильмы, телевизионные передачи и рекламу.

Третий уровень выявляет степень эффективности идеологической пропаганды, которая, проникая в общественное и индивидуальное сознание, выражается в различных формах политического участия. Именно на этом уровне развертывается идеологическое пространство (дискурс) с такими его элементами, как идеологические политические культуры, идеологическая агрегация (Г. Алмонд, Дж. Пауэлл), идеологические требования, идеологическая цензура, идеологическая борьба, сопровождаемая такими побочными явлениями, как идеологические диверсии, или идеологические инсинуации (И. А. Ильин), и т. п.

Идеологической политической культурой специалисты называют специфическую структуру индивидуальных и групповых ориентаций, вырабатываемых в процессе перехода от традиционных обществ к секуляризированным общественным формам, в рамках которых политика постепенно становится результатом переговоров и рационально обоснованных проектов, не испытывая потребности в иррациональных стимулах. Идеологии выполняют на этой стадии функцию квазирелигиозных регуляторов социального поведения, создающих четко фиксированные образы политической жизни и предлагающих целый ряд альтернативных поведенческих кодов. Двадцатый век дал множество образцов идеологических культур: от радикальных — коммунизма и нацизма — до вполне умеренных, например культура клерикального тина в Италии, голлизм во Франции и др.

Как подчеркивают Г. Алмонд и Дж. Пауэлл, постоянное взаимодействие трех уровней политической идеологии — важнейшая составная часть стиля агрегации интересов. Этим понятием обычно обозначают специфический характер, способ функционирования политической системы, определяющие внешние ее проявления в политических культурах.

Г. Алмонд и Дж. Пауэлл выделяют три основных стиля агрегации интересов, строго соответствующих степени прогрессирующей секуляризации различных политических субкультур: прагматически-компромиссный, ориентированный на абсолютные ценности и традиционалистский.

Каждому стилю присущи собственные идеологические стереотипы, но только второй из них может быть с полным основанием отнесен к идеологическому стилю. Например, в политических системах Великобритании и США агрегация политических интересов при всем их многообразии осуществляется в рамках строго ограниченных (конституционно закрепленных) типов политического участия и действия. Идеологическая перспектива политической деятельности определяется весьма общими положениями, не препятствующими созданию атмосферы рыночной площади, на которой политические партии, законодатели и правительственные чиновники заключают выгодные для себя сделки.

Традиционалистский стиль политики ориентируется на прошлое с целью определения альтернатив для будущего. Главное место в артикуляции интересов больших социальных групп принадлежит небольшим (нередко замкнутым) элитам, опирающимся на освященные стариной представления о смысле существования, в которых религия играет ведущую роль.

Ориентированный на абсолютные ценности стиль политической жизни и сознания отвергает принцип компромисса, имеющий целью согласование многообразных интересов. Данный стиль отличает система жестких, рационально выверенных принципов, в соответствии с которыми правители устанавливают нормы политической жизни. То, что представляется им совершенным решением, закрепляется соответствующими предписаниями.

Такой тип агрегации интересов не может существовать вне конкретной политической культуры с господствующей идеологией в качестве ядра. Эта идеология обычно рисует дихотомическую, контрастную картину мира, разделенного на своих и чужих, друзей и врагов. Врагами могут стать «бывшие», «иностранные интервенты» (эпоха якобинской диктатуры), «капиталисты-эксплуататоры» и «империалисты», «красно-коричневые», «жидомасоны» и т. п.

Коммунистическая и фашистская идеологии являются наиболее контрастным выражением политической системы, внутри которой правящая элита стремится к реализации своих целей, используя прямое насилие и подвергая систематической идеологической обработке основную массу населения. Такой режим ученые нередко называют идеократией.

Специфический тип идеократии проявился в тоталитарных государствах, где обществу навязывалась при помощи насилия и манипулирования сознанием система воспитания, основанная на официальной идеологии при строгом запрете любых других альтернативных идеологий. Понятие «идеократия» в этом смысле выступает как синоним политического режима, при котором идеология является важнейшим средством легитимизации государственной власти. Воздействие этой традиции может быть очень продолжительным. Она может доминировать в сознании некоторых социальных групп и индивидов даже после распада «большого тоталитарного порядка».

Д. Сартори использовал понятие «идеократия» в более общем смысле, для того чтобы показать, какое значение приобрел идеологический стиль политики для формирования современных политических систем вообще и современной демократии в частности. Действительно, только с эпохи европейского Ренессанса возникает тот особенный духовный климат, когда человеческие судьбы во многом начинают зависеть от искусственно созданных идей и, следовательно, от способности людей производить такие идеи, создавая символический мир, который, как показало время, обладает мощной способностью воздействовать на мир политических отношений.

На рубеже XX и XXI вв. события, приведшие к распаду СССР, рост напряженности в Центральной и Восточной Европе и странах СНГ, сопровождавший период экономических и политических реформ, взрыв исламского фундаментализма, бросающего вызов «благополучному Западу», стремительное развитие коммунистического Китая создают принциниально новую политическую и идеологическую ситуацию в мире. Анализ новых процессов должен осуществляться с постоянной опорой на предшествующий опыт эволюции идеологических процессов и циклов.

К числу политических идеологий макроуровня обычно относят идеологические образования, имеющие на первый взгляд неопределенные наименования и смысл, например идеологию капиталистическую, экстремистскую, радикальную и т. п. По мнению многих ученых, современное восприятие идеологии в образе некоей универсальной идеи, основным опорным элементом которой является символ определенного общественного устройства, например «капитализм», «социализм», «русская идея», выглядит архаичным и неэффективным.

Постмодернистская трактовка идеологии рисует картину распада большого порядка на множество фрагментов, символизирующих крушение монолитного образа в эпоху постиндустриальной цивилизации. Идеологические процессы на Западе демонстрируют появление многочисленных малых идеологий — пацифистской, экологической, феминистской, идеологии сексуальных меньшинств и т. д.

С другой стороны, сложившаяся в России после распада СССР политическая и экономическая ситуация, сопровождающаяся появлением огромной массы люмпенизированного населения, ростом приватизма (уход в частную жизнь) создает впечатление наступившей эпохи деидеологизации.

В действительности, и в том и в другом случае речь идет о своеобразном переходном периоде, за которым может последовать стремление к новым формам идейной консолидации в первом случае и к обретению новой национальной идентичности — во втором.

Вопрос о причинах идеологических ориентаций и переориентаций в политике, возникающих под влиянием множества факторов внешнего и внутреннего порядка, не может решаться в отрыве от проблемы «носителей идеологии», которая, в свою очередь, неотделима от проблемы субъекта и объекта идеологии.

На теоретическом, доктринальном уровне идеологии разрабатываются «религиозными экспертами», философами, учеными, далеко не всегда сознательно стремящимися навязывать свои идеи другим людям. По тем или иным причинам отдельные идеи или учения могут не дойти до массового сознания, оставить его равнодушным или враждебным. Идеология не может, за исключением единичных случаев, целиком определять волю, сознание, настроения абсолютного большинства. Правильность этого наблюдения уже продемонстрировал крах одного из самых ранних экспериментов, проводимых французскими революционерами — жирондистами и якобинцами.

В коммунистических странах, по наблюдениям А. А. Зиновьева, где официальная идеология внедрялась в сознание, начиная со школьной скамьи, она все же четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна.

Наоборот, в западных странах (это же относится и к молодому поколению в современной России) многие люди вообще не знают, что такое идеология, хотя и находятся под ее влиянием. Резко отрицательное отношение к идеологии, возникшее в результате одиозной практики тоталитарных диктатур, приводит к возникновению ситуации, когда ее стараются не замечать или игнорировать.

Сам факт отсутствия на Западе единой государственной идеологии, аналогичной марксизму-ленинизму или маоизму, никогда не препятствовал возникновению, развитию и совершенствованию огромного аппарата идеологической пропаганды, где заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их «ретрансляцию» через каналы СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, которую в древности выполняли жрецы, входит (преимущественно ее верхний эшелон) в правящую элиту и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние.

После крушения коммунизма в России и странах Центральной и Восточной Европы роль идеологических экспертов взяла на себя новая медиакратия — группы либеральной интеллигенции, приватизировавшие СМИ и пытавшиеся разрабатывать и пропагандировать либеральную реформаторскую идеологию. Экономический кризис и отсутствие средств на поддержание собственных изданий постепенно привели к подчинению этих групп крупным банковским, а иногда и криминальным структурам. Поскольку либеральная интеллигенция в этом регионе всегда сохраняла психологическую предрасположенность к авторитаризму и экстремистским формам мысли в соединении с конформизмом, вновь возникший пропагандистский аппарат стал очень напоминать старый, коммунистический, назойливостью лозунгов и крайне низкой эффективностью своих методов.

Основное различие между западной и новой российской официальной идеологиями сегодня заключается в том, что в западноевропейских странах и США идеология является одним из средств интеграции и самосохранения общества, в то время как в России она, будучи средством самосохранения правящей олигархической элиты, выполняет, скорее, деструктивную функцию, отрицательно воздействуя на массовое сознание бессодержательностью и полным несоответствием политическим и экономическим реалиям.

Для понимания особенностей функционирования идеологических систем в различных обществах большое значение имеет конкретный анализ взаимосвязи определенных видов идеологии с теми социальными слоями, в которых они получают наибольшее распространение. Изучение этой проблемы современной наукой постоянно приводит ученых к заключению, согласно которому эффективность идеологии определяется ее соответствием жизненному опыту всего населения или его отдельного слоя, сложившимся традициям, нравам, привычкам, долговременным интересам и непосредственным ожиданиям. Методология анализа, при помощи которой выявляются интересы социальных слоев в различных идеологических системах, а также степень эффективности их воздействия на политическое сознание, была разработана на теоретическом и эмпирическом уровнях Г. Моска, В. Парето, М. Вебером, С. М. Линсетом, Р. Лейном, Г. Алмондом, Дж. Скоттом и другими.

Многообразие научных методик, применяемых в этой сфере, показывает, что выбор наиболее предпочтительной из них, равно как и использование различных определений и научных критериев выбора, нередко зависят от исторического и социального контекста, обусловливающего не только особенности идеологий, но и специфику позиций самих ученых.

Например, наблюдения за современной российской политикой нередко заставляют предполагать, что концепция «нелогического действия» и «деривации» В. Парето наиболее приемлема для ее анализа. Наличие в политических процессах посткоммунистической России огромного количества иррациональных и алогичных элементов делает привлекательной попытку объяснить эту нелогичность «врожденными психическими предиспозициями лидеров», маскирующих свои истинные мотивы при помощи псевдоаргументов. Когда В. Парето писал о том, что любые общественные теории и идеологические системы призваны служить только оправданием действий с целью придания этим действиям логического характера, он основывал свои выводы не только па изучении итальянской политики эпохи Рисорджименто, но и европейской политики начала XX в., оказавшейся прелюдией к мировой войне и господству тоталитарных диктатур.

Для современной науки характерно многообразие подходов, связанных с решением проблемы взаимодействия идеологий с «массовым субстратом». Одни авторы склоняются к сближению (иногда к отождествлению) идеологии с политической культурой. Носителями идеологий объявляются социальные группы или нации, для которых характерен определенный тип культуры. Другие авторы считают идеологию атрибутом борьбы политических партий. Марксистский анализ отдает предпочтение социальным классам.

Нередко идеологии рассматривают сквозь призму дихотомии «демократия — авторитаризм», наряду с использованием традиционных категорий («левые», «правые» и «центр») как для характеристики идеологических ориентаций в рамках определенной политической системы, так и для определения степени приверженности экстремистским или, наоборот, умеренным формам политического поведения и партиям.

Разумеется, стремление того или иного социального слоя поддерживать экстремистские или демократические партии и соответствующие идеологии нельзя предсказать с абсолютной точностью, даже если выводы основываются на данных социологических опросов. Так, изучение политических ориентаций различных классов в западных странах осуществлялось на основе исходной предпосылки, согласно которой классы, стоящие на более низких ступенях социальной лестницы по уровню доходов и образования, более склонны к авторитаризму и поддержке экстремистских движений по сравнению с более образованными и зажиточными слоями общества (от «среднего класса» и выше), традиционно занимающими умеренно-демократические позиции.

Эту тенденцию, однако, нельзя абсолютизировать и считать в настоящее время непреложной даже для западных стран. Многие дополнительные факторы изменяют ее, причем иногда до неузнаваемости.

В XIX в. рабочие организации и партии были основной силой, которая боролась за политическую демократию, преодолевая ожесточенное сопротивление крупных предпринимателей, правых партий и традиционных консервативных сил. До 1914 г. классическое разделение между левыми и правыми силами основывалось не только на различиях в доходах, социальном статусе и возможностях получить образование. Левые социалистические партии были основной опорой политической демократии, религиозной и гражданской свободы, мирной внешней политики. Правые партии, опиравшиеся на консервативно настроенное крестьянство, мелких ремесленников и, конечно, крупную буржуазию и землевладельцев, прибегали к экстремистским формам защиты своих привилегий, препятствуя введению всеобщего избирательного права и проводя империалистическую политику колониальных захватов.

Окончание Первой мировой войны, наступление экономических кризисов и рост фашистских движений в Западной и Восточной Европе привели к расколу рабочего движения по крайней мере на три направления — социал-демократическое, коммунистическое и фашистское, — причем лидеры двух последних стали открыто использовать экстремистские методы политической борьбы. Возникли коммунистические и фашистские профсоюзы. Участие рабочих в движениях с явно выраженной националистической идеологией становится с 1930;х гг. элементом повседневной жизни в Европе и Америке.

Но даже в этот период кризиса демократических ценностей и традиционной либеральной и социалистической идеологии различия между европейскими странами были весьма значительны.

Например, авторитарные тенденции индивида могли быть приглушены приверженностью большинства партий конституционным принципам и процедурам.

В Великобритании, в которой терпимость является широко распространенной чертой политического поведения и сознания, низшие классы и в наши дни в абсолютном измерении менее авторитарны, чем образованные слои в странах, не имеющих прочных демократических традиций. Французские, итальянские и немецкие рабочие-католики, среди которых были повсеместно распространены антикапиталистические настроения, постоянно голосовали за сравнительно консервативные христианские партии, поскольку их приверженность католицизму могла в определенных случаях перевешивать их классовые симпатии. Члены радикальных левых профсоюзов поддерживали умеренные либеральные партии, выступавшие против фашизма. И наоборот, в 1930;е гг. избиратели, настроенные отнюдь не радикально, голосовали за коммунистов из-за их радикальных антифашистской программы и лозунгов и т. д.

Идеологические ориентации могут значительно отличаться друг от друга и внутри однородного социального слоя, представители которого имеют высокий уровень образования и профессиональной подготовки. Американские социологи К. Мейер и Л. Нигро, исследуя в середине 1970;х гг. идейные позиции нескольких групп чиновников федерального уровня, установили, что социальное происхождение обусловливает взгляды только 5% выбранных для анализа групп, в то время как занимаемые ими посты имеют в этом плане гораздо большее значение. Другой американский социолог Б. Меннис, сравнивая ориентации офицеров, служивших во внешнеполитическом ведомстве, со взглядами армейских офицеров, выполнявших аналогичную работу, установил, что для первой группы характерны либеральные взгляды, а для второй — консервативные.

В России в период президентства Б. Ельцина чиновники высшего ранга — выходцы из номенклатуры, всегда отличавшиеся догматизмом и консерватизмом взглядов, стали исповедовать официальную либеральную идеологию, способствуя возникновению нового идеологического феномена — номенклатурного либерализма.

После Второй мировой войны появление стабильных демократий в Западной Европе и США заставило многих ученых делать вывод о возникновении новой постполитической фазы развития. Решающую роль в этом играл процесс интеграции рабочего класса в структуры западного гражданского и политического сообществ. В результате различия между демократической левой и консервативной правой значительно ослабли: социалисты заняли более умеренные позиции, но отношению к капиталистическим ценностям, консерваторы поддержали идею государства всеобщего благосостояния.

Такой, периодически разрушаемый леворадикальными движениями (студенчество в Западной Европе, национальные меньшинства в США и др.) консенсус продолжался до конца 1970;х гг., когда нарастание кризисных процессов в экономике привело к переориентации консервативных партий и отказу от социалистических методов регулирования («неоконсервативная волна»).

В этот же период антиколониальная борьба в Азии и Африке, обретение большинством африканских государств независимости привели к устойчивой идентификации консерватизма с компрадорской ориентацией высших слоев, в то время как происходил процесс слияния (особенно под влиянием китайской революции) националистических леворадикальных идеологий с марксизмом в его ленинском и маоистском вариантах.

В структуре обозначенных выше политических и идеологических процессов Латинская Америка занимала промежуточное положение. Многие латиноамериканские страны завоевали политическую независимость еще до периода промышленного переворота и распространения марксистского социализма. В условиях экономической отсталости в этих странах господствовал традиционалистский консерватизм, питаемый косностью и аполитичностью деревни. Левые идеологии развивались в городской среде, причем возникшие коммунистические и социалистические партии ориентировались на западноевропейские методы экономической и политической борьбы за права рабочих.

С конца 1980;х гг. в странах Восточной Европы и в России разрыв с коммунистическим прошлым происходил в рамках весьма своеобразного процесса, когда разрушение экономической базы социализма, сопровождаемое ростом всеобщей бедности, социальной необеспеченности и нестабильности, сделали крайне непрочной и новую демократическую политическую систему, которая, особенно в России, стала ширмой для «новых русских» и новой бюрократии, прикрывающих конвертацию власти в собственность и борьбу за раздел государственного имущества псевдолиберальными лозунгами.