Расшифровка диктофонной записи

Опубликованные интервью — это вовсе не стенограммы бесед. Интервью — это текст, написанный по мотивам беседы. Все или почти все опубликованные слова действительно были сказаны, но не обязательно именно в таком порядке. В беседе также могло прозвучать еще много того, что в текст интервью не вошло. Исключения — интервью очень высокопоставленных лиц, например президента. Там важны все слова и даже междометия, потому что в таком интервью смыслы будут отыскивать и между строк, так как разговор президента с журналистом — это часть более крупного разговора с подчиненными, союзниками и противниками.

При расшифровке же обычного интервью главное — уловить идеи, которые хотел высказать собеседник, его мировоззрение, логику, способ построения фраз. Журналист следует не за буквой разговора, а за его духом. Поэтому допустимо заменять сказанные слова на другие, если они лучше передают то, что собеседник имел в виду.

Кроме того, допустимы такие вмешательства в сказанное собеседником.

• 1. Перевод устной речи в письменную. Для устной речи характерны оговорки, несогласованность падежных окончаний, пропуск отдельных слов, которые не сказаны, но подразумеваются (филологи называют это «эллиптическими конструкциями»). Однако в исправлениях необходимо знать меру, чтобы из текста не складывалось впечатление, что так не говорят. Кроме того, изображать собеседника более умным и грамотным, чем он есть на самом деле, также не следует.
• 2. Перенос сказанного по одной теме в одно место. Если собеседник затронул какой-то вопрос в разных частях интервью, желательно все стянуть в один ответ. Разговор часто бывает неструктурированным, собеседник переходит от одной темы к другой и затем возвращается к уже сказанному. При дословном воспроизведении такого разговора читатель скорее всего запутается. Поэтому подготовленное к публикации интервью должно быть логически выстроено, и возвращаться к уже сказанному следует лишь из соображений композиции (например, закольцевать начало или середину и концовку).
• 3. Сокращение повторов. Если собеседник несколько раз сказал разными словами одну и ту же или почти одну и ту же мысль, можно оставить одну формулировку, а остальные — убрать. Нужно учитывать, что для устной речи характерна избыточность, тогда как письменная гораздо экономнее.
• 4. Объединение ответов собеседника. Часто собеседник не дает сразу тот ответ, который устраивает журналиста, и недостающую информацию приходится «вытаскивать» с помощью дополнительных вопросов. При расшифровке интервью эти дополнительные вопросы можно опустить, оставив основной вопрос и объединив все ответы собеседника в один.
• 5. Разделение ответов собеседника. Иногда собеседник отвечает на вопрос слишком долго — по пять, десять, а то и пятнадцать минут. В письменном виде этот ответ будет представлять собой «кирпич» объемом в машинописную страницу, а то и больше. Читателя такой ответ скорее всего отпугнет, так как будет воспринят как сложный или утомительный. Выход — разбить этот большой ответ на несколько маленьких, вставив вопросы, которые хоть и не были заданы в ходе беседы, но вытекают из ее логики.
• 6. Вычеркивание тем, по которым собеседник не сказал ничего интересного. В интервью, как правило, затрагивается несколько тем: от трех-четырех в коротком газетном до десяти и более в развернутом журнальном. Но бывает так, что по одним темам собеседник дал хорошие ответы, а по другим — банальные. В этом случае допустимо полностью удалить темы, которые не содержат интересных ответов, и оставить лишь те, которые их содержат.

Вчера брала интервью у негра-депутата (в поселке Новозавидовский депутатом выбрали негра). Африканец добродушен и, надо отдать ему должное, терпелив. Потому что донимала я его очень долго. По той причине, что он настолько плохо говорит по-русски, что мне приходилось задавать уточняющие вопросы после каждой фразы. Ситуацию усугубляло то, что я смысл его речей более-менее понимала, и это создавало ложное ощущение, что диктофон я расшифрую без проблем.

Но не тут-то было. Понимать смысл — одно, а дословные фразы писать —другое. Над записью я промучилась до двух часов ночи, пока не сдохли батарейки и мои, и диктофона. Каждую фразу переслушивала 10 раз. В конце концов, силясь не впасть в отчаяние, я решила, что утром уточню все моменты. Наступило утро. Не успев помыться и поесть, я вскакиваю и звоню доблестному выходцу из Бенина. Он тоже, судя по голосу, только что проснулся, но посылать меня этот добрый человек не стал. Однако, как выясняется в процессе разговора, переспрашивать неясные моменты — такое же гиблое занятие, потому что-то, что он отвечает, мне опять-таки непонятно. Более того, говорит он интересные и важные подробности, а я не понимаю связи одного предложения с другим. В общем, 80% этих важных подробностей в итоге в интервью не вошло, так как разбираться в них уже было некогда. Отчаявшись объяснить мне один из моментов своей депутатской карьеры, африканец передал трубку жене. Дама мне все объяснила за 30 секунд в двух предложениях.

Следующий этап комедии: расшифровав бессвязный поток сознания плохо говорящего по-русски человека, я стала оформлять его в нормальное интервью. Решила почему-то, что если оставить его особенности произношения и неправильное употребление рода и падежа — это будет круче, т.к. читатель будет «слышать» его речь. Отправила это афродепутату.

Звонит. Ругается, что такого неуважения нигде не встречал, что только в России такие ужасные журналисты. Что я его представила идиотом в интервью. Берет трубку его жена. Спокойно и вежливо объясняет: «Он не хотел вас обидеть, просто устал. А вы сами подумайте: читатель не поймет даже смысла предложений, если будет отвлекаться на неправильное написание слов. Есть же разница между устной и письменной речью. Поправьте все слова в нормальные — и будет нормально». В итоге нормальное, даже отличное интервью из той фигни, что я прислала, сделал редактор^[1].

По сравнению со стенограммой объем подготовленного к публикации интервью обычно меньше в 2—3 раза (иногда — в полтора, а иногда — ив десять). Это нужно учитывать при определении времени беседы. Например, если интервью планируется объемом 200 строк.

(чуть больше четырех машинописных страниц), наговорить нужно на 400—600. А с учетом того, что минута речи в среднем равна десяти строчкам текста, желательно договариваться на беседу продолжительностью от 40 до 60 минут. Если разговор будет более коротким, пострадает либо объем интервью, либо смысловая плотность — журналисту придется оставить те общие места и банальности, которые он в противном случае вычеркнул бы.

Более длинный разговор в принципе не вреден. Чем больше наговорит собеседник, тем больше выбор у журналиста — что вычеркнуть и что оставить. Однако если объем фиксирован, то придется сокращать в том числе ценное, что жалко. Поэтому удлинение разговора может привести к тому, что значительная часть усилий журналиста пропадет зря. Не забывайте, что лишние 20—30 минут беседы — это еще и дополнительные два-три часа расшифровки этого фрагмента беседы.

Готовя интервью к публикации, нужно не перейти грань, за которой изменение стенограммы превращается в ее перевирание. Всегда есть соблазн обострить высказывания и вложить в уста собеседника более яркие фразы. Здесь граница зависит от понимания журналистом, что приемлемо для данного собеседника, а что — нет. Однако есть и то, чего делать однозначно запрещается:

• 1. Приписывать собеседнику те слова, которые он не говорил и которые не подразумевались по ходу интервью.
• 2. Удалять части высказываний собеседника, из-за чего оставшиеся фразы приобретают иной смысл. Например, собеседник говорит, что поддерживает антикризисные меры правительства, однако считает, что при этом многое делается не так и многое, что надо делать, не делается. Оставлять фразу только о том, что собеседник поддерживает действия правительства, недопустимо.
• 3. Вписывать вопросы, которые на самом деле не были заданы, если на них ожидался какой-то иной ответ, отличающийся от имеющихся слов собеседника. Иначе у читателя сложится впечатление, что собеседник уклонился от ответа, хотя на самом деле он мог и не уклоняться, просто такого вопроса в разговоре не прозвучало.

Несколько замечаний по поводу драматургии интервью. Чтобы текст был динамичным, желательно чередовать длинные вопросы и длинные ответы с короткими, в одно или несколько слов, вопросами и столь же короткими ответами. Ритм интервью должен быть сродни игре в настольный теннис, когда перемещение шарика все ускоряется, пока один из игроков не ошибется. Так и здесь: журналист пытается поймать собеседника, тот выкручивается, журналист снова пытается загнать его в угол, тот снова выкручивается и, наконец, проговаривается. Или не проговаривается, а загоняет в угол журналиста, обвиняя его в некомпетентности или предвзятости. Затем беседа переходит к новой теме, и все повторяется. Это как поединок боксеров: прощупывание ударами с дальней дистанции, сближение, клинч, разрыв дистанции и подготовка новой атаки.

Особое внимание нужно уделить концовке интервью. Желательно, чтобы она была резюмирующей, вытекающей из всего хода беседы и в то же время парадоксальной, сбивающей ожидания читателя и оставляющей новые вопросы, уже выходящие за рамки данного интервью. К примеру, вот как завершается интервью с музыкантом Юрием Шевчуком:

• — У вас есть надежда?
• — Конечно есть, иначе я не делал бы всего того, что я делаю, не писал бы музыку, не отвечал бы на вопросы, которые мне задают.
• — А что бы вы делали тогда?
• — Я бы делал то, что я люблю делать. Пил бы с утра до вечера с деревенскими мужиками, пропил бы все, что движется, пропил бы всех русских и всю Россию^[2].

Другой подход — задавать в конце интервью такой вопрос, ответ на который будет смешным. Например, как в этом интервью с Геннадием Зюгановым:

• — Ас какой тогда целью во время поездки в Иркутск вы перед встречей с избирателями сняли богатую меховую шапку и надели вместо нее теплую кепку? Я эту историю знаю со слов очевидца, который вас в поездке сопровождал.
• — Да я меховую шапку 15 лет не надевал! Даже в Сибирь. У меня фуражка есть хорошая. Так что твой очевидец бессовестно врет. Слушайте лучше еще один хороший анекдот. Встречаются два грузина. Один говорит:

«Вано, ты представляешь, работаю на даче и вдруг вижу — жаба. Замерзла. Мне ее так жалко стало. Веришь?» — «Верю». — «Я ее в руках отогревал — не отогрел. Веришь?» — «Верю». — «Лег спать, на грудь положил, сверху одеялом прикрыл. Просыпаюсь, вижу — красавица! Глаза как озера, ноги от ушей. Веришь?» — «Верю». — «А жена не верит!»^[3].

• [1] Алеся Лонская о подготовке одного из материалов для журнала «Русский репортер». См.: О власти с лопатой // Русский репортер. 2010. 25 августа.
• [2] URL: http://www.Iecoumerdenissie.ru/2011/01/14/youri-chevtchouk-en-russe/.
• [3] Зюганов Г. Мы сохранили красный ген // Московский комсомолец. 2011.11 августа.