Церковь и христианство

Если обратиться к периоду западно-европейского театра, заглянув в самую темную глубь средних веков, то, несмотря на скудость источников, боевое организующее значение театрально-зрелищных представлений вырисовывается с достаточной ясностью. Все сведения, имеющиеся у нас, свидетельствуют о том, что в эпоху средневековья театральные зрелища сосредоточивались в недрах церкви, в недрах церковных богослужений, где ими пользовались в целях борьбы с язычеством. Языческие зрелища при последних императорах были величайшим соблазном с точки зрения христианства, одной из самых могущественных помех к распространению нового учения. Известно, с какой суровостью обличали первые соборы и учителя церкви языческие представления и тех новообращенных христиан, которые посещали цирки и зрелища. И новая церковь решила использовать эту могущественную силу зрелищ, привлечь театр к себе на службу и сделать его орудием распространения евангельских истин. Нужно было действовать на воображение и чувство массы, увлечь которую легче всего путем наглядных художественных образов. В новом богослужении обращенные должны были найти больше красоты, чем в прежнем.

Система натурального хозяйства, так называемая феодальная система, с ее неизбежными спутниками — слабым развитием техники и науки, бессилием человека перед природой, — была искусно использована папской церковью для создания грандиозной теократии, охватившей весь христианский мир. Замок и монастырь, эти центры общественной и культурной жизни того времени с прилегающими к ним крепостными деревнями и зависимыми городами, центры, отделенные друг от друга, живущие изолированной жизнью, сами себя обслуживающие, — вот наиболее распространенный тип средневековой организации общества. Слабо развит обмен, люди во власти случайностей и капризов природы. Человек не хозяин своей судьбы, он также не хозяин природы, потому что не знает законов, управляющих явлениями природы, истории и жизни. Радости, выпадающие ему на долю, несчастья, обрушивающиеся на него, не зависят от его усилий. Их источник лежит за пределами его понимания, он лежит в воле и намерениях каких-то высших сил, планы и цели которых ему неведомы.

Весь строй средневековой жизни утверждал в умах ту идею, что мир находится во власти непостижимого существа, что противоречия и страдания, царящие здесь на земле, кажутся таковыми только перед судом слабого, несовершенного человеческого разума. Перед судом высшего существа, управляющего миром, все они оправданы, все находят свое место в ином, нездешнем плане, где существует высшая целесообразность, направленная к благу человека. Глубочайший идеал средневековья — приближение к божеству, стремление познать тайны, скрытые за пределами земли, найти тот абсолютный критерий истины, которым оцениваются все действия человека. Устремленность к иному миру — вот господствующее настроение средневекового общества. Загробная жизнь, судьба, ожидающая человека после смерти — вот излюбленная тема средневековых поэтов и художников.

По мере того как христианская община разрасталась, возникла потребность в разделении труда. Отдельные функции были предоставлены отдельным лицам, а те, кто хранили «заветы первых дней», отказались от всякого имущества и от всякой земной суеты, роздали все, что имели, и посвящали себя целиком проповеди и молитве. Они, «святые», «пророки», миссионеры, агитаторы, не имели средств к существованию, и община должна была их содержать. Так возникла система добровольных даяний, образовалась вся церковная иерархия, монахи, священники, епископы и т. д. вплоть до верховного главы всего этого сложного мира — папы. Так из верующих, обладавших особым религиозным рвением, живших добровольными даяниями мирян, выросла огромная армия духовенства, обложившая жестокими поборами христианское человечество.

Для поддержания этой системы, церковь использовала ту устремленность к иному миру, о которой сказано выше. Для этой цели были привлечены и физическая сила в виде рыцарства, и наука в форме схоластики, и искусство. Папство создало мирообъемлющее учение, ставшее идеологическим обоснованием теократического строя. Церковь взяла на себя дело посредничества между богом и людьми. Папа один знает намерения бога. Ему, преемнику Петра, принадлежит право руководить человечеством. Он является ответственным за его грехи. Он должен везде присутствовать, быть повсюду невидимо деятельным, он должен наполнить все собою, проткнуть во внутреннюю жизнь народов и овладев их бытом, стать всемирным воспитателем. Законы его должны нормировать не только духовный, но и светский порядок. Наконец он должен покорить себе весь внешний по отношению к церкви мир, привести к единству «божеского царства» язычников и схизматиков, находящихся вне церковной ограды. Папа скорбит обо всем человечестве. Он вмешивается в распри феодалов и королей, он обличает рыцарей на больших дорогах, он следит за отдаленнейшими странами, он озабочен возникающими ересями, он требует полного подчинения себе монархов и их вассалов, он объявляет себя не только духовным, но и светским владыкой, а всех остальных владык — своими вассалами. И вселенная должна подчиниться власти ради спасения человеческих душ.

Для осуществления подобных притязаний, для внедрения принципов теократической системы в умы тогдашнего человечества необходимо, чтобы все силы, все виды творчества были пронизаны этим идеалом и направлены к возвеличению римской церкви. Весь земной путь человека должен стать только подготовкой к вечной жизни, начинающейся за пределами земли. Человек должен отказаться от земных радостей, от слую жения страстям, потому что они здесь на земле противятся воле создателя, являются внушением дьявола.

Искусство явилось едва ли не самым могущественным орудием в утверждении религиозных идеалов.

В эпоху раннего средневековья, когда страх перед божьим наказанием и сознание собственного бессилия, раскаяние в грехах и благочестие бросали христианское человечество в поиски высшей помощи, искусство находилось по преимуществу в руках духовенства и монахов. Храмы воздвигались массовым воодушевлением. Началу работ предшествовали исповедь и молитва. По ночам пелись торжественные гимны. Самые храмы романской архитектуры были величественны и спокойны как отражение спокойного величия церкви. Их символический смысл истолковывался уже в средневековых памятниках. Храм являлся как бы образом мира. В основании храма полагается камень с изображением храма и двенадцать других камней в знамение того, что церковь покоится на Христе и двенадцати апостолах. Стены означают народы: их четыре, потому что они принимают сходящихся с четырех сторон. Камни имеют четыре угла, потому что главных добродетелей четыре: мудрость, сила, умеренность и справедливость. Полировка их означает очищение святых через перенесение страдания. Цемент, связующий камни — любовь; столбы — апостолы и отцы церкви; дверь — Христос, как он сам себя называет в притче. Кровля покрывает храм, как любовь покрывает бездну греха мира и т. д.

Еще более глубоким религиозным настроением должна была заражать верующих архитектура готического храма.

«Входя в старинный собор, — говорит Гейне в своей «Романтической школе», — мы едва догадываемся теперь об эзотерическом смысле его каменной символики. На нас теперь производит непосредственное впечатление только общий вид этой массы. Мы чувствуем здесь возношение духа и умерщвление плоти. Сама внутренность собора — выдолбленный крест, и мы находимся в одном из орудий мученичества; сквозь цветные стекла на нас льется красный и зеленый свет, точно капли крови и гной из ран; погребальное пение раздается вокруг нас; под ногами у нас могилы и тление, и дух наш возносится вместе с колоссальными колоннами храма, с болью отрываясь от плоти, оставляемой на земле, как бременящая одежда.

Только смотря извне на эти готические соборы, на эти громоздкие здания, такие легкие, прозрачные, воздушные, что они кажутся как будто мраморными брабантскими кружевами, постигаешь всю мощь того времени, которое умело так одолеть самый камень, что он представляется каким-то одухотворенным привидением, что даже этот самый жесткий материал является выразителем христианского спиритуализма".