Религия среди других сфер культуры
Если отношения между наукой и религией в истории мировой культуры отличались неоправданным соперничеством и антагонизмом, а искусство и религия часто выступали в роли родных сестер и союзников, то такие сферы духовного бытия человека, как нравственность и религия, многим людям представляются неразделимыми. Иными словами, немало теологов, да и просто верующих или отождествляют на практике религию… Читать ещё >
Религия среди других сфер культуры (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Признание того факта, что вера была и остается могучим средством психотерапии и социокультурной интеграции, удовлетворяя одну из основных потребностей человеческой природы — иметь идеал и объект для поклонения, не снимает вопроса о специфическом месте религии среди других сфер культуры. Являясь важнейшим цементирующим элементом любого общества, религиозное мировосприятие и вера в какие-то высшие ценности вообще проявляют себя далеко не однозначно в таких основных областях духовной жизни человека, как наука, искусство и нравственность. К рассмотрению сложной взаимосвязи между ними и религией мы и перейдем.
В истории мировой культуры самым ожесточенным и непримиримым антагонистом религиозного «дурмана» была наука, хотя она и вышла из недр религии и в течение тысячелетий развивалась под сенью языческих капищ, монастырей и церквей. С точки зрения марксизма, наука и религия — формы общественного сознания, которые противоположны и враждебны по своей сущности и социальной роли. Из истории не выкинешь таких фактов, как инквизиция и преследование еретиков в Средние века, равно как и массовое уничтожение духовенства в России во имя «научного коммунизма» после Октября 1917 г. Но вопреки всему этому и в наши дни значительная часть выдающихся ученых, не только гуманитариев, а и представителей естественных наук, особенно тех, кто стремился осмыслить феномен культуры, отнюдь не порвали с верой и церковными институтами. Верующими были А. Тойнби, П. Сорокин, А. Швейцер, П. Тейяр де Шарден, Н. Бердяев, П. Флоренский и русские ученые советского периода И. Павлов, Н. Тимофеев-Ресовский, В. Войно-Ясинецкий и др., скрывавшие свою веру, не говоря уже о многочисленных высокообразованных отечественных и зарубежных теологах и религиозных философах, широко использовавших в своих богословских построениях новейшие достижения экспериментальных наук. Ярким примером преданности вере и научному знанию, даже в условиях советского тоталитаризма, был замечательный врач-хирург, доктор медицинских наук, профессор, лауреат Сталинской (!) премии Валентин Феликсович Войно-Ясинецкий (ум. в 1961), совмещавший блестящую научную деятельность с высоким религиозным саном архиепископа Крымского и Симферопольского.
Отравленному атеизмом сознанию трудно понять, как может крупный ученый верить в Бога. Ответ на этот вопрос помогает найти следующее высказывание величайшего ученого и мыслителя XX в. Альберта Эйнштейна (1879—1955), считавшего себя религиозным человеком, хотя и в особом, «эйнштейновском» понимании: «…каждый, кто серьезно занимался наукой, приходит к убеждению, что в законах природы проявляется дух, значительно превосходящий наш человеческий. Перед лицом этого высшего духа мы с нашими скромными силами должны ощутить смирение. Так, занятия наукой приводят к благоговейному чувству особого рода, которое в корне отличается от наивной религиозности»1. Великому ученому-физику принадлежит и уже ставшая классической формула: «Наука без религии ущербна, религия без науки слепа». Не следует забывать и того, что такие научные гении прошлого, связанные с физикой, математикой и астрономией, как Иоганн Кеплер (1571—1630), Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646— 1716), Исаак Ньютон (1643—1716), также в известном смысле были и религиозными мыслителями.
Многие факты показывают, что там, где существует свобода совести, и даже там, где ее нет, линия раздела между религией и наукой, несмотря на их кажущуюся непримиримость, достаточно условна. Первую питает людская робость, страх и неуверенность перед лицом грозного и непостижимого мира, вторую — бунт, «гордыня» и самоуверенная убежденность во всесилии человеческого интеллекта. Но кто может сказать, так ли могуществен человеческий интеллект, если к концу 2-го тысячелетия от Рождества Христова Homo sapiens поставил под угрозу атомного и экологического апокалипсиса не только самого себя, но и всю священную живую природу, частью которой он является? В современном мире крепнет убеждение, что на так называемые позитивную и экспериментальную науки нельзя полагаться целиком и полностью; есть кардинальные проблемы существования человека, решить которые научное знание бессильно, ибо они порождены бесконтрольным развитием его самого. Глубоко прав Э. Фромм, когда утверждает: «Люди перестали верить в то, что с помощью разума можно установить правильность норм и идеалов человеческого поведения»[1]. Религия в ее современном виде или, по крайней мере, близкие к ней нравственные и духовные учения призваны «смягчать» и «уравновешивать» деструктивную, сверхчеловеческую силу науки, гуманизировать ее. Особенно актуальным становится это в век НТР и надвигающейся на мир экологической угрозы. Не случайно, например, одно из посланий папы Иоанна Павла II к празднованию Всемирного дня мира (1990), являясь, по существу, глубоко научным документом, целиком посвящено вопросам экологии.
Взаимодополняющий характер науки и религии имеет давнюю историю. Как известно, науки делятся на общественные, естественные и технические. Но ни в одной из этих сфер знания в центре изучения не стояла и не стоит столь важная категория, как человеческая «душа», человек как духовное существо. Правда, под разными углами зрения, каждая по-своему, человеком занимается множество общественных и естественных наук — антропология, этнография, социология, медицина, демография, психология и т. д. Но даже психология, изучая внутренний мир личности, занималась чем угодно — механизмами поведения, психическими реакциями, инстинктами, — но только не душой. Ее, как известно, не слишкОхМ интересовали чисто человеческие понятия: добро и зло, любовь и разум, совесть и т. п. Лишь появление психоанализа приблизило науку к изучению души.
Фрейд и особенно Юнг стали чем-то вроде конкурентов духовенства, последний фактически пришел к научному «оправданию» религии. В целом, однако, наука, в отличие от религии, явно пасует перед таким феноменом, как человеческая душа.
Литература
и искусство несравненно больше сделали для изучения души, чем любая из перечисленных выше дисциплин. Когда речь идет о религии, о Церкви, о теологии, то за ними стоит не только многовековой опыт подлинного человековедения, но и большая пастырская практика, чуждая любой из общественных наук и неудачно скопированная, быть может, лишь новоявленными жрецами «марксизма-ленинизма».
В принципе разжигание антагонизма между религией и наукой, верующими и неверующими со стороны как церковных фанатиковфундаменталистов, так и «воинствующих атеистов» столь же безнравственно и свидетельствует об отсутствии культуры, сколь и разжигание межличностной, межсословной, а тем более классовой и расовой ненависти. Не случайно периоды религиозной или атеистической нетерпимости совпадают с наиболее мрачными страницами истории человечества, как это показывают инквизиционные трибуналы Средневековья и безбожные революционные катаклизмы, жертвой которых становится культура.
В главах об искусстве мы уже говорили о глубоком внутреннем родстве, издавна связывавшем художественное творчество и религию. Ведь основой и религии, и искусства является интуиция. На языке первой она выступает как «откровение»; на языке второй — как «вдохновение». Во всяком случае, между этими двумя важнейшими областями духовной жизни человека никогда не было антагонизма, подобного тому, что существует между религией и наукой. Стремление к красоте, как и вера, — продукт преимущественно эмоциональной, чувственной природы человека. Их общей целью является катарсис, или своеобразный очистительный экстаз, на религиозной или эстетической основе, а на заре истории человечества, как правило, на смешанной. Бердяев писал, что все виды искусства «храмового, культового происхождения… развивались из некоторого ограничительного единства, в котором все части были подчинены религиозному центру. Многие символисты нашего поколения и поколения предшествующего мечтали о возвращении искусству значения литургического и сакрального»[2]. В частности, в России одним из наиболее ярких теоретиков и практиков проникнутого религиозными идеями «соборного» искусства был поэт-символист, драматург и историк Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949).
В истории мировой культуры религия и искусство, часто противопоставляемые научному знанию, не просто соучаствовали в формировании человеческих душ, отвлекая их от корыстных материалистических устремлений, способствуя развитию такого, пока еще мало исследованного наукой качества, как духовность, но и взаимно помогали друг другу, объединяя людей и делая их менее агрессивными и алчными. Тот факт, что религия и искусство генетически и исторически теснейшим образом связаны, подтверждается не только сохранением, но и процветанием во всех видах художественного творчества так называемого религиозного искусства в качестве важнейшей части любой национальной культуры. Это великолепные храмы, культовые сооружения; обильная религиозная литература различных жанров, от Библии до нравоучительных детских сочинений; богатейшая духовная музыка; разнообразнейшее изобразительное искусство, от фресок и икон до классических полотен на богословские темы; а в наше время — даже религиозный кинематограф или, например, не укладывающиеся в традицию произведения, подобные обошедшей весь мир рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда». Вот почему издавна существует деление на религиозное и светское искусство, каждое из которых до сих пор имеет огромную сферу распространения. В условиях духовного обновления нашей Родины религиозное искусство, понесшее за последние десятилетия огромный ущерб, вновь начинает восстанавливать свою роль как средство возрождения утраченной сплоченности общества.
Конечно, грань между светским и религиозным искусством довольно неопределенна. Если исходить из тематики, связанной с идеей Бога и религиозной мифологией, то таких произведений в европейской и мировой культуре великое множество, и немалое число их нередко работает не на религию, в против нее. Крайний случай — наш примитивный атеистический агитпроп времен большевистской борьбы с религией.
Религиозным искусством в широком смысле слова следует считать такое, которое внушает людям мысль о существовании Всевышнего и зовет их поклоняться ему и его заповедям. В этом случае к религиозным художникам можно отнести и русских живописцев Михаила Васильевича Нестерова (1862—1942), Николая Константиновича Рериха (1874—1947) и др. Однако существует и более четкое разграничение. Дело в том, что огромная часть религиозного искусства, как изобразительного, так и музыкального, принадлежит нашей «мирской» жизни и не используется церковью непосредственно для воздействия на верующих в ходе богослужения. Оно сосредоточено в музеях, частных собраниях и вообще вне церкви как религиозного института, будучи достоянием одновременно и религиозной и светской культуры. Те же произведения, которые включены в систему сакральных действий и выполняют в ней роль прямого психологического «стимулятора» веры и своеобразного «наглядного пособия», образуют сферу так называемого культового искусства (иконы, росписи храма, пение хора, органная религиозная музыка, церковная утварь и т. д.). В конечном счете различия между религиозным искусством в широком смысле слова и культовым искусством сводятся к преобладанию в каждом из них либо эстетической, либо религиозной функции, хотя на практике, в акте катарсиса, они всегда неразрывно связаны между собой.
Если отношения между наукой и религией в истории мировой культуры отличались неоправданным соперничеством и антагонизмом, а искусство и религия часто выступали в роли родных сестер и союзников, то такие сферы духовного бытия человека, как нравственность и религия, многим людям представляются неразделимыми. Иными словами, немало теологов, да и просто верующих или отождествляют на практике религию и мораль, или считают, что мораль вторична по отношению к религии и нравственные представления возникают на основе религиозных, т. е. как следствие божественного откровения о противоборстве добра и зла и о необходимости служения добру. Во всяком случае, нельзя не признать, что если религию представить неким сплавом этического, чувственного, эстетического и интеллектуального начал, то этическое начало, несомненно, будет в ней абсолютно преобладать. Любопытно, что даже убежденный атеист Ленин однажды, видимо сам того не желая, с предельной четкостью выразил мысль о тождестве религии и нравственности, когда заметил: «Христианство из морали сделало Бога»[3]. Однако позволим себе дополнить «вождя мирового пролетариата»: Бога из морали сделало не только христианство. Общечеловеческие основы нравственности, без которых невозможно существование ни одной культуры, так или иначе, в тех или иных вариантах можно обнаружить во всех мировых религиях и более мелких конфессиях. У христиан они воплощены главным образом в ветхозаветном Декалоге, или «десяти заповедях», составляющих «запретительную» часть вероучения; что же касается «рекомендательной» части, то она содержится в Нагорной проповеди Христа, а также в других новозаветных наставлениях. Если признать — а это признают и атеисты, и верующие, — что цель человеческого развития состоит в достижении таких идеалов, как знание, братская любовь, облегчение страданий, обретение независимости и чувства ответственности, то большой разницы между христианством и другими вероучениями нет. Эти идеалы «составляют этическую суть всех великих религий, на которых основаны восточная и западная культуры, — учений Конфуция и Лао-цзы, Будды, пророков и Христа. И хотя между этими учениями существуют известные различия, например, Будда придает особое значение уменьшению страданий, пророки делают ударение на важности знания и справедливости, а Христос на первое место ставит братскую любовь — поразительно, насколько единодушны эти религиозные учителя в отношении цели человеческого развития и тех норм, которыми должен руководствоваться человек»[4].
Поскольку трудно отрицать положительную очистительную и сплачивающую роль религиозных норм морали в жизни любого общества, то как таковые они не отвергаются марксизмом, хотя неизменно подчеркивается их не «божественный», а человеческий, земной характер. Тем самым вопреки тысячелетней практике и реальным фактам истории, показывающим огромную консолидирующую роль веры как общественного феномена, делается попытка искусственно отделить религию от нравственности.