Возврат из прерывания 2.13

Проблема времени и его измерения после Аристотеля с новой силой была поставлена Аврелием Августином (354—430). Мы не только упоминали его выше, но в методологическом прерывании 2.8 даже привели заключительный отрывок из той части текста книги 11 его «Исповеди», которая посвящена времени. Теперь нужно вернуться к этому тексту, но он слишком длинен, чтобы воспроизвести его полностью. Выберем лишь несколько фрагментов:

«Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я хотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю».

«Как может быть долгим или кратким то, чего нет? Прошлого уже нет, будущего еще нет».

«И однако, Господи, мы понимаем, что такое промежутки времени, сравниваем их между собой и говорим, что одни длиннее, а другие короче. Мы даже измеряем, насколько одно время длиннее или короче другого, и отвечаем, что этот промежуток времени вдвое или втрое больше или меньше того, или что оба равны».

«В каком же промежутке измеряется время, пока оно идет? В будущем, откуда оно приходит? Того, чего еще нет, мы измерить не можем. В настоящем, через которое оно идет? То, в чем нет промежутка, мы измерить не можем. В прошлом, куда оно уходит? Того, чего уже нет, мы измерить не можем».

«Я слышал от одного ученого человека, что движение Солнца, Луны и звезд и есть время, но я с этим не согласен. Почему тогда не считать временем движение всех тел? Если бы светила небесные остановились, а гончарное колесо продолжало двигаться, то нс было бы и времени, которым мы измеряли бы его обороты?».

«Признаюсь Тебе, Господи, я до сих пор не знаю, что такое время… Горе мне! Я не знаю даже, чего я не знаю».

«Мы измеряем, следовательно, не будущее время, не прошедшее, не настоящее, не проходящее — и все же мы измеряем время».

И сразу после этих слов идет тот текст, который был целиком воспроизведен в методологическом прерывании 2.8, — о том, что время измеряется «в душе» благодаря человеческой памяти.

Поразительна напряженность размышлений Августина. И при этом его анализ представляется более глубоким, чем спокойные, несколько самоуверенные высказывания Аристотеля.

Августин начинает почти с того же, что и Аристотель, — прошлого уже нет, будущего еще нет, настоящее не имеет длительности. Но он не пытается замаскировать проблему с помощью аналогии или даже отождествления времени с числом (заметим, кстати, что и некоторые современные философы подчеркивают сходство оси времени с числовой осью).

Вместо этого он рассуждает о том, каким образом можно «приложить» один отрезок времени к другому, не одновременному с ним, т. е. старается (то, что не может, уже не так важно!) реализовать алгоритм измерения.

Отметим, кстати, четко высказанное доверие к органам чувств: «Каждый долгий |слог| длится вдвое дольше каждого краткого: я утверждаю это, произнося их: поскольку это ясно воспринимается слухом, то оно так и есть».

Наконец, Августин обнаруживает роль памяти в восприятии времени… и тут же переводит рассуждение в субъективный план, сразу забывая о совершенно объективном «гончарном колесе» — знаменитом примере, который только что сам же приводил.