Владение: факт или право?

Приведенное выше определение понятия о владении вполне красноречиво свидетельствует о том, что мы обозначаем термином «владение» один из видов юридических фактов (состояние непосредственного фактического господства лица над вещыо). Понятие о владении — это всегда понятие о факте (фактическом состоянии), но не о субъективном праве (юридической возможности)^[1][2]; это понятие о такой власти (господстве) лица (владельца) над известной вещью, которая по природе своей может быть только фактической, ибо вещи к участию в социальных (в том числе юридических) отношениях неспособны. Отсюда, между прочим, проистекает проектируемое правило п. 1 ст. 210 ГК о том, что «владение доступно любому лицу». «Любому» в данном случае означает «даже недееспособному»; «доступно» — значит, может осуществляться. «Господствовать над вещью — владеть ею — может кто угодно, независимо от дееспособности» — вот смысл этой нормы. От себя добавим: лишь бы только он был носителем воли к владению (animus domini). Почему так? Именно потому что владение — явление чисто фактическое. Если оно налицо — праву остается только признать таковое и охранять, но не регулировать; нет его — право не в состоянии владения установить. На этом же соображении зиждется и проектируемый п. 3 ст. 211 ГК, согласно которому «…вещи, ограниченные в гражданском обороте, которые могут принадлежать лишь определенным участникам оборота, могут находиться во владении других лиц, если иное не установлено законом». Одно дело — «принадлежать», т. е. состоять объектом чьего-либо субъективного права, и совсем другое — «находиться во владении», т. е. быть предметом чьего-либо фактического господства.

Следствием распределения составляющей владение власти над различными вещами между различными частными лицами и оценки результатов этого распределения со стороны объективного права как должного (или хотя бы как допустимого) становится возникновение социальных отношений по поводу владения. Это уже отношения между людьми; отношения, в силу которых всякое и каждое частное лицо становится обладателем известной меры власти над другими людьми в отношении вещей, которыми оно владеет само, и в то же время ставится в состояние подвластности другим частным лицам применительно к вещам, которыми владеют эти последние. Смешивать.

1) владение как власть (монопольное господство) над вещыо с 2) отношениями владения, т. е. с отношениями между людьми по поводу владения (отношениями господства лиц-владсльцев над лицами, не владеющими известными вещами), ни в коем случае нельзя; такое смешение приведет к выводу о том, что владение обладает одновременно свойствами и факта (понятия, принадлежащего к области реальной действительности), и права (умозрительной, мыслящейся субстанции), — выводу, несообразному ни с точки зрения философии, незнакомой с подобными «реально-идеальными» объектами, ни с позиции потребностей практики, для которой феномен владения (и без того загадочный) превратится в нечто, совершенно грандиозное и малопонятное.

Взгляды Д. В. Дождева, стремящегося (как мы это уже видели) доказать, что ничего «нарочито усложненного и надуманного» в понимании владения как формальной, нормативной связи между людьми (точнее, даже не самой этой связи, а ее нормативно закрепленной модели) пет^[3], в действительности мало опираются на тот материал источников римского и европейского права, который исчерпывает собой большую часть его чрезвычайно обширной и весьма интересной публикации. Взгляды эти получают вполне логичное объяснение в свете той конечной задачи, которую ученый себе ставит, — обосновать собственную теорию основания защиты владения. С его точки зрения правом защищается владение не как «…физическая связь (человека. — В. Б.) с вещью, а как «…правовая позиция применительно к вещи^[4], определяемая титулом, юридическим фактом, на основании которого получена вещь (пусть физически). Для владения существенно не то, что вещь пребывает у лица физически, а то, на каком основании она получена, какова юридическая роль лица в связи с этой вещыо, в каких отношениях (прежде всего обязательственных) находится держатель с другими участниками оборота»^[5]. Действительно, если в защите владения мы имеем защиту титула (права)^[6][7], то вполне логично, что владение как предмет правовой защиты (и шире — правового регулирования) должно принадлежать к разряду тех же самых субстанций, что и субъективные права, т. е. к разряду юридических (идеальных) понятий™. Отсюда упреки о «наивном материализме» и «наивном фетишизме» взгляда, усматривающего существо владения в первую очередь (хотя и не исключительно) в физическом контакте лица с вещью.

В действительности наивными и фетишистскими^[8] являются представления самого Д. В. Дождева о правовом регулировании и правовой защите — представления, по существу сводящиеся к концепции «права-автомойки», в соответствии с которой право, якобы, способно оказывать на «регулируемые» им общественные отношения некое «воздействие». Взгляд, согласно которому предметом правового регулирования становятся действия лица по отношению к вещи («человек стоит на участке земли, или пребывает в помещении, или надел на себя одежду и обувь, или держит в руках какую-либо вещь…»^[5]), действительно заслуживал бы всех эпитетов оппонента, если бы пресловутое «регулирование» действительно заключалось бы в каком-то влиянии, которое право оказывает на такие действия. Понятно, что на подобное влияние право просто не способно, а само правовое регулирование — это и не регулирование вовсе в смысле влияния (воздействия, видоизменения), но лишь оценка типических фактических ситуаций па предмет того, имеет ли смысл облекать те или другие интересы участников такой ситуации в формы субъективных прав и обязанностей или нет. Ну, а с тезисом о принципиальной возможности права дать подобную оценку любым обстоятельствам реальной действительности (не исключая человеческих действий, прилагаемых к вещам), наш уважаемый оппонент, надеемся, спорить не станет.

Нам также думается, что самая постановка вопроса о том, представляет ли собой владение факт или право, в таком вот своем универсальном — глобальном, космополитическом и вневременном — виде, является принципиально неправильной. Если такой вопрос и может формулироваться, то только применительно к конкретно-историческим условиям со своим собственным пониманием владения и (самое главное!) своим собственным пониманием субъективного права. Допускаем, что с точки зрения римских (да и любых вообще древних) юристов владение и вправду весьма напоминало субъективное право (вспомним цитированное выше место из Д. И. Мейера о «владсти», «дати», «взяти»), но, спрашивается, отчего же? Оттого ли, что как и субъективное право оно было идеальной моделью, формализованной абстракцией, отвлеченной идеей? Ничего подобного! Разве только потому, что владение представляло собой элемент фактического положения вещей, получивший правовую охрану, — то самое, что понималось в древности под субъективным правом. Не исключено даже, что ради получения этой охраны отношения владения подстраивались под известную модель — глупо было бы такую возможность отрицать! Но что же мы имеем сегодня? Разве современное понятие субъективного права не отличается от древнего? Разве говоря о субъективном праве теперь, мы по-прежнему все еще рассуждаем о фактическом явлении, а не о юридической конструкции? Д. В. Дождеву, судя по всему, кажется, что переместив понятие о владении из реального мира в мир умозрительных субстанций, он поступил в точном соответствии с образом мысли римских юристов. Ничуть не бывало! Он поступил с точностью до наоборот! Чтобы повторить то, что в свое время (возможно) делали римляне, т. е. для того, чтобы объявить владение правом, нужно не перетаскивать владение из сферы фактов в область идей, но понятие субъективного права нужно возвратить из сферы умозрительной в область реальной действительности — в ту сферу, где его в свое время и находили римские юристы.

• [1] Этой же цели служит и. 4 данной статьи, постановляющий, что «…Владение вещьюне подлежит государственной регистрации». Никогда не подлежит, в том числеи в том случае, если оно (владение) осуществляется в силу права, которое само подлежит государственной регистрации, например, если объект владения является недвижимой вещью. Никаких «если иное не предусмотрено законом» нет. Запомнимэто обстоятельство — к нему нам придется вернуться ниже.
• [2] Сомнение возбуждает, пожалуй, лишь случай употребления термина «владение» каксинонима слова «собственность». Но здесь нужно уточнить, что последний в данномконтексте обозначает отнюдь не правовое понятие — не «право собственности»! —а фактическое отношение собственности (отношение присвоенности-отчужденностиизвестной вещи). Синонимом «владельца» и «собственника» в данном (хозяйственном, политэкономическом) значении будет «хозяин» — термин исключительно социально-бытового, но не юридического оттенка.
• [3] См. об этом: Дождев Д. В. Указ, статья // Вестник гражданского права. 2010. № 1.С. 75−78.
• [4] Вопрос о том, что это такое, как вообще применительно к вещи может существоватьправовая позиция, оставим автору.
• [5] ДождевД. В. Указ. соч.
• [6] И тем самым стираем грань между посессорной и петиторной защитой (Тамже. С. 45−48, 77−78).
• [7] В постановке Д. В. Дождева вопрос этот приобретает яркий философский оттенок в том смысле, что формулируется им по образу и подобию основного вопроса философии (о первичности материи или идеи). Получается, что правовая конструкция (модель, идея, понятие), выдаваемая им за владение, и стала в свое время той «меркой», под которую люди (рассчитывающие на правовую охрану своего отношенияк вещам), целенаправленно «подстраивали» собственную жизнь и быт. Мышлениедревних юристов, оказывается, развилось настолько, что сперва создало идеальнуюконструкцию, а уж йотом задумалось о ее приложении к жизни! Неправдоподобиетакого предположения столь вопиюще, что дает основание упрекнуть Д. В. Дождевав… наивном (если не сказать, вульгарном) идеализме!
• [8] Л также целенаправленно вульгаризирующими классическое учение о владении. Вульгаризацию эту мы видим в отождествлении понятий фактического господстванад вещыо и физического воздействия на нее, точнее, в сведении первого к одномутолько последнему. По Д. В. Дождеву, получается, что «фактическое» — синоним"физического". В действительности фактическое — это все то, что нас окружает, всето, что существует реально и доступно нам в ощущениях; многообразие сущего стольвелико, что очевидно не может быть сведено к одним только случаям воздействиялиц на физические свойства вещей. Такое воздействие является лишь одним из многих средств фактического господства над вещью, равно возможным наряду с другими.
• [9] ДождевД. В. Указ. соч.