Особый вид присяги есть вера, образное хождение

Крестное целование, как мы видели, не принималось за доказательство в делах о землях. Но могло случиться, что спор вчинялся не о праве или владении недвижимым, а только о границах его. В этом случае, когда не было никаких данных для решения спора, прибегали к совести тяжущихся. Таким образом, крестное целование внесено и в спорные межевые дела под названием веры образного хождения.

Об образном хождении говорится в Уложении в трех местах. Из них видно, что этот способ доказывания употреблялся только в крайних случаях, когда спора нельзя было решить ни письменными доказательствами, ни обыском¹.

Образное хождение заключалось в том, что один из тяжущихся, взяв образ, шел с ним по тому месту, где, по его убеждению, пролегала спорная межа. Это правило проводить межу, бесспорно, давалось одному из тяжущихся по жребию так же, как в спорах между русскими и иностранцами жребий решал, кому приносить присягу; но в последнем случае к жребию прибегали не иначе как по требованию тяжущихся; при образном хождении к нему приступали по закону^[1][2].

Этот вид крестного целования уничтожен в 1683 г., «чтоб… душевредства и клятвы не было»^[3].

3. Письменные доказательства

Доказывание или опровержение спорного иска письменными актами необходимо появляется вместе с системой укрепления такими актами гражданских прав. В период Уложения письменными актами укреплялись все права гражданские: и права на вещи, и обязательства, основанные на договоре, и наследственное право.

Письменные акты первоначально, вероятно, составлялись для памяти (отсюда память, запись). Впоследствии процессуальное назначение их развивалось все более и более; письменные акты начали составляться уже не для памяти, а для спору. Так в Уложении^[4]. Отсюда крепость — название, усвоенное всем тем письменным актам, которыми доказывалось какое-либо гражданское право.

Итак, система укрепления гражданских прав письменными актами введена сначала обычаем, употреблением, а не положительным законом. Но когда однажды утвердился обычай составлять о каждом гражданском праве письменный акт, законодательство начало требовать, чтобы права доказывались крепостями. Так, многие гражданские иски сделались исключительно крепостными.

«А которые люди всяких чинов учнут бити челом на кого в заемных деньгах, или в поклажах, или в какой-нибудь ссуде, а… на то кабал и заемных памятей и иных никаких крепостей… в челобитье своем и в приставных памятях не напишут, и им на тех людей суда не давати«¹.

Кошихин: «А дается во всяких в денежных и в заемных товарных и иных делах суд по кабалам и по записям, а у кого кабал нет или утеряются, или подерутся и иная какая-нибудь шкода учинится, и в бескабальных делах суда не дается, и верить не велено ничему, хотя б на какое дело двадцать человек свидетелей было, все то ни во что без крепостей»^[5][6].

Вследствие принятия и утверждения положительным законодательством системы укрепления гражданских прав письменными актами должны были образоваться известные правила составления этих письменных актов для того, чтобы они могли быть признаваемы за доказательство. Эти правила упоминаются в Уложении и вообще в судебной практике того времени были развиты довольно подробно^[7].

Крепостями доказывались в период Уложения почти все гражданские иски. Под это правило не подходили:

a) иски, основанные на давности^[8];

b) гражданские иски, возникавшие вследствие гражданских преступлений (боя, грабежа и т. д.);

c) гражданские иски, преследуемые уголовным порядком (напр, об убытках, нанесенных покражей, мошенничеством, разбоем, подлогом^[9] ит. д.).

Опровергать иск, основанный на крепостных доказательствах, можно было различными способами: a) крепостями¹;

b) опровержением подлинности крепостей. Такое опровержение технически выражалось словами: оболживитъ, полживитъ крепост^[10][11]. Оно состояло в том, что тяжущийся отсутствием некоторых формальных, существенных принадлежностей известного письменного акта доказывал подложность его («что она не прямая, а лживая»).

Письменные акты доставались к суду самими тяжущимися: «Которые крепости на суде истец или ответчик в письменных или в словесных своих ссылках объявит, а на суде их в то время не положат, и их про те крепости допрашивати в суде же, где у них те крепости. Да будет скажут, что у них те крепости на Москве, и им те крепости велеть положити вскоре. А будет они скажут, что у них те крепости в городех, и им в тех крепостях дати поверстный срок по Государеву указу»^[12].

• 4. Общая правда
• (Опчая правда, обчая правда, обчая ссылка)^[13]

Под именем общей правды разумелось свидетельство одного или нескольких лиц, на которое ссылались оба тяжущиеся — и истец, и ответчик. Уложение дает ей преимущество перед всеми другими видами свидетельства: перед послушеством^[11] и обыском^[1]. Причина та, что показание свидетеля, на которого ссылаются оба противника, уже по этому одному должно быть достовернее всякого другого свидетельства. Из этого правила сделано одно только исключение: общей правде предпочитали повальный обыск, когда она не была ближняя, т. е. когда место, где должно было произвести обыск, было ближе местопребывания общей правды^[16]. Она вовсе не допрашивалась, когда находилась в городах, отдаленных от Москвы на большом расстоянии (в Астрахани, Сибири), и тяжущийся приносил жалобу на своего противника, что он, ссылаясь на такую правду, только хочет проволочить дело^[17].

Уложение не решает весьма важного вопроса, который естественно представляется при тщательном рассмотрении общей правды: может ли быть принята в суде общая ссылка тяжущихся на такие лица, которые по закону не допускаются к свидетельству, напр общая ссылка на жену одного из тяжущихся, на господина и т. д. Кажется, этот вопрос должно решать и положительно, и отрицательно, смотря по различным целям, с которым законодательство устранило известные лица от свидетельства. Если цель заключается только в обеспечении тяжущихся от ложных показаний, то общая ссылка на лица, которые по закону не могли быть свидетелями, должна быть допущена. Напротив, если цель состоит в наказании известных лиц (напр, клятвопреступника) или сохранении святости и чистоты известных отношений (напр, детей к родителям, жены к мужу), то допрос такой ссылки не мог, кажется, быть допущен ни в каком случае.

Общая правда могла состоять из одного¹ или нескольких общих свидетелей. В последнем случае при разноречии на двух одинаковых показаниях основывалось решение^[18][19].

Вызов к суду общей правды, как позыв к суду ответчика, производился посредством пристава^[20] или посредством Государевой сыскной грамоты, посылаемой к воеводе того города, где жил общий свидетель^[21]. По прибытии к суду его допрашивали, кажется, не приводя к присяге; по крайней мере, об этом нигде не упоминается.

На ложное показание общей правды можно было приносить жалобу^[22]. Оно, вероятно, судилось уголовным судом, одинаково с ложными показаниями обыскных людей.

5. Обыск

Обыск есть свидетельство многих людей, живущих на известном пространстве, на которых тяжущиеся ссылаются, не называя каждого поименно: «на многих людей безымянно». Из этого определения вытекают следующие основные положения:

a) обыска отводить нельзя. Когда кто-либо ссылается на многих людей вообще, не называя их именно, то невозможно предполагать стачки между им и теми, которые допрашиваются в обыске.

Из этого правила сделано было одно только исключение. Если один из тяжущихся ссылался на обыск в городах, отдаленных от Москвы, в Астрахани или Сибири, то другой мог обвинять своего противника, что он делает это для проволочки дела, и тогда судьи отказывали в обыске. Это исключение, в строгом смысле, не есть исключение, ибо не проистекает из сущности обыска^[23];

b) нельзя отводить никого из обыскных людей. Есть мнение, что будто бы отвод не дозволяется потому, что если некоторые и покажут ложно, то зато другие дадут справедливое свидетельство и решение в большей части случаев будет правильно. Но это несправедливо. Приведенное положение вытекает из основного начала обыска. Повальный обыск есть ссылка немногих людей безымянно. Поэтому должно спрашивать всех. Если будет допущен отвод обыскных людей, тогда в ссылку безымянную будет внесено начало послушества, ссылки на известные, определенные лица, что противоречит главному характеристическому свойству обыска и разрушает его в самом понятии. Обыск есть свидетельство людей, означенных вообще, а не поименно; след, каждый из них необходимо должен иметь способность быть свидетелем. Поэтому новоуказанными статьями запрещено допрашивать в обыске тех, которые «сами не ведают и не ведали, а скажут», что слышали от людей глухих, немых, «бесных» и «некоторые в малых летах, а не в возрасте»¹.

Обыск имел различные названия. Он назывался обыском^[24][25], повальным обыском, большим повальным обыском^[26], большим сыском^[26], большим обыском^[28], наконец, обыском около житья. Все эти названия, конечно, не означали различных видов обыска, юридически отличных друг от друга, и служили только для выражения некоторых фактических оттенков его в различных случаях^[29]; со всем тем эти оттенки иногда имели значительное влияние на решение спорного дела и даже на юридический характер обыска. В доказательство мы приведем здесь один случай, который разрешен Уложением.

Отличительное свойство обыска, как мы видели, именно состояло в том, что на него ссылались тяжущиеся, не называя лиц, которые должны быть допрошены («на многих людей безымянно»). Когда таким образом допрашивалось множество лиц, характер обыска сохранялся во всей чистоте. Но могло быть, что, несмотря на безымянную ссылку, в обыске оказывалось не более 20 или 30 человек. Должно ли считать их показания повальным обыском или нет? Тяжущийся мог умышленно сослаться на такой обыск для того только, чтобы воспользоваться преимуществами, которые обыск имеет перед показаниями послухов. Уложение решает вопрос так: если обысчик и оба тяжущиеся скажут, что кроме 20 или 30 человек на известном, для обыска определенном пространстве нет более других людей, то такой обыск почитать повальным обыском^[30].

По Уложению, обыск занимает середину между общею правдою и послушеством. Из трех упомянутых нами видов личного свидетельства ссылка на общую правду имела преимущество перед ссылкою на обыск^[31], а обыск имел преимущество перед послушеством, потому что не мог быть отводим противником^[32].

По гражданским процессам обыск производился не иначе как по требованию одного из тяжущихся¹. Когда который-нибудь из них ссылался на обыск, судьи посылали Государеву грамоту к воеводе того города, где надлежало быть обыску, с приказанием произвести его немедленно^[33][34]. По получении такой грамоты воевода посылал «отставного дворянина добра» или «из приказа подьячаго», или сына боярского, или пушкаря^[35] произвести обыск на месте. По поручению, на них возложенному, они вообще назывались обыщиками, иногда сыщиками^[36]. Этим сыщикам давалась наказная память, в которой излагались предмет обыска и обязанность сыщика^[37]. Прибыв на место, где должно было производить обыск, сыщик допрашивал обыскных людей, как обыкновенно допрашивают свидетелей: брал показание от каждого за его подписью, от светских людей под присягою, от лиц духовного чина по священству и иноческому обещанию и принимал все меры, чтобы обыскные люди «стакався не лгали»^[38].

На обыске основывали решение спорного дела. Если показания разноречили, то приговор постановлялся по большинству одинаковых показаний^[35]. В период времени от Уложения до Петра Великого обыск значительно изменился и почти совершенно основан на началах послушества. Прежнее положение, что обыскных людей отводить нельзя, сохранилось по одной только форме; новоуказанными статьями 1669 г. постановлено не допрашивать тех, которых тяжущийся имел право отводить от свидетельства^[40]. Удержалось одно только существенное различие между повальным обыском и послушеством: первый составляли показания свидетелей, не поименованных тяжущимися, а последнее было свидетельство лиц, именно означенных тем, кто ссылался на их свидетельство.

Несмотря на формальность, определенность, которую имеет обыск в Уложении, и на стремление законодательства настоящей эпохи основать его на началах послушества, в нем нетрудно узнать свидетельство общины, мира, который некогда был главным основанием всего нашего юридического быта. Такой характер мирского, общинного показания обыск сохранил отчасти и впоследствии, в делах уголовных: оговоренного в татьбе, разбое или убийстве не пытали, не допрося в обыске, добрый ли он или лихой человек. Таким образом, положение, что нельзя отводить обыска, объясняется и исторически. Свидетельство целой общины, мира неподкупно, непреложно истинно. Эта мысль сохранилась в пословице: «Глас народа — глас Божий».

Общинный быт России рано пришел в упадок. Еще в 1556 г. изданы правила о произведении обыска¹. Из этих правил видна недоверчивость к обыску и обыскным людям; упоминается о многих злоупотреблениях обыскных людей, о стачке, лжи. Законодательство должно было прибегнуть к различным средствам, чтобы противодействовать вредным последствиям, которые необходимо влекли за собою ложные показания в обыске, и допустило даже возможность контролировать его. Когда обыск потерял таким образом значение непреложного, неопровержимого свидетельства, законодательство стало мало-помалу вносить в него начала послушества. Закон не оставил и не мог оставить обыску его прежнего юридического значения, но воспользовался древнею, обветшалою формою и из нее создал особый вид послушества, который доставлял тяжущимся новые способы доказывания — многих, иногда им самим неизвестных свидетелей.

6. Послушество

Под именем послушества разумеется в Уложении свидетельство лиц, поименно означенных тяжущимися, на которое последние ссылаются как на доказательство.

Чтобы свидетельство было истинно, свидетель «послух» должен: 1) знать то, о чем свидетельствует; 2) иметь желание давать о том, о чем свидетельствует, истинное показание.

Знание предмета свидетельства предполагает в послухе: а) способность познавания. Поэтому не могут быть послухами: дети, безумные, сумасшедшие, глухие, немые, «бесные»^[36][42]. В Уложении об этих исключениях вовсе не упоминается, может быть, потому, что они разумелись сами собою или жили еще в обычае, как многие другие юридические положения, не вошедшие в закон писаный. В новоуказанных статьях некоторые из этих исключений показаны и внесены в наше законодательство из гражданских законов; Ь) непосредственное знание того, о чем свидетельствует. Поэтому не могли свидетельствовать те, которые знали о предмете свидетельства по слухам^[43].

Желание послуха дать справедливое показание (по Уложению — сказку) предполагается, если нет какой-либо причины ожидать противного. Такими причинами почитаются в Уложении: а. Нарушение святости присяги. Кто однажды дал присягу в неправом иске или, дав присягу, делал ложное показание, тот не мог уже никогда быть свидетелем¹; b. Предрасположение к истцу или ответчику, проистекающее: а) из родства^[44][45]. Не принималось свидетельство жены одного тяжущегося по ссылке другого^[46]; но свидетельство отца или матери одного тяжущегося по ссылке на другого принималось за неопровержимое доказательство^[47]; Ь) из «недружбы»^[48]; с) из стачки свидетеля с одним из тяжущихся; d) из близких, хотя не родственных и не дружественных отношений свидетеля к одному из тяжущихся. По Уложению, отпущенные крепостные люди не могли быть признаваемы к свидетельству тем, кто имел спорное дело с их прежним господином^[49]. Когда крепостной человек отвечал в своем иске за своего господина, истец не мог призывать последнего в свидетели по этому иску^[50].

Не все изложенные нами причины одинаково отклоняли известные лица от свидетельства по спорному делу. Иные сами собою делали свидетелей неспособными к свидетельству; другие — не иначе как по просьбе тяжущегося, против которого приводили свидетелей. К последним преимущественно относятся: родство и недружба^[51]. Отклонение послуха от свидетельства самим тяжущимся технически называется в нашем законодательстве отводом. Итак, под именем отвода должно разуметь отстранение от свидетельства одним из тяжущихся свидетеля, на которого ссылался другой: отстранение, основанное на законной причине и происходившее законным порядком. Тяжущийся подавал об отводе просьбу судьями, которые рассматривали ее и решали, имеет ли отвод справедливое основание. В руководство они принимали Уложение и обычай, когда первое не определяло правил, признаваемых в последнем.

Не могли быть отводимы:

а) родители^[29];

b) ссылка на десять человек стольников, стряпчих, дворян московских и городовых, детей боярских, стрелецких голов, гостей, дьяков, жильцов, дворовых людей, стрелецких сотников и подьячих поименно в иске ценою в 50 рублей¹;

c) ссылка на десять человек посадских людей гостиной, суконной и черных сотен и слобод; стрельцов, казаков и вообще служилых людей; ямщиков, монастырских служек и крестьян, поименно, в иске ценою в 20 рублей^[53][24].

В означенных трех случаях свидетельство почиталось полным, несомненным и неопровержимым доказательством. Если «те люди (на которых ссылался тяжущийся) по допросу скажут не против или против его ссылки, да не все во одну речь, хотя один не по нем скажет или они скажут, что про то дело ничего не ведают, и его тем обвинити, потому что он не тех людей сам слался из воли, а они сказали не против его ссылки»^[55].

Свидетелей допрашивали в суде. Это доказывается правыми грамотами, помещенными в собрании юридических актов и многими местами в Судебнике, Уложении и других источниках, в которых упоминается о хоженом и езде неделыцику, посылаемому за свидетелями («на правду»).

Свидетелей, живущих в городах и уездах, в которых посылались не приставы, а грамоты, вероятно, не вызывали к суду, а допрашивали на месте; на это мы не имеем прямых доказательств, но заключаем по аналогии с вызовом к суду ответчика и с допросом общей правды.

Допросу свидетелей необходимо предшествовало приведение их к присяге. Когда это введено впервые, утвердительно сказать нельзя. В Судебнике и современных ему правых грамотах о присяге свидетелей не упоминается. В Уложении приведение их к присяге принято за общее правило. Под него не подходили, разумеется, лица духовного звания и, кажется, высшие сановники государства, бояре, окольничьи, думные дьяки и думные люди; по крайней мере, о приведении их к присяге перед свидетельством нигде не упоминается.

Показание свидетелей технически называлось сказкою^[56], а отобрание показаний — допросом, в противоположность расспросу, который уже по самому названию заключал в себе начало инквизиционное, следственное^[57].

7. Жребий

Жребий был одною из древнейших форм суда Божия (ордалий). В Уложении он принимается за судебное доказательство только в двух случаях: 1) когда цена иска не превышала рубля¹; 2) в исках с лицами духовного чина^[58][59]. Отсюда видно, что в период Уложения действие жребия было весьма ограничено. В строгом смысле он был тогда не что иное, как субститут крестоцелования, и то в немногих случаях, определенных законом. Такое ограниченное действие жребия как судебного доказательства объясняется самим его характером. Жребий был остатком древних языческих верований в суд Божий, который решал, что право и что неправо, независимо от усилий человека. С утверждением христианской религии это верование должно было исчезнуть. Место суда Божия заступило целование креста, которое тоже имело характер ордалий, но привело к прежнему началу свободной, индивидуальной воли. Стали вопрошать совесть тяжущихся под страхом неминуемого наказания Божия за сокрытие истины. Ордалии должны были тогда занять второстепенное место в числе судебных доказательств и, наконец, впоследствии почти совершенно исчезли.

VI.

• [1] Улож., гл. X, ст. 104.
• [2] 1651 года, 9 генваря, № 55 — Боярский приговор.
• [3] Судебник Татищева, § 70, примем, (в).
• [4] Гл. XX, ст. 59.
• [5] Улож., гл. XX, ст. 112.
• [6] Слова Судебника весьма замечательны: «А которые земли за приставом в суде, и те земли досуживати» (Суд<�ебник>, § 84). Об отбирании земель у тяжущихсяна время процесса в Судебнике более не упоминается. Итак, в § 84, вероятно, говоритсяо землях, уже описанных до Судебника или до издания неизвестного нам указа, которымотписание земель запрещено.
• [7] Судебник Татищева, § 84, примеч. (г). Г-н Иванов в сочинении о поместных правах и обязанностях в России держится того же мнения. С. 72: «…если истец или ответчик после данной подписки в течение месяца сам не явится и доказательств на правовладения не представит, в таком случае описывали у него до решения дела столько дворов и четвертей, о скольких производилось споровое дело». Впрочем, из этих слов видно, что г. Иванов говорит об описи недвижимых в обеспечение правой тяжбы, а не об отбирании спорного недвижимого, ибо иначе опись имения у истца, который не владелспорным недвижимым, необъяснима. Г-н Иванов не показывает источников, из которыхзаимствовано им это положение; если не ошибаемся, его нет в новоуказанных статьях.
• [8] Изложение исковой челобитной обыкновенно начинается словами: «так рек, «такрекли, «а рекучи» (см. № 1—23).
• [9] Из правых грамот, напечатанных в Собрании юридических актов, первая, в которой говорится о писаной исковой челобитной, относится к 1571 г., № 23: «Подал судьямжалобницу, а в жалобнице пишет». Но из Судебника (§ 20) мы знаем, что уже в 1550 г. и, вероятно, ранее в суде подавались писаные челобитные. Из всех мест Уложения, в которых упоминается об исковых челобитных, несомненно следует, что в то время онибыли письменные, а не словесные. См.: Улож., гл. X, ст. 20, 21, 101, 102, 104, 108, 111;гл. XXIV, ст. 3 (1); Кошихин. Гл. VII, ст. 42.
• [10] Кошихин. Там же; 1690 года, 27 генваря, № 1363 — Именный с боярским приговором. По этому указу ответчик должен был подписываться под челобитною, что выслушалее.
• [11] Улож., гл. X, ст. 102.
• [12] Улож., гл. XXIV, ст. 3(1) — 1669 года, 22 генваря, № 431; новоуказанные статьио татинных, разбойных и убивственных делах, ст. 75.
• [13] Улож., гл. XI, ст. 26.
• [14] Улож., гл. X, ст. 102.
• [15] Улож., гл. X, ст. 104.
• [16] Улож., гл. X, ст. 21.
• [17] Улож., гл. XVI, ст. 8.
• [18] 1690 года, 27 генваря, № 1363 — Именный с боярским приговором.
• [19] Улож., гл. X, ст. 101.
• [20] Улож., гл. X, ст. 22, 168—171, 178.
• [21] Улож., гл. X, ст. 158—160, 167, 174.
• [22] Улож., гл. X, ст. 161, 175, 179.
• [23] Улож., гл. XI, ст. 29.
• [24] 1678 года, 19 декабря, № 741 — Именный.
• [25] Собрание юридических актов, № 21.
• [26] Улож., гл. X, ст. 154.
• [27] Улож., гл. X, ст. 154.
• [28] Улож., гл. X, ст. 173; гл. XX, ст. 45.
• [29] Улож., гл. XIV, ст. 3.
• [30] Улож., гл. XIV.
• [31] Улож., гл. XI, ст. 27.
• [32] Улож., гл. XIII, ст. 4.
• [33] Улож., гл. XIII, ст. 6.
• [34] Улож., гл. XIII, ст. 5.
• [35] Улож., гл. XIV, ст. 1.
• [36] Улож., гл. XIV, ст. 5.
• [37] Улож., гл. XIV, ст. 1 и 2.
• [38] Целовать крест не самому было привилегией, которая давалась самим Государеми выражалась в жалованных грамотах. См. Царскую жалованную грамоту суконнойсотни торговому человеку Петру Рязанцеву, 1682 года, 14 генваря, в Актах археографической экспедиции. T. IV, № 252. — Голикова. Дополнения к Деяниям Петра Великого.T. III. — С. 435.
• [39] Улож., гл. XIV, ст. 1.
• [40] Улож., гл. XX, ст. 45.
• [41] Улож., гл. XIV, ст. 5.
• [42] Так, кажется, должно понимать слова Уложения: «А наемным людем и подставоюкреста не целовати и ко кресту не приводити ни которыми делы». Улож., гл. XIV, ст. 5.
• [43] Улож., гл. XIV, ст. 7, 8.
• [44] Улож., гл. XIX, ст. 96.
• [45] Улож., гл. XIV, ст. 3, 4, 8; гл. XI, ст. 25, 26, 29.
• [46] Улож., гл. XIV, ст. 8.
• [47] Улож., гл. XIV, ст. 4.
• [48] По Уложению, присяга допускалась по следующим спорным делам: 1) О беглыхкрестьянах и их имениях (животах). — Гл. XI, ст. 26, 27, 29; 2) О убытках, причиненныхратными людьми. — Гл. VII, ст. 30; 3) О взимании мыта, перевозного и мостовщиныс ратных людей. — Гл. IX, ст. 2 и 3; 4) О покраденных и похищенных вещах, на которыене было записано явки. — Гл. XXI, ст. 51; 5) О поклажах ратных людей у городских жителей. — Гл. X, ст. 190; 6) О вреде, причиненном напущением собаки. — Гл. X, ст. 281;7) О поклаже, рас-крытой и распечатанной тем, у кого она оставлена на сбережение. —Гл. X, ст. 195; 8) О бое, бесчестье, грабеже и обиде лиц духовного сана служилымилюдьми. — Гл. XIII, ст. 4; 9) Об обидах, нанесенных слугам или крестьянам духовныхлиц. — Гл. XIII, ст. 5; 10) О сносе, сделанном бежавшим работником, по котором былипоручители. — Гл. XX, ст. 45; 11) О беглых людях. — Гл. XX, ст. 49 и 96; 12) О порчеи истреблении межевых знаков и перепахивании земли. — Гл. XX, ст. 232.
• [49] Кошихин. Гл. VII, ст. 43.
• [50] 1683 года, 13 июня, № 1022 — Именный с боярским приговором.
• [51] Улож., гл. XIV, ст. 10.
• [52] Улож., гл. XIV, ст. 3.
• [53] Там же.
• [54] 1678 года, 19 декабря, № 741 — Именный.
• [55] Улож., гл. XIV, ст. 6, 10. 1685 года, 15 июня, № 1126 — Именный с боярским приговором.
• [56] Собрание юридических актов, № 299.
• [57] Улож., гл. XIV, ст. 6.
• [58] Улож., гл. XVII, ст. 52; гл. X, ст. 236 и 237.
• [59] Жребий бросали в суде. — Гл. X, ст. 36. Весьма замечательно, что об образномхождении также говорится: «Отдать кому на душу». Это указывает на одинаковость егос крестным целованием.