Местный (территориальный) диалект в структуре национального языка

Ранее говорилось о том, что количество существующих сегодня языков подсчитать по объективным причинам непросто. Одна из таких причин — трудность, а порой и невозможность провести убедительную границу между языком и диалектом. В этом случае авторы социолингвистических справочников по языкам, уходя от решения проблемы, пользуются терминами «языковое образование» или идиом (от греч. idioma — особенность, своеобразие). Например, отмечается, что в Новой Гвинее насчитывается 1010 разных «языковых образований» (идиомов), более точный статус которых определить невозможно.

Диалектом принято называть разновидность языка, на которой говорят или жители определённой местности (территориальный диалект) у или отдельной социальной группы (социальный диалект) => [Гл. 16, с. 647].

Это значит, что различие между диалектами не должны выходить за рамки определённой языковой системы. Но как раз по отношению к территориальным диалектам этот факт нелегко поддаётся доказательству, так как региональные диалектные различия распространяются на все уровни языка и иногда могут быть не меньшими, а даже большими, чем различия между близкородственными языками. Например, диалектное членение французского языка не столь значительно, как диалектные различия в немецком языке. Немецкие диалекты характеризуются большой противопоставленностью верхненемецкой (южной) и нижненемецкой (северной) диалектных зон и более сложным их соотношением с литературным языком => [Хр.: с. 643, Домашнев, Худницкий].

Единство арабского языка поддерживается языком Корана, тогда как население различных арабских государств говорит на разных диалектах. Диалектные различия внутри китайского языка не меньше, чем различия языков внутри романской или германской групп, поэтому самым надёжным средством междиалектного общения жителя северных и южных провинций Китая служит иероглифическая письменность => [Хр.: с. 204, Истрин].

Очень важно, чтобы сами носители диалекта ощущали свою принадлежность к языку соответствующего народа. Если это ощущение по тем или иным причинам ослабевает, могут возникнуть сомнения в этническом тождестве. Например, в современной отечественной лингвистике и культурологии идёт спор о диалектном или языковом статусе поморских говоров («поморской говори») и старожильческих говоров Сибири^[1].

Территориальный диалект в составе национального языка — это совокупность фонетических, лексических и грамматических особенностей, распространённых на той или иной территории.

Диалекты с ярко выраженными сходными чертами объединяются в наречие, и наоборот, мелкие различия дробят диалект на говоры, вплоть до говора одной деревни. Например, известно монографическое описание говора деревни Деулино Рязанской области¹, тогда как сам рязанский диалект относится к восточной разновидности южнорусского наречия.

Фонетические диалектные особенности охватывают как состав фонем, так и их произношение. В русских диалектах особенно заметны диалектные различия в произношении неударных гласных, порождающие, например, такие фонетические явления русских диалектов, как разные виды севернорусского и поволжского оканья и южнорусского аканья. Сравним, например, слово ворона в литературном произношении с так называемым умеренным аканьем [вАронъ], в окающем произношении [воронъ] и в акающем — [варбнъ].

Иногда фонетические различия настолько сильны, что разрушают звуковой облик слова. Например, в большинстве южнорусских говоров нет фонемы, которая появилась в литературном языке как следствие множественных лексических заимствований из западноевропейских языков, — ей соответствует фонема или звукосочетание [хв]: [кохта] вм. кофта, [хв'ил'ин] вм. филин, [хвабр^Уика вм. фабрика. Произносительные диалектные особенности, усваиваемые с рождения, очень устойчивы и иногда сохраняются даже у образованного и владеющего литературным языком человека на всю жизнь. Так, уроженца юга России можно узнать по фрикативному звуку [у] вместо смычного [г] в словах гора, город, нога и т.и. Вспомним, как точно определял место рождения собеседника по особенностям произношения профессор Хиггинс в комедии Бернарда Шоу «Пигмалион».

Грамматические особенности территориальных диалектов проявляются не столько в наличии в диалекте особых категорий или форм, сколько в варьировании грамматических форм общенародного языка. Например, в говорах восточной Брянщины отмечается тенденция расширения круга существительных женского рода с флексиейа/-я, что проявляется, во-первых, в распространённой вариантности мужского/женского рода (жмак — жмака ‘жмых', обнаряд — обнаряда ‘нарядная одежда', груз — груза, мухомор — мухомора, стул — стула, браслет — браслетег, абажур — абажура и мн. др.); во-вторых, в закреплении некоторых заимствований из литературного языка только в женском роде (диска, дуста, танка, ревматизма)^[2][3].

Наиболее разнообразны диалектные различия в лексике. Они касаются не столько тематических групп, перечень которых в литературном языке и в диалектах в основном совпадает, сколько отдельных слов или их значений. Особенно разнообразны слова, называющие характерные только для данной местности предметы быта и хозяйства, растения, птиц, рыб. Так, литературному слову брюква, по данным словаря Даля, в середине XIX в. соответствовали следующие местные названия: в костромских говорах — брюкла, голань, галанка, лапка, ландушка, баклапка, баклага, в нижегородских — бухма, бугима, бушна, грухва, в новгородских — калива, в псковских — калига, в ярославских — немка, в вятских — буква, в смоленских — грыжа, в тверских — грыза, в архангельских — желтуха, землянуха. В современных говорах восточной Брянщины встречаем, кроме общенародного слова брюква, его фонетические варианты: брюхва, брюкла, брюкша1.

Диалектное слово нередко характеризуется особой экспрессией и образностью. Например, выразителен фонетический облик вологодского мулындать — ‘есть медленно и долго'; брянского брындать — ‘ходить без дела, шататься'; тамбовского павоптараты/навонтаратыры/навынтаранты — ‘наоборот, наизнанку, задом наперёд'. Ещё интереснее особенности внутренней формы диалектных слов. Так, в уральских говорах зафиксировано названия одуванчика одуй-плешъ, местный характер и выразительность которого осознаётся самими носителями диалекта: Знают, Ш77Ю одуванчик, а одуй плешь смешней. Это в шутку о’дуй плешь зовут, с его пух сдунешь, а там вся головка лыса остаеца, плешко тако, дунешь — разлетатца, остаётца токо лысина, как плешь сама настояшша^[4][5]. Этот пример отражает и некоторые фонетические особенности говора (выделены жирно), и грамматические особенности, в частности широкое использование усечённых форм {лыса, тако, настояшша), и характерную для говора вариативность даже в речи одного носителя {плешь//плешко).

Для диалекта характерны также собственные значения, нередко сохранившиеся от прежних состояний языка, и собственная коннотация. Так, слово пошлый, по данным «Словаря русских народных говоров», употребляется во многих диалектах и говорах, но ни в одном из них оно не имеет тех негативно оценочных значений, которые известны носителю современного русского литературного языка. Диалектные значения по своей позитивной оценочности могут быть соотнесены со значениями, которые это слово имело в русском языке XIV—XV вв. (‘старинный, исконный', ‘искони принадлежащий'), например, ‘прежний, минувший' — Что прошло, то и пошлое. Поэтому оскорбительное, с точки зрения носителя литературного языка, словосочетание пошлая девка в диалекте абсолютно нейтрально — ‘взрослая, совершеннолетняя девушка'.

В настоящее время диалектная лексика описывается в диалектных словарях, причём материал для этих словарей собирается в полевых условиях — в диалектологических экспедициях, в которых принимают участие не только учёные-диалектологи, специалисты в области диалектологии как особого раздела языкознания, но и студенты-филологи различных вузов страны. Помимо региональных словарей, например, псковских, вологодских, курских, брянских и других говоров, составляются общие (полидиалектные) словари, которые дают представление о диалектном членении современного языка, в частности многотомный «Словарь русских народных говоров», который содержит около 300 тыс. слов, в 2009 г. вышел 43-й выпуск этого словаря. Кроме него в Институте русского языка РАН составлен трёхтомный «Диалектологический атлас русских говоров» — своеобразный срез диалектного русского языка середины XX в., осуществлённый с применением метода лингвистической географии¹.

С точки зрения теории языковой личности носитель диалекта обладает рядом особенностей, свойственных коллективной языковой личности => [Гл. 12, с. 486—487]. В частности, он осознаёт себя как часть определённого регионально ограниченного социума с его языковой нормой среды, а свой говор по сравнению с другими считает правильным: «В нашей деревне говорят хорошо, а в соседней плохо: там всё ушовши да ушовши, а ведь по-правильному надо ушодцы» (пример Ф. П. Филина). Диалектная языковая личность соблюдаёт не только речевые, но и этические нормы говора, в которых отражены архаические следы общинного уклада жизни крестьянства^[6][7].

• [1] Верхотуров Дмитрий. Русский язык и его поморские и сибирские родственники. 2008 (URL: http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/); Шабаев Ю. П."''Поморов" начали возрождать для ''торговли этнонимом"" (URL: http://www.dvinaland.org/).
• [2] Оссовецкий И. А. Лексика современных русских народных говоров. М., 1982.
• [3] Диалектная лексикология и лексикография: Брянские говоры. К 90-летиюпроф. В. И. Чагишевой. СПб., 1999. С. 46—48.
• [4] Словарь брянских говоров, вып. 2 (бравский — взлезать) / отв. ред.В. А. Козырев, В. И. Чагишева. Л., 1980.
• [5] Коновалова II. И. Народная фитонимия как фрагмент языковой картинымира. Екатеринбург, 2001. С. 67.
• [6] Представление о лингвистическом картографировании могут дать карты"Школьного диалектологического атласа: язык русской деревни" (URL: http://wwvv.gramota.ru/book/villagc/).
• [7] Иванцова Е. В. Феномен диалектной языковой личности: автореф. дис. …доктора филол. наук. Томск, 2002.