Если бы братья Люмьер

Представьте себе, что могло бы произойти, если Огюст и Луи Люмьеры запоздали бы со своим открытием. Однажды утром мы прочли бы в газете:

«Видеомагнитофон «VTR-700» уже проложил себе дорогу на экспортный рынок, где конкурентная борьба весьма интенсивна.

Принцип работы нового изделия исключительно прост.

Вам нужно всего лишь навести камеру на сцену, которую вы хотите запечатлеть, например на играющих в саду детей или на футбольное поле, где играет ваша любимая команда. Включите магнитофон. После того как эпизод снят, перемотайте пленку. После этого на экране вашего монитора вы вновь увидите только что заснятую сцену, и причем уже озвученную…"

Легко догадаться, что это изобретение мало чем отличается от открытия, сделанного братьями Люмьер, хотя построено на совершенно другой основе. В отличие от гипотетической корреспонденции, приведенной Клером, сообщение, которое вы сейчас прочли, перепечатано из лондонской «Дейли миррор». В заметке далее говорится:

«Видеомагнитофон „VTR-700“ весит 15 килограммов и стоит меньше 500 фунтов стерлингов. Однако его создатели считают, что вес можно уменьшить до 3 килограммов, а цену снизить до стоимости хорошей кинокамеры».

Если Опост и Луи Люмьеры запоздали бы со своим открытием, может статься, производство первых в истории фильмов осуществлено было бы совершенно иным путем. Скажем, таким, какой применяет сегодня английский документалист Денис Митчелл, снимающий свои ленты с помощью передвижного видеомагнитофона (для демонстрации в зале изображение переводится на обычную кинопленку). На магнитную ленту снимается и каждый десятый фильм, производимый для телевидения Голливудом.

Если Огюст и Луи Люмьеры запоздали бы со своим открытием, то такие выразительные возможности, как «кадр», «ракурс» или «монтаж», были бы введены в обиход самим телевидением (а впоследствии спецификой кинематографа, чего доброго, объявили бы «общий план»).

Если Огюст и Луи Люмьеры запоздали бы со своим открытием, то наши теперешние представления о взаимоотношении между телевидением и кино сложились бы совершенно иначе — скажем, какими они станут через десяток лет или какими сегодня рисуются нашим детям. Мы говорим «театр на экране», не замечая, что дети прежде всего привыкают к домашним экранам и совмещение этих понятий для них происходит в обратном порядке. Мы повторяем «малоэкранное кино», не замечая, что для ребенка кусок полотна в затемненном зале представляется поначалу внушительным телеэкраном, что, впрочем, не так уж и далеко от истины, если взглянуть на нее, забежав вперед.