Грозит ли телевидению независимость?

Наше телевидение уникально. Более независимого телевидения в мире нет.

Впервые освободившись от тирании партийной идеологии, оно все еще сохраняет традиционную независимость от собственных телезрителей (ведомственные социологи до недавнего времени работали в соответствии с указанием: «Нам нужны такие данные, которые нам нужны»). С другой стороны, оно столь же независимо и от общества (гражданское общество лишь формируется, и процесс этот в свою очередь обусловлен состоянием телевидения). Иными словами, никаких механизмов, позволяющих зрителям или обществу оказывать воздействие на содержание передач, в номенклатурной структуре советского телевидения не предусмотрено.

А другой структуры у нас нет.

Первый радикальный поворот в этом отношении — реорганизация социологического центра «Останкино». С этого месяца центр еженедельно предоставляет компании замеры аудитории каждого часа и дня недели, ее состава и зрительских предпочтений. Появилась возможность оценивать передачу не только по тому, что думают ее авторы. «Нас смотрят все», «Без наших передач ваш эфир ничего не стоит», — декларируют на планерках создатели телерубрик, забывая, что без эфира ничего не стоят и сами рубрики. Но коль скоро при формировании программы торжествует свобода хватательного рефлекса, а интересы производителей оказываются едва ли не решающим доводом, то интересы зрителей, как и общества, становятся исчезающе малой величиной.

Между тем и то, и другое как раз предстоит сформулировать в программной политике государственного вещания.

Почти год назад Российское телевидение заявило о себе как о телевидении оппозиционном по отношению к партийно-номенклатурному, а оппозиция, как известно, успешно заменяет позицию, пока есть кому оппонировать. С крахом ЦТ оппозиционность утратила всякий смысл. Обнаружилось, что «Российское» телевидение — это такой же миф, каким еще недавно было телевидение «Всесоюзное».

Первый канал не так уж отличается от второго. Чем же объяснить отсутствие сформулированной вещательной концепции? Нежеланием преждевременных действий до заключения соглашения между странами СНГ? Такое опасение не кажется дальновидным. Несущие конструкции обеих «союзных» программ должны опираться на объективные социальные факторы. По отношению к межгосударственному останкинскому телеканалу этих факторов — два.

Информация и культура.

Если по своей природе культура призвана примирять народы (в отличие от полукультуры), то информация способна не только сообщать, но и разобщать. Особенно в условиях политической поляризации, когда каждая из сторон стремится представить события таким образом, чтобы подчеркнуть свою правоту и неправоту противника. Телевизионные репортажи сплошь и рядом накаляют и без того возбужденную атмосферу, а сообщения о национальных конфликтах приводят к новым конфликтам.

Наивно думать, что аудитория нуждается в такой «независимой» информации. Телезрители ждут информации объективной. Это тем более важно, когда речь идет о событиях в наиболее взрывоопасных точках (Карабах, Дубоссары), где любое неосторожное замечание способно драматизировать ситуацию.

Между тем объективное освещение фактов — задача для отечественных тележурналистов наименее достижимая. Слишком долго наше вещание утверждало свой особый тип теленовостей — информацию, независимую от фактов. Зато всецело зависимую от идеологии. Отсюда и само выражение — СМИП (средства массовой информации и пропаганды). Сторонников подобной интерпретации не смущала убежденность аудитории в том, что пропаганда врет, даже когда говорит правду. Вирус СМИПа у нас в крови. (Наиболее яркий пример неистового пропагандиста — Александр Невзоров, для которого улики всегда значили больше, чем факты. Репортер-документалист в нем давно уже уступил место постановщику-режиссеру.).

С этой точки зрения «репортаж с двумя лицами», когда одно и то же событие представляют журналисты противоборствующих сторон, — уже некий шаг вперед. Еще более достоверна картина происходящего в изложении документалистов неангажированных и к конфликту заведомо непричастных.

В атмосфере возрастающей конфронтации, когда пограничные инциденты то и дело перерастают в войну, вероятно, стоит подумать о создании международного корпуса тележурналистов по типу «голубых касок» ООН. Появление подобных репортеров доверия потребует, разумеется, известных валютных средств, но в конечном счете их содержание обойдется намного дешевле, чем попытки мирового сообщества приостановить военные действия, развязать которые куда проще, чем прекратить.

Теленовости «Останкино» преобразуются на глазах. Осознание того, что факты и мнения — не одно и то же и не могут подаваться в одной тарелке, привело к рождению «Итогов», где центральными фигурами оказываются эксперты. Главное условие здесь — корректность в отборе самих аналитиков (в том числе зарубежных), исследующих на экране причины происходящего.

Информационный блок как система различных уровней освоения фактов позволяет ответить не только на вопросы «что происходит?» и «почему?», но и «что ждет нас завтра?». Когда в фокусе международного внимания оказываются конфликтные ситуации, чреватые самыми неожиданными последствиями, телевидение, более чем любое иное средство коммуникации, вправе выступить в роли своего рода согласительной комиссии. Прогностический кабинет (телерубрика «Если…») мог бы анализировать варианты возможного хода событий («Если будет предпринят такой-то шаг, то…»), подготавливая общественное мнение к оптимальным и бескровным решениям. Специальная служба слежения позволила бы оценивать правосудность высказанных предположений, укрепляя авторитет наиболее дальновидных экспертов.

Информация, анализ, прогноз — такая триединая структура способна свести до минимума опасность тенденциозности и субъективизма, подчеркнув стабилизирующую функцию телевидения — амортизировать и гасить постоянно возникающие негативные социальные импульсы.

Академик Д. Лихачев, возглавляющий Российский международный фонд культуры, недавно с горечью говорил о том, что если в наши дни и предпринимаются попытки совместно разработать программу экономическую и военную, то о программе по защите культурных ценностей нет и речи. Между тем такие акции, как, скажем, Пушкинский юбилей, интернациональны, ибо великие произведения и их авторы принадлежат не странам, а человечеству, независимо от национальной принадлежности.

Можно ли сохранить ту духовную целостность, которая складывалась в границах распадающегося у нас на глазах Союза? Опираясь на коммуникативную роль искусства, телевидение способно выступать такого рода консолидатором, приобщающим аудиторию к лучшим (в том числе и классическим, поскольку классика — генофонд культуры) произведениям народов СНГ. Тем самым оно становится эталоном художественного вкуса, к которому сопричастен зритель («Скажи мне, что ты смотришь, и я скажу тебе, кто ты»). Само участие в подобных программах равнозначно наивысшему общественному признанию.

Овладение культурным пространством, преодолевающим национальные отчуждения, означает окончательный разрыв с идеологией изоляционизма — «островным» положением по отношению к международной эфирной практике, в которое наше телевидение загнало само себя. Я имею в виду не эпизодические контакты (неделя американского, японского, английского телевидения), а постоянные программы, хорошо известные телезрителям многих стран. К сожалению, в это международное телепространство мы входим с черного входа — на уровне «Санта-Барбары» и «Богатые тоже плачут». Обе программы популярны у наших зрителей, которым не приходится выбирать. Откуда им знать о существовании, например, американских «Корней», английской «Бруксайд» или австралийских «Соседей»? А ведь подобные сериалы, чьи герои персонифицируют образы самых обычных людей с их драмами и заботами, по мнению критиков, наиболее адекватный способ самовыражения современного общества.

Жанр — конвертируемая ценность. Зарубежные программы — семейные хроники, школьные, медицинские и судебные сериалы, разнообразие новостных рубрик и способов контакта с аудиторией — интересны и как модели вещания, расширяющие наши представления о возможностях экранного постижения жизни. Добровольная самоизоляция от мировой телепрактики привела к провинциализму и жанровому убожеству, отличающему — за редкими исключениями — отечественную теледраматургию и режиссуру, не говоря уже об удручающем уровне развлекательных передач.

Интеграция в мировое вещание предполагает двусторонний характер отношений с другими странами. Останкинская компания может выступить соучредителем международных проектов (типа «Взаимное доверие»), организуя интернациональные театральные телефестивали, интеллектуальные ристалища и телевизионные референдумы, дающие возможность всемирной аудитории избирать человека года, событие года, поступок года.

На какие же деньги может существовать этот международный телеканал?

На те же самые, на которые содержится государственное вещание во всем демократическом мире, — абонентную плату, взимаемую со зрителей. Финансовый кризис нашего, едва ли не самого нищего в мире, госбюджетного телевидения — проблема, созданная своими собственными руками (отмена абонентной платы в 1962 году). Неудивительно, что для многих спасительным идеалом представляется коммерческое вещание.

Между тем опасность безудержной коммерциализации давно уже перестала быть достоянием деградирующего Запада и мишенью нашей торжествующей контрпропаганды. Достаточно взглянуть на ситуацию в отечественных кинотеатрах, видеозалах и на кабельном телевидении, зарабатывающем деньги пиратским прокатом зарубежных боевиков.

В условиях рынка с неизбежным падением тиража газет роль телевидения все более возрастает. Так что если массовые коммуникации называют четвертой властью, то телевидение можно смело считать первой властью четвертой власти. Но насколько представляет эта власть интересы общества?

«Известия «, 1992, 29 апреля