За болевым порогом

Катастрофисты и ликователи — симптомы одной болезни

Отсутствие новостей — хорошая новость. Но применимо ли это утверждение к телевидению, где отсутствие новостей — отсутствие телевидения?

Вчерашняя пропаганда оставляла в картине жизни общества одни достоинства. Такое отношение породило поколение ликователей-хроникеров. Чтобы заметить «отдельные недостатки», требовалось гражданское мужество. Перестройка изменила ситуацию радикально. Фиксировать бедствия стало ничуть не труднее, чем отмечать достоинства. Поначалу это даже представлялось неустрашимостью. Реестр достижений трансформировался в перечень недостатков. Ликователи превратились в катастрофистов. (К тому же если первые действовали по принуждению, то вторые все чаще — по убеждению.) Выяснилось, что ликовать можно даже по поводу катастроф. Так родились криминальные новости.

Начало было положено «600 секундами» А. Невзорова — открывателя жанра «расчлененки». Понятие очень быстро вошло в повседневную практику. «Дорожный патруль» стал первым учеником.

Репортажи Невзорова изобиловали постановочными эффектами. Герои вызывали у зрителей шок. Например, галерея людоедов. Их гастрономическое влечение к людям было сопоставимо лишь с душевным влечением автора к людоедам. Документальные видеоклипы ужасов подавались как обличение правящего режима.

«Вы не сожалеете, что легализовали на телеэкране отвратительные сцены насилия и жестокости?» — поинтересовалась недавно корреспондентка. «Да, мы стерли в массовом сознании некую грань, — согласился Невзоров, — но сердце у меня не содрогается… У меня низкий болевой порог».

«Катастрофы недели», «Скандалы недели» — эти рубрики все менее отличимы от ежедневных выпусков новостей. Скандалы и катастрофы — вот профессия нынешних хроникеров. Можно подумать, что самолеты взлетают, чтобы разбиться, нефть добывается, чтобы разлиться из утонувшего танкера, отравив близлежащую акваторию, автомобили производятся, чтобы похоронить их владельцев в своих обломках.

«Дорожный патруль» демонстрирует последнее обстоятельство трижды в день, обогатив черный юмор провинции, где программу главным образом любят «за то, что в ней много мертвых москвичей».

Наши передачи отражают состояние общества, утверждают катастрофисты. Но то же самое утверждали и ликователи. А так ли уж существенна разница между этими типами журналистов, способных воспринимать действительность исключительно со знаком плюс или только со знаком минус.

Увлекаясь изображением катастроф, документалисты не видят, что главная катастрофа — само состояние телевидения. Настаивая на том, что их передачи свидетельствуют о росте преступности, они предпочитают не замечать, что сами способствуют этому росту. Общество оказывается жертвой журналистских стереотипов. По мере того как растет число криминальных рубрик («Криминальная Россия» венчает список), уменьшается, например, количество передач для детей. Хотя лицензия обязывает любую телекомпанию предоставлять им не менее десяти процентов времени, малышам предоставлено в лучшем случае семь, а чаще всего — три процента.

Когда у парохода крен, нельзя кричать — бегите все к одному борту! Пароход опрокинется. Усиливая панику, средства массовой информации действуют антисоциально. «Они действуют преступно, — еще более резко высказываются психиатры. — Диагнозом можно убить человека». Но речь идет не только о новостях.

Апокалипсического взгляда на мир не скрывает и Александр Гордон в своей рубрике «Собрание заблуждений». Циолковский — отъявленный человеконенавистник. Пушкин — жертва гомосексуальной интриги. Американцы всех обманули — они вовсе не были на Луне. Свою последнюю передачу-мистификацию он вообще назвал «Закатом Америки». В его выпусках много эффектных кадров с изысканными автопортретами: Гордон — на диво телегеничен. Документальные и постановочные материалы перемешаны здесь в один коктейль, так что невозможно отличить розыгрыш от расследования. Но ироничная интонация — надежный щит от нападок — уже не спасает. Экстравагантности становятся все банальнее. Программы раз от разу скучнее, и по-прежнему безупречно удается лишь собственное появление в гамаке или на фоне пейзажей.

Наперекор катастрофизму решил выступить Российский канал, на днях дебютировав «Хорошими новостями». Новости оказались занимательными: американских кошек приучают смотреть телевизор, российские женщины жонглируют пудовыми гирями. Кому что. Все очень мило, в том числе и парный конферанс славных ведущих. Но специальное издание приятных новостей не решает проблемы. Как и дежурная жизнерадост- 166.

ность Комиссарова безотносительно к любой ситуации, о которой он берется с готовностью рассуждать.

Комиссаров и Гордон — казалось бы, на разных полюсах телевизионного глобуса. Один — популист, другой — эстет. Один — по образу — простодушен, готов обеспечить надеждой каждого, другой же гордится тем, что он всезнающий мизантроп. Стихия одного — коллектив, вся страна — «моя семья», другой уединен, изолирован от человечества, наблюдает за миром из своего гамака.

Оба талантливо начинали телекарьеру. Одиночка Гордон дебютировал как виртуоз общения и уличных интервью, мастер репортажного, мобильного сюжета. Комиссаров — как изобретательный «провокатор», генератор неожиданных замыслов и идей.

Этих ведущих объединяет, как ни странно, довольно многое. Оба они — морализаторы, оба — эгоцентрики, ставящие себя в центр любой программы, и даже одеты по принципу — «весь в белом». Шикарные ребята. Правда, на разный вкус: у одного — в программе «Марьина роща» — имидж курортного победителя («Куплю себе белую шляпу, поеду я в город Анапу»), а у другого — элегантная небрежность интеллектуала-космополита.

Для Гордона цинизм — его платформа, человечество — это я минус все остальные. Но и тотальная доброжелательность Комиссарова — форма душевного безразличия. Вариант цинизма. Как-то женщина в «Моей семье» рассказывала о муже-инвалиде, которому постоянно нужны недоступные по стоимости памперсы (крупным планом показали ее дрожащие руки, по щекам текли слезы). Комиссаров, лучась оптимизмом и энергией, тут же провозгласил: «Специально от нашей фирмы-спонсора мы дарим вам одну упаковку памперсов!» Впрочем, он никого не хотел обидеть. Он не злой, не агрессивный, он вообще добрый малый, просто вместо такта — гладкое место.

Как в других программах, зрителю навязывается пессимизм, так здесь — также насильно — безудержный оптимизм. Реальность упрощается до монохроматического абсурда.

Если способ таким образом видеть мир у наших ведущих не изменится, то придется согласиться: лучшая новость — отсутствие новостей.

«Литературная газета «, 1999, № 27