Парадоксы веры и разума в средневековой схоластике

Тема соотношения веры и разума с первых шагов утверждения христианства стала лейтмотивом размышлений средневековых мыслителей. Средневековый ученый был обязан соблюдать строгую меру в интерпретации теологических проблем, иначе он мог выйти за рамки установленных догм и «впасть» в ересь. С другой стороны, религиозное вероучение требовало четкого определения собственного содержания, Церковь была заинтересована в ясном изложении богословских канонов и нравственных предписаний. Таким образом, средневековый мыслитель был и теологом, и философом одновременно. Он не мог обойтись без философских знаний, которые были необходимы для систематизации богословия, но вектор его исследований был направлен в сторону теологии, в область познания Бога.

У истоков средневековой мысли с периода апологетики складываются два главных направления понимания данной проблемы. В условиях враждебного окружения, в ситуации гонений на христиан некоторые мыслители стали утверждать, что наследие языческой философии не имеет значения для новой религии. Ее истина — это библейское Откровение, обретенное с помощью Бога, тогда как философия — это ограниченная мудрость людей. Такую позицию высказал Тертуллиан (ок. 160 — после 220). Он поставил под сомнение величие Афин как символа античной культуры перед лицом Иерусалима как центра новой религиозности. Для него философские идеи и понятия Академии Платов тона, основанные на принципах человеческого разума, не могли ничего прибавить к полноте истины христианского учения. Вера, а не разум определяет суть религии, поэтому впоследствии Тертуллиану приписали формулу: «верую, ибо абсурдно». Подобной концепции придерживался и Татиан (110 — ок. 175). Однако уже в это время возникает иная точка зрения, сторонником которой явился Иустин Философ, или Мученик (он был казнен между 163 и 167). Он утверждал, что между древнегреческими мыслителями и ветхозаветными пророками нет реальных противоречий, так как все они (каждый в своей мере) были приобщены к одной Истине, к Логосу. Поэтому он активно богословствовал в философских терминах.

В период патристики позиция средневековых богословов изменяется. Вместе с утверждением христианства возникает необходимость формирования официальной доктрины Церкви, ее строгого вероучения. При этом религиозные мыслители все активнее обращаются к наследию античной мудрости для решения тех или иных богословских проблем Аврелий Августин утверждал, что в формировании его христианских убеждений весомую роль сыграло наследие античного неоплатонизма. При этом он долго искал пути решения проблемы веры и разума. И пришел к выводу, что между ними нет принципиального противоречия. Он продемонстрировал это на примере социальных отношений людей. Как известно, мы доверяем историческим хроникам, описывающим те события, которые мы сами не видели, мы доверяем своим врачам, родителям. Таким образом, вера выступает в качестве принципиального условия нашей жизни. Она определяет наш разум, ведь знания основываются на аксиомах, которые, по сути, являются своеобразной формой веры. Поэтому для Августина знание есть вознаграждение веры, без веры нет знания. В последующей традиции концепция, предложенная Августином, была закреплена в принципе: «Не ишу уразуметь, дабы уверовать, но верую, дабы уразуметь». Это положение было сформулировано Ансельмом Кентерберийским (1033—1109), известным богословом и последователем Августина.

Дальнейшее развитие средневековой мысли в период патристики характеризовалось усилением роли и значения философии. При этом широкое признание приобретало наследие Аристотеля, особенно корпус его логических сочинений. Важную работу в этом направлении проделал Боэций (ок. 480—524/526). Он не только перевел на латинский язык и написал соответствующие комментарии к главным логическим трудам Аристотеля, но и утвердил данную дисциплину в качестве основы для всякого возможного познания, включая теологию. Систематизатор богословской мысли Византии Иоанн Дамаскин (ок. 675— 750/753) также считал вполне приемлемым использование философии в делах религиозного учения. Его трактат «Точное изложение православной веры» был переведен в XII в. на латинский язык и оказал заметное влияние на формирование канонов средневековой западноевропейской схоластики. В рамках становления средневековой университетской учености одним из первых мыслителей, продемонстрировавших перспективу совпадения теологии и философии, был Петр Абеляр (1079—1142). Он основывался на методе логических умозаключений и показал необходимость пути разума для веры. Именно Абеляр придал теологии статус «доказательной науки». Он отрицал возможность противоречий между диалектикой, философией и христианской верой, напоминая о том, что само слово «христианин» происходит от Христа, Христос же есть Мудрость, следовательно, христианин является философом или любителем Мудрости. Более того, сама жизнь заставляет человека размышлять, поэтому вера не может обойтись без разума и знаний логических процедур.

Возникновение университетов и распространение трактатов Аристотеля в XIII столетии привело к автономизации философии в системе схоластических наук. Результатом этих процессов стала концепция «двойственной истины», которая обычно приписывается группе Латинских аверроистов во главе с Сигером Брабантским (ок. 1235 — ок. 1282) и Боэцием Дакийским (ум. ок. 1284). Это были молодые преподаватели факультета искусств (по сути, философского) Парижского университета. Согласно их концепции, в основании мира и процесса его происхождения заложено определенное противоречие, которое предполагает возможность утверждения двух взаимоисключающих положений. С одной стороны, догматика христианской веры основывается на постулате творения мира. С другой стороны, естественная философия признает объективную причинность и вечность мира. Таким образом, Боэций Дакийский выносит за рамки человеческого постижения акт божественного творения мира «из ничто», для него воля божественного Творца — за пределами естественного познания, поэтому остается лишь верить в то, что предписывает религия. Но это не означало, что средневековый мыслитель отвергал истину божественного Откровения. Он утверждал, что вера дополняет разум там, где он не способен высказать истинное суждение. Его формула решения данной проблемы звучит предельно ясно и четко: «там, где не достает разума, пусть восполняет вера». В этом — суть его позиции: вера имеет принципиально непостижимый характер, ее постулаты недоказуемы, в области религии требуется лишь строгое послушание.

С этим не могли согласиться средневековые схоластические богословы, представлявшие сферу теологического образования. Их интенция заключалась в том, чтобы показать возможность «гармонии веры и разума». В горизонте данной перспективы теология воспринималась в качестве науки среди других наук, при этом методологической базой являлись процедуры логического рассуждения. Выдающимся адептом такого схоластического учения стал Фома Аквинский (1225—1274). Следуя философской точке зрения, он признавал возможность вечности мира, с другой стороны, он утверждал, что мир сотворен и имеет начало. Суть противоречия заключалась в том, что одно понимание основывалось на принципах естественной философии Аристотеля, а другое — на вере. То, что мир сотворен, являлось предметом философской аргументации то, что он имеет начало, определялось верой. Тем самым, согласно средневековому схоласту, свет разума и свет веры не разделены непреодолимой пропастью, так как невозможно представить, чтобы истина могла противоречить истине, нет двух истин, есть лишь одна всеобъемлющая Истина, но существуют разные уровни ее познания.

Фома Аквинский не отвергал путь философских рассуждений, подчеркивая, что теология столь же заинтересована в логической аргументации, как и философия. В познании некоторых важных богословских положений человеку достаточно естественных способностей мышления (например, то, что Бог существует, что Бог един). Он считал, что между Творцом и сотворенным миром существует определенная логика «аналогий», которая и позволяет в сфере философии и метафизики сделать вывод о наличии божественного мироустроителя. Но все же остаются такие темы теологии, которые запредельны человеческому разуму (например, то, что Бог тройствен и един, истина спасения). Эти постулаты невозможно доказать и обосновать, они остаются предметом веры.

В XIII в. были сформулированы различные концепции и интерпретации данной проблемы. С критикой позиций средневековых последователей Аристотеля выступил Иоанн Дунс Скот (ок. 1265/1266—1308). Он утверждал, что «человеку-страннику», «ищущему и стремящемуся», невозможно постичь Бога путем изучения естественных причин мира; безмерность Творца принципиальным образом превосходит меру доступного для человека познания. Удел человека — это знание, явленное через Священное Писание, которое представляет перспективу блаженства. В этом смысле теология выходит за рамки всякой науки и заключает в себе исключительно практические истины, так как блаженство находится в сфере действия воли. Однако нельзя сказать, что Дунс Скот отрицал путь логико-метафизических размышлений. Ограничив сферу богословия сугубо практическими постулатами, он расширил теоретические возможности философии. Согласно его концепции, в рамках метафизики возможно опосредованное познание Бога через понятие «бытия».

Оппозицию по отношению к средневековому аристотелизму представляла и теория Уильяма Оккама (ок. 1285—1347). Он также отвергал возможность естественного богопознания, подчеркивая, что актуальная бесконечность Бога принципиальным образом превосходит потенциальную бесконечность сотворенного мира, что от случайных причин физического универсума нельзя перейти к необходимому всемогуществу Творца, поэтому невозможен путь «аналогий». Порядок природы зависит от воли Создателя, при этом его деятельность согласуется с принципом непротиворечия. Однако ни философы, ни богословы не имеют адекватного языка для познания Бога, в этой связи доступной остается лишь перспектива веры. По сути, Оккам выводит Бога за рамки естественного познания, разделяя предмет веры и предмет знания.