Ядро и периферия культуры

Возделывание идеалов и поклонение самым ценным из них характерно для всех видов и уровней индивидуальной и общественной жизни начиная со сферы семейно-брачных отношений и быта и кончая глобальными типами социума и цивилизациями. Способом аккумуляции и трансляции идеалов выступают традиция и обычаи, происходящие из ритуальных действий и становящиеся своего рода кодом культуры.

Среди этапов развитии устойчивых культур всегда обнаруживается этап традиционализма, связанного с постоянным воспроизведением одного и того же Священного предания. Разнообразные индивидуальные и глобальные идеалы образуют исторически преходящую иерархию ценностей, внутри которой прослеживается не только подчинение профанных (светских) частно-содержательных образцов и традиций фундаментальным священным ориентирам, но также содержатся чуждые этой системе силы, т. е. контркультура.

В любой системе всегда есть «непокорные» элементы, из них вызревают антисистемные силы. Рано или поздно они способны взорвать свое системное окружение. Из обломков прежней целостности может сложиться новое целое. Контркультура —это всегда протест против господствующей культуры, но совсем не обязательно прототип будущей культуры.

Один из главных модусов контркультуры — эскейпизм (от англ, escape — убегать), молчаливый протест против идеалов своей культуры, «интеллектуальная эмиграция» (Э. Саид), «трансгрессия» (Ж. Батай), преодоление границ, налагаемых культурой. Уже в первобытном обществе устанавливались специальные места для ухода человека из племени в условиях кризиса. Ныне сложилось множество форм эскейпизма: аутизм, утопизм, религиозное сектантство, странничество, отшельничество, паломничество, молодежный дзен-буддизм, движение хиппи, уход в виртуальную компьютерную реальность и пр.

Содержание будущей культуры трудно предсказывать, ибо оно связано с пророческими откровениями прежде неведомых смыслов. В частности, в понятии идеалообразования подразумевается драматический конфликт культуры и антикультуры — противоречия между идеалообразующими тенденциями, группами идеалов и отдельными идеалами. Культура формирует человека не только как умелое и разумное существо, противостоящее натуре, природе, но и как носителя религиозного, этнического и общечеловеческого смыслов.

Такой подход к культуре напоминает предложенную И. Лакатосом концепцию исследовательской программы, объясняющую дух и рост научного сообщества. Роль «твердого ядра» культуры способен исполнять основополагающий священный текст, а «защитный пояс» культуры может быть представлен светскими идеалами, адаптированными к толкованиям признанных религиозных принципов и материализованными в бытовой, производственной, социально-преобразующей и научно-технической практике. Эти идеалы формируются в сферах морали, политики и иных областях ценностного мироотношения.

Модель, рисующая культуру в форме священного ядра и светского защитного пояса (модель Солнечной системы), характерна, например, для культуры иудаизма. Рассеянные по всему миру евреи сохранили свою культурную самобытность именно благодаря своей религии. Но, быть может, этот пример является исключением из правил? Позже мы вернемся к этому вопросу и обсудим разные модели культуры, пока же воспользуемся возможностями упрощенной модели.

«Твердое ядро» культуры задает лояльному индивиду высший смысл жизни, оставляя в то же время некоторый простор для выбора между входящими в это ядро альтернативными идеалами. За «ядерные» прототипы культуры (первофеномены, по Гёте; прасимволы, по Шпенглеру; архетипы, по Юнгу) принимают предельные ценности, т. е. идеалы, субъективно оцениваемые людьми как нечто безусловно исходное и совершенное.

Идеалами-прототипами европейских культур в разные эпохи поочередно выступали: космос (Античность), Бог (Средневековье), человек (Ренессанс), государство (Новое время), природа (первая половина XIX — первая половина XX в.), текст (постмодерн второй половины XX в.), Интернет (конец XX — началоХХ1 в.).

Участники теоцентрических культур в пределе ориентируются на сверхчеловеческие смыслы и абсолютное добро, ощущают личную и свободную причастность к сверхчеловеческому бытию. Культура антропоцентристского типа, наоборот, полагает себя самодостаточной реальностью; при отсутствии сверхчеловеческих ориентиров человек, как правило, утрачивает высокую духовность, релятивизирует добро и зло, ищет смысл жизни в земных вещах и превращается из цели культуры в орудие развития цивилизации.

Маргиналы и диссиденты, избирающие идеалы контркультуры и живущие внутри данного культурного сообщества, обычно редко способны на полный разрыв с поощряемым обществом мироотношением. Эмпирически открываемые людьми смыслы их повседневной деятельности (прозы жизни) обусловливаются «защитным поясом» культуры. Проза жизни отличается от предельного и высшего смысла жизни в целом. Сакральный момент в прозаических идеалах малозаметен, поэтому их связь с основополагающими святынями далеко не всегда осознается людьми.

Одни индивиды живут преимущественно высшими идеалами своей культуры и сторонятся прозаических ценностей. Иные, напротив, ориентируются на утилитарные ценности и глухи к сакральным смыслам. Третьи ухитряются как-то гармонизировать священное и светское в своих жизненных установках.

Так или иначе ансамбль идеалов культуры предоставляет человеку свободу выбора и некоторое количество степеней свободы. Множество сосуществующих религий и сопряженных с ними культур — одна из главных причин саморазорванности человечества на враждующие части. В этой связи достаточно вспомнить историческое противостояние кочевой и оседлой культур. Но указанное противостояние оборачивается также многообразием путей совершенствования совокупного человечества, постоянно пополняя — через транскультурное взаимодействие и конфликты — резерв эволюционных возможностей родового человека.

Процесс идеалообразования разрывает непосредственную связь человека с природой и другими людьми. Он встраивается между субъектом и объектом, изменяя и субъект, и объект. Индивид становится субъектом в тех формах, которые он выбирает из идеалов личной и социальной культуры. Установка на поведение в соответствии с признанным идеалом, вера в этот идеал, рациональная рефлексия над ним и погружение его в сферу персональной совести — все эти процессы ответственны за активизацию и общее образование человека, придают магистральную направленность его деятельности, обусловливают стиль индивида как субъекта. Вряд ли отыщется некий объективный и единый для всех цивилизаций критерий прогресса.

Прогресс всякой отдельной культуры логично измерять степенью реализации ее важнейших идеалов (например, приближением одного общества к идеалу монархии, а иного — к идеалу республики). Разочарование в основополагающих социальных идеалах влечет за собой утрату обществом веры в прогресс. Поскольку в сосуществующих либо в сменяющих друг друга культурах базовые идеалы заметно различаются, то существенно несоизмеримыми в них оказываются и главные критерии прогресса.

Г. Гачев различил этнические культуры по их географическим признакам, типу жилья и темпам жизни. Традиционную русскую культуру с характерной для нее избой можно ассоциировать с лесом, растительным началом. Культура кочевников привязана к юрте и животной основе. Культура кавказских народов соотносима с саклей, горами, имеет каменный принцип. Однородные процессы происходят в разных культурах с разными скоростями. Гачев проводит параллели между длительностью периодов в этнических культурах и периодов вращения планет и кровообращения у животных. Продолжительность года (т. е. время обращения вокруг Солнца) существенно различна у Юпитера, Земли, Меркурия. Заметно отличаются по продолжительности циклы кровообращения у слона, волка, мыши. Если громадную Россию метафорически сравнивать с медведем, Германию с волком, а Францию с лисой, то, как заключает Гачев, одни и те же культурные циклы протекают в России значительно медленнее, чем в Западной Европе.

Объект практики и познания, предстающий перед деятелем сквозь призму идеала, субъективно нагружается свойствами эталона, эйдоса, естественного знака; внешний мир переживается субъектом как нечто наполненное смыслом, видится Книгой природы. Оставаясь в своей плоти самобытным и культурно-нейтральным фрагментом первозданного или социального мира, объект нашей деятельности вместе с тем невольно наделяется культурными признаками, эйдетическими свойствами, репрезентирует в отношении субъекта объективные сущности и законы.

Незримое впечатывание идеала в плоть объекта обусловливается не только «проецирующим» характером человеческой субъективной реальности, но и реальной целостностью внешнего мира, поэтому придавание объекту культурных смыслов было бы неточно сводить к пустым иллюзиям сознания. Лозунг «назад от культуры к натуре, к природе», время от времени провозглашаемый мыслителями-пессимистами, наивен и практически неосуществим.

Итак, культура отличается от натуры («не-культуры») тем, что носитель культуры непременно соотносится с любым объектом (живым или косным, естественным или искусственным) только через посредство идеала. Идеал как конституэнт культуры — это медиум между человеком и вещью, посредник между людьми, мост между сознанием и самосознанием индивида, среднее звено между верующим в священный объект и самим этим объектом. Даже состояние полного одиночества вряд ли ввергает индивида в истинную дикость и внекультурное бытие.

Человек не просто ест, пьет и размножается подобно животному. Стадии исторического развития homo sapiens определяются тем, как, какими способами люди опосредуют свои биологические функции личными и социальными идеалами. Ложка, вилка, скатерть, молитва перед принятием пищи и другие, казалось бы нейтральные, предметы и действия опосредуют процесс питания, окультуривают физиологию человека. Если верно, что человек есть то, что и как он ест, то вполне понятен тот изначальный смысл, сакральный смысл, прежде вкладывавшийся в понятия культуры земледелия, культуры пшеницы, культуры животноводства.

Христиане, например, видят в теле человека храм Божественного Духа, отсюда и религиозные предписания относительно качества продуктов питания и характера сельскохозяйственного производства.

Ремесленные образцы, технические и художественные приемы, методы руководства обществом и иные идеалы, придающие производственной и общественной деятельности устойчивый характер, бережно передавались от поколения к поколению, превращались в ткань традиций. Они сопровождались тайной, священнодействием, клятвой, а клятвопреступники подлежали остракизму.

В какой бы мере ни сочетались между собой священное и светское в приемах приготовления пищи, научно-технических методах и средствах измерения, художественных традициях, правилах и нормах повседневного поведения и т. д., все эти образцы по своей сути остаются идеалами. Мы привыкли видеть в идеале обязательно нечто волнующее, святое, высокое, выходящее за сферу быта. Такого рода идеалы покоятся в фундаменте культуры и сакрализуются религией. Однако культура никоим образом не сводится к своему фундаменту и не тождественна религии.

Из представления о культуре как системе, состоящей из «твердого ядра» и «защитного пояса», вытекает производная модель культуры в форме пирамиды: основание состоит из религиозных идеалов, вершина же венчается такими идеалами, как, допустим, эталон метра в Париже, шедевры кулинарного искусства, норма пересчета валютного курса денег и т. п. В этом смысле можно сказать, что культура имеет храмовую природу, если храм определять как ритуально организованное пространство со святыней в центре. Субординация и координация связей между базовыми (сакральными) и светскими идеалами очень сложна; базис и надстройка опосредованы обилием переходных форм; все это многообразие сплавленных в котле культуры связей порождает ее тотальное свойство, неразъемлемую целостность.

Если это так, то целостность культуры в единстве ее сущности и существования неправомерно низводить к ее религиозному архетипу или возводить к светским присущностям. В этом смысле культура не бывает ни чисто религиозной, ни чисто светской, но в той или иной мере содержит внутри себя религиозные и светские компоненты. Идеал — итог процесса признания какого-либо предмета (вещи, идеи, личности и т. д.) совершенным и концентрирующим в себе сущность единородных ему рядовых предметов. Предмет, принимаемый за идеал, может воистину оказаться подлинным совершенством и выражать либо генотип целого класса сходных предметов, либо вершину фенотипического развития того же класса.

Но иногда происходит обратное: идеалы подменяются идолами, и люди могут ошибочно признать нечто совершенно случайное и ущербное за воплощенное совершенство. Примером первого случая для человечества уже две тысячи лет служит образ спасителя Иисуса Христа, а примером второго — низвергнутый в 90-х гг. XX в. в нашей стране идеал Павлика Морозова, предателя своих родственников. Как бы то ни было, истинность или ложность идеала устанавливается задним числом, сроками существования «твердого ядра» культуры и прочностью ее «защитного пояса», длительной практикой.