Русский чернозем. 
Лекции о почвоведении. 
Избранные труды

По свидетельству летописца, известная Староладожская крепость была построена в 1116 году на мысу, образованном слиянием рек Ладожицы и Волхова; насколько теперь видно, ее стены, имеющие форму неправильного многоугольника, были сложены из гранитных и известковых пород, связанных между собой чрезвычайно грубым цементом. Облицовка крепости, по крайней мере местами, также состояла из известковых штук, только меньших и более правильных размеров; те же плиты покрывали крепостную стену и сверху слоем не меньше двух футов.

Желая ближе познакомиться, каким изменениям подверглись в течение 760 лет те каменные породы, из которых построены староладожские стены, я посетил данную местность в 1880 году. Мне представилась следующая картина.

Крепость почти совершенно развалилась; ее стены сохранились только кое-где на стороне, обращенной к р. Л, а дожи це; именно один из таких уцелевших пунктов с совершенно горизонтальной поверхностью (до 8 футов [2,4 м] в диаметре) и изображен в поперечном разрезе на рисунке 1.

Разрез показывает, что сейчас под дерном (толщиной около дюйма), покрытым редкой растительностью, залегает буровато-серая, довольно рыхлая почва А мощностью в 4—5 дюймов [10—13 см]; в ней заметна еще масса неперегнивших травянистых корней и полуразрушенных известковоглинистых частиц того известняка, которым когда-то сплошь была покрыта крепость; нередко попадались здесь и зерна кварца. Верхний горизонт (дюйма два [5 см]) почвы, ближайший к дерну, заметно был рыхлее и темнее, чем нижний; зато количество известковых кусочков в этом последнем было значительнее. Почва А внизу постепенно сливается с слоем В, толщина которого равняется приблизительно 2 футам [61 см]; известковые плитки, когда-то сплошь составлявшие его, теперь большею частью совершенно рассыпались в мелкую угловатую дресву, пересыпанную бурой рухляковой массой, через которую там и здесь начали просачиваться, в виде тонких ветвистых жилок, перегнившие органические вещества.

Как упомянуто выше, под слоем В идут огромные гранитные и другие кристаллические глыбы, а и не менее значительные известковые плиты 6, переложенные грубым цементом.

Разрушительное влияние атмосферных агентов здесь очевидно для всякого: вместо довольно твердого известкового камня, получилась рыхлая масса, сравнительно легко обрабатываемая лоиатой, светлосерый цвет плиток заменен бурым и темным; на месте бывшего цемента весьма нередко виднеются как живые, так и отмершие корни.

Рис. 1.

Еще бблыпим превращениям подверглась поверхность А Староладожской крепости в химическом отношении: по имеющимся анализам, количество углесолей, бывшее когда-то в горизонте А, теперь уменьшилось на одну треть; зато количество щелочей, фосфорной кислоты, гигроскопической воды и органических веществ—этих важнейших составных частей всякой почвы—увеличилось в четыре и более раз.

Словом, если мы сравним в химическом и физическом отношениях выветрелый слой А Староладожской крепости с любой известковой пахотной землей (например в Эстляндии), то не получится решительно никакой разницы. Следовательно, мы имеем здесь совершенно нормальную почву, образовавшуюся уже в историческое время.

В том же направлении, хотя, конечно, и с иной быстротой, идет разрушение и других горных пород, раз только они подвергаются действию различного рода климатических агентов. И действительно, кто из дачников Выборга, окрестностей Гатчины и Ораниенбаума не натыкался во время своих прогулок на огромные кристаллические глыбы, из которых одни покрылись густым ковром лишаев и мхов, другие несут на себе и питают порядочные экземпляры берез и сосен, третьи настолько слабы, что достаточно легкого удара палкой пли молотка, чтобы они рассыпались в мелкую дресву и даже пыль. Нам самим не раз приходилось видеть в южной Финляндии порядочные участки пахотных полей, где упомянутые продукты разрушения гранита, наверно, составляли половину почвы, уже успевшей заметно окраситься в серый цвет органическими веществами.

Само собой разумеется, что еще податливее разрушению и постепенному превращению в почву горные породы, более рыхлые, чем известняки и граниты. Здесь достаточно будет напомнить, что как по берегам Финского залива, так и в прибрежьях Азовского моря и Сиваша можно указать немало местностей, где довольно темные почвы лежат непосредственно на суглинках и песках с массою и поныне живущих в соседних бассейнах морских раковин.

Из этих немногих примеров наглядно видно, что процесс образования почв еще в полном ходу и теперь; мы убедимся ниже, что совершенно тем же путем совершалось происхождение почв и всегда, когда только русская территория была материком.

Спрашивается, почему же получились в данном отношении такие несходные результаты? Почему одни пахотные земли весьма богаты питательными веществами, а другие бедны ими? Почему мощность одних почв едва достигает полуфута, а у других она равняется четырем и более футам? Почему одни из них так слабо окрашены перегноем, что по цвету их трудно отличить от подпочвенных коренных пород, а окраска других мало уступает цвету угля? Словом, почему в одних местах России мы находим чернозем, а в других—светлосерые дерновые почвы?

Чтобы дать удовлетворительный ответ на все эти вопросы, нам необходимо предварительно поближе познакомиться с характером нашего чернозема, с его физическими и химическими особенностями.

Кто бывал в черноземной полосе России, кому случалось видеть там берега недавно образованных оврагов или лучше свежие железнодорожные выемки, тот, наверно, не раз видел разрез, представленный на рисунке 2.

На этом рисунке, схематически представляющем нам строение (в поперечном разрезе) типичнейшего чернозема, отчетливо видно, что сейчас под дерном (толщиною в 1—2 дюйма (2,5—5 см]) помещается совершенно однородная масса А, окрашенная в более или менее густой темный цвет; ее отдельные составные части, обыкновенно в форме неправильных зерен, величиной не больше десятых долей дюйма, придают данной массе круппчатуго зернистую структуру; на «новях» горизонт А почти сплошь, особенно ближе к дерну, пронизан мельчайшей, весьма частой сеткой травянистых корней, которые, по всей вероятности, и обусловливают своеобразное строение рассматриваемого нами тела. Этот-то именно горизонт, имеющий в среднем толщину около 1*/₂ футов [46 см], мы п называем собственно почвенным горизонтом.

Тот же разрез показывает нам, с какой замечательной постепенностью совершается переход массы А в горизонт В, также имеющий около I¹/, футов мощности. Ввиду того что этот последний и по своему строению, и по своему составу представляет нечто среднее между почвой А и грунтом (подпочвой) С, ему следует присвоить название переходного почвенного горизонта; и действительно, темная окраска, столь характерная для почвенного слоя, здесь постепенно слабеет, зернистость массы делается менее и менее заметной, специфический состав почвы более и более сглаживается и совершенно незаметно отождествляется с таким же составом подпочвы. Но, может быть, самой выдающейся чертой рассматриваемого нами горизонта служит почти постояппое присутствие в нем массы кротовин, изображенных на рисунке, в виде отдельных, большей частью совершенно изолированных пятен. В огромном большинстве случаев у кротовин преобладает в поперечном разрезе овальная или продолговатая форма; реже они имеют совершенно неправильный вид и постепенно сливаются с соседней массой. Наичаще попадаются размеры кротовин от 3 до 6 дюймов.

Рис. 2.

[8—15 см], но встречаются и такие, короткий диаметр которых равняется 8 дюймам [20 см), длинный же достигает до 1*/₂ футов [46 см] и более. Но менее разнообразно и содержимое кротовин: одни из них заполнены таким же черноземом, что входит и в состав горизонта А, другие—тем же материалом, из которого слагается подпочва С, третьи состоят из вещества слоя В, т. е. смеси чернозема с грунтом; наконец, во многих уголках России попадается и четвертый тип рассматриваемых нами образований, когда внутренние стенки кротовин покрываются выцветами углеизвестковой и углемагнезиальной солей, то в виде очень мелкой сетчатой пленки, то в виде сплошного покрова, обыкновенно толщиной в1—2 линии [2,5—5 мм]. Этот последний иногда так разрастался, что углесоли совершенно заполняли полость кротовин, и тогда чернозем являлся здесь только ничтожной примесью.

Прибавим к сказанному, что в переходном горизонте (равно как и в подпочве) попадается еще множество трубчатых ходов, диаметр которых колеблется от */₂ до 2 и 3 линий [1,5—5—7,5 мм]. Весьма вероятно, что одни из этих ходов принадлежат червям, другие—различного рода личинкам; но, несомненно, большинство их—пути травянистых корней, своеобразные следы которых можно различать местами на стенках таких трубочек; они также заполнены большей частью черноземом с выделением извести. Количество этих трубочек иногда так велико, что на площади одного квадратного фута [0,09 м²] можно насчитать до 60 выходов их в виде более или менее темных пятен.

Внизу горизонт В постепенно сливается с подпочвой С—с той материнской горной породой, через изменение которой произошла и самая почва. В подавляющем большинстве местностей России таким грунтом для чернозема служит знаменитый «лёсс», который, как в нашем Туркестане, так и особенно в Китае, сам является превосходнейшей почвой. Это—желтовато-светлый, обыкновенно сильно пористый суглинок, настолько богатый углекислой известью (иногда в виде мелких шариков, так называемых «журавчиков»), что легко и даже бурно вскипает от действия кислот. Впрочем, далеко не одна эта порода служит подпочвой для нашего чернозема. Мы увидим ниже, что ту же роль могут играть супеси, мергели, известняки и даже массивные кристаллические породы, как, например, гранит и другие. Понятно, что такое коренное изменение материнской породы (подпочвы) по необходимости должно отразиться—и действительно весьма существенно отражается—как на составе, так и на структуре вышележащих почвенных горизонтов, хотя, конечно, общие черты строения нашего чернозема остаются теми же самыми.

Таково нормальное строение типичного чернозема, начиная от наших западных границ и кончая европейскими предгорьями Урала; на всем этом громадном пространстве не найдется ни одного исключения, если мы только будем брать почвы на местах сухих и ровных,—там, где они образовались.

Но почвепная картина, если можно так выразиться, совершенно меняется, когда исследователь попадает в такие уголки черноземной России, где холмы и долы составляют существенную черту рельефа. Чтобы наглядно видеть, как сильно варьирует в таких местах и характер залегания нашего чернозема и его строение, здесь достаточно будет привести только дватри примера.

Заглянем на минутку в благодатные уголки южных частей губерний Киевской и Камепец-Подольской или, еще лучше, в северные уезды Бессарабской губернии, где черноземные степи приобретают местами сильно холмистый характер. Здесь на дне почти любого оврага и у подножия мало-мальски резко очерченного холма вы, наверное, встретите ряд наносных отложений, где чернозем несколько раз переслаивается то с с глипой, то с рухляками, то с суглинком и пр. Здесь между почвой и подпочвой нет никакой генетической связи.

Еще характернее условия залегания растительных почв, какие удавалось нам не раз наблюдать среди песчаных пространств, нередко попадающихся в пашей черноземной области. Одна из таких местностей представлена на рисунке 3.

На рисунке изображен довольно старый, редкий сосновый бор, среди которого, на небольшой полянке, виднелся следующий искусственный разрез: а) дюнный, весьма мелкий кварцевый песок, нанесенный ветром;

мощность его равна 2 [61 см] и более футам; Ь) растительный песчаный слой, лежащий на месте своего образования (1—1¹/₂ фута [30—46 см]);

с) коренной слоистый песок.

Как в этих двух, так и во всех других подобных случаях ненормальность залегания чернозема и его строения очевидны сами собой; а потому такие черноземные почвы и не должны быть принимаемы в расчет, когда идет речь о «нормальном» черноземе, его свойствах и происхождении.

Рис. 3.

Как известно, в непосредственной связи с теми или другими условиями залегания нашего чернозема находится и вопрос о нормальной толщине данной почвы,—вопрос, который до самого последнего времени казался чрезвычайно спорным.

Правда, если свести в одно целое все имеющиеся в литературе цифры о мощности рассматриваемого нами тела, не принимая во внимание пи рельефа местности, ни характера отдельных черноземных районов, то получится в среднем цифра (2'2″) [66 см], весьма близкая к действительности—к той именно величине (2'2″), какая добыта и нами из массы измерений, произведенных в самых разнообразных уголках России, и притом, по возможности, на местах ровных. Следовательно, в этом именно отношении вопрос не подлежит сомнению; но если мы станем вникать ближе в упомянутые цифры, если на основании их пожелаем разъяснить себе ту причинную связь, которая должна существовать и действительно существует между мощностью чернозема, с одной стороны, и характером рельефа— с другой, то решение задачи значительно осложняется.

На этот счет существует в ученой литературе, по меньшей мере, три различных взгляда.

Так, по данным гг. Рупрехта, Аленицына, Червинского и других, оказывается, что наиболее типичный чернозем (если судить по цвету и толщинс) встречается преимущественно на более возвышенных (относительно соседних низин) пунктах, чем на низменных.

Далее, профессор Леваковский и некоторые другие ученые утверждают, что мощность нормально лежащего чернозема вовсе не зависит от современного нам рельефа местности; что черноземные почвы располагаются сплошным покровом одинаковой мощности как на плоских возвышенностях, так и по склонам и на дне долин и балок.

Наконец, гг. Вангенгейм фон-Квален, Сабанеев и огромпое большинство других авторов, писавших о русском черноземе, сообщают массу фактов, которые идут в полный разрез с сейчас упомянутыми взглядами. По этим данным оказывается, что в местностях холмистых наиболее мощный чернозем залегает всегда по низам в нижней трети пологих склонов; напротив, с высот и крутых холмов он или совершенно смыт, или же является здесь нетипичным.

Заметим кстати, что столь же разнообразны и те литературные данные, которые касаются зависимости состава чернозема от рельефа местности. Одни исследователи чернозема (Леваковский и др.) положительно свидетельствуют, что данные почвы, спускаясь по склонам к их основанию, — особенно по направлению к речным долинам,—делаются более и более песчаными, более и более светлыми. Напротив, из указаний Вангенгейма фон-Квалена видно, что на вершинах холмов мы встречаем обыкновенно почвы, бедные гумусом, богатые песком и другими грубыми и иеразложившимися остатками коренных пород; только по мере понижения склона количество глинистых частей начинает постепенно увеличиваться в почве.

Весьма характерно, что у каждого из представителей приведенных взглядов имеется, в подкрепление, более или менее значительный фактический материал.

Спрашивается—какие же из этих наблюдений и взглядов должны быть признаны верными природе и имеющими наиболее общий характер?

Как бы это ни показалось странным читателю, но если отбросить в вышеприведенных наблюдениях некоторые детали, как заведомо неточные, если, далее, все наблюдения ограничить только теми пунктами, где они производились, не обобщая их, тогда кажется, что, в сущности, все они верны и вполне естественно укладываются в одну общую рамку.

Дело в том, что как теперь, так и в прежнее геологическое время, когда Россия была сушею, на ее поверхности существовали возвышенные ровные места, различного рода холмы, склоны и низины, последние—то болотистые, то озерные, то занятые реками. Понятно, в прежнее время распределение всех этих форм поверхности было иное; но, во всяком случае, высокие равнины и холмы, прежде других форм поверхности сделавшиеся сушею, раньше покрывались растительностью и раньше подверглись процессу выветривания; очевидно, прежде всего на таких именно местах и появились растительные почвы, в том числе и чернозем.

Но затем дальнейшая судьба рассматриваемых нами тел не могла быть одинаковой…

Если почвы появились на местах ровных, сухих, если с этих мест, но существовало стока вод, если сюда не приносились никакие посторонние элементы,—данные образования продолжали увеличиваться, насколько это позволяли главнейшие (как увидим) почвообразователи, каковы климат, организмы и материнские породы. Понятно, что только в таких местах и можно встретить нормальные черноземные почвы.

Совсем в ином положении, в данном случае, находятся вершины различного рода холмов и даже высокие, но не широкие равнины: отсюда всегда мыслим сток атмосферных вод, а следовательно, и снос всех легко смывающихся элементов почвы: гумуса, глины, углесолей и нр. Почва вершин, очевидно, должна будет постепенно обогащаться грубыми материалами подстилающих горных пород и никогда не может быть, при всех остальных равных условиях, такою мощною, как почва мест ровных; зато по нижним третям склонов и по соседним низинам мы, естественно, замечаем постепенное утолщение почв.

Впрочем, и это положение (второе), хотя оно и обладает наиболее общим характером, далеко не без исключений. Известно, что в крайней южной России весьма многие местности скоро после выступления из-под уровня моря содержали в себе весьма значительное количество морских солей, каковы поваренная соль, гипс, сернокислая магнезия и пр. Естественно, с мест сравнительно высоких все эти малопригодные для растений вещества выщелачивались быстрее, чем с мест низменных; мало этого, в низменностях они местами должны были даже накопляться более и более, особенно если принять в расчет частый выход здесь ключей. Совершенно понятно, что в таких случаях на перевалах и сыртах, при равенстве других почвенных агентов, скорее наступали лучшие условия растительности, чем в низинах между холмами, где нередко долгое время могли сохраняться и соляные мочары, как они сохраняются, а отчасти и вновь появляются до настоящего времени. Подобные факты читатель может найти у гг. Богданова, Аленпцына, Даниловского и др.

Добавим к этому, что хотя в северных частях черноземной полосы России и нет данных допускать в материнских породах, выходящих на дневную поверхность, присутствие хоть сколько-нибудь значительного количества морских солей, хотя здесь и неизвестны в нижних частях склонов и в низинах настоящие солонцы, но тем не менее вышеупомянутое явление—залегание типичных почв на сыртах и возвышенностях—мыслимо местами и здесь. И действительно. Представим себе широкую, но неглубокую водную котловину, замкнутую со всех сторон. Такие озера могут существовать сотни, тысячи лет, и во все это время ограничивающие их высоты, покрытые той или другой растительностью, будут ежегодно более и более выветриваться и покрываться почвами. Как это видим и теперь, в северной России озера еще существуют, а соседняя суша уже покрыта почвой, иногда на 6—8 дюймов [15—20 см] толщиной. Но озера не вечны; вследствие различных причин, они начинают мало-помалу высыхать, оставляя по себе то озерный ил, то пески; суша увеличивается более и более; открытые водные бассейны превращаются, наконец, в болота, остатки которых мы видим и теперь. Конечно, вместе с этим сухопутная растительность мало-помалу завладевает новой сушей и вместе с действием воды и воздуха образует новые почвы. Но, понятно, эти последние будут относительно и тоньше, и менее богаты гумусом, чем почвы соседних высот.

Повторяем еще раз, что не подлежит никакому сомнению существование всех упомянутых нами случаев; по какой же из них наиболее распространен, какой из них общее и естественнее выражает те отношения, какие существуют между рельефом местности и покрывающими ее почвами?

Ответом на поставленный вопрос может служить представленный на рисунке 4 схематический разрез местности между Саранском и Симбирском.

Как видно, основание всего данного пространства составляет мел или меловой рухляк ©, которые на крутых холмах (С) и склонах прямо выступают на дневную поверхность; только изредка (почему это и не показано на рисунке) они покрыты тонким (1—2 аршина) чехлом, состоящим из смеси меловой гальки со слабым рухляковым цементом; никакой темной окраски органическими веществами здесь вовсе не заметно. Это один сорт лочв данной местности.

В D читатель видит более пологие меловые плато, где даже на самых вершинах мы встречаем обыкновенно продукты выветривания мела и мелового рухляка светлоили буровато-желтые, сильно мергелистые глины.

Рис. 4.

(d—d), часто с массой меловых и кремневых, большей частью острореберных галечек. Замечательно, что те же галочки, конечно, в меньшем количестве и меньших размеров, встречаются обыкновенно и в том пыльном рыхлом черноземе (а—а), который почти всегда покрывает подобные холмы, хотя и редко превышает 1—1^!/_а фута [30—46 см) толщины; если же данный чернозем и бывает иногда совершенно лишен упомянутых меловых и кремневых галек, зато в нем всегда встречаются многочисленные, то беловатые, то красноватые, но всегда рухляковые глазки в орех величиной. Это второй тип местных почв.

Далее, рисунок показывает нам, что по нижним частям склонов тех (С') и других (D) холмов как атмосферные глины (rf), так и покрывающий их чернозем постепенно и сильно утолщаются; первые достигают до 2 и более сажен, второй—до 3 и более футов мощности; вместе с этим по мере понижения склона данный чернозем делается более типичным и уже почти вовсе не содержит меловых галек (третий тип здешнего чернозема); на дне же низин он достигает до 4 футов [122 см) мощности и, видимо, смешивается здесь с болотной землей, вследствие чего и получает некоторые специфические особенности. Это—четвертый сорт местных почв.

Если подобные котловины (Л) примыкают к крутым меловым обрывам,—а это в области распространения меловой системы самое обычное явление,—тогда к почве примешиваются совершенно неизмененные, оторвавшиеся от соседней скалы куски мергеля и мела, вследствие чего почва делается более или менее каменистой и приобретает беловатый оттенок в цвете. Прибавим, впрочем, к сказанному, что этот (пятый) тип чернозема встречается всегда на весьма незначительных пространствах.

Наконец, в В, на ровной степи, залегает уже совершенно нормальный чернозем, от 2^!/₂ до о¹/₂ футов [76—107 см] толщины. Как и следовало ожидать, его строение, в сущности, вполне аналогично описанному нами выше; поэтому на данном (шестом) типе чернозема мы и не будем пока останавливаться более.

Совершенно те же отношения между почвами и рельефами встречены мной и в губерниях Бессарабской, Каменец-Подольской, Киевской, Харьковской, Воронежской и пр.—словом, всюду, где черноземные степи приобретают более или менее холмистый характер. Разница заключалась лишь в том, что менялись коренные породы, что и вызывало, конечно, некоторые изменения в составе и самого чернозема; но характер отношений между толщиной почв и рельефом оставался прежний.

До какой степени тесна эта связь—лучше всего видно из следующих двух-трех примеров, взятых нами из самых разнообразных уголков черноземной России.

По словам проф. Леваковского, «верстах в двух от Хортицкой колонии, на пути в Нейенбург, есть балка, но дну коюрой прорезался овраг, показывающий в своих обрывистых обнажениях большое непрерывное утолщение чернозема, имеющего вверху 1'/₂ аршина, а внизу—4*/₂ аршина; на берегу Днепра, в Екатеринославе, при начале склона, чернозем имеет от одного до 1*/₂ аршин, далее на наклонной местности достигает 2 аршин, а внизу до 3 аршин; в Бахмутском уезде, между р. Булавином и Садками, по южному и северному склону одной значительной балки, было вырыто по три ямы—вверху, на средине склона и внизу; мощность чернозема оказалась следующая: по южному склону, в верхней яме— 1'7» [48 см], средней—2'00″ [61 см], нижней—Г10″ [56 см); по северному склону в тех же пунктах—1'7″, Г10″, I’ll" [48, 56, 58 см]".

Столь же характерны многочисленные данные, сообщаемые по этому вопросу гг. Земятченским и Сибирцевым из уездов Лукояновского и Сергачского.

Я мог бы привести здесь и еще массу подобных фактов, взятых из моих экскурсий, но вывод остался бы тот же самый.

Кроме известного строения и мощности, рассматриваемый нами чернозем обладает и еще одним, чрезвычайно резким и наглядным признаком, который бросается в глаза при первом взгляде на него. Это—окраска нашего чернозема: цвет данной почвы,—будет ли она содержать в себе до 15% органических веществ или же их количество не больше 3,4%, — всегда оказывается более или менее темным, безусловно темнее дерновых северных почв. Когда я в первый раз приехал в самое сердце черноземной полосы, в Тамбовскую и Саратовскую губернии, когда я в первый раз увидел там взодранные «нови»,—я положительно не мог оторваться от того чрезвычайно приятного, ласкающего глаз, бархатисто-черного цвета, которым были покрыты все тамошние почвы. Прибавим к этому, что достаточно сделать в жаркое сухое лето несколько верст по черноземной дороге, чтобы ваше платье и вы сами покрылись довольно густым слоем темной пыли, которая так тонка, что пробирается даже через белье. И этому наружному признаку нашего чернозема местные хозяева придают весьма важное значение; во время моих странствований по черноземной полосе России мне не раз приходилось слышать от них такие замечания: «да, это отличный чернозем: он совершенно черный, а этот похуже, посветлее… Чем темнее почва, тем она родимее». Мы увидим несколько ниже, что это положение, добытое вековым опытом, простыми земледельцами, имеет глубокое и теоретическое основание. Вот почему при нанесении почв на карты лучше и естественнее всего закрашивать их натуральными почвенными цветами.

Впрочем, здесь необходимо оговориться, что при изучении окраски нашего чернозема необходимо быть чрезвычайно осторожным, так как всякое цветовое впечатление—величина крайне условная; иное дело, смотрите ли вы на почву влажную или сухую, в полдень, когда лучи света наиболее вертикальны, или ранним утром и под вечер, при косом освещевии,—наблюдаете ли вы ее по направлению света или против света, в состоянии мелкозема или в виде больших кусков,—в соседстве темных или светлоокрашенных предметов. Во всех этих случаях одна и та же почва будет производить на вас различное цветовое впечатление. Ввиду этого можно и должно сравнивать между собою почвы по цвету только тогда, когда они имеют совершенно одинаковое физическое состояние и находятся при тождественной внешней обстановке.

О замечательном плодородии нашего чернозема нам псзачем, конечно, особенно распространяться—оно известно всякому. Здесь достаточно будет напомнить читателю, что в черноземной России немало мест, которые засевались хлебом непрерывно в течение последних 50—100 лет без всякого удобрения и каждый раз, при хороших климатических условиях, дают отличпый урожай; с другой стороны, у нас не редкость, что черноземные молодые земли дают урожай пшеницы сам-20 и более.

Само собой разумеется, что судить о родимой способности нашего чернозема по средним урожаям черноземной полосы и по сравнению этих урожаев с таковым же средним, например, наших прибалтийских губерний (как это нередко делается)—величайшая ошибка. Наш Прибалтийский край никогда не терпит засух, что так часто случается в черноземной России; весьма многие земли Прибалтийского края уже десятки, чтобы, но сказать сотни лет имеют правильную—с сильным удобрением—культуру; чего же, спрашивается, стоит, в конце концов, десятина, получающая, положим, в течение 50—100 лет постоянные, иногда весьма дорого стоящие туки? Ничего подобного не знают наши степные губернии (Саратовская, Самарская и многие другие): здесь вечно берут из земли и решительно ничего не возвращают ей.

Несравним, в данном отношении, наш чернозем ни с туркестанским лёссом, ни с нильским илом: эти последние две почвы ежегодно получают пе только правильное орошение, но и отличное минеральное удобрение из тех мутных вод, которыми они искусственно или естественно орошаются.

Но, нет сомнения, наиболее важным и наиболее существенным признаком рассмотренной нами почвы служит ее химический характер.

Правда, из имеющихся анализов видно, что минеральный состав русских черноземов довольно разнообразен—то они суглпнисты, то супесчаны, то богаты углесолями, то бедны ими и пр.; но, тем пе менее, если сопоставить все имеющиеся у нас химические апализы типичных черноземов, с одной стороны, и таких же северных почв—с другой, то легко установить между ними целый ряд весьма характерных особенностей. Наглядным доказательством данного положения служат следующие четыре почвы, из которых две первые (№ 1 и II) принадлежат степной, а две последние (III и IV)—средней печерноземной России; № I и III—суглинки, № II и IV—супеси и пески. На таблицах показано сравнительное содержание (выраженное в пудах) главных составных частей почв на площади одной десятины, в слое пахотной земли толщиной в 8 дюймов (20 см].

В таблице, А прежде всего обращает на себя внимание общее содержание в почвах воды (гигроскопической и гидратной), органических веществ и минерального балласта. Оказывается, что типичный чернозем (Крутое) удерживает в себе влаги в 4 раза больше, нежели черноземная супесь (Васильков), в б раз более, нежели северный суглинок, и в 12 раз больше сравнительно с северной песчаной почвой. Органические вещества (перегной и, в частности, азот) заключаются в типичном глинистом черноземе в количествах, совершенно неизвестных между всеми другими почвами; вес их.

ТАБЛИЦА В.

на черноземной десятине превосходит почти в 4 раза вес их на десятине северного суглинка и в 6—7 раз—вес перегноя и азота на десятнне песчанистой почвы. Минеральный балласт представляет обратные отношения; уже общее содержание минеральных составных частей в типичной черноземной почве до 1¹1₂ раз меньше, нежели в других родах почв, по это отношение гораздо рельефнее проявляется на содержании чистого кварцевого песку: в черноземе его заключается в 2 раза меньше, нежели в черноземной супеси, почти в 4 раза меньше, нежели в северном суглинке, и в 7 раз меньше сравнительно с песчаной почвой.

Во-вторых, та же таблица показывает нам относительное содержание в почвах наиболее важных для питания и жизни растений минеральных элементов, как-то: щелочей, щелочных земель, железнсто-ыпнозсмных элементов, фосфорной кислоты и кремнезема.

Всех таких элементов, за характерным исключением крсмнекислоты, чернозем содержит более, нежели другие типы почв. При этом самая важная из щелочей—кали—обнаруживает, впрочем, несущественную аномалию: общее содержание кали в простом северном суглинке (III) превосходит содержание его в черноземе. Но эта аномалия сейчас же сглаживается, когда мы обращаемся (табл. В) к количествам более или менее легко растворимого кали: в черноземе его в 2 с лишком раза больше, нежели в суглинках, и в 4 раза больше, чем в песчанистых почвах. Это последнее обстоятельство объясняет нам и причину вышеуказанной аномалии: общее содержание кали в северных суглинках оказывается большим потому, что эти почвы менее выветрели и содержат в себе и на всей своей поверхности полевошпатовые валуны и крупины; но избыток заключающегося в них кали, но своей нерастворимости не может пттп (при данном состоянии почвы) на питание растений.

Содержание извести (табл. А) обнаруживает правильное пониженно от типичного чернозема, чрез черноземную супесь и северный суглинок, до песчанистой почвы. При этом опять замечается значительная разница в растворимости (табл. В): общее количество извести в черноземе превосходит в 3 раза содержание ее в северных суглинках и в 13 раз—содержание ее d песчаной почве; а легкорастворимой извести чернозем содержит в 7 раз больше, нежели суглинок, и почти в 50 раз больше, нежели песок.

Магнезия (табл. А) обнаруживает опять новую особенность. Содержание ее в черноземе больше, чем во всех других почвах, но здесь важна относительная растворимость и отношение магнезии к извести. Как известно, магнезия составляет вообще несущественный питательный элемент почв,—ее соединение прочнее соединений извести, и если ее содержание превосходит количество этой последней, то она является даже вредной примесью. Из таблицы В видно, что растворимость магнезии быстро уменьшается при переходе от 10% соляной кислоты к 1%, но уменьшается неравномерно: в 10% солянокислую вытяжку переходит из чернозема почти вдвое больше магнезии, чем извести, а в 1%—даже в 24 раза менее; в то же время из суглинков переходит в 1% солянокислый раствор только в 7 раз меньше магнезии, чем извести, а из песчаных почв—даже больше, чем второй. Значит, и здесь отпошение для чернозема благоприятнее, чем для всех других родов почв; песчаные же почвы являются наиболее разложенными на свои составные элементы: в них даже магнезиальные соединения сильно разрушены, а известь большей частью уже выщелочена и ее осталось меньше, чем магнезии.

Что касается железисто-глиноземных составных частей (глины), то содержание их (табл. Л), как и следовало ожидать, обнаруживает почти правильное понижение от чернозема к песчаным почвам; в супесчаных черноземах юго-западной России глины несколько меньше, чем в хорошем северном суглинке, зато ее рыхлость и выветрелость в первых больше, нежели во втором.

Весьма важная питательная часть почв—фосфорная кислота—содержится в земле в количестве, вдвое большем, чем в суглинках и песчаных почвах. Это отношение сохраняется и при действии на почвы сильных реактивов (10% соляной кислоты), но зато в слабых реактивах растворимость фосфорной кислоты чернозема уменьшается сравнительно с суглинками. Последнее зависит, повидимому, от того обстоятельства, что фосфорная кислота в наших черноземах находится частью в виде фосфорита (пли апатита); это, по крайней мере, весьма вероятно для черноземов, покрывающих юрские и меловые осадки средней России.

Наконец, в содержании кремнекислоты можно видеть (табл. А) следующую общую законность: ее полное количество в черноземе значительно меньше, нежели в суглинках и песках, но растворимого кремнезема в черноземных почвах гораздо больше. Это говорит за то, что кремнекислота в песчаных почвах, а отчасти и в суглинках и супесчапом черноземе юго-западной России, заключается преимущественно в виде кварца, в типичном же черноземе—в виде цсолитных и глинистых частей,—отношение опять весьма благоприятное для чернозема.

Здесь, в химическом характере рассматриваемых нами почв, особенно интересна та теснейшая связь, какая существует между гумусом, с одной стороны, и важнейшими минеральными составными частями почв — с другой,—связь, теперь окончательно установленная проф. К. Шмидтом.

На основании только что оконченных и полных анализов почв (всевозможных типов) Нижегородской губернии этот почтенный химик, столь много сделавший по изучению почв России, между прочим, так характеризует упомянутые выше отношения: а) содержание воды и гумуса в почвах возрастает параллельно увеличению глины; Ь) содержание азота соответствует количеству гумуса и воды; с) количество фосфорной кислоты возрастает вообще пропорционально с обогащением почв гумусом и глиной;

d) тому же порядку следуют и количества щелочей; е) количество солей, фосфатов и гидросиликатов, разлагаемых горячей 10% соляной кислотой, также увеличивается пропорционально содержанию в почвах глины, гумуса и пр.

Как на основании этих данных, так и всего вышесказанного можно сделать два, в высшей степени важных, заключения. Первое из них состоит в том, что наши растительно-наземные почвы, представителем которых и служит чернозем, по суть какие-то механические случайные, безжизненные смеси, а, напротив, представляют из себя самостоятельные, определенные и подчиненные известным законам естественно-исторические тела_у габитус и распространение которых тесно связаны с их происхождением и внутренним строением; в этом отношении между почвами и различного рода организмами существует весьма естественная аналогия. Во-вторых, как уже было замечено выше, при нанесении рассматриваемых нами тел; на карты лучше и естественнее всего пользоваться их цветом, который так тесно связан с гумусом, а через него и с другими важнейшими составными частями почв и который поэтому может служить в значительной степени масштабом для определения производительной способности рассматриваемых нами тел.

Заметим, кстати, что в том же химическом характере нашего чернозема—в его необыкновенно богатом запасе питательных веществ для растений—кроется и главнейшая причина плодородия данной почвы; если прибавить к сказанному в высшей степени благоприятные физические особенности этой почвы—ее весьма значительную мощность и чрезвычайно выгодную подпочву, то мы перечислим все важнейшие условия, делающие черноземную Россию кормилицей не только России, по и Западной Европы.

Таков обший характер чернозема, если судить о нем по наиболее типичным представителям его. Но мы сейчас увидим, что это только тип, который в отдельных уголках России подвергается весьма значительным уклонениям. Как показали предпринятые в последнее время Вольным Экономическим Обществом исследования, в этом отношении естественнее всего разделить черноземную Россию на следующие районы: а) северная граница черпогимной полосы России; Ь) юго-западная черноземная Россия; с) центральная черноземная Россия; d) заволжский черноземный край;

e) побережья Черного и Азовского морей с нижним течением Волги и Дона;

I) наконец, Крым и Кавказ.

Так как из всех этих районов наибольший научный, а отчасти и практический интерес представляет северная черноземная граница, то, понятно, мы на ней прежде всего и остановимся.

Пам удалось пересечь данную границу несколько десятков раз по самым различным меридианам, и во всех этих случаях мы видели одно и то же, а именно: северной черноземной границы, в общепринятом смысле этого слова (в виде определенного рубежа)^[1], пе существует в действительности; напротив, она является в форме более или менее широкой полосы, иногда до 100 и более верст в поперечнике, где почвы северные дерновые постепенно сменяются почвами черноземными. И этот последовательный, часто неуловимый для глаза переход (при движении с севера на юг) одних почв в другие выражается почти повсюду постепенным усилением темной окраски их и постепенным увеличением мощности (от полуфута до 1—2 фут. [30—61 см] и более). Все это опирается теперь на десятки анализов и сотни измерений.

Но все-таки, когда впервые (в 1877 г.) было высказано пами данное заключение, оставалась непонятной и неестественной та теснейшая, можно сказать— узкая связь, какую стремился установить (1866) академик Рупрсхт между северными границами чернозема и степной флоры. И в самом деле, если данная черноземная граница нерезко очерчена, если она представляет из себя целую полосу, иногда весьма значительной ширины, с рядом переходных почв, то каким образом могло случиться резкое, разительное, как выражается Рупрехт, совпадение с таковой границей северпого предела степной растительности? Напротив, все заставляло предполагать, что здесь и растительность представит нам не менее постепенный ряд переходов от типа степного к типу северному.

На самом деле, в настоящее время это априорное требование вполне оправдывается действительностью. Уже сам академик Рупрехт в своих «Гсоботанических исследованиях о черноземе» дает несколько примеров, когда весьма многие чисто черноземные растения выходят далеко за северные пределы черноземной полосы и живут там на почвах, часто, но имеющих ничего общего с черноземом.

Далее, появившийся в 1880 г. весьма обстоятельный «Очерк флоры Тульской губернии» гг. Кожевникова и Цангера как нельзя рельефнее констатирует и освещает искомый нами факт—замечательную постепенность в смене степной растительности северной.

Дело в том, что, по всем новейшим почвенным картам, Тульскую губернию, подобно всем другим районам, лежащим на северо-западной границе чернозема, необходимо разделить в почвенном отношении на ряд полос, вытянутых с северо-востока на юго-запад, причем оказывается, что чем юго-восточнее лежит полоса, тем почва ее лучше, темнее, богаче гумусом и толще.

В совершенном согласии с этой почвеппой схемой находятся и все главнейшие выводы гг. Кожевникова и Цингера, заметим, вовсе не имевших в виду последних работ о черноземе.

Укажем здесь на главнейшие геоботанические положения этих ученых.

«Так как,—замечают гг. Кожевников и Цингер,—из всех физических условий, оказывающих действие на распределение растений Тульской губернии, ни одно не имеет такого важного значения, как распространение черпозема, то данную губернию в ботанико-географическом отношении удобнее всего можно разделить на две главные части: северо-западную нечерноземную и юго-восточную черноземную; в первой преобладает северная, во второй—степная флора.

Нужно, однако, заметить, что граница между обеими половинами губернии, и в почвенном отношении пе особенно резкая, в ботанико-географическом и подавно не может быть таковой, так как весьма многие растения…, характеризующие своим частым и обильным нахождением флору черноземных уездов Тульской губернии, встречаются также и в лесной ее части.

Наконец кроме растений, свойственных всем черноземным местностям как Тульской, так и других соседних с него губерний, в тульской флоре всйгь еще целый ряд других форм, которые не встречаются близ северной границы чернозема, а только в южных частях губернии, носящей на себе более определенный степной характер и покрытой более толстым слоем чернозема".

Более полных и более рельефных геоботанических доказательств известного переходного характера северной черноземной границы нельзя и желать при современном состоянии ботанической географии России* В сущности, совершенно те же переходы между типичной степной и не менее типичной северной флорами наблюдали г. Крылов в Казанской и Пермской губерниях, а гг. Агеенко, Краснов и Нидергефер в Нижегородской губернии.

Итак, можно считать за доказанное, что и северная граница степной флоры в сущности представляет нам такой же ряд постепенных переходов, каковой свойствен и находящимся здесь почвам.

Но, понятно, рассматриваемая нами постепенность в изменении почв и флоры не есть какая-нибудь математическая величина, которая возрастает и убывает с идеальной последовательностью: на северной границе черноземной полосы существует в почвенном отношении несколько более или менее значительных перерывов и скачков, которые и давали до сих пор повод некоторым исследователям признавать данную границу за резко очерченную.

Главнейшей причиной этих перерывов служит то обстоятельство, что северная черноземная граница почти повсюду совпадает с более или менее широкой песчаной полосой (ее абсолютная высота 300—500фут.) [91—152 м] Европейской России, и полоса эта, почти параллельно с самой границей чернозема, тянется с северо-востока на юго-запад. Она начинается в югот западной России в виде громадного озеровидного расширения, которое почти все и помещается в бассейне Припяти; от устья последней песчаная лента спускается по обоим берегам Днепра на юг до Киева и поднимается отсюда по Десне до Чернигова; далее она поворачивает па северо-восток и тянется с легкими перерывами, частью по бассейну Десны, частью несколько севернее ее, до верховьев Оки—от Белева до Калуги; на этом последнем участке пески особенно сильпо развиты в Трубчевском, Кара* чевском, Брянском и Жнздринском уездах.

Наименее постоянно и сравнительно слабее развита означенная полоса между Калугой, Тулой и Коломной; но зато сейчас по вступлении Оки в Рязанскую губернию, сначала к северу, а затем и к западу от реки, начинается обширный песчаный бассейн (часть его известна под именем Мещерского края), который почти без всякого перерыва доходит вплоть до Волги и захватывает несколько прилежащих губерний. От устья Оки пески весьма широкой полосой идут вдоль левого берега Волги, приблизительно от Юрьевца до Казани, а затем переходят за Каму.

Строение данной полосы крайне однообразно: это—бесконечные, то довольно связные, то сыпучие кварцевые пески с массой болот, озер и рек.

Вот из каких красок слагается образ той песчаной полосы, которая так часто служит видимой северной границей нашего чернозема. Мы увидим ниже, что даже одной из этих красок (песку или болот) слишком достаточно для того, чтобы помешать развитию чернозема в самом сердце его области. Здесь покамест достаточно заметить, что резко песчаные бас-^ сейны Цны и Алатыря, так сильно вдающиеся в сплошную черноземную область, наглядно свидетельствуют, что если бы вышеописанную песчаную полосу перенести целиком в губернию Самарскую, Саратовскую и пр., то и там, конечно, не было бы и следа чернозема.

Совершенно понятно теперь, почему во многих пунктах северная граница чернозема должна быть резкой.

Но, во всяком случае, не песчаная полоса является причиной общего юго-западно-северо-восточного направления черноземной границы и не она дает главный тон характеру этой границы: на последней карте, изданной Вольным Экономическим Обществом, отлично видно, что уже далеко к югу от песчаной полосы начинается постепенное уменьшение органических веществ в нашем черноземе; с другой стороны, такие местности, как между Буинском и Казанью, в значительной части южной полосы Нижегородской губернии, между Зарайском и Веневом, Тулой и Лазаревым и пр., почти совершенно лишены песков и болот—этих главнейших причин насильственной смерти чернозема на многих из его северных границ, а между тем и здесь данная почва постоянно сходит па нет, очевидно, умирая в силу других нормальных причин.

Общее рассмотрение всех этих естественных причин будет сделано ниже, теперь же мы остановимся на анализе только одной из них, именно той, которой до самого последнего времени придавали наибольшее значение в данном вопросе.

Сколько известно, Мурчпсон был первый высказавший мысль, что северным пределом черноземной полосы Европейской России служат щебневатые наносы северных кристаллических и древних осадочных пород^[2]. На основании этого академик Рупрехт сделал заключение, что «черноземный материк России древнее нечерноземного и что во время перенесения скандинавских валунов черноземная полоса была уже сушей, северная же Россия находилась еще под морской водой, хотя глубина последней и не была значительна». Здесь-то, по словам последнего ученого, и кроется причина современной географии русского чернозема и отсутствия его в северной, а частью и средней России. Того же взгляда держались до самого последнего времени и многие другие ученые. Тем не менее такой взгляд на дело оказывается далеко нс состоятельным: в настоящее время присутствие валупов под черноземом доказано почти на всем протяжении черноземной полосы от Волги до Днепра.

Но, отрицая данное положение Рупрехта, том с большей энергией необходимо настаивать, так сказать, на другой, по-нашему, еще более важной стороне рассматриваемого нами явления. Дело в том, что на всей северной черноземной границе (понимаемой в смысле целой полосы) положительно замечается изменение в общем характере дилювиальных образований, которые, как сказано выше, и являются главнейшей подпочвой для русского чернозема. По мере движения с севера на юг, в полосе северной черноземной границы, северный дилювий делается больше и чаще лёссовидным, пока постепенно не перейдет в типичный лёсс; количество валунов и их размеры, говоря вообще, как под, так и над поверхностью значительно, но постепенно уменьшается, покамест они не сделаются величайшей редкостью; число пунктов, вовсе лишенных северного дилювия, значительно увеличивается; типичная ледниковая щебенка, столь характерная для нашей Финляндии, Прибалтийских губерний п вообще для значительной части всей северо-западной России, постепенно сходит на пет и если встречается где-либо на юге России, то, во всяком случае, как величайшая редкость; наконец, вместе с этим весьма значительно меняется и химический состав наших наносов—его пригодность для питания растений делается более и более значительной.

Все это можно проследить, пересекая северную границу чернозема почти в любом ее месте, понятно, по одному меридиану более резко, по другому менее заметно. Именно такое совпадение северной границы чернозема с изменением всего характера его подпочвы действительно весьма замечательно и имеет, как увидим ниже, громадное значение в вопросе о происхождении данной почвы.

Заканчивая обозрение северной границы черноземной полосы, нельзя не упомянуть здесь, что граница эта весьма определенно совпадает с известными изотерами (т. с. линиями, соединяющими местности с одинаковой летней месячной температурой): она почти на всем своем протяжении в I^[3]/,-—2 тысячи верст лежит между 17 и 18° Ц—изотерами июня и резко совпадает с 20° Ц—изотерами июля. Изложение вопроса о происхождении чернозема покажет нам, что и это совпадение далеко не случайное; мы увидим ниже, что здесь кроется и главнейшая причина общего (ЮЗ, 3103—СВ, ВСВ) направления северной границы черноземной полосы.

Итак, все главнейшие особенности рассматриваемой нами границы, постепенный переход северных почв в черноземные, постепенное усиление степного характера флоры, спорадическая резкость границы и существование вдоль ее громадной западины, чрезвычайно богатой песками и болотами, общее постепенное изменение в характере подпочвы, наконец, совпадение данной границы с известным характером изотер—все это находится между собой в самой простой, теснейшей связи. Такая постановка вопроса не может не говорить в пользу ее правильности.

Переходим к юго-западной черноземной России, под именем которой мы разумеем собственно бассейны Днестра, Южного Буга и Днепра^[3]. Как видно на орои гидрографической карте России, данный участок распадается на две почти равные половины—восточную и западную, причем границей их служит Днепровская долина от Киева до Херсона, высота которой спускается с 288 футов |88 м] (у Киева) до 0 (у Херсона). Характерно, что обе эти полосы обнаруживают одновременно постепенное падение к Днепровской низине и Черному морю. Из тех же данных известно, что западная половина рассматриваемого нами района несколько выше, чем восточная, что и понятно, так как в верхних и даже средних частях Днестра и Южного Буга начинаются уже весьма заметные отроги Галицийских Карпат.

Именно последнее обстоятельство, в связи с многочисленными выходами в юго-западной России различного рода кристаллических пород, поверхность которых крайне неровная, и вызывает тот характерный факт, что степи данного участка России далеко пе столь типичны, не столь ровны, как степи юго-восточной России; и эта черта в рельефе делается все заметнее и сильнее, чем дальше подвигаемся мы на запад—от Днепра к Днестру и Пруту. Нет сомнения, что в том же направлении влияют на рельеф данной местности и сравнительно большое количество осадков, выпадающих здесь, и сравнительное богатство рек. Значение осадков понятно само собой; что же касается рек, то эти последние не только сами, так сказать, непосредственно бороздят поверхность, но они в весьма сильной степени способствуют зарождению и развитию оврагов. Но замечательно, что волны поверхности юго-западной России почти всегда весьма широки, чем они и отличаются довольно резко от подобных же неровностей нечерноземной России.

Столь же определенным характером обладают, по новейшим исследованиям, и почвы юго-западной России.

Без всякого сомнения, главнейшую особенность их составляет сравнительно небольшое содержание органических веществ: по всем имеющимся у пас анализам (а их насчитывается до ста, причем образчики взяты из самых разнохарактерных местностей), оно нс превышает в среднем 4,5%; весьма характерно, что это количество по левому побережью Днепра несколько больше, чем по правому; в первом же районе помешаются почти все образцы с максимальным содержанием гумуса (до 8,7%).

Понятно, в связи с упомянутой особенностью, и цвет почв юго-западной России не может быть столь же темен, как у черноземов, богатых гумусом, что в действительности и наблюдается. Впрочем, здесь необходимо оговориться, что как в данном районе, так и во многих других случаях разница в окраске почв далеко не пропорциональна различию в содержании органических веществ,—обстоятельство, до сих пор еще не вполне разъясненное.

Далее, средняя толщина чернозема юго-западной России может быть принята равной двум футам восьми-девяти дюймам [81—84 см],—величина, как увидим ниже, значительно большая, чем у каких-либо других черноземов, причем и здесь между почвами левого и правого берега замечается некоторая разница: у первых средняя толщина равняется двум футам семи дюймам [79 см], у вторых—двум футам 10—11 дюймам [86—89 см].

Наконец, все имеющиеся в литературе данные положительно констатируют тот замечательный факт, что почвы юго-западной России обладают сравнительно очень высоким удельным весом: в среднем он равняется здесь 2,62.

Значит, сравнительно небольшое содержание органических веществ, значительная мощность, высокий удельный вес и сравнительно слабая темная окраска—вот главные черты в габитусе рассматриваемого нами района; они-то, как увидим, и отличают почвы юго-западной России от подобных же почв средней и северо-восточной черноземной России.

Все эти особенности в такой сильной степени противоречат установившемуся взгляду на чернозем юго-западной России и предг.-гляют такой высокий практический и научный интерес, что на разъяснении их необходимо специально остановиться.

Не подлежит сомнению, что главнейшей причиной всех упомянутых особенностей является господствующий химический состав чернозема рассматриваемого нами района. Дело в том, что уже из геологических данных нам известно, что в средней и северной части юго-западной России в качестве подпочвы являются обыкновенно различного рода супеси и пески; а также материнские породы не могли нс повлиять известным образом и на состав самых почв. Действительно, все имеющиеся у нас анализы черноземов данного района несомненно показывают, что здешние почвы содержат в себе в среднем песку больше 68%, а глины только 16%, иначе говоря, почвы обладают весьма значительным песчанистым характером. Значит, мы имеем еще одну и притом наиболее существенную особенность почв юго-западной России, лежащую в основе всех других. На песчаных подпочвах травянистая растительность живет неохотно и всегда в меньшем количестве, чем на суглинках; здесь же она скорее и сгорает, все равно—находятся ли отжившие остатки в почве или под нею. Очевидно, при всех других равных условиях, песчаные почвы будут беднее гумусом, чем почвы суглинистые и глинистые. Понятно, в связи с этим, и окраска тех и других почв далеко не может быть одинаковой. Далее, так как песчаные породы безусловно рыхлее пород глинистых, то и гумус будет просачиваться в первых охотнее и глубже, чем во вторых, отсюда—большая мощность чернозема юго-западной России и меньшая разница по содержанию гумуса в различных почвенных горизонтах.

Рассмотрение других, менее важных, причин известного габитуса почв юго-западной России, каковы: более раннее и более широкое распространение древесной растительности в юго-западной России, рельеф местности и более древняя культура, —завело бы нас слишком далеко, а потому мы и переходим к почвам центральной черноземной России. К этому району мы относим бассейны Донца, верхнего и среднего течения Дона, правых притоков Оки и Волги—приблизительно от Тетюш до Камышина.

Из работ Мурчисона, Пахта, Вагнера, Синцова и др. уже давно известно, что в центральной части черноземной России мел и меловые рухляки пользуются столь же широким распространением, как и супеси в юго-западной России. Тем не менее данные породы далеко не сплошь слагают из себя рассматриваемую нами территорию: вдоль правого берега Дона, приблизительно от Воронежа до низовья реки, между Новохоперском и Богучаром, по нижнему течению Медведицы (к северу от ее правого берега), к юго-востоку от Балашова, вдоль правого берега Волги—от Саратова до Сызрани, и, наконец, между этим пунктом, Городищем и Корсу ныо раскинулись довольно обширные песчаные острова, занимающие от */в до */& всей площади центральной черноземной России. Весьма характерно, что эти последние образования занимают обыкновенно водоразделы и междуречные пространства.

Впрочем, как сейчас упомянутые, так и некоторые другие коренные породы центральной России далеко не всегда выходят на поверхность и служат здесь подпочвами; обыкновенно они покрыты более или мепео значительными наносами. Относительно этих последних еще в сравнительно недавнее время полагали, что они совершенно лишены северных валунов; но это положение, обязанное своим происхождением Мурчисону, а отчасти и Рупрехту, не оправдывается действительностью; теперь доказано, что южной и юго-восточной границами распространения валунов в Европейской России нужно признать (приблизительно) ломаную линию, идущую через следующие пункты: северные склоны Волыно-Подольского плато, северную границу Херсонской и Екатеринославской и южную—Воронежской и Курской губерний, р. Медведицу (начиная почти от ее устья), Сердобск, Пензу, Ардатов и западную границу Казанской губернии. Прибавим к этому, что здешний валунный суглинок далеко не одинаков с тем, который подстилает северные почвы: если сравнить состав этого и другого наноса, то окажется, что дилювий южной России по содержанию фосфорной кислоты и кали—этих главнейших Питательных веществ для растений, а равно и по количеству углесолей в четыре и более раз богаче тех же образований северной России.

Мы так долго позволили себе остановиться на характере подпочв центральной черноземной России потому, что, может быть, нигде так резко не выражено влияние коренных пород на наши черноземы, как здесь.

Дело в том, что в общем черноземы данного района отличаются от почв юго-западной России большим содержанием гумуса и несколько меньшей толщиной Содержание гумуса в среднем равняется здесь 8,4%; толщина достигает 2 футов 2 дюймов [66 см].

Но это только общая характеристика; в частности же, при изменении подпочвы характер здешних черноземов сильно меняется, что особенно наглядно видно при сопоставлении известковых и песчаных материнских пород.

Что касается известковых пород, то вопрос об их значении в деле образования почв до самого последнего времени был в высшей степени спорным. Так, одни ученые свидетельствуют, что между распространением в центральной России данных образований и тучного чернозема существует теснейшая связь; другие же не менее положительно отрицают такое совпадение. Одни утверждают, что на более или менее известковых подпочвах весь ежегодный годовой прирост органических веществ сгорает без остатка; другие допускают возможность накопления гумуса в почве и при избытке в ней углесолей.

Чтобы разъяснить этот вопрос, нам кажется необходимым прежде всего заняться точной установкой и пополнением фактической стороны дела, что само собой определит и известный характер теоретического решения вопроса. Так мы и поступим.

Уже на первых порах исследования нашего чернозема сделалось известным, что «чернозем довольно часто покоится на мелу»; подобные же случаи не раз были наблюдаемы и Вангевгеймом фон-Квален; далее, проф. Леваковскин видел непосредственное залегание чернозема на известковых породах по берегу Глубокой, Айдара, Дернула, Ольховой п Луганки. Подобные же случаи целыми сотнями были встречены и нами по пути из Белгорода в Харьков, в юго-восточных частях Орловской и Тульской губерний, между Саранском и Симбирском, во многих местах Саратовской губернии и пр., и пр. То же самое наблюдал и г. Соломин в уездах Вольском, Хвалынском и Саратовском.

Какой вид имеет в подобных случаях наш чернозем и как он относится к своей подпочве, это отлично видно на следующем рисунке (5), представляющем нам разрез симбирского чернозема, непосредственно залегающего на каменистом меловом мергеле.

Рисунок показывает, что сейчас под дерном, сильно переплетенным целой сетью живых и отмерших корней, следует весьма типичный очень темный слой (Л) чернозема с множеством мелких, всегда острореберных кремнистых меловых галечек. Размер их—от обыкновенного лесного ореха до волошского. Распределение этих галечек по общей массе чернозема было весьма неравномерно: попадались участки почвы, совершенно лишенные их, но зато были и такие места, где гальки составляли до ^lj₁₀ всей массы. Мощность данного горизонта равнялась 1 футу 10 дюймам. Внизу он постепенно сменялся переходным слоем (Z?), окрашенным уже гораздо светлее; его масса заметно плотнее и глинистес; гальки в ней значительно больше, и они крупнее. Весьма часто попадались участки, где гальки составляли половину общей массы; углы и ребра их были здесь еще острее. Толщина данного горизонта равна 1 футу. Внизу он постепенно переходит в коренную породу ©. Это—угловатые, обыкновенно меньше полуфута диаметром меловые штуки, лежащие большей частью плашмя и только слегка псрссыпаииые меловым буроватым или белым рухляком; эта порода обнажалась до 1—1*/₂ саж.

Прибавим к сказанному, что данный разрез наблюдался нами на одном из самых высоких пунктов окрестностей Симбирска, там, где вблизи еще и теперь попадается типичная степная флора; следовательно, не подлежит никакому сомнению, что здешний чернозем, подобно староладожской почве, залегает in situ своего образования.

Рис. 5.

Таким образом, непосредственное и вполне нормальное залегание чернозема на породах известковых есть факт, не подлежащий более никакому сомнению. Но нам могут возразить, что во всех подобных случаях чернозем начал образовываться уже после того, как мел или известняк превратились в суглинок. Чтобы устранить и это сомнение, достаточно указать на следующие соображения. Прежде всего напомним здесь читателю, что, какая бы коренная порода ни выветривалась на поверхности, ее разрушение и изменение идет почти всегда параллельно с заселением данной породы той или другой растительностью; следовательно, отделять эти два процесса было бы произвольно. Во-вторых, все виденные нами переходные горизонты (В) у почв, лежащих на породах известковых, всегда представляли из себя смесь чернозема с кусками мало измененной материнской породы. Наконец,—и это главное—встречаются нередко черноземы, где и в почвенных горизонтах (Л) находится весьма значительное содержание углекислой извести. Так, в шести образцах подобного чернозема, взятых нами в самых различных уголках России, углеизвестковой соли оказалось от 4 до 25%. Если прибавить к сказанному, что тс же самые черноземы содержали в себе от 4 до 15% перегноя, то совместное нахождение значительных количеств того и другого вещества должно считаться вполне доказанным. Вместе с тем и чисто теоретические вопросы—может ли годовой прирост растительности превосходить количество гумуса, сгорающегов присутствии углеизвести, могут ли, при избытке последнего вещества, накопляться в почве органические остатки,—сами собой разрешаются в положительную сторону.

Мало этого: весьма часто замечаемое (как нами, так и другими) совпадение более или менее типичных черноземов с областью распространения различного рода известковых образований дает нам право сделать предположение, что и вообще ближайшие продукты выветривания мела, известняков, рухляков и пр. являются материнскими породами (иначе— подпочвами), наиболее пригодными для образования тучного чернозема. Кроме сказанного выше, одним из наиболее наглядных и веских доказательств такого взгляда может служить следующая небольшая табличка, показывающая содержание перегноя в почвах, непосредственно залегающих на известковых породах, содержавших не менее 90% углесолей.

Если припомнить, что среднее содержание перегноя в черноземах всей центральной России равняется 8,43%, если взять в расчет, что 13,075% гумуса в почвах—максимум между всеми средними, относящимися к более или менее значительным районам, если добавить, наконец, к этому, что из всей массы собранных нами и уже анализированных (около 300) образцов чернозем симбирский содержит в себе наибольшее количество органических веществ,—словом, если все это взвесить, то сделается понятным, что такие продукты изменения известковых пород, как наш южный лёсс (все равно, содержит он валуны пли нет), действительно являются одними из лучших материнских пород для образования наиболее тучного чернозема.

Столь же наглядно и убедительно выражено в центральной черноземной России и влияние песчаных и супесчаных подпочв на характер покрывающих их черноземов. И, действительно, все пункты данного района, где нормально лежащие почвы оказываются сравнительно очень бедными перегноем (таковы, между прочим, почвы Михайловки, Глубокой, Сызрани, Камышина и пр., содержащие в себе гумуса до 4,5%), приходятся как раз там, где коренные породы (подпочвы) являются сильно песчаными. И это совпадение тем поучительнее, что вокруг сейчас упомянутых песчаных островков, но уже в области распространения пород известковых, залегают черноземы с очень высоким содержанием органических веществ.

Чтобы вполне закончить с черноземным районом центральной России, нам следовало бы упомянуть еще здесь о том значении, какое имеет для местных почв то или другое изменение в рельефе, но данное обстоятельство отчасти рассмотрено уже выше, отчасти же будет затронуто в конце статьи.

Заволжский черноземный край обнимает собой все пространство, лежащее между Камой, западным склоном Уральских гор и Волгой, — примерно до линии Камышин—Уральск.

Весь этот громадный край, если исключить из него ближайшие отроги Урала и прибрежные местности Волги и Камы (как находящиеся в особых условиях), можно разделить по общему характеру физических условий на три полосы: а) Кама—Самара, Ь) Самара—Большой Иргиз (параллель его нижнему течению) и с) бассейны Еруслана и Узеней.

Первая полоса представляет из себя высокое широковолнистое плато, почти исключительно сложенное в своих верхних горизонтах из различного рода мергелистых пород; здесь нет недостатка ни в проточных водах, ни в лиственных лесах; по своим климатическим особенностям, по характеру времен года, по количеству метеорных осадков и по качеству растительности она может и должна быть поставлена в параллель со средней и южной частями Тамбовской губернии и северо-западной части Саратовской. Нет сомнения, что в связи с этим между всеми упомянутыми местностями замечается весьма большая аналогия и в почвенном отношении: между Камой и параллелью Самары находятся лучшие черноземы во всем Заволжье; их средняя толщина равняется Г11″ [58 см], среднее содержание перегноя—9,6%; если же оставить в стороне, как и следует, почвы песчаные, то последняя величина (гумус) возрастает до 11,6%. Цвет здешнего чернозема в поле совершенно черный.

Вторая полоса, как по рельефу местности, так и по геологическому строению, далеко не столь постоянна и определенна; в ее восточной половине преобладают высокие холмистые местности, в западной—ровные степные; соответственно с этим распределяются здесь и климат, и растительность. Тем не менее, в общем здешний чернозем носит на себе переходный характер от почв первой полосы к третьей: в среднем его толщина равняется Г10' [56 см|, содержание перегноя—8,7%; цвет темный, с заметным каштановым оттенком.

Несравненно однообразнее третья (самая южная) полоса Заволжья: бесконечные равнины, крайний недостаток проточных и дождевых вод, отсутствие лесов и вообще сравнительная бедность растительности с сильным преобладанием мелких разновидностей полыни и солянок, наконец, нестерпимый летний зной (уже к началу июля, а иногда и раньше), почти совершенно уничтожающий всякое прозябание,—вот главнейшие черты бассейна Узеней и соседних Киргизских степей. В связи с этим преобладающие здесь почвы—бурошоколадного или рыжего цвета с большим количеством всевозможных солонцов; их толщина в среднем равна I’ll" [33 см], содержание перегноя—4,6%.

Таким образом, рассматриваемый нами край как по целой сумме физических условий, так и, особенно, по почвам представляет нам номере движения на юг целый ряд постепенных переходов. Мы увидим ниже, что это общий закон для всей южной черноземной России.

Такова общая характеристика Заволжского края; она настолько ясна, что вовсе не нуждается в дальнейших деталях. Но все-таки, прежде чем перейти к окраинам черноземной России, здесь не бесполезно остановиться •еще на одном соображении. Оно заключается в том, что, сравнивая между собой среднее содержание органических веществ черноземов юго-западной России (4,5%), центральной (8,4%) и заволжской (9,8%), мы видим постепенное возрастание перегноя в почвах по мере движения с ЮЗ на СВ. Как видно, в этом отношении особенно велико различие между крайними черноземными районами. Как прежде—и теперь мы полагаем, что главпая причина данного явления кроется в различии химического-характера подпочв тех и других районов. И действительно, если мы сопоставим все имеющиеся у нас полные анализы русского чернозема, то окажется, что типичные черноземные почвы центральной и заволжской России содержат в себе в среднем песку около 42%, черноземы же западной полосы (как мы видели)68%; у вторых глины около 16%, у первых—слишком 36% Разница громадная! Те же анализы говорят нам, что почвы, наиболее богатые перегноем, наиболее богаты и глиной. Данное совпадение приобретает еще большее значение, если мы припомним, что и в восточной России, подобно центральной, почвы заведомо супесчаные и песчаные содержат в себе и минимальное количество органических веществ. Понятно, здесь же, в более глинистом характере черноземов центральной и восточной России, лежит причина и их сравнительно меньшей мощности.

Переходим к окраинам черноземной России, куда мы относим а) северные побережья Черного, Азовского и Каспийского морей, б) Крым и в) Северный Кавказ.

Что касается первого участка, то уже давно известно, что между его коренными породами весьма широким распространением пользуются различного рода известковые образования, прикрытые более или менее типичным лёссом с весьма значительным содержанием извести. Уже ввиду одного этого обстоятельства, особенно при той поразительной равнинности, какая свойственна данному району, можно было ожидать, что здешние почвы будут одни из лучших во всей черноземной России. Факты, однако, далеко не оправдывают таких весьма распространенных у нас ожиданий.

Так, уже на почвепной карте г. Гроссул-Толстого вдоль всего северного берега Черного моря (вплоть до Днепра), верст на 20—40 на север, показана глинисто-известковая почва, крайне капризная относительно урожаев. По словам автора, здешнее побережье «покрыто твердой, тонкой, скоро высыхающей глинисто-известковой почвой с самой незначительной примесью перегноя, почему земля здесь более бурого, чем черного цвета».

В сущности совершенно та же почвенная картина представилась пам и по берегам Азовского моря, и к северу от Каспия. Здесь достаточно будет заметить, что из 34 почвенных образчиков, взятых нами на таком громадном пространстве, как Одесса—Новоузенск, только один (почва Гофенталя), да и то… может быть случайно содержал в себе около 9% перегноя, все же остальные образцы имели не свыше 6,5%, обыкновенно же меньше 4%.

На то же удивительное однообразие в содержании гумуса (а в связи с этим и на постоянство каштаново-серой окраски) указывают и следующие цифры, где приведено среднее содержание гумуса на отдельных участках данного громадного района. Так, в почвах побережья Черного моря среднее содержание органических веществ 3,9%, Азовского моря—4,9%, низовьев Дона—3,2%, низовьев Волги—2,4%, бассейнов Узснсй и Еруслана—4,6%.

Впрочем, оно и понятно: мы уже говорили выше, что п подпочва, и рельеф местности здесь большей частью весьма однообразны; еще однообразнее здешние климат и растительность. Возьмем, для примера, два крайних пункта данной полосы—побережья Черного моря и астраханскосамарскпо степи. Относительно первого участка, именно его восточной половины, знаток местных условий г. Гроссул-Толстой замечает, что хотя «весной растительность и показывается здесь рано, но она редка, низка и с наступлением жары, даже весенней, так скоро выгорает, что даже скот нс находит для себя скудного подножного корма; некоторые прибрежные участки почти вовсе не покрываются растительностью, по крайней мере съедобной для скота; часто на протяжении нескольких верст виднеется одна сухая бесплодная глина». Повидимому, еще хуже данная полоса в своей западной части—в Бессарабии. «Травная растительность здесь блекнет, иные годы, можно сказать, мгновенно и большей частью к 15 мая выгорает совершенно, оставляя после себя какой-то пепельно-желтый или светлокоричневый щетинистый покров; редкие годы, когда травность, с сохранением некоторой свежести, простоит до 1 июня…; бывали даже годы, когда жители этого края среди лета кормили свой скот сеном и соломой, запасенными для зимнего продовольствия». По справедливому замечанию автора, «главный бич для здешней растительности—это недостаток влаги, несносный летний жар и, особенно, южные и восточные ветры; они до того разгорячают глинистую почву, что поверхность ее в летнюю и даже весеннюю пору дает массу трещин; при сильной жаре достаточно 12— 16 часов, чтобы после самого сильного дождя иссушить верхний слой почвы до последней крайности.

Совершенно ту же картину дает Эверсман и для степей, лежащих к северу от Каспийского моря. Здесь не редки годы, когда почти ни капли нс выпадает дождя; по целым неделям не видно даже росы; жара нестерпимая, сухость воздуха непомерная, вследствие чего и дикие и культурные растения засыхают до цвета. К этому автор прибавляет: «Едватолько снег сошел, а земля размякла,—злаки и насекомые внезапно просыпаются от продолжительного зимнего сна и развиваются с необычайной быстротой, будто предчувствуя, что жизнь их будет коротка, что летний зной вскоре иссушит и нспалпт степи до последних жизненных соков».

Вот где главнейшая причина однообразия здешних почв и бедности их органическими веществами.

Несколько сложнее построены в почвенном отношении Крым и Кавказ.

Первый, как известно, по совокупности всех важнейших физических особенностей можно разделить на три полосы, вытянутые с ВСВ на ЗЮЗ:

• а) от южного берега до линии Бахчисарай, Карасу-базар и Старый Крым;
• б) отсюда—до параллели среднего течения Салгира и в) северную часть полуострова.

Первая из названных полос представляет две продольные долины и ряд помещающихся между ними кряжей, средняя высота которых от 2 до 4 тысяч футов; местами данная полоса чрезвычайно изрезана и покрыта тысячами откосов, впадин и пригорков. В этой части Крыма еще и теперь достаточно леса; климат сравнительно умеренный. Тем нс менее в 99 случаях из ста пикакого растительного слоя здесь не видно ни по склонам, пп в пизпнах, где почти всюду выступают на поверхность или коренные породы, или их малоизмепонные продукты выветривапия. Образчик лесной почвы, взятой нами среди дубовой чащи, недалеко от известного водопада Учапсу, имел всего от 2 до 4 дюймов [5—10 см] толщины п состоял наполовину из беловато-серой с камешками мергелистой земли, наполовину же из побуревших листьев и мелких сучков. Замечательно, что даже в знаменитой Байдарской котловине, которая замкнута почти со всех сторон, повсюду виднелись одни буровато-красные или буровато-серые коренные породы; растительного же слоя, в тесном смысле слова, нс было и здесь.

Уменьшающаяся с юга на север высота второй полосы колеблется от 2,000' до 700'; поверхность слабоволнистая, лесов почтп нет; в подпочве господствуют известковые породы; климат степной. Здешние почвы—совершенное подобие черноземов северного берега Черного моря: цвет их темносерый с каштановым оттенком, толщина—около 1—1*/₂ футов [30—46 см]; гумуса содержат в себе от 3,5 до 5,5%.

Скоро за Симферополем, на пути к Чангарскому мосту у Сиваша (третья полоса), степь делается ровнее и однообразнее, ниже и беднее растительностью, пока совершенно не сольется с иловатыми прибрежьями Гнилого моря. Столь же постепенно сходит на нет и чернозем второй полосы, более и более вытесняясь солонцами, с содержанием гумуса около 2%.

Что касается Кавказа, то этот горный хребет представляет нам прежде всего тот интерес, что с особенной резкостью выставляет на вид громадное значение рельефа местности для того или другого характера почв. И действительно, когда нам лично пришлось убедиться в существовании того страшного хаоса, в котором находятся пласты земной коры в Дагестане и центральном Кавказе, когда нам своими глазами удалось увидеть тамошние горы, обыкновенно в виде острых пиков и чрезвычайно крутых гребней, и тамошние долины, являющиеся (обыкновенно) в форме узких глубоких ущелий, по которым с адской силой несутся горные ручьи и реки, то невольно представился вопрос: где же здесь образоваться и накопляться почвам? Пусть данные местности проживут на поверхности еще столько, сколько жили, пусть на них образуется ежегодно гумуса в 10— 100 раз больше, чем в средней черноземной России, но все-таки ни мы, ни будущие поколения никогда не увидят здесь следа чернозема. Его действительно здесь нет. Но зато как только вы спуститесь на Владикавказские, Пятигорские и Ставропольские предгорья, вы снова во многих местах встретите темнокаштановую почву, содержащую до 7—9% гумуса и имеющую до I¹/,—2 футов [45—61 см] мощности. Впрочем, полоса с такими почвами тянется не долго: если из Ставрополя отправиться к низовьям Маныча или к Азовским побережьям,—вы почти повсюду найдете в почвах не свыше 5% органических веществ. Следовательно, и в этом отношении между Крымом и Кавказом существует довольно большая аналогия.

Сводя в одно целое все сказанное нами выше относительно географии русского чернозема, мы можем формулировать сущность дела в следующих положениях.

Ширина черноземной полосы постепенно увеличивается по мере движения с запада на восток—по первому западному меридиапу она равна 350 верстам, по второму (восточному)—700 верстам.

Несмотря па это, данная полоса, взятая в целом, на всем своем трехтысячном протяжении, упорно следует не вдоль параллелей, а с юго-запада на северо-восток, как раз параллельно известному распределению летней температуры и метеорных осадков и известному характеру дикой растительности. Того же направления держатся и отдельные полосы, содержащие в себе приблизительно одинаковое количество перегноя (так называемые изогумусовые полосы).

Как раз посредине черноземной полосы проходит (с ЮЗ па СВ) лента чернозема, наиболее богатого гумусом; по направлению же отсюда к югозападным и северо-восточным границам вместе с изменением климата и растительности чернозем последовательно и обыкновенно незаметно сходит на нет.

Скажем теперь несколько слов о речных долинах и солонцах.

Что касается первых, то их влияние на распределение черноземных почв почти повсеместно выражается в одних и тех же формах, а поэтому и может быть демонстрировано на схематическом разрезе, представленном па рисунке 6.

В пояснение данного поперечного разреза речпой долины необходимо заметить, что в громадном большинстве случаев берега наших рек, а часто и берега озер имеют террасовидное строение; наичаще встречаются две-три террасы (В, С и D), а иногда п больше; ширина их, смотря по реке и местности, чрезвычайно разнообразна, начиная от нескольких сажен до нескольких верст и даже десятков верст. Обыкновенно эти террасы, за исключением заливной (В), покрытой старицами (Ь и Ь), имеют пологий, иногда едва заметный на глаз общий склон к соседней реке (d) иногда он выражен резко (как на рисунке), но часто террасы почти совершенно незаметно сливаются друг с другом.

Рис. 6.

Такое строение имеет обыкновенно только один берег реки; другой, как, например, у Волги, правый (Л) является крутым, сильно обрывистым и часто почти отвесно возвышается над уровнем реки на одну-две сотни футов; этот-то берег и является обыкновенно в высокой степени овражистым, причем промоины, глубиной до 100 и более футов, иногда уходят на десяток и более верст вглубь материка; вследствие этого высокая степь правого берега Волги и других больших рек оказывается обыкновенно в высшей степени холмистой.

Понятно, что такое строение берегов наших рек не может не иметь весьма существенного влияния и на характер покрывающих их (берега) почв. Рисунок явно показывает, как должна относиться и дождевая, и весепняя вода к почвам террас (D и С); она медленно, но постоянно, в течение столетий и тысячелетий, будет вымывать и выщелачивать из них легко взмучиваемые (глина и гумус) и легко растворяемые (углекислая известь и up.) вещества и сносить их в соседнюю реку или се заливную долину. Естественно, чем ближе данный склон (терраса) к реке, тем сильнее он должен подвергаться упомянутому процессу; в результате неизбежно получится следующее: почвы террас, в сравнении с черноземами соседней ровной степи, будут значительно богаче песком и беднее глиной, углесолями и гумусом, количество которых постепенно увеличивается по мере движения прочь от заливпой долины. Лучшими доказательствами этого положения могут служить почвы побережьсв Волги, Цны, Воронежа, Сеймы, Буга, Днестра, Прута и пр.

Повидимому, не так прочно влияние речных террас на мощность покрывающих их почв; поскольку позволяют судить имеющиеся у нас данные, все относящиеся сюда случаи могут быть разбиты на два типа: а) по берегам Пьяны, Сундовика, Теши, Волги и пр. замечается постепенное утолщение почвы по мере приближения к заливной долине; б) побережья же Цны, Воронежа, Буга, Днестра и пр. представляют нам обратное явление. Где кроется причина такой двойственности явления, фактически еще не разъяснено; априорпо же нужно полагать, что оыа заключается в неодинаковой песчаности террас, в различии их склонов и в большей или меньшей непрерывности их протяжения по направлению к реке.

Еще более ненормальны те почвы, которые лежат на другом, высоком (А) берегу реки. По крутым склонам к речной долине они обыкновенно совершенно смыты, и здесь почти всегда виднеются выходы коренных пород; дальше от берега идут почвы так называемых холмистых мест, т. е. местами они сильно каменисты, местами же (в котловинах а—а) они ненормально толсты и носят на себе намывной характер. Только отступя от берега 1—10 и более верст, мы встретим высокую ровную степь © с нормальным черноземом. И это явление—всеобщее в черноземной полосе России: здесь нет реки, высокие берега которой почти на всем своем протяжении не подчинялись бы данному закону.

Что касается солонцов, так широко распространенных в черноземной России, то, по последней работе г. Данилевского, их необходимо разделить на две группы. Первые из них—настоящие солонцы—слишком богаты различного рода растворимыми солями, что и обусловливает их бесплодие; вторые quasi-солонцы имеют обыкновенный минеральный состав и только относительно бесплодны. Мы остановимся здесь только на настоящих солонцах.

По своему образованию, как указал сейчас упомянутый автор, они распадаются: на первичные—образовавшиеся от высыхапия соляных озер; вторичные—происшедшие путем отложения соли из соляных источников; периодические—появляющиеся только в сухое время года, от поднятия из-под почвы соляных растворов, солонцы на скатах холмов, представляющие нам выходы коренных соляных пород; наконец, солонцы, обязанные своим происхождением различного рода копающим животным. Так как последние из них наименее изучены, а между тем весьма часто встречаются среди довольно типичного чернозема, то мы и скажем о них несколько слов.

Всякому бывавшему в наших черноземных степях хорошо известно, каким широким распространением пользуются там различного рода копающие животные, особенно суслики. Как говорит Вуд, эти последние чрезвычайно плодовиты; раз поселились они на удобном месте, размножение их, повидимому, не имеет пределов. В одном Таганрогском градоначальстве с 14 мая по 1 июня 1866 года истреблено их до 271 тысячи, а весной 1851 года рыбаки вытащили в Миусском лимане сетями несколько десятков тысяч овражков, снесенных туда бывшими пред тем сильными дождями. Нам самим не раз приходилось видеть целые квадратные мили, испещренные постройками степных грызунов. Жилища сусликов имеют форму и размеры тех кротовин, о которых было говорено выше и которые после оставления их обитателями мало-помалу засыпаются соседней землей. На поверхности свежие норы заканчиваются обыкновенно холмиком, диаметр которого (при основании) и высота равняются большей частью 1—2 футам [30—61 см]; случается, впрочем, что такие холмики сливаются между собой, и тогда получаются невысокие кучки до l¹/_s сажен в поперечнике; нижние части таких холмиков состоят обыкновенно из растительной земли, верхние же из коренной, часто соляной породы, выброшенной животным из подпочвы; каждая такая постройка пронизана отверстиями (норы), из которых в пекоторые входит до 18 ведер воды. Уже по одному этому можно судить, как велика масса подпочвы, выбрасываемой сусликами на поверхность! С течением времени, под влиянием атмосферных вод, а частью и перепахивания земли, упомянутые кучи солонцеватой глины сглаживаются и сравниваются с окружающей почвой, образуя из себя солончаковые пятна бурого цвета и покрытые чахлой полынью. По свидетельству проф. Леваковского, даже в тех случаях, когда подобные участки заняты пшеницей или другими растениями, солончаковые пятна остаются заметными вследствие плохого роста хлеба. Ввиду всего этого нельзя не согласиться с местными жителями, что овражки и им подобные копающие животные положительно в состоянии обратить какую угодно плодородную черноземную степь в совершенную пустыню!

Всего сказанного вполне достаточно, чтобы решить вопрос о способе происхождения чернозема, а следовательно, и о причинах его современной географии.

Все существующие гипотезы о происхождении русского чернозема можно разделить наследующие три группы: одни учепые допускают водное происхождение рассматриваемой нами почвы, другие—болотное, третьи— растительно-наземное. Во главе первых стоят Паллас и Мурчпсон; к ним же примыкает Петцгольд и некоторые другие. Все эти ученые одинаково признают, что наш чернозем морского происхождения; но в деталях, особенно по отношению к материалу, из которого образовался чернозем, они более или менее расходятся. Так, Паллас и Петцгольд говорят, что данная почва образовалась, главным образом, на счет прибрежных и морских отложений, причем первый представлял себе эти отложения в виде болотного соленого ила, а другой—в форме продуктов разрушения песчаников, входивших в состав дна морского. Мурчисон же, напротив, полагает, что когда-то (именно, в так называемый четвертичный период) наша черноземная Россия была почти сплошь покрыта морем, по которому и разносились во взмучспном состоянии те черные юрские глины, которые, по словам автора, довольно широко распространены к северу от северной черноземной границы; впоследствии этот ил осел как раз в районе черноземной полосы и преобразовался здесь в современный чернозем. В сущности совершенно такого же взгляда держится и г. Заломанов, только он на подмогу юрской глине присоединяет еще и каменноугольную.

Сводя здесь в одно целое все наиболее сушественные доказательства, приводимые в пользу морского происхождения чернозема, их можно формулировать так: а) данная почва повсюду обнаруживает совершенно однообразное сложение; б) черноземная полоса лежит к югу от подмосковной горы; в) однажды на поверхности чернозема найден был северный валун, а в нем самом (черноземе) осколки песчаника и форамсниферы.

Ни одно из этих положений, однако, пе выдерживает критики.

Наш чернозем оказывается однородным только по наружному виду; по своему же строению (сверху вниз и на различных подпочвах) и особенно по химическому составу он чрезвычайно разнообразен: даже в более типичных черноземах среднее содержание песка колеблется, как мы видели, от 42 до 68% и глины от 16 до 36%; следовательно, ни о каком однообразии здесь, в том смысле, как это требуется от всякой более или менее естественно установленной осадочной горпой породы, нельзя и говорить. Далее, хотя наш чернозем и распространен в Европейской России главным образом к югу от подмосковного каменноугольного бассейна и тамошних юрских отложений, но это обстоятельство решительпо ничего пе доказывает, во-первых, потому, что если бы наш чернозем образовался на счет упомянутых сейчас черных глин, то всего естественнее было бы ему быть на севере, там, где эти глины залегают, а не на юге; во-вторых, потому, что общая мощность этих глин по сравнению с массой чернозема (2 фута па площади 80—90 миллионов десятин) составляет крайне ничтожную величину. Не забудем также, что и в самом сердце южной России,.

d Екатеринославской губернии и в земле Войска Донского, как раз помещается типичнейший каменноугольный бассейн, а между тем мы видим здесь уже постепенное исчезновение чернозема и схождение его па нет. Мало того, известно, что не Россия есть центр каменноугольной системы, что юрские глины весьма сильно распространены и во многих других странах. Почему же там нет чернозема?

Чтобы покончить с этим вопросом, я напомню здесь еще 2—3 наиболее типичные особенности всякой осадочной породы. Каждому натуралисту хорошо известно, что если порода образовалась под водой, то она будет обыкновенно: а) слоиста и б) однородна как по сложению, таки составу. Чернозем же не отвечает ни той, ни другой особенности всякого водного образования. Если вы возьмете на руку данную почву и внимательно посмотрите (особенно при помощи лупы) на нее, то увидите, что здесь попадаются вместе и хлопья гумуса, и кусочки кварца, а иногда и осколки известняка, полевого шпата и даже гальки гранита. Спрашивается, каким образом такая разнородная масса, состоящая из частей различного удельного веса и различного объема, могла одновременно осадиться из какого-нибудь водного бассейна? Кроме того, водное образование чернозема невозможно допустить еще и потому, что чернозем всегда обнаруживает самую теснейшую связь с той подпочвой, на которой он залегает. Ничего подобного не представляет ни одна более или менее типичная осадочная порода: каменноугольные пески, глины и известняки не имеют между собой в данном отношении ничего общего. Оно и понятно. Представим себе, что Нева нынешней весной принесет в Финский залив массу ила и грязи; пусть эта муть осядет где-нибудь в заливе па песках; спрашивается, какая будет связь между осадками пынешнего года и тем слоем, на котором они отложились? Никакой.

Ввиду всего сказанного, можно принять за аксиому, что чернозем никогда не был и нс мог быть под водой.

Защитниками болотного происхождения нашего черпозема являются академик Эйхвальд, Борисяк, Вангенгейм фон-Квален, Людвиг и проф. Г. Д. Романовский. Различие между воззрениями этих ученых заключается в том, что гг. Эйхвальд, Борисяк, Людвиг и Романовский допускали происхождение чернозема из местных степных болот и озер; Квален же видел главный источник, давший черноземный материал, в северных болотах.

Зная по личным наблюдениям, что болотный перегпой образуется в южной России медленно и в малом количестве, последний ученый пришел к тому заключению, что чернозем в степях не мог образоваться; зная, с другой стороны, что лесные болотистые почвы распространены в северной России крайне широко и достигают там часто весьма значительной мощности, Вангенгейм фон-Квален высказывает такую догадку: если бы, говорит он, мировая катастрофа, вроде громадного потока, захватила на своем пути с севера на юг упомянутые сейчас массы ила, торфа и пр., перетерла бы их возможно тонко и перемешала бы с минеральными частями самого потока и все это перенесла бы на юг, то нет никакого сомнепия, что из этой смеси образовался бы настоящий чернозем и, как более легкая часть, осадился бы на поверхности. Таким образом, видно, что Вангенгейм фон-Квален стоит, собственно, в середине между защитниками чисто морского и чисто болотного происхождения чернозема.

Не входя в подробности, укажу здесь на важнейшие устои, приводимые защитниками гипотезы болотного происхождения чернозема.

Из всех современных образований «черный ил болот и озер» по своему наружному виду ближе всего подходит к степному чернозему.

Чернозем совершенно лишен примеси грубых элементов; подобно болотному илу, он состоит из вполне однородных, всегда мелких частей.

Чернозем залегает только там, где грунт мало проницаем для воды.

Местами он содержит в себе остатки некоторых пресноводных и наземных животных (диатомовые,—пресноводно-болотные раковины).

В прежнее время болота были распространены в степях гораздо шире, чем теперь.

Одпако ни одип из этих устоев не может назваться крепким. Достаточно положить рядом болотный ил и чернозем, чтобы сразу увидеть между ними громадную разницу. В массе чернозема органические остатки не сохранили своего строения, в любом же торфе, в любом болотном иле можно отличить целый ряд растительных форм; цвет болотной земли всегда с сильным синеватым оттенком, структура ее совершенно иная, чем у чернозема. Далее, удельный вес болотно-торфяных образований весьма невелик.

Неверно, как мы видели выше, и то положение защитников рассматриваемой нами гипотезы, будто наш чернозем совершенно лишен примеси грубых частей.

Что же касается утверждения, будто паш чернозем залегает только там, где групт (подпочва) мало проницаем для воды (Эйхвальд), то это опять недоразумение: почти во всей юго-западной России подпочву чернозема составляют супеси, а в центральной нередко—мел и меловые рухляки, породы сравнительно весьма пористые.

Где же особая плотность черноземного грунта, которая могла бы способствовать успешному заболачиванию наших степей?

Далее, сторонники болотной гипотезы приводят в ее защиту нахождение в черноземе диатомовых. Но это соображение, имевшее некоторое значение тридцать лет тому назад, в настоящее время потеряло всякий смысл: теперь присутствие диатомовых доказано в образованиях наземных, болотных, ключевых, речных и морских; они же встречаются и в породах вулканических. Что же касается пресноводных раковин, которые наблюдал в черноземе проф. Г. Д. Романовский, то этот факт исключительно относится только к наносному чернозему, а не к нормальному. Наконец, хотя большее в прежнее время распространение болот и озер на юге России и весьма вероятно, но сам по себе этот факт ничего пе значит в данном случае. Нужно доказать не то, что озер и болот в степях было когда-то больше, а то, что они были именно в тех местах, где теперь залегает типичнейший чернозем; но это не доказано.

Ввиду всего сказанного, ввиду, наконец, того обстоятельства, что пи морская, ни болотная гипотезы не объясняют ни одного из наиболее существенных признаков нашего чернозема, я, подобно многим моим предшественникам, прихожу к такому выводу, что нельзя приписывать нашему чернозему ни морского, ни болотного происхождения.

Итак, где же искать разгадки поставленного нами выше вопроса о происхождении русского черпозема? Оказывается, что и в этом случае, как и во многих других, народное сознание опередило науку. По народному воззрению,—о котором упоминает уже Мурчисон и которое мне самому не раз приходилось слышать от простолюдинов,—чернозем обязан своим происхождением наземной растительности. В науке этот взгляд в первый раз был высказан Гильденштетом (в 1787 году), а затем повторен Германом, Эверсманом, Гюо, Рупрехтом, Богдановым, Штукенбергом и многими другими.

И действительно, что чернозем есть образование местное наземное, происшедшее через изменение тех материнских горных пород, которые и теперь подстилают его,—в пользу этого положения, независимо от доводов академика Рупрехта, можно привести еще и следующий ряд доказательств.

• 1. И в химическом и физическом отношениях наш чернозем всюду представляет самую тесную связь с подпочвою.
• 2. Как первичные (главным образом минеральные), так и вторичные (главным образом летучие) химические элементы распределены в данной почве всегда по одному и тому же закону: чем ниже в черноземе взят образчик, тем больше будет в нем сумма элементов первичных, тем меньше элементов вторичных и наоборот.
• 3. Мы уже видели выше, что наш чернозем имеет определенную среднюю толщину, которая удерживается на пространстве 80—90 миллионов десятин.
• 4. Он всюду сохраняет известное строение.
• 5. Он безразлично залегает как на водоразделах, так и по мягким склонам, как на местах высоких (абсолютно), так и низких.
• 6. Подстилкой для чернозема служат породы всевозможного возраста и почти всевозможного состава.
• 7. Мы уже видели, что он обнаруживает живейшую связь с климатом и дикой растительностью страны.
• 8. Наконец, чернозем не слоист и содержит в себе исключительно остатки наземной растительности. Все это можно объяснить себе, только допустив местное наземное происхождение чернозема.

Но согласие между упомянутыми авторами ограничивается только одним общим положением, что наш чернозем есть образование местное, происшедшее на счет тех организмов, которые здесь жили и умирали. Что же касается деталей вопроса, например какие горные породы служили преимущественно материнскими породами для нашего чернозема, какие организмы, животные или растительные, принимали наибольшее участие в его образовании и пр. и пр., то здесь уже замечается порядочная пестрота во взглядах. Так, относительно грунта, подпочвы, на которой впервые поселились растения, давшие начало нашему чернозему, проф. Орт, Агапитов и другие говорят, что почти единственная порода, годная для перехода в чернозем, есть так называемый лёсс.

На каком же основании считают лёсс почти исключительной материнской породой для чернозема? Главнейшим доводом для такого заключения служит то соображение, что анализы туркестанского, китайского, сибирского и малороссийского лёсса показывают, что его физические и химические свойства несравпепно выше, чем те же особенности наших северных дилювиальных суглинков, и что в силу этого лёсс сам по себе есть уже весьма плодородная почва. Я не отрицаю величайшего значения лёсса как подстилки для чернозема именно ввиду сейчас указанного соображения, но, с другой стороны, далеко не согласен так тесно привязывать наш чернозем к лёссу, как это делают упомянутые ученые. Причины, помоему, совершенно понятны и вполне осповательны.

Во-первых, наш чернозем залегает в Европейской России на девонских, каменноугольных, пермских, триасовых, юрских, меловых, третпчных и постплиоценовых образованиях, между которыми встречаются известняки, мергеля, суглинки, супеси и ир.; в сущности то же самое наблюдается и в Сибири, как в Восточной, так и в Западной, где известны случаи непосредственного залегания чернозема на глинистых сланцах, березитах, известняках, глинах и супесях. Спрашивается, на каком основании считать лёсс почти единственной породой, годной для преобразования в чернозем?

Во-вторых, работы Рихтгофена, Романовского, Миддендорфа и Шмидта (из Дерпта) ясно свидетельствуют, что знаменитые своим плодородием китайский и туркестанский лёссы не покрыты черноземом; не несут на себе этой почвы и лёсс Западной Европы и знаменитый ил Нильской долины; а все это, несомненно, приводит нас к тому выводу, что одного лёсса еще далеко недостаточно для образования рассматриваемой нами почвы.

Ввиду всего сказанного, я утверждаю, что, при известных условиях растительности и климата, материнской породой для чернозема могла быть любая горная порода, раз она не представляет из себя кварцевого песка или чистейшей глины.

Еще больше споров относительно той роли, какую играли при образовании чернозема различного рода организмы; здесь ученые сходятся только в одном, а именно—что в данном процессе травянистая растительность во всяком случае принимала важное участие: из года в год в течение тысячелетий, сгнивая на месте, она постепенно изменяла химически и физически те горные породы, на которых росла. Повторяю, относительно участия этого почвообразователя все согласны; но играли ли при этом какую-либо роль леса, которые, может быть, в то время были и распространены здесь шире? Гг. Гильденштедт, Эверсман и особенно Рупрехт решительно отрицают это участие, профессор же Богданов, а раньше его Паллас и некоторые другие ученые, напротив, ставят в данном случае леса рядом со степной растительностью.

Где же правда?

Обратимся за разъяснением вопроса прямо к природе, к современным явлениям ее.

Теперь известно, что ни значительные муромские, ни менее обширные алатырские, ни еще более величественные кавказские и крымские леса чернозема не образуют; с другой стороны, немало местностей, где среди типичного сплошного чернозема встречаются весьма старые вековые лесные участки на почвах, почти ничем не отличающихся от лесных северных земель.

Далее, уже знаменитым Ляйелем было констатировано, что «покрывающие сушу леса могут быть так же густы и высоки, как в Бразилии, и населены мириадами птиц, четвероногих и насекомых, и все-таки по окончании десяти тысяч лет пласт чернозема в несколько дюймов толщиной составит единственный остаток от всех этих мириад деревьев, листьев, цветов и плодов».

Конечно, не подлежит никакому сомнению, что многие из упомянутых фактов объясняются частью неблагоприятным рельефом местности, частью же и неудобным составом грунта; но это объяснение далеко не всегда применимо. Во многих местах черноземной России рельеф и грунт под лесом, видимо, оставались те же самые, что и в соседней степи, а между тем эта последняя была покрыта типичным черноземом, лесные же участки оставались с не менее типичной серой лесной землей. Характерно, что последняя (лесная земля) всегда сохраняет следующее строение.

На поверхности ее лежит обыкновенно лиственный войлок, состоящий из мало перегнивших листьев, мелких сучков и небольшой примеси землистых частей; все это, однако, настолько компактно, что войлок легко сдирается рукой; даже при сильных жарах он остается обыкновенно сырым; толщина этого растительного покрова равна 2—4 дюймам.

Ниже его следует так называемый гороховатый или ореховый горизонт, обыкновенно подзольного или зольного цвета, с заметным синеватым оттенком; вся эта масса (*/*—1 фут [15 —30 см] толщиной) легко распадается на шарики или неправильные многогранники, величиной, но большей части, меньше мелкого лесного ореха; внизу данный горизонт постепенно сливается с грунтом.

Так как во всех подобных случаях не только грунт и рельеф, но и климат и возраст местности оставались, конечно в общем, те же самые, что и в соседней степи, то остается сделать одно заключение: здесь леса помешали образованию чернозема. Правда, на это нам могут возразить: «с другой стороны, известно немало фактов, свидетельствующих, что леса встречаются и па черноземе»; значит, леса могут образовать чернозем… Но такая постановка вопроса едва ли правильна: чтобы сделать подобное заключение, нужно предварительно доказать, что здесь степей никогда не было, что здесь лес не поселился уже на готовом черноземе; и такое соображение тем сильнее, что черноземы, покрытые лесом, в громаднейшем большинстве случаев лишены того характерного «орехового» горизонта, который так типичен для несомненных лесных почв.

Не вдаваясь в подробности, заметим здесь, что причину данного явления (леса не образуют чернозема) нужно искать в особой влажности лесного воздуха, в специальном характере древесных корней и в характере процессов гниения в лесных местностях.

Итак, значит, все имеющиеся у нас факты безусловно говорят, что леса сами по себе никогда не производили и не могут производить чернозема.

Несколько большее участие, хотя, конечпо, и далеко не в тех размерах, которые допускал Дарвин, принимают некоторые животные в образовании наших растительно-наземных почв, следовательно и чернозема.

Напомним прежде всего, что весьма многие животные, каковы суслики, кроты, ящерицы, насекомые, черви и пр., и пр., громадными массами обитают как на поверхности наших степей, так и в их почве. Иногда на одной десятине насчитывают до 1 800 000 личинок хлебного жука и до 2 800 000 свекловичного жука; иногда на одном гектаре садовой земли живет до 140 000 неделимых обыкновенного дождевого червя, весом до 974 русских фунтов; иногда целые квадратные мили буквально бывают испещрены норками и насыпями нашего степного суслика… Мне самому не раз случалось ночевать в глухих степных станциях, со всех сторон окруженных бесконечными степями; стоит в таких захолустьях выйти втихую ночь на открытый воздух, и вы услышите бесконечное разнообразие звуков и движений мириад степных обитателей… Буквально степь стонет…

Понятно, все это, роясь и копошась в почве, не может не способствовать к измельчению и лучшему проникновению в нее воздуха и органических веществ, что вызывает, в свою очередь, и сильнейшее выветривание еще не разложившихся частей почвы и более правильное распределение в ней гумуса. Несомненно также, что большая часть этих организмов, питаясь живой и мертвой растительностью, не может не способствовать к ее быстрому сгоранию и обогащению почвы (как во время жизни, так и после смерти) азотистыми веществами.

Но Дарвин не хочет ограничиться такой, в сущности, весьма важной ролью животных при образовании почв; рядом соображений и опытов он приходит к тому заключению, что «весь растительный слой, покрывающий землю, несколько раз прошел через кишечный канал дождевых червей и еще много раз пройдет через него; вследствие чего, заключает Дарвин, самое название растительный слой оказывается неподходящим, и было бы вернее назвать его животным слоем».

Однако согласиться с таким широким выводом знаменитого ученого невозможно, даже если мы придадим к работе червей и деятельность других вышеупомянутых животных. Причины понятны.

Животные организмы не могут увеличивать количества гумуса в почве, так как они питаются готовыми органическими веществами. Приняв рассматриваемую нами гипотезу, мы не в состоянии будем объяснить себе ту удивительную постепенность, с какой совершается в почве убыль летучих веществ и прибыль постоянных по мере углубления в почву. Если все почвы образованы червями, то почему в одних частях земной поверхности мы находим черноземы, в других—серые почвы, в третьих—красно-бурые, едва отличаемые от грунта? Таким образом, если и менять название растительный слой, то никак иена животный, а на растительно-животный.

Словом, обширный анализ всех мнений, высказанных сторонниками наземно-растительного происхождения русского чернозема, приводит нас к заключению, что в данном процессе играли если и не исключительную, то преобладающую роль степные растения.

Каким образом эта растительность, так сказать, претворилась в чернозем?

К сожалению, и здесь, в ответах на данный вопрос, взгляды различных авторов далеко не одинаковы. Одни, как Рупрехт, утверждают, что наш чернозем образовался почти исключительно благодаря тому обстоятельству, что наземные части растений после их смерти с дождем и весепними водами просачивались в почву и, таким образом, обусловливали мало-помалу ее темную окраску. Другие, как, например, Костычев, высказывают такую мысль, что наземные части растений ни химическим путем, ни механически не могли попасть в грунт и что наш чернозем образовался исключительно благодаря гниению подземных частей степных растений. Наконец, третьи думают, что образование чернозема происходило и тем и другим путем одновременно. Что показывает нам в данном случае природа?

Я уже заметил выше, что на каждой десятине нашего чернозема живут и действуют миллионы различного рода мелких организмов, которые в большинстве случаев делают себе норки и нередко сами втаскивают в них наземные части растений. Неужели же по этим миллионам ходов механически не могут просачиваться мелкие растительные остатки? Дальше, благодаря переменам температуры и влажности, паша почва (и даже грапит) дает трещины, которые могут соединиться снова, но могут и остаться таковыми… Кто бывал в степях и даже на наших северных полях, тот, конечно, хорошо знаком с этим фактом. Спрашивается, почему в эти трещины не могут от времени до времени попадать различного рода органические остатки? Наконец, известно, что в почве, благодаря присутствию аммиака, имеются и условия для химического просачивания.

Но мне могут сказать, что все это теоретические рассуждения,—как доказать такое просачивание на опыте? На это я могу прежде всего сослаться на опыты, производившиеся г. Барановым в агрономической лаборатории здешнего университета: брались стеклянные цилиндры диаметром в 2—3 вершка и набивались чистым мелом и смесью чистого каолина и носка в самых разнообразных пропорциях, причем к некоторым из них примешивалась и известь; одни из этих цилиндров имели округлую форму, другие—форму призмы. Одни смеси поливались вытяжкой черного вещества почвы, приготовленной по способу Грандо (химическое просачивание), другие—механически взмученными тонкими частицами чернозема (механическое просачивание). Что же оказалось? То, что и следовало ожидать; тем и другим путем просачивание совершается в весьма значительных размерах, доходя до 1 */₂% в какие-нибудь 3—5 месяцев. В добавление к этому вспомним, что делается с землей (на дворе и в поле), если на ней долгое время лежит навоз или стоят стога: ведь каждому известно, что она сильно темнеет, конечно, от просачивающегося гумуса. Словом, отрицать возможность просачивания органических веществ в почву—значит отрицать явления, хорошо известные всем и каждому.

Но из всего сейчас сказанного вовсе не следует, что в образовании чернозема не принимали участия и подземные части растений травянистых. Напротив, мною первым было указано, что во многих местностях России, особенно на крайнем юге и юго-востоке, участие подземных частей растений в рассматриваемом процессе даже преобладало, если только не было исключительным. Оно и понятно: главную массу степной растительности составляют подземные части—корневища; степные растения, так сказать, сидят в земле; притом корневища их таким образом совершают процесс гниения, что задняя часть их сгнивает, а остальные продолжают расти; очевидно, все это не могло не способствовать темному окрашиванию той почвы, где совершаются эти процессы.

В. ДОКУЧАЕВ

Итак, не подлежит никакому сомнению, что наш чернозем образовался из степной растительности и притом как из наземных, так и подземных частей. Но для образования чернозема еще недостаточно, чтобы данная местность имела подходящий грунт и подходящую растительность: типичный лёсс и не менее типичная степная флора имеются и во многих других местностях Западной Европы и других стран; однако чернозема мы не встречаем там. Причина заключается в том, что там нет подходящего климата, что там нет известного отношения между ежегодным приростом и горением [гниением] дикой растительности. Только при этом условии, только при соединении этого условия с известным характером растительности, грунта и рельефа местности и могла появиться на свет божий та благодатная почва, которая составляет коренное, ни с чем не сравнимое богатство России и которая является, еще раз повторяю, результатом удивительно счастливого, весьма сложного комплекса целого ряда физических условий.

• [1] Так. г. Чаславскпй допольпо резко проводит на своей карте сеперпую границучерпозема через следующие пункты: Крсменец, Заслав. Васильков, несколько западнее Переяславля и восточнее Козельца, Чернигов. Городню, Сосняку, Дмптровск, Волхов, Одосв, Зарайск, Рязань, немного юго-восточнее Сапожка и Елатьмы, Опасен, Тсмникоп, Краснослободск, Починки. Перевоз, Княгинин, Ядрин, Цмпильск, Спасск, левый берег Камы почти до устья Вятки, Мензелппск и водораздел между притоками’Камы, Буем и Такыпом.
• [2] Под этими осперными, пли дилювиальными, наносами разумеются те пески, глины и щебенка, которые находятся теперь в южной и средней России, но принесены сюдао далекого севера. Они обыкновенно содержат в себе целые глыбы (валуны) северныхгранитов и им подобных пород.
• [3] Мы исключаем только ближайшие побережья Черного моря, которые рассмотрим отдельно.
• [4] Мы исключаем только ближайшие побережья Черного моря, которые рассмотрим отдельно.