Органическая концепция русской истории и теория культурно-исторических типов

Итак, уже к середине XIX в. в качестве одной из важнейших задач, стоявших перед историками, была поставлена задача изучения народных начал, народной жизни, традиций, обычаев, верований и т. д. Однако данными сюжетами занимались не только историки. Поскольку данные вопросы интересовали все общество, то изучением этих и смежных вопросов стали заниматься уже не только литераторы, философы или искусствоведы, но и люди, казалось бы, совсем далекие от исторической проблематики.

Все стали интересоваться «индивидуальностью народов», ибо эта индивидуальность выражала какую-либо сторону всемирной истории. Рассмотрение отдельных событий с точки зрения общих схем затрудняло раскрытие многосторонности, противоречивости исторической жизни, с которыми сталкивался историк при конкретном изучении материала.

Русское мыслящее общество, в силу высокой образованности, имело возможность отслеживать тонкости движения европейской, в первую очередь германской, мысли. Для этого не нужно было делать специальных переводов. Из учения германских философов, несмотря на весь скептицизм русской мысли, были извлечены отдельные идеи, применимые для объяснения российской действительности. При этом подчеркивалось, что наша философия должна развиться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного быта.

Развитие русского общественного сознания требовало выработки наиболее общих теоретических принципов изучения исторического процесса, совершенно новой философии истории. В этих обстоятельствах появилось в октябре 1836 г. в 15 книге журнала «Телескоп» первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева. Всего их было восемь, но сильное впечатление произвело именно первое, отразившее тяжелое личное состояние автора, переживавшего кризис личности, утрату смыслов.

Чаадаев озаботился «национальным самодовольством», «духовным застоем», «изолированностью России от мира», оказавшейся под влиянием православия вне общего закона человечества, вне «стремительного движения» Западной Европы. Чаадаев считал, что целью России является достижение успехов европейского общества и участие в мировом прогрессе. Для этого России необходимо не просто слепо и поверхностно усвоить западные формы, но впитать в плоть и кровь социальную идею католицизма. Католичество — «основа исторического бытия». Более того, России следовало от начала повторить все преемственные традиции и этапы европейской истории.

Вывод письма состоял в констатации вторичности и незначительности исторической судьбы России; он склоняет Чаадаева к особому типу патриотизма, сводящемуся к идее органической переделки самобытной жизни по образцу европейско-католических традиций и достижений.

На эти идеи откликнулся А. С. Пушкин, бывший приятелем П. Я. Чаадаева, письмом от 19 октября 1836 г. Поэт не просто высказал свое несогласие с какими-то частными суждениями адресата, но кратко и емко дал в своем послании понимание смысла русской истории. «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться, — писал он. — Разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма в Угличе, закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история? А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве вы не находите чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал»^[1].

Позже Чаадаев изменил свою позицию и увидел в православии плодотворное начало, которое не только составляет «самую глубокую черту нашей социальной физиономии», но является основанием «нашего дальнейшего успеха». Плоды православия он видел «в особом духовном и душевном устройстве» русского человека, что является основой соединения людей на подлинно «нравственных началах». В конце 1840-х гг. он уже склоняется к мнению, что «мы достаточно познакомились со странами Европы, чтобы иметь возможность судить о глубоком различии в природе их общества и природой того, в котором мы живем. Размышляя об этом различии мы должны были естественно возыметь высокое представление о наших собственных учреждениях, еще глубже к ним привязаться, убедиться в их превосходстве»^[2]. Но память о том письме в обществе осталась. Слишком многие и много раз повторяли идеи Чаадаева и сделали их орудием идеологической борьбы.

К 1840-м гг. в общественной мысли и науке сложились два направления в изучении исторической жизни, определения «свойств почвы», на которой строилось русское общество:

• — «славянофилы», придававшие особое значение «духовной самодеятельности народа» и признававшие «за русским народом обязанность самобытного развития и право самотрудного мышления» (А. С. Хомяков);
• — «западники», сосредоточившиеся на изучении государственных начал как основной силы движения общества (Т. Н. Грановский, Б. Н. Чичерин и другие).

По мысли славянофилов, вопросы исторической пауки должны проистекать из господствующих настроений народа. Жизнь имеет полное право предлагать вопросы науке. Наука обязана отвечать на вопросы жизни.

Но не надо торопить науку. Тем более опасно, когда жизнь навязывает науке решение вопроса, заранее уже составленное вследствие господства того или другого взгляда.

«Народ», «государство», «личность» — вот темы, оказавшиеся в сердцевине общественной полемики. Признание главной задачей исторической науки изучение народа как «единственного и постоянного действователя истории» сделало эту проблему основной. Она включала в себя представления о русском народе, отношении народа и государства, народа и личности.

Славянофилы акцентировали внимание на определении национальных, культурных, нравственных качеств народа, которые в неизменном виде, по их мнению, сохранялись в массе низших слоев населения, в первую очередь — в крестьянстве. Отсюда интерес к быту, нравам, народному творчеству.

Олицетворение народного начала славянофилы видели в общине — союзе людей, основанном на нравственном начале, управляемой внутренними законами и обычаями. Общинное начало составляет основу, «грунт всей русской истории прошедшей, настоящей и будущей, она семена и корни всего великого» — так определял значение общины Ю. Ф. Самарин. Развитие общины есть собственно содержание русской истории, государство у Самарина и есть община. В решающие периоды истории община активно заявляла о себе. Поскольку устройство общины, полагали славянофилы, вышло из тысячелетней жизни русского народа, то ее надо сохранить и в будущем. Она есть факт нравственный и бытовой.

Славянофилы ставили и тему разграничения роли народа и государства. Парод — полное право мнения и слова, государство — неограниченное право действий по закону. Власть царя, считали славянофилы, является не правом, а долгом и обязанностью, возложенной на него народом. Они упрекали своих оппонентов за то, что те не заметили русского народа, поставили государство над народом. По их мнению, народ может существовать без государства, а государство без народа быть не может.

Славянофилы отрицательно относились к государственной бюрократии, и для восстановления нарушенного, по их мнению, при Петре единства государства и народа считали нужным создать при царе совещательный орган, возродить Земскую думу, восстановить исконное право крестьян на землю (за выкуп) и тем обеспечить необходимые условия их материального существования.

Под влиянием западноевропейского рационализма, установления господства в жизни русского общества «закона», считали славянофилы, происходит ослабление «внутреннего духовного разума России». С этим связана их основная идея — восстановление разрушенного основания путем обращения к особому, исконно присущему русским, душевному складу, к обычаям народа как хранителя начал русской жизни, определяющим особый путь исторического развития России.

Объединение славянофилов основывалось на самоощущениях соборности. Среди участников движения были публицисты, поэты, философы, историки, общественные и государственные деятели. У славянофилов нет специальных исторических исследований, но в своих работах они сумели поставить вопросы, которые определили одно из основных направлений русской философской и исторической мысли. Славянофилы — это опыт создания самостоятельной философии истории. Среди славянофилов выделялся философ, лингвист, историк А. С. Хомяков.

Хомяков Алексей Степанович (1804—1860 гг.) — философ, богослов, историк мировой цивилизации, знаток социологии, права, литературы, древних и новых европейских языков. Человек, как его называли, «неслужилый», в 25 лет вышел в отставку и жил в своем поместье.

Исторические искания Хомякова нашли отражение в обширном труде «Записки о всемирной истории» («Семирамида», создавалась в 1837— 1852 гг., опубликована в 1860 г., уже после смерти автора). Для Хомякова история — это именно всемирная история; таков предмет исторической науки. Если историк не угадывает целое, он никогда не познает часть. Изучение истории человечества, считал Хомяков, есть изучение духовной жизни народов, творящих свою судьбу. Понять, чем определяется историческая судьба каждого народа — это и есть задача историка. Из трех возможных начал — «племя», «государство», «вера» — Хомяков выбрал такой системообразующий фактор, как вера.

Вера составляет предел внутреннего развития человечества. Она высшая точка всех его помыслов, тайное условие его жизни и действий, концентрированное выражение «духа народного». Все понятия, все страсти, вся жизнь получает от нее особый характер.

Размышляя о процессе научного познания, Хомяков также обращался к вопросам личного выбора историка: «Отправляясь от положения ложного, самый беспристрастный критик делается невольно рабом какойнибудь скрытой страсти или системы, произвольно принятой его детским легковерием. Им будет управлять или самолюбие народное, или инстинкт вражды, так легко развивающийся из соперничества племен, или уважение к старому мнению, давно получившему право ученого гражданства, или даже тайное стремление к какой-нибудь дальней, непризнанной цели, связанной с его религиозными убеждениями; и критик, повинуясь внушению скрытой страсти, сохранит спокойствие совести и веру „в свое совершенное беспристрастие“»^[3].

Обращаясь к истокам мировой истории Хомяков выделял две стихии, два религиозных начала. Одно из них — «кушитское». Народы, живущие в пределах этого религиозного миро чувствования, склонны следовать принципу свободы как познанной необходимости, вещественности, материализму, логике. Другое религиозное начало — «иранское». Оно несет в себе духовную свободу, высокую нравственность, склонность к философии, понимание значения слова, устную образованность и пр.

Всемирная история, писал Хомяков в «Семирамиде», есть реализация конфликта, взаимодействия и взаимопроникновения этих двух стихий, двух религий. Чистой веры не существует. Влияние той или иной религии определяется родословием народа. Поэтому христианство принимает различные виды у славян, романских народов, германцев и пр. В этом для Хомякова состояла основа для сравнения католичества и православия.

Православная церковь способствовала развитию исконных начал славян, приверженности их к общинному строю, нравственным устоям. Православная церковь и, соответственно, русский народ хранят начала свободы, полноту божественного откровения. Церковь раскрыла и облагородила «лучшие инстинкты души русской, произвела все хорошее, чем мы можем гордиться».

Другим началом, способствовавшим развитию нравственности, умственных и вещественных сил земли Русской, Хомяков называл власть. Но при этом для Хомякова народ значительнее и существеннее государства. Сама верховная власть зиждится на том, что народ признает ее таковой. Народ, будучи источником власти, вручает ее царю, который и несет это бремя, а сам народ представляет «свободу мнений».

В концепции Хомякова присутствует сознание не только особого пути России, но и имеющихся у нее возможностей решения задач всемирной истории — освобождение человечества от того одностороннего и ложного развития, какое получила история под влиянием Запада.

Дух жизни народа можно представить лишь условно, считал Хомяков, абстрактно, при интуитивном его постижении, при апелляции к «запредельной инстанции», к вере и чувству. Он может угадываться, глубоко сознаваться, но его нельзя заключить в определения, нельзя доказать тому, кто «не сочувствует». В то же время Хомяков не отрицал научного знания, которое требует от историка «качеств разнородных: учености, беспристрастия, многообъемлющего взгляда, лейбницевской способности сближать самые далекие предметы и происшествия, Гриммова терпения в разборе самых мелких подробностей»^[4]. Он обращался к истории, лингвистике, этнографии, географии, богословской литературе. Соединение интуиции, «живознания» и научных приемов являло для него возможность проникнуться духом народным и его историей, представить нужды современного ему общества и определить стремления русского народа. Поэтому он высоко ценил чувства поэта и художника, которые определяют, по его мнению, «внутреннее чутье истины человеческой».

Не удивительно, что Хомяков остановился на теме национального самомнения и национального самодовольства именно в контексте всемирной истории. Именно как о соблазне духовном он пишет: «Не завоюете за своих предков тех стран, которых они завоевать не сумели; не выдумаете за них тех выдумок, которые им не дались. Обморочите с дюжину легковерных невежд и только. Велик барыш! Хорошо создавать славу настоящую или будущую, а прошлое прошло! Слава или бесславие, примем все без гордости и ропота, любя истину и справедливость, и человеческое братство»^[5].

И прямым свидетельством того, что Хомяков размышлял о теории истории именно в контексте теории культурно-исторических типов, могут служить такие его слова: «Не та ли была судьба славянского племени, чтобы оно оживляло и пробуждало дремлющие стихии в других народах, а само оставалось без славы и памятников, с какими-то полустремлениями, не достигающими никакой цели, и с какою-то полужизнью, похожей на сон! Быть может, эта полужизнь, эти полустремления суть врожденный порок всей семьи славянской. Быть может, они только следствие излишних потребностей внутреннего духа, неспособного к развитию одностороннему и просящего полной жизненной гармонии, для которой еще не созрело человечество»^[6].

Религиозное мышление для других славянофилов — К. С. Аксакова, Ю. Ф. Самарина — определяло их понимание и отношение к прошлому, убеждало в значимости «народных начал» в истории. Раскрыть эти народные начала, понять русскую жизнь являлось, по их мнению, главной задачей исторической науки. Исходя из этого, они оценивали все предшествующие и современные попытки написания русской истории. Все ранее написанные «Истории», включая и Н. М. Карамзина, как писал К. С. Аксаков, не объясняли прошлого, представляя лишь политическую историю, а не историю народа. Задача же историка состоит в раскрытии смысла событий и жизни народа, «освещении их мыслью, в них же содержащуюся и из них же извлеченную».

Вся жизнь народа, его развитие, утверждал Аксаков, согласуется с его внутренним нравственным законом, его внутренней правдой. Осуществление нравственного закона на земле есть цель человечества. Но каждый человек и каждый народ идет к ней по-своему, выбирая для этого тот или иной путь. Внутренняя правда, нравственный закон русских, по его мнению, определен православной верой. Под ее влиянием «нравственный подвиг» возведен на степень исторической задачи целого общества.

Православная вера, продолжал эту мысль Ю. Ф. Самарин, определила систему нравственных убеждений народа, осознание им внутренней свободы, достоинства человека, отречение от своей личности и подчинение целому. Центром концепции исторического развития Самарина является понятие «народности» — некоей квинтэссенции национального духа. Народность, в его понимании, является движущей силой истории.

Вера органически связана с исконными основаниями народной жизни — общиной, писал К. С. Аксаков, а значит, «потребностью людей жить вместе, в согласии и любви». Она является хранительницей национальных традиций, морально-нравственных устоев русского общества. Она — высшее начало, которому «предстоит только преуспевать, очищаться и возвышаться». Отсюда Аксаков делал вывод об определяющей роли в русской истории Земли (т.е. народа, общины) — хранительницы «внутренней правды», духа народного, устоев общества. Выражением «внешней правды» является, по его мнению, государство, т. е. закон, «наряд», освобождающий от необходимости «нравственного возрождения».

Православная вера являлась для славянофилов критерием и мерилом понимания прошлого, которое для Аксакова представлялась нс столько плодом рационального мышления, сколько интуитивного, чувственного миросозерцания. При этом он не отрицал научного познания. В процессе постижения прошлого требуется учет «всех сил и способностей духа», «безошибочного духовного инстинкта». Самарин придерживался такой же позиции и считал, что наука и религия развиваются «рука об руку». Но главным критерием истины полагал веру, ее соответствие «народному духу».

Соединение племен и родов под одной властью, т. е. создание государства, утверждал Аксаков, — идея, не привнесенная варягами. Напротив, пробуждение идеи государства в русском народе было поводом к их призванию. Присутствие варягов дало ей лишь внешний образ и предопределило самостоятельное существование Земли и государства. Аксаков неоднократно подчеркивал, что славянский народ сознательно захотел государства и сознательно отдал себя ему. Подобного примера он не находил в истории. Но, будучи народом «не государственным», утверждал мыслитель, он не из себя образует государство, а призывает его, «они не из себя избирают князя, а ищут его за морем». В этом Аксаков видел проявление внутренней свободы русского народа, присущей ему идеи единства Русской земли, что определяло всю его историю.

Носителем этой идеи определенной эпохи и соответствующей структуры общественного устройства, но мнению Аксакова, являлась столица государства. Смена их и составила основу его схемы русской истории. Столица Киев — государство, основанное на единстве кровного союза. Столица Владимир — ослабление родовых связей, раздробление государства, но с сохранением почвы для него. Нашествие татар обострило чувство духовной связи и показало выгоды земского союза. Москва — воплощение идеи единства земского начала и государства.

Петербург олицетворял для Аксакова разрыв государства и Земли. Россия разделилась на две части, по столицам. Петербург олицетворял государство, Москва — Землю, народ. Будущее, считал он, за Москвой. Она в 1812 г. приняла на себя удар Наполеона и спасла «себя и государство». Москва для Аксакова — символ нравственного освобождения, духовной свободы.

В свою очередь Ю. Ф. Самарин рассматривал государство как основу и цель развития русской истории. Российское государство основывалось на началах русской народности и являлось образцом истинного государственного образования. Начало российской государственности он связывал с принятием христианства, которое установило внутренние основы «верховной власти», связало с образом князя понятие о нравственных его обязанностях, в то время как призванные варяги дали только «внешний образ». Самодержавие на Руси от Бога, утверждал Самарин, оно представляет интересы всего народа, является воплощением его воли.

Самарин в понимании содержания русской истории исходил из положения о том, что Русское государство и есть собственно развитие, расширение общинного начала. Древняя Русь в его представлении — это община, основанная на кровном родстве и освещенная церковью. Разрастание общины привело к появлению вотчинны, основанной на единстве областном. Это был период раздробленности. Московская Русь являла собой всероссийскую общину, охватывающую всю Русь. Она выражала земское и церковное единство всей земли. Отсюда его утверждение о естественном падении Новгорода. Следующий период — петербургский.

Славянофилы пытались в прошлом найти нравственную опору, которая помогла бы решить проблемы современности, найти путь, по которому должна пойти Россия в будущем.

Славянофилы фактически первыми обратили внимание русского общества на «живые русские вопросы».

В отличие от славянофилов западники исходили из принципиального единства исторического процесса всего человечества. Они считали, что все народы имеют единые начала, движутся к одной цели, проходят одни и те же ступени на пути прогресса, подчиняются общим факторам развития. Так, Б. Н. Чичерин утверждал, что русский народ принадлежит к семье народов европейских, и при всех своих особенностях, при всей скудности исторического содержания, он развивается параллельно с ним, по одним и тем же началам жизни. В свою очередь С. М. Соловьев подчеркивал, что пора бросить толки о различиях наших и западных общественных отношений. Он полагал, что громадность территории, скудность народонаселения, однообразие условий, доступность азиатским ордам привели к задержке в развитии России относительно Европы и определили особенности ее государственного, социального и политического строя.

Внимание западников было сосредоточено на изучении государственных начал как проявления внутреннего содержания народной жизни, как основной силы движения общества. Не случайно В. О. Ключевский отмечал, что их отличают дисциплина мысли, уважение к научному знанию, любовь к точному изложению. Но русский западник — это при всем том «возбужденный, растерявшийся человек», который недоумевает, какой народ ему родной, где его Отечество.

Толки об общинном быте как какой-то особенности русского народа Б. Н. Чичерин назвал «ничего не означающей фразой». Вольная патриархальная община, основанная на кровном родстве, встречалась у всех народов. Ее сменила община владельческая. В современной ему крестьянской общине он видел детище государства в XVI в. для исполнения фискальных и административных потребностей его. С ликвидацией такой необходимости государство должно распустить общину.

Более осторожен в определении происхождения русской общины был К. Д. Кавелин. В середине 1850-х гг. в рецензии на книгу Б. Н. Чичерина «Областные учреждения России в XVII в.» он писал о природной склонности славян к общинной жизни. Но уже в 1860-х гг. в работе «Мысли и заметки о русской истории» он склонялся к мнению о том, что община современная появилась не ранее XVII в.

И западники, и славянофилы выступали против низкопоклонства перед Западом. Так, задачу современности Кавелин видел в глубоком усвоении и осознании как чужого, гак и своего собственного. Он полагал, что нам не следует брать из Европы готовые результаты ее мышления, а надо создавать у себя такие же отношения к знанию, к науке, какие существуют там. Но, тем не менее, Европа представлялась западникам как эталон жизни, утонченности нравов, торжества духа, уважения к личности.

Полемика западников и славянофилов шла с переменным успехом. Западникам не удалось доказать, что современная им община не имеет ничего общего с древней и якобы была создана государством для взимания податей. Но в вопросах о путях дальнейшего развития России западникам удалось привлечь общественное мнение на свою сторону. Они стали широкой социальной основой для либерализма и радикализма общественных сил на следующем этапе исторического развития.

В 1844 г. К. Д. Кавелин защитил диссертацию «Основные начала русского судоустройства и гражданского судопроизводства в период от Уложения до Учреждения в губерниях». В 1846 г. С. М. Соловьев сформулировал основные положения своей концепции истории России в докторской диссертации «История отношений между князьями Рюрикова дома», а в 1851 г. вышел первый том его «Истории России с древнейших времен». В 1853 г. завершил работу над диссертацией «Областные учреждения в России в XVII веке» Б. Н. Чичерин. Именно с этими именами связывают новое направление в русской исторической науке, за которым утвердилось название «государственная школа». Кавелин пытался представить историю России как «живое целое», проникнутое одним духом, одними началами. Заслуга Соловьева — в использовании богатейшего фактического материала и создании цельной, органической концепции русской истории. Чичерин посвятил свое научное творчество изучению правовых норм и юридических учреждений.

Государственная, или юридическая, школа, развившаяся в середине XIX в., стала итогом серьезного и многотрудного пути юридической науки и правовой практики. Ее носители всю жизнь общества рассматривали под углом зрения становления и развития государства. Они полагали, что государство есть высшая форма проявления общежития, высшее проявление народности в общественной сфере. В нем определенная народность, собирается в одно тело, получает единое Отечество, становится народом. Правительство и народ — это два основных элемента, из которых слагается общество. Народ составляет государственное тело, а правительство есть его глава и распорядитель. Народ выражается в государстве, в нем сосредоточена вся его жизнь.

Носители государственной школы видели идеал в правовом государстве и полагали, что таковым при некотором реформировании может стать самодержавное государство. И К. Д. Кавелин, и Б. Н. Чичерин видели в личности один из основных элементов жизни общества. Личность обретает свое значение в государстве. Несмотря на различные подходы в определении значения и сути государства славянофилы и государственная школа во многом были едины. И те и другие видели в государстве, самодержавии силу, способную провести в обществе необходимые преобразования.

В трудах ученых получила обоснование необходимость теоретического осмысления прошлого, и они сделали попытку соединить историческую теорию с конкретно-историческим материалом, сформулировали концепцию исторического развития российской государственности, ее институтов и правовых норм. Они рассматривали государство как субъект и двигатель исторического прогресса. Они были солидарны в утверждении способности русского народа к развитию и принадлежности его «к семье народов европейских».

Кавелин Константин Дмитриевич (1818—1885 гг.) — русский историк; выпускник юридического факультета Московского университета; в 1844 г. после защиты магистерской диссертации был оставлен в должности адъюнкта на кафедре истории русского законодательства. В 1848 г. Кавелин оставил университет из-за конфликта с профессором русского права Н. И. Крыловым. Почти 10 лет Кавелин служил в Министерстве внутренних дел и возвратился к преподавательской деятельности в качестве профессора гражданского права в Петербургском университете лишь в 1857 г. Но через несколько лет вынужден был уйти в отставку вместе с другими профессорами в связи со студенческими волнениями.

Кавелин определял себя как сторонника европеизации России, отстаивал необходимость ее реформирования, стал одним из лидеров русского либерализма. Аргументируя свою позицию, Кавелин неоднократно обращался к историографии. Он выделял несколько этапов в развитии этого знания, определяемых формой «народного самосознания». Первоначально история привлекала как «любопытная сказка о старине», затем история стала «поучением» и «справкой», превратилась в «архив старых политических и государственных дел». Наконец, наступило время «глубоких раздумий». Однако, по мнению К. Д. Кавелина, до сих пор «наше народное самосознание еще не установилось». Взгляд на русскую историю, оценки исторических событий оказывались «детским лепетом незрелой и нетвердой мысли». Время диктовало необходимость понять «смысл и значение нашего исторического существования», сделать историческую науку «источником и зеркалом народного самосознания».

Негативно оценивая опыт предшественников, Кавелин поставил перед собой задачу выработать теорию русской истории. Основные ее положения Кавелин представил в работах; «Взгляд на юридический быт Древней России», «Критический взгляд на русскую историю», «Мысли и заметки о русской истории». Его теория русской истории исходила из признания целостности и единства закономерности исторического процесса, постепенного изменения вследствие внутренних причин, т. е. саморазвития организма, проникнутого «одним духом», одними началами. Явления истории понимались как различные выражения этих начал, «необходимо связанных между собой, необходимо вытекающих одно из другого».

Содержание исторической жизни народов, по Кавелину, составляют два основных элемента — формы общественного организма и личность. Они изменяются постепенно под влиянием внутренних, внешних и случайных обстоятельств. Следовательно, делал вывод Кавелин, ключ к пониманию русской истории «в нас самих, в нашем внутреннем быте», в начальных формах образования государства. Цель исторической науки состоит в изучении развития форм общественных образований и разъяснении человеку его положения в обществе.

История России, утверждал он, являет с IX до XVIII в. постепенный упадок родственных и развитие государственных отношений, а также развитие личности. Особое значение он придавал становлению государственных отношений как основы всей жизни русского народа. Основные положения своего понимания развития государственности Кавелин сформулировал в статье «Взгляд на юридический быт Древней Руси» (1847 г.).

Первоначальный быт определялся кровным, родственным союзом славян. Увеличение количества семей, усиление их самостоятельности, сосредоточение на собственных интересах ослабляли родовые отношения, власть старшего в роде и привели к междоусобиям. Призванные для прекращения раздоров варяги не нарушили в целом ход русской истории. Их попытки, длившиеся около двух веков, внедрить гражданские начала не увенчались успехами. Ярослав, «князь чисто русский», как называет его Кавелин, первый задумал основать государственный быт Руси и утвердить политическое единство на родовом начале. Однако междоусобия князей привели к распадению ее на несколько независимых территорий. Наступил период уделов.

Московское княжество рассматривалось Кавелиным как важный шаг в развитии внутреннего быта. Московские князья отказались от кровного союза во имя идеи государства. Появилось понятие государства, начали формироваться новая политическая система, законодательство, судопроизводство, появилось понятие государственной службы.

Представляя эволюцию вотчинных отношений в государственные, Кавелин первостепенное внимание обращал на внутренние процессы, на постепенное, естественное распадение родовых отношений, вступление «на сцену действия» личности, стремление к объединению. Татаро-монголы выдвинули на первый план в своих отношениях с русскими князьями личные качества последних, и тем самым способствовали разрушению родовых отношений и воссозданию политического единства, проявлению личности. Этим и воспользовались «даровитые, умные, смышленые князья московские». Они укрепляли Русское государство, уничтожая власть областных правителей. Этому способствовало, считал он, введение опричнины Иваном IV, создание служилого дворянства, издание Судебника. На место кровного начала царь поставил в государственном управлении начало «личного достоинства». Таким образом, обозначился и второй главный элемент общественной жизни — личность.

Главное, по мнению Кавелина, заключалось в том, что идея государства уже глубоко проникла в жизнь. В Смутное время Россия встала на защиту государства во имя Веры и Москвы. Новая династия завершила процесс образования государства. Таким образом, Московское государство, по представлениям Кавелина, подготовило почву для новой жизни. Начало ее — правление Ивана IV, окончание — правление Петра I. Оба, считал Кавелин, сознавали идею государства и были «благороднейшими ее представителями». Естественно, что время и условия наложили отпечаток на их деятельность.

Такова теория русской истории, предложенная Кавелиным. Суть ее состояла в смене родовых отношений вотчинными и последних — государственными. Процесс перехода есть отражение и претворение в жизнь идеи государства, изначально присущей русским.

Факт образования государства для Кавелина являлся наиважнейшим моментом русской истории. Это результат, с одной стороны, естественного, закономерного хода развития общества, с другой — воплощения основной идеи исторической жизни русского народа, проявления его духовной силы. Он неоднократно подчеркивал, что только великорусский элемент, единственный между славянскими племенами, сумел основать прочное государство.

Внутренний строй российского общества, сложившийся к XVII в. и вплоть до Петра I, был определен, считал Кавелин, первоначальными отношениями, сложившимися в великорусском племени: дом, двор, состоящие из главы семьи и домочадцев. Появившийся затем княжеский двор повторял прежнюю структуру отношений: князь — глава семьи, члены которой и дружина являются его слугами. То же наблюдалось и в основании политической власти Московского государства, лишь пределы больше и развитие выше. Царь — безусловный господин и наследственный владелец земель. Масса народа — его холопы и сироты. Он защитник народа. Это его долг и обязанность. Таким образом, Кавелин отстаивал тезис, отличный от того, о чем писали и говорили славянофилы: последние считали, что русский общественный и государственный быт строился на общинных началах, а Кавелин выводил его из домовых, патриархальных, кровнородственных отношений. Собственно говоря, именно эта теория и была развита в «государственную» школу.

В свою очередь каждый член общества также обязан нести службу в пользу государства. С XVII в. установилось всеобщее крепостное право, где отправлять определенную повинность должен был каждый «до смерти и наследственно». Закрепощались не только крестьяне, но постепенно все группы населения. К земле, ведомству, учреждению были приписаны дворяне, купцы, мастеровые и т. д. Крепостное право, по Кавелину, было основанием всей общественной жизни и прямо вытекало из внутреннего быта великорусского дома и двора. Оно не было ни строго юридическим, ни экономическим явлением. В народных нравах и убеждениях крепостное право поддерживалось не насилием, а сознанием. В Древней Руси крепостное право было властью, иногда жестокой и суровой, вследствие грубости тогдашних нравов, но не правом собственности на человека.

В середине XVIII в., считал историк, началась постепенная отмена крепостных начал и дарование гражданских прав русскому пароду. Совершался этот процесс, как и все движение в России, сверху вниз, от высших слоев общества к низшим. Получили гражданские права дворянство, духовенство и купечество, потом разнородные слои среднего общества, затем казенные крестьяне и, наконец, помещичьи. По мере распространения гражданских прав на все состояния и звания создавались сословные организации, появилось общинное земское устройство. Эти представления ученого получили название «теория закрепощения и раскрепощения сословий».

Суть политической системы России, но Кавелину, — эго сильная централизованная власть, самодержавие. При Петре Великом, отмечал исследователь, царская власть приобрела новое значение, но именно Петр выразил начала старинной власти гораздо резче, определеннее и сознательнее, чем его предшественники (исключая Ивана IV). Петр был не только царь, он был двигателем и орудием преобразования российского общества. Своей личной жизнью он придал самодержавию новый характер и в этом смысле определил весь последующий ход нашей истории, внес навеки в наш государственный устав мысль о том, что власть «есть труд, подвиг, служба России». Он укрепил царскую власть, поднял ее и придал ей высокое нравственное и «народное значение». В этом Кавелин видел величайшую заслугу Петра.

Вместе с развитием внутреннего быта и государства Кавелин рассматривал и другой, по его мнению, важнейший элемент жизни народа — личностное начало. При этом он рассматривал личность в самом простом, обиходном смысле, как ясное сознание своего общественного положения и призвания, своих внешних прав и внешних обязанностей, как разумное постановление ближайших практических целей, такое же разумное и настойчивое их преследование. Если быт определяет содержание общественного развития, утверждал он, то «двигает» его личность. «Стремление человека к полному, всестороннему, нравственному и физическому развитию и есть движущее начало и причина причин реформ и переворотов». Уровень ее развития соответствующим образом сказывается на самом обществе. Кавелин с сожалением констатировал, что русская история началась с совершенного отсутствия личностного начала. Но, утверждал он, «если мы народ европейский и способны к развитию, то у нас должно было обнаружиться стремление к индивидуальности, высвободиться из-под давящего его гнета; индивидуальность есть почва всякой свободы и всякого развития, без нее немыслим человеческий быт». Переход от естественного союза людей к сознательному делали неизбежным развитие личности.

Истоки появления личности на Руси Кавелин относил ко времени принятия Русью православия. Однако, ни родственный быт, ни вотчинные отношения не позволяли личности проявить себя. Первые зачатки ее проявления относятся только ко времени Московского государства. Но быт его, в частности всеобщее закрепощение, делали невозможным какие-либо действия индивидуальности. Поэтому пробуждение личного начала к нравственному и духовному развитию, полагал Кавелин, началось только в начале XVIII в. под влиянием внешних обстоятельств и только в высших слоях. Петр I — «первая свободная великорусская личность со всеми характеристическими чертами: практичность, смелость, широта… и со всеми недостатками». Частная жизнь и государственная деятельность Петра I есть «первая фаза осуществления личности в истории». Отсюда и оценка Кавелиным петровской эпохи в целом и самого преобразователя, который, действуя во всех отношениях в связи с потребностями и возможностями своего времени, поставил развитие начала личной свободы как требование, которое должно быть осуществлено в действительности. Эту задачу русское общество решало в XVIII и первой половине XIX в.

Уяснив для себя смысл русской истории, Кавелин определил и свой взгляд на отношения России с Западной Европой. Сравнение событий и процессов, происходящих в Европе и на Руси, может показать только их «совершенную противоположность». Кавелин сосредоточивал внимание на качественных характеристиках тех факторов, под влиянием которых происходило развитие русского народа. В первую очередь Кавелин, подобно ряду других мыслителей, указывал на принятие христианской веры восточного вероисповедания. Православие не только способствовало выработке национального самосознания, но и стало «выражением нашего государственного единства».

Другую особенность России Кавелин видел в постоянном расселении великороссов, колонизации ими северных земель, начало которой он относил к XI—XII вв. За 700 лет были освоены огромные пространства и создано государство. Кроме этого, отличительной чертой русской истории стало то, что Россия не подверглась влиянию завоевателей. Она также не имела в своем распоряжении наследия культурных, просвещенных народов. «Мы осуждены были жить своим умом» — делал вывод Кавелин. Все это не способствовало быстрому достижению общей цели — развитию личности, выработке норм гражданской жизни. Чрезвычайная замедленность этого процесса являлась особенностью русской истории и, в конечном итоге, перед россиянами и народами Западной Европы встали разные задачи. Вторым предстояло развить личность, а первым — создать. Этот вывод раскрывал положение Кавелина «о совершенной противоположности истории России и истории западных государств». Подобная позиция проявилась у него в 1840-е гг., что, видимо, дало основание для утверждений, что Кавелин «вполне западником не был».

Подтверждая свой тезис, что ключ к русской истории находится в ней самой, Кавелин предостерегал от необдуманного перенесения какихлибо западноевропейских образцов жизни на русскую почву. «Принимая из Европы, без критической проверки выводы, сделанные ею для себя из своей жизни, наблюдений и опытов, мы воображаем, будто имеем перед собой чистую, беспримесную научную истину, всеобщую, объективную и неизменную, и тем парализуем собственную деятельность в самом корне, прежде, чем она успела начаться. Еще недавно мы точно также относились к европейским учреждениям, пока, наконец, опытом не убедились, что обычаи и учреждения всегда и везде носят на себе отпечаток страны, где они образовались, и живые следы ее истории».

Итог развития России Кавелин видит в создании гражданского общества, выработке почвы для нравственного развития свободной личности. Что принесет России новый период и что она внесет в сокровищницу всемирной истории — покажет будущее, утверждал он.

Теория исторического процесса, сформулированная Кавелиным, представляет стройную картину развития русской общественной жизни, проникнутую единым началом. Государство есть результат исторического развития, высшая форма общественного образования, при которой создаются условия для духовного и нравственного развития всего общества. В подобной теории, скорее всего, мы наблюдаем постепенное рождение социологии как отрасли гуманитарного знания.

В построении своей теории Кавелин опирался на достижения современной ему западноевропейской истории и традиции отечественной исторической мысли. В ее основе лежали идеи о развитии как необходимом последовательном переходе от одной стадии развития к другой, более высокой, об обусловленности исторического процесса, в первую очередь, внутренними причинами.

Кавелин утвердил в отечественной историографии представление об исторической науке как науке самопознания, как необходимом условии духовного развития общества. Поставив главной ее задачей изучение истории государства, его правовых норм и институтов, он впервые попытался решить вопрос о роли личности, индивидууме как субъекте, основе развития общества. Кавелин выступал как сторонник более тесной связи с Европой, заявляя, что каждый мыслящий человек, принимающий к сердцу интересы своей Родины, не может не чувствовать себя наполовину славянофилом, наполовину западником.

Вторым столпом государственной (юридической) школы был Б. Н. Чичерин.

Чичерин Борис Николаевич (1828—1904 гг.) — общественный деятель, публицист. В 1849 г. окончил юридический факультет Московского университета. Большое влияние на становление его мировоззрения и исторические взгляды оказали Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин. В 1861 г. Чичерин был избран профессором, но кафедре государственного права Московского университета. В 1866 г. он ушел из университета в знак протеста против нарушения принятого в 1863 г. университетского устава. Свое внимание Чичерин сосредоточил на научной работе, сделав ее главным занятием своей жизни. В 1893 г. он был избран почетным членом Санкт-Петербургской Академии наук. Сочетание научной и общественнополитической деятельности было характерной чертой жизни и творчества Чичерина.

Главное место в творчестве Чичерина занимали труды по отечественной истории. Особое внимание он уделял вопросам происхождения и развития государства, истории правовых и общественных институтов, проблемам взаимоотношения государства и общества, власти и закона. Они получили освещение в его диссертации, в работах «О народном представительстве», «Духовные и договорные грамоты», в многочисленных статьях и публицистических произведениях. Он был одним из первых ученых России, обратившихся к теоретическим проблемам социологии и политики, что нашло отражение в его работах 1880—1890-х гг. Он был современником распространения марксизма в России и дал свою оценку и этому направлению.

История человечества есть для Чичерина история развития «духа», реализуемого в частных стремлениях отдельного человека и общих нормах общественной жизни. Реальный исторический процесс Чичерин представлял как смену общественных союзов, постепенно возводящих человеческое общество к установлению «нравственно-юридически целого», т. е. государства. Формы общественных союзов отражали соотношение на том или ином историческом этапе общего и личностного начал.

Чичерин выделял три ступени в развитии общества. Первая — патриархальный быт, в основе которого лежало его кровное родство. Развитие личности постепенно привело к потере значения кровных связей. Вторая ступень — гражданское общество (Средние века). Оно основывается на началах свободы личности и частного права. Но «личность во всей ее случайности, свободе, во всей ее необузданности» привела к господству силы, неравенству, междоусобиям, которые подрывали само существование союза. Это сделало необходимым переход к третьей ступени, установление нового порядка — высшей формы общественного союза — государства. «Только в государстве может развиться и разумная свобода, и нравственная личность», — подчеркивал Чичерин. Только оно способно свести к единству разрозненные элементы, прекратить борьбу, поставить каждого на свое место и таким образом водворить внутренний мир и порядок. Такова, делал вывод Чичерин, диалектика развития общественных элементов.

Эти представления о развитии человеческого общества являлись для Чичерина основой рассмотрения истории России, как одного из проявлений общей истории человечества. Ей присущи все основные элементы, из которых слагается общество, она проходит те же стадии развития. Однако в России они имеют свои особенности, являющиеся следствием условий, в которых совершается ее история.

Во-первых Чичерин обращал внимание на специфику природно-географических условий: безграничные степные пространства, отсутствие естественных преград, однообразие природы, малочисленность населения, рассеянность его, но равнине. Под влиянием этих условий сформировался характер народа. Достаточно благоприятные условия жизни не вызывали «деятельность и напряжение умственных и физических сил», не способствовали развитию различных сторон человеческого духа, науки, промышленности. Рассеиваясь в пространстве, русский народ был лишен «внутреннего средоточия», не имел своего центра, что лишало его возможности на собственной основе достичь государственного единства.

Во-вторых, восточные славяне не имели такого источника развития правовых и гражданских институтов, как Западная Европа в лице Рима. Они были оторваны от древнего образованного общества. Однако русский народ, при всех своих особенностях, принадлежит, утверждал Чичерин, к семье народов европейских. Он развивался параллельно с ними, по одним и тем же началам жизни. Различия в истории западных народов и России проявлялись в путях и формах перехода с одной ступени на другую.

Патриархальный быт был поколеблен в результате воздействия внешних сил, призвания варягов. Варяги установили новый порядок. Ослабление родовых связей выдвинуло на первый план имущественный интерес. Каждый князь стремился к умножению своих сил. Это привело к распадению Руси на мелкие княжества. Установилась удельная система.

Государство и на Западе, и в России появилось одновременно, при переходе от Средних веков к Новому времени. Большую роль в образовании государства Чичерин отводил внешнему фактору, татаро-монгольскому игу, которое приучило, по его мнению, народ к покорности и тем способствовало установлению единой, централизованной власти. В результате, государство образовалось «сверху», действиями правительства, а не самостоятельными усилиями граждан. Однако все предшествующие эпохи в развитии общества имели «одну цель, одну задачу — устройство государства».

Чичерин подчеркивал два процесса в образовании государства на Руси: первое — приведение в статическое состояние народа, второе — собирание земли и сосредоточение власти в руках князя. Эти процессы он прослеживал по договорным и духовным грамотам великих и удельных князей. Первыми «осели» князья, считал он, постепенно они покорили кочующие элементы. Князья «сделались образователями и строителями Русской земли». Иван IV, писал Чичерин, должен был вооружиться всею яростью грозного венценосца, Борис Годунов должен был употребить весь разум хитрого политика, чтобы обуздать разгул кочевой жизни. «Нашествие иноплеменников переполнило чашу терпения, — писал он, — …народ восстал… выгнал поляков и выбрал себе царя», предоставив ему дальнейшую судьбу свою.

Исходя из понимания, что новый порядок пробивается сквозь старые нормы жизни, Чичерин пытался проследить процесс становления новых норм жизни. В результате постепенного разрушения понятия старшинства, исчезновения понятия об общей родовой собственности преобладающее значение получала собственность каждого члена рода. Земля делилась на основании частного права. Каждый князь стремился к увеличению своих владений. Отсюда постоянные столкновения между ними. Первым признаком нового порядка явилось понимание великим князем необходимости усиления наследника, старшего сына. Так, при Василии Васильевиче старший сын получил больше владений. Получивший силу, стал покорять более слабых. Этим путем начали собираться раздробленные массы и создаваться «единое тело», с одним главою, ставшим единодержавным правителем. Таким образом, крайнее развитие личного начала привело к водворению начал государства, т. е. перевело территориальное значение великокняжеского достоинства в значение личное, династическое.

При Иване III эти стремления усилились. Окончательное торжество государственных отношений определено было в духовной грамоте Ивана IV. Он благословил старшего сына своим царством, прекратил раздел земель, записал обязанности князей, и, наконец, заявил о совершенном уничтожении всякой самостоятельности удельных князей. Они стали подданными царя. Царство русское стало единой неразделенной землею, в которой частный порядок наследования уже не имел места.

Подобно К. Д. Кавелину Б. Н. Чичерин утверждал, что государственная власть в лице государя, олицетворявшая в себе общественное начало, соединила разрозненные силы общества, сомкнула разобщенные общественные элементы в сословия и местные союзы, подчинила их государственному порядку. Сделано это было не путем определения их прав, а путем наложения на них обязанностей, государственного тягла. Все равно должны были всю жизнь служить государству, каждый на своем месте: служилые люди на иоле брани и в делах гражданских, тяглые люди — посадские и крестьяне — отправлением разных служб, податей и повинностей, крестьяне служили своему вотчиннику, который только с их помощью получал возможность исправлять свою службу государству. Это было, как писал Чичерин, не «закрепление» положения одного сословия, а всех сословий в совокупности, это было государственное тягло, положенное на всякого, кто бы он ни был. Такие отношения окончательно оформились при Петре I. Но с укреплением государственной власти появилась возможность освободить сословия от наложенного на них тягла. Этот процесс начался, по мнению Чичерина, во второй половине XVIII в.; теперь же (т.е. в его время, в XIX в.) настала очередь освободить крестьян.

Государственная власть, по мнению Чичерина, не только являлась создателем сословий в России и их корпоративных организаций, но и современной ему сельской общины. В статьях «Обзор исторического развития сельской общины», «Еще раз о сельской общине (ответ г. Беляеву)» он обращал внимание на то, что сельская община развивалась по тем же началам, по каким развивался весь общественный и государственный быт России. Поэтому для выяснения ее состояния в современную ему эпоху Чичерин считал необходимым вникнуть в основы гражданского быта, исследовать происхождение общины и ее коренные начала, т. е. изучить ее исторически.

Потребности государства, по мнению Чичерина, определили в России появление земского представительства. Оно было введено сверху, механически, а не выросло органически, как плод внутреннего развития общества. Чичерин одним из первых в русской историографии рассмотрел развитие земского представительства в связи с общим ходом исторического развития России. Чичерин считал, что Земские соборы исчезли не вследствие сословной розни и опасения монархов, а просто вследствие внутреннего «ничтожества».

Соединяя население в прочные союзы, заставляя его служить общественным интересам, государство, полагал Чичерин, тем самым формировало и сам народ. Только в государстве «неопределенная народность, которая выражается преимущественно в языке, собирается в единое тело, получает единое Отечество, становится народом». При этом и народ, и государство имеют каждый свое назначение, свою самостоятельность. Народ «живет и действует, рождая из себя разнообразные стремления, потребности, интересы». Он составляет государственное «тело». Государство устанавливает в обществе согласие, побуждает народ к совокупным действиям во благо общества. Оно есть «глава и распорядитель». Только в государстве оценивают, считал Чичерин, заслуги, оказанные личностью обществу, возвышается внутреннее достоинство человека. Он становится деятельным общественным фактором и может достигнуть полного развития своих интересов. Личность имеет возможность проявить себя. Государство соединяет общие воли и частные устремления, в нем достигаются условия для развития разумной свободы, нравственной личности.

Все вышесказанное определило в концепции Чичерина особую роль государства в русской жизни. Образование его «есть поворотная точка в русской истории. Отсюда она неудержимым потоком, в стройном развитии является до нашего времени». На вершине государства отныне стояла сильная самодержавная власть, которая давала ему единство и нанравляла общественные силы. Постепенно, с умножением правительственных средств, власть становилась все сильнее. Чичерин утверждал, что в Европе нет народа, у которого правительство было бы сильнее, чем в России.

Чичерин выделял два этапа в развитии государства.

Первый этап — централизация всей общественной жизни, сосредоточение всей власти в руках правительства. Народный элемент отходит на задний план. Правительство усиливается. В обществе появляются различия между законодательством и исполнением. В его время правительственная деятельность, считал он, достигла «нетерпимой крайности». Процесс государственной организации совершился. Управление пустило свои ветви по всем областям, а централизация увенчала все здание и сделалась орудием его единой воли. Следствием этого стало «всеобщее растление государственного организма»: развитие чинопочитания, бюрократии, замена способных людей, «умножение письменности, которая стала на место настоящего дела», официальная ложь, взяточничество. Россия достигла критического момента в исторической жизни. Возникла историческая необходимость освободить из-под государственной опеки все общественные элементы, и прежде всего, освободить и допустить к самостоятельной деятельности «народный элемент».

Это явится основой, утверждал Чичерин, переходом ко второму этапу — либерализации, т. е. достижению единения всех общественных и государственных элементов. «Нам нужна свобода!» — писал Чичерин, ясно выражая свою политическую позицию, подразумевая свободу совести, общественного мнения, книгопечатания, преподавания, публичности всех правительственных действий, гласности судопроизводства. Одним из величайших зол он полагал крепостное право. Несмотря на увлечение либеральными идеями, Чичерин связывал возможность их достижения с отдаленным будущим, предпочитая «честное самодержавие несостоятельному правительству».

Таким образом, основу исторической концепции Чичерина составило положение об общности мирового исторического процесса, в основании которого лежат единые цели и общие законы. Это привело его к признанию принципиального единства русской и западноевропейской истории. Россия — страна европейская, утверждал он, которая развивается, как и другие, под влиянием одних и тех же сил. В соответствии с основными социологическими законами она прошла путь от родового строя к свободе личности в гражданском обществе и к государству.

Чичерин исходил также из того, что у каждого европейского народа при общих жизненных условиях есть свои особенности, и тем более имеет их Россия. Один народ может развивать преимущественно одну форму быта, другой — другую. Один может иметь более богатое содержание, другой — беднее. Один прошел несколько ступеней, другой остановился на одной и не был в силах достигнуть высшего развития.

Одним из законов развития Чичерин полагал постепенность происходящих в истории процессов. Прослеживая процесс образования государства, он исходил из того, что каждая новая ступень является следствием развития предыдущей.

С появлением гражданского общества кровные связи не исчезают полностью, а входят в него как один из составляющих элементов. Государство, в свою очередь, не уничтожает все элементы гражданского общества. Люди остаются со своими частными интересами, со своими нравами и отношениями родственными, имущественными, договорными, наследственными. Чичерин подчеркивал сложность исторического процесса. Направление его может изменяться, отклоняться в сторону, но характер движения один. В основе движения лежат личные и общественные интересы. Противоречия, возникающие между ними, являются побудительной причиной изменений в общественном организме.

Историческая наука должна основываться на добросовестном всестороннем изучении фактов, анализе всех сторон общественной жизни. Основательно изучать факты и выводить из них точные заключения — таков исторический метод в определении Чичерина. Постепенный переход от частного к общему, от явления к законам и началам, им присущим, по мнению Чичерина, придает науке точность и достоверность. Научное знание — знание разума. Оно ничего не принимает на веру, все подвергает строгой критике разума. Цель ее, как определял Чичерин, — выработка непреложных начал истины, твердого взгляда на отношение мысли и знания, установления грани между внутренними и внешними сторонами человеческой жизни. Историческая наука должна стоять на твердой почве, но изменения в общественной мысли приводят к тому, что меняются и научные точки зрения.

Признав государство высшей формой общественного развития и его определяющей роли в русской истории, а в качестве основного предмета исторического исследования — государственные, правовые и общественные институты Чичерин определил основные элементы и дал теоретическое обоснование исторической концепции государственной школы, ставшей одним из основных достижений отечественной историографии XIX в.

Идеи государственной школы были впоследствии развиты В. И. Сергеевичем, А. Д. Градовским, Ф. И. Леонтовичем, И. Е. Андреевским и другими исследователями.

Одной из вершин отечественной исторической мысли XIX в. стала научная деятельность С. М. Соловьева, оформившего органическую концепцию истории России.

Соловьев Сергей Михайлович (1820—1879 гг.) — русский историк. Окончил историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета. После защиты магистерской диссертации был приглашен на кафедру русской истории университета (1845 г.), с которым была связана вся дальнейшая жизнь ученого. Через год защитил докторскую диссертацию и стал профессором, а затем заведующим кафедрой русской истории. В 1856—1869 гг. избирался деканом историкофилологического факультета, в 1871—1877 гг. — ректором университета. Ординарный академик Санкт-Петербургской академии наук (1872 г.). Почетный член Московского университета (1878 г.). Председатель Московского общества истории и древностей российских (1879 г.).

В своих политических и научных убеждениях Соловьев, по его собственному выражению, был «очень умерен». Он — сторонник сильной государственной власти, которая и должна производить в стране необходимые реформы. «Преобразования проводятся успешно Петрами Великими, но беда, если за них принимаются Людовики XVI-e и Александры П-е. Преобразователь вроде Петра Великого при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке — и экипаж безопасен; но преобразователи второго рода пустят лошадей во всю прыть с горы, а силы сдерживать их не имеют и потому экипажу предстоит погибнуть»^[7], — утверждал он. Невысоко оценивал он нравственность современного ему российского общества. Обращаясь к современности, историк отмечал односторонность, узость, мелкость взглядов, которые наводнили общество. Человек «перестал верить в свое духовное начало», его личность перестала ощущать свое собственное достоинство.

Раскрывая генезис своих теоретических подходов к истории России, он много говорил о том влиянии, которое оказала на него европейская историческая школа. Но на книге И. Ф. Г. Эверса «Древнейшее право руссов» он всегда останавливался специально. Эта книга составила эпоху в его умственной жизни. Если Карамзин задел его чувства, Эверс заставил думать над русской историей.

Соловьев серьезно размышлял над мировоззрением историка, над сущностью именно научного мировоззрения. Он нащупывает границу между наукой и верой. Соловьев — прежде всего человек науки, о чем свидетельствует все его творчество. Но он отводил должное и чувству, религиозной вере, умел определить границы области знания и области веры: «Наука есть великое могущество, есть наставница и благодетельница людей и народов, когда изучает прежде всего, человека, когда знает условия, законы, потребности его природы, когда умеет сохранить гармонию между началами, в его природе действующими, умерять одно другим, положить границы между ними, когда умеет умерять гордыню знания и алчность пытливости разума и отвести должную область чувству, когда умеет определить границы, где оканчивается область знания и где начинается область веры»^[8].

Из темы границы науки и веры для Соловьева проистекала и смежная мировоззренческая проблема: отношение к иным верам и иным теориям, возникшим на иных религиозных основаниях. Именно такой разлом он находил в истории просвещения начала XVII в.: «Но тут великая опасность: эти учителя иноверцы: как будут учиться у них русские православные люди? Учиться — ведь это значит признать превосходство учителя, подчиниться ему, верить ему, делать так, как он велит, как сам делает, подражать ему. Какое страшное искушение: подчиниться влиянию учителя во всем, исключая одного — веры»^[9], — размышлял он.

Важнейшую роль в методологических подходах Соловьева играл принцип историзма. Именно историзм являлся сильнейшей стороной научного принципа Соловьева. Он предупреждал о недопустимости перенесения современных понятий на толкование древностей. В интересах данной минуты историк может стараться исказить исторические явления. Ее указаниями хотят освятить свои мнения, ищут в истории только то, что им нужно. История, предупреждал он, — это свидетель, от которого зависит решение дела, и понятно стремление подкупить этого свидетеля, заставить его говорить только то, что нужно. В основе недопонимания, возникающего в научном сообществе, лежит как нарушение принципа историзма, так и отсутствие необходимой всесторонности взгляда на историю. Дискуссии, неоднократно подчеркивал Соловьев, возникают в связи с тем, что ученые смотрят на разные стороны явления и не догадываются соединить свои взгляды, дополнить друг друга. Потому и особую роль он отводил историографии, как дисциплине объединяющей и дополняющей разные подходы.

Главным сочинением историка стала 29-томная «История России с древнейших времен». Ученый создавал этот труд с 1851 по 1879 г., т. е. практически всю сознательную творческую жизнь.

Кроме «Истории России» Соловьев написал большое количество статей по русской и всеобщей истории, русской историографии XVIII—XIX вв., учебных пособий, многочисленных рецензий и т. п. До сих пор с огромным интересом читаются «Исторические письма», «Наблюдения над исторической жизнью народов», «Публичные чтения о Петре Великом», другие его работы.

Сущность теории органического развития Соловьева составляли представления о единстве исторического процесса, его внутренней обусловленности, закономерном и поступательно-прогрессивном характере развития. Народы, в его представлениях, живут, развиваются по известным законам, как все органическое, проходят одинаково через известные видоизменения бытия, родятся, растут, дряхлеют, умирают. Все народы проходят через два периода или возраста. Первый период — «религиозный», период господства чувств, разгула страстей, сильных движений, подвигов, творчества, создания крепких сильных государств. Второй период — зрелый, период господства мысли, когда место религии занимает философия, развивается просвещение, науки, народ мужает, появляется «сознание народа о собственной судьбе». Время перехода во второй период на Западе Соловьев связывает с эпохой Возрождения, в России — с деятельностью Петра I.

Целью жизни человечества, полагал историк, является воплощение в жизнь народов идеалов христианства, справедливости и добра. Но христианство поставило такие высокие требования, которые человечество по слабости своих средств удовлетворить не может, если бы удовлетворило, то прекратилось бы само движение. Соловьев понимал прогресс как эволюцию, постепенное совершенствование, переход от низших форм к высшим. Историк имеет дело не с абсолютным прогрессом, считал он, а с развитием, при котором «с приобретением или усилением одного начала, одних способностей, утрачиваются или слабеют другие». В процессе этого движения не исключается борьба. В истории России он наблюдал борьбу родовых и государственных начал, «старых» и «новых» городов, леса со степью.

Но при этом, заключал он, «народы в своей истории не делают прыжков», а если они и происходят, то это нарушение нормального хода истории, ее «болезненные припадки». Болезни накапливаются вследствие «застоя, односторонности, исключительности одного известного направления». Пример этого он видел в Великой французской революции, представлявшей собой «печальный момент» в истории Франции. Необходима «спокойная, постепенная революция сверху». Пример тому в истории России ученый видел в реформах Петра I.

Законы развития, писал Соловьев, для всех народов одинаковые. Разница происходит от более или менее благоприятных условий, ускоряющих или замедляющих развитие. Таковыми, по его определению, являются природно-географические условия жизни народа, характер племени и внешние события, отношения с другими народами. Определение этих условий, факторов развития не является новым в отечественной историографии, но Соловьев углубляет их содержание, опираясь на анализ конкретных исторических явлений. Качественные различия этих факторов вносят разнообразие в исторический процесс, определяют специфику развития отдельных народов.

Природу страны он рассматривал как исходный фактор, влияющий на занятия населения, обычаи, нравы, психологию людей. В России, считал он, однообразие природных форм ведет народонаселение к однообразным занятиям, однообразие занятий определили однообразие потребностей, обычаев, нравов, верований, что исключало враждебные столкновения. С природными условиями Соловьев связывал и другие общественные процессы в России. Так, обширность территории не привязывала население к месту, не создавала оседлости. Отсюда долгий процесс перемещения, расселения, колонизации, «жидкое» состояние населения. Но, заключал Соловьев, как бы ни была обширна территория, как бы ни было вначале «разноплеменно» население России, рано или поздно все области стали единым государством, ибо цель у народа одна и следовательно одинаковы средства ее удовлетворения. Природно-географические условия России определили темпы исторического процесса, но не его характер.

Соловьев отмечал, что влияние природного фактора на разных этапах истории не одинаково. Народ несет в самом себе способность подчиняться и не подчиняться природным влияниям. Влияние природных условий на жизнь народа более сильно «во времена младенчества», но с развитием его духовных сил, под влиянием народной деятельности природные условия могут меняться. Решение этой проблемы Соловьев связывал с фактором «природы племени», особенностями славянских народов. В сильной природе этого племени лежали возможности преодоления всех препятствий, представленных природой-мачехой. Неблагоприятные условия были преодолены благодаря особенным свойствам славянской натуры, как натуры деятельной, энергичной, упорной.

Большую роль в историческом процессе Соловьев отводил ходу внешних событий и взаимодействию народов. Народы, живущие вне общения с другими народами, обречены на застой. Только в обществе других народов можно, считал он, развивать свои силы, познать себя. Самым сильным развитием отличаются народы, которые находятся в постоянном общении. Таковыми являлись, по Соловьеву, другие христианские народы.

Основные моменты своей исторической концепции и свой основной интерес Соловьев определил еще в диссертациях: изучение отношений между князьями, между князьями и дружиной, с соседними странами, между государством и народом. Соловьев требовал совокупного учета всех факторов. Разностью их качественного содержания он объяснял различия, особенности в исторической жизни народов. Влияние совокупности факторов в истории России (природные условия, отсутствие выхода к морю, постоянная борьба с кочевниками) привело к тому, что она задержалась в своем развитии и вступила в возраст мысли на 200 лет позднее европейских стран. Но русские, будучи народом, способным к развитию, народом европейским, христианским, имеют возможности преодолеть эту задержку и догнать другие народы. Признание Соловьевым общих законов исторического развития потребовало включения русского народа, истории России в состав европейских народов и их историю. Тем самым он дополнил германскую историческую схему русским народом, народом арийским, народом историческим.

Все это определило конкретные задачи, поставленные Соловьевым перед историческим исследованием. Основные принципы изучения истории Соловьев определил в предисловии к своей «Истории России»: «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи события и подчинить внешнему влиянию…»^[10]. Только выяснив характер каждой эпохи, постепенный ход истории, связь событий, естественный выход одних явлений из других историк, писал он, может соединить разрозненные части в одно органическое целое и ответить на вопросы современного ему общества, и историческая наука станет наукой народного самопознания.

Главное в истории, считал Соловьев, — народные массы. Русский народ — великий народ, живущий долгой и славной жизнью и чувствующий в себе способность к ее продолжению. Народ сильный, умевший, несмотря на разбросанность, собраться и «стать как один человек», когда беды грозили стране.

Соловьев возражал против противопоставления народа и государства, как это делали некоторые славянофилы. Одновременно для него было неприемлемым и признание полного подчинения народа государством, подобно тому, как это было у Б. Н. Чичерина. Он утверждал, что между народом и государством существует органическая связь: в основе государства лежит «духовный строй народа», в свою очередь государство формирует строй жизни, дух народа. Оно «есть необходимая форма для народа, который не мыслим без государства». Историк, имеющий на первом плане государственную жизнь, писал ученый, на том же плане имеет и народную жизнь, ибо отделить их нельзя. Так народные бедствия имеют влияние на государственные дела. Расстройства в государственной машине вредным образом действуют на народную жизнь. Главная задача истории — изучать историю народа и особенно государства, поскольку в России в силу громадности территории, разбросанности населения, слабости внутренних связей, недостатка сознания общих интересов именно ему принадлежала определяющая роль в русской истории, с отличительным признаком — крепким самодержавием.

Однако историк, полагает Соловьев, не имеет возможности напрямую приобщиться к судьбе народных масс. Он имеет дело с их представителями, даже и тогда, когда народные массы приходят в движение. «Самый лучший, самый богатый материал для изучения народной жизни», по мнению Соловьева, находится в деятельности правительства и правителей. Правительство, какая бы ни была его форма, представляет свой народ; в нем народ олицетворяется, и потому оно было, есть и будет всегда на первом плане для историка. Поэтому па первом плане у него вожди, которые благодаря своим действиям становятся доступными для оценки историка.

Размышляя о народе, о роли личности в истории, Соловьев не принимал утверждения, что история творится по капризу отдельных личностей. Произвол одного лица, как бы сильно это лицо не было, считал ученый, не может изменить течение народной жизни, выбить народ из его колеи. Сами же действия правительственных лиц обусловлены состоянием общества, условиями своего времени. Великий человек, а это, по мнению Соловьева, может быть монарх, оратор, вождь партий, министр, является сыном своего времени, своего народа. Он высоко поднимается, как представитель своего народа в известное время, носитель и выразитель народной мысли. Деятельность его получает высокое значение, как удовлетворяющая сильной потребности народной, выводящей народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни.

Великий человек делает только то, на что способен народ, на что даны ему средства. Он не может чувствовать и сознавать того, что не чувствует и не делает сам народ, к чему не подготовлен предшествующей историей. Если же народ подготовлен, то являются Петры Великие. «Необходимость движения на новый путь была создана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился»^[11].

Сознавая значение деятельности великой личности, мы сознаем значение народа, делал вывод Соловьев. Великий человек своей деятельностью воздвигает памятник своему народу. При этом личность должна иметь известную и значительную долю самостоятельности и свободы. Подлинная свобода личности, утверждал Соловьев, нравственна и религиозна.

В «Истории России с древнейших времен» Соловьев дал наиболее цельную, последовательно изложенную концепцию русской истории. Это самый больший обобщающий труд в отечественной историографии. События охватывают время с половины XI до последней четверти XVIII в. Историк связал одной мыслью разорванные лоскуты исторических памятников.

Начав писать «Историю», Соловьев уже достаточно ясно представлял процесс исторической жизни России и мира. Этому способствовало чтение лекций в Московском университете. Он сам подчеркивал, что в лекциях особенно обращает внимание на родовой быт и постепенный переход его в быт государственный. Впервые в диссертации об отношениях князей Рюрикова дома он изобразил, как из одного начала в виде непрерывного процесса вытекал ряд форм политического быта, как из отношений, основанных на понятиях общности, неразделенное™ владений, постепенно складывалось понятие об отдельной княжеской собственности.

Изучая отдельные, даже частные, явления русской истории, Соловьев не терял из вида общие закономерности, обращал внимание на то, каким образом при внешнем делении сохраняются внутренние связи, как они постепенно укрепляют единство государственное. Он пытался следить за ростом государства вместе с развитием народа. Главным для Соловьева было воспроизведение общественного движения от родовых начал к государственным.

В процессе подготовки «Истории» Соловьевым были изучены практически все изданные памятники по русской истории: летописи, законодательные акты, литературные памятники. Широко он использовал географические данные. Особенно следует отметить включение им в историческую науку источников по истории XVIII в.

Русская история открывалась Соловьевым в соответствии с уже сложившейся традицией описанием призвания иноземных князей для установления единой власти. Определяя отношения между призванным началом и призвавшим его племенем, он считал, что этим нанесен первый удар по родовым отношениям; однако они не исчезли. Движение князей между уделами, несмотря на все споры между ними, вовлекало их в общую жизнь, сохраняло сознание неразделенное™, единства государства. Соловьев отверг мнение о каком-либо серьезном влиянии норманнов и не связывал создание государства с их призванием. Государство, доказывал историк, возникло на определенном этапе исторического развития и обусловлено внутренней жизнью народа.

Начало перелома во взаимодействии родовых и государственных отношений Соловьев относил ко второй половине XII в., к периоду от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты. Через ослабление родовых отношений, «через видимое нарушение единства Русской земли» готовился «путь к ее собиранию, сосредоточению, сплочению частей около одного центра, под властью одного государя». Природа страны и быт племени, по мнению Соловьева, обусловили особую форму распространения русской государственности — колонизацию, которая обеспечивала прилив населения на север, что привело к возвышению Северо-Восточной Руси, к распадению родовых связей.

Соловьев отказался от трактовки нашествия монголов как одного из главных факторов утверждения нового порядка. Они для русских князей служили только орудием в борьбе с родовыми узами. Начало собирания Руси в единое государство Соловьев относил ко времени Ивана Калиты. Завершил многовековой процесс борьбы государственных начал с родовыми Иван IV, когда удельные князья стали совершенно подданными великого князя, который получил титул царя и утвердил самодержавие.

Решающую роль в образовании государства Соловьев отводил деятельности князей. При разбросанности населения, слабом развитии городов, неразвитости торговли и промышленности общество стягивалось сильной правительственной централизацией, как «хирургической повязкой». Он указывал, что вхождение в состав России различных неславянских земель есть результат не завоевания, а колонизации и необходимости обороны страны. Это определило, по мнению историка, основную черту Русского государства: оборонительный характер организации государства. Для своего укрепления Московское государство, не имея достаточных средств, вынуждено было обязать все сословия службою государству: помещики несли военную службу, городское население несло финансовые повинности, а крестьяне прикреплялись к земле, дабы военное сословие могло нести свою службу. «Прикрепление» крестьян — это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении. Это, с одной стороны, «тяжелый заем» у народа, с другой, считал ученый, — естественный результат древней русской истории. Таков взгляд Соловьева на закрепощение крестьян.

Главными событиями XVII в. для него были Смута, когда, несмотря на множество внутренних и внешних врагов, государство спаслось благодаря связи «религиозной и гражданской». С новой династией он связывал приготовление к новому порядку вещей, который знаменовал начало вступления России в систему европейских государств.

Представленный Соловьевым материал был новым и для читателя, и для историков. Кроме этого, XVII в. был очень важен для Соловьева для обоснования и раскрытия закономерности, непрерывности исторического процесса и определения предпосылок реформаторской деятельности Петра. Царю-реформатору он посвятил три тома. В своей схеме истории России он не разделял XVII и первую половину XVIII вв. На материалах начала XVIII в. Соловьеву удалось обосновать свои важнейшие определения роли государства, личности в истории, реформ. Петр I вывел Россию на дорогу к новой жизни. На мировой арене появилось могучее государство, уничтожившее «монополию племени германского» и соединившее обе половины Европы.

Особое место в истории России Соловьев отводил петровским преобразованиям и личности самого Петра. Кроме написания «Истории России» он прочел цикл публичных лекций, которые были опубликованы под названием «Чтения о Петре Великом», где была не только дана подробнейшая характеристика петровских преобразований, но и обозначены основные теоретические и методологические проблемы в их конкретно-историческом применении.

С Петром Россия вступила, но определению ученого, в новый возраст, через который проходит вся история человечества, таким образом подтверждая развитие страны в русле общих законов исторического развития. Деятельность Петра является следствием предшествующего развития народной жизни, т. е. это процесс закономерный, естественный. Внутреннее и внешнее состояние России в XVII в. подвело страну к необходимости преобразований и определило их направление. Завоевание выхода к морю, создание флота, строительство заводов, развитие внешней торговли укрепляли экономику страны, что отвечало национальным потребностям и обеспечивало прогресс страны. Петр I ввел русский парод в систему европейской истории, положил начало преодоления задержки в ее развитии.

Петр, по мнению Соловьева, сумел преодолеть негативное влияние географического фактора, тормозившего развитие России. Он обеспечил выход к морю, что привело к более тесному общению со странами Западной Европы. Это служило для Соловьева оправданием «непопулярных» суровых мер Петра против народных масс.

Деятельность Петра — это для Соловьева наглядный пример появления на исторической арене великой личности, ее связи с народной массой. Петр I потому великий человек, что понял задачи движения исторической жизни русского народа и осуществил его замыслы. «Деятельность его получает великое значение, — писал Соловьев, — как удовлетворяющая сильной потребности народной, выводящая народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни». Народ дает «капитал», утверждал Соловьев, накопленный вековым развитием средств, а личность дает труд, и от этого союза идет усиление производства исторической жизни.

Соловьев неоднократно подчеркивал, что Петр I истинно русский человек, сохранивший связь с народом. Значение Петра, кроме всего, он видел в том, что им был открыт для общественной жизни новый великий народ, новое племя славянское, нашедшее для себя достойного представителя, при помощи которого могло подняться для сильной и славной исторической жизни.

С этих позиций Соловьев критиковал современную ему и предшествующую историографию. Он считал неисторическим взглядом на дело Петра как на приведение им России «от небытия к бытию»; выступал против его обожествления, представления сверхчеловеком. Деятельность одного лица, при таком взгляде, отрывается, отмечал ои, от действия целого народа и деятельность народа объявляется несуществующей. Соловьев не считал возможным делить Россию на допетровскую и петровскую, так как явления последней являются результатом явлений первой. Отрицание этой связи, по его мнению, есть отрицание «законности происхождения» явлений новой России, уклонение от естественного хода исторического процесса.

Не удовлетворяло Соловьева и представление Петра как нарушившего правильное течение русской жизни, уничтожившего народный строй, произведшего рознь между высшими и низшими слоями народонаселения, устроившего государство по иностранному образцу и подобию, заставившего русских людей потерять сознание о своем, о своей народности.

С середины XVIII в. Соловьев наметил новый этап в истории России, завершившийся реформами 1860-х гг. Он констатировал изменение направления русской истории. Изменился взгляд на Петра I и его реформы. Началось поступательное движение духовной жизни народа, происходило заимствование не только плодов европейской цивилизации с целью «материального благосостояния», но и явилась потребность в духовном, нравственном просвещении. Наконец, в середине XIX в., считал Соловьев, просвещение принесло свои необходимые плоды. Познание вообще привело к самопознанию.

Таким образом Соловьев впервые в систематической форме изложил историю России с древнейших времен до середины XVIII в. Затронул он и царствование Екатерины II и Александра I. Он представил и историю соседей России — Польши, Литвы, Швеции. Это обогатило содержание и повысило научную значимость его труда. Ученый ввел в «Историю» весьма обширные главы, посвященные государственному строю, социальному составу населения, законодательству. Он обратил внимание на состояние торговли, промышленности, на деятельность церкви, на обычаи и правы, на просвещение. Тем самым Соловьев значительно расширил предмет своего изучения, представив историю государства не только политическую. Соловьев на конкретном материале русской истории проследил взаимодействие факторов и показал возможности своих теоретических и методологических подходов для изучения исторического процесса; представил органическую концепцию русской истории.

Подчеркнем еще раз: Соловьев создал не только самый большой обобщающий труд, но и разработал цельную концепцию русской истории. Фактическая полнота ее превосходит все, что было сделано его современниками. Он высказал много предположений. Изучая историю русского народа, он постоянно имел в виду общие закономерности, коренные основания, на которых строилось человеческое общество. Историки второй половины XIX — XX в. в той или иной мере являлись последователями Соловьева. Они либо продолжали его традиции в понимании русской истории, разрабатывали отдельные составляющие его концепции, либо пытались создать новые, отталкиваясь от его наработок.

Труд Соловьева, формулирование им основных положений цельной органической концепции истории России во многом предопределил расцвет исторической науки, обозначенный серьезным интересом к социально-экономической истории, в частности к истории крестьянства. Резко возросло число региональных исследований. Интерес к истории русского народа сопровождался углубленным интересом к народам Сибири, ЮгоЗападной и Западной России, вообще к этнографической проблематике.

По пути изучения русского народа пошел Иван Дмитриевич Беляев. В монографии «Крестьяне на Руси» он рассмотрел статус крестьянства в рамках российской государственности, процесс складывания его как сословия, обратился к проблеме крепостного права, русской общины. Исследования Беляева «Земские соборы на Руси», «Судьбы земщины и земского начала на Руси» были нацелены на изучение участия народа в управлении государством. Он проследил процесс сближения «земщины» и государства. Схема истории получилась логичной. Независимая самоуправляемая община, не стесненная рамками государства, существовала в доваряжский период. С их приходом на Руси начали формироваться две другие формы правления — новгородская и самодержавная. Объединение земли вокруг Москвы привело к образованию единой общерусской земщины и к проведению земских соборов. С развитием централизации земщина теряла свое значение и разрушалась. Окончательно она потеряла свою силу и была поглощена государством в первой четверти XVIII в. Новый виток в отношении земщины и государства наступил, по мнению Беляева, на современном ему этапе. Правительство, проводя либеральные реформы, положило начало процессу восстановления земщины.

Профессор Казанского университета Афанасий Прокопьевич Щапов в работах «Земство и раскол», «Сельский мир и мирской сход», «Земские соборы в XVII столетии», «Естествознание и народная экономия», «О влиянии гор и моря на характер населения» и других сформулировал свой взгляд на историю великорусского народа. Его концепция получила название «земско-областная теория». Щапов интересовался этнографическими видоизменениями русского народа. Он утверждал, что на смену прошлому единообразию в силу колонизационной практики уже пришла разделенность, провинциальность русского народа. Ее естественным историческим основанием служила географическая среда, этнографические, материальнобытовые, духовно-нравственные особенности населения и особая система управления. Областям и провинциям в этой концепции противостояло самодержавное государство.

История России представлялась Щапову борьбой этих начал. Наиболее ярко, по его мнению, конфликт земско-областной системы и государства проявился в Смутное время, когда восстали инородные области, проявилась их особенность. Щапов давал и социально-психологические оценки русского народа, указывал на его «темноту» и «непросвещенность». Он охотно рассуждал о характере русского народа, утратившего, с его точки зрения, внутреннее единство и неделимость. Отличительной чертой характера русского народа, определенной природно-климатическими условиями его жизни, Щапов полагал склонность к коллективным действиям, медленную восприимчивость в сочетании с возможностью острого восприятия новых неожиданных впечатлений. Щапов заложил основы критического отношения к русскому племени.

Публицисты 1860—1870-х гг. Г. 3. Елисеев, С. С. Шашков, И. А. Худяков, И. Г. Прыжов и другие подхватили его идеи. Названия работ Прыжова красноречивы: «Нищие на Святой Руси», «История кабаков в связи с историей русского народа». Понятно, как представители этого направления трактовали историю русского народа.

В рассматриваемое время наблюдалось повышение интереса к истории регионов России, населявших их народов. Так, можно указать на работы С. С. Шашкова, В. И. Межова по истории народов Сибири, В. И. Межова, Н. В. Дмитровского — по Средней Азии, X. Борана — о народах Прибалтийского края, К. Медока — народах Поволжья; начал свои научные изыскания по истории Литвы М. К. Любавский и другие. Большинство таких работ носили познавательный, академический характер.

Однако в этой связи особо следует сказать об исследованиях, посвященных Малороссии. Уже в первой трети XIX в. появились работы Н. А. Маркевича, затем А. М. Лазаревского, М. С. Грушевского, В. Б. Антоновича, других авторов. Многие из этих работ несли на себе явный оттенок национализма. Уже в это время формируется малороссийская (впоследствии украинская) доктрина, суть которой — перемена представлений малороссов о себе как части триединой ветви восточнославянских народов, причем становление этой зарождавшейся тогда идеологии происходило «при полном попустительстве русской исторической науки, веское слово которой сразу могло бы положить конец любым спекуляциям вокруг фантома „самостийной Украины“»^[12].

С наибольшей последовательностью эти идеи отстаивал Н. И. Костомаров.

Профессор Харьковского и Петербургского университетов Николай Иванович Костомаров (1817—1885 гг.) в своих трудах определил главный предмет своих занятий в исследовании развития народной духовной жизни, ибо здесь — «основа и объяснение великого политического события, тут проверка и суд всякого учреждения и закона». Близок же ему был в первую очередь малороссийский народ, который, с его точки зрения, уже созрел для самостоятельного государственного строительства.

Костомаров сравнивал удельно-вечевой строй (федеративный) и единодержавие. Борьба этих двух начал составляет содержание его концепции русской истории. Федеративный строй Древней Руси под влиянием внешних обстоятельств, татаро-монгольского ига был сменен единодержавием. С Ивана III началось бытие самостоятельного монархического Русского государства, что было доведено «до апогея» Петром I. Таким образом была принесена в жертву единовластию свобода общины и отдельных лиц, что привело к обособлению государства от народа. Отсюда историк выводил тезис: не должно мешать «свободной местной народной жизни», тогда народ не будет бояться государства.

Сам по себе тезис не вызывал сомнений, однако понимал он его довольно узко и своеобразно: русские цари «поработили» Малороссию. Так, в частности Костомаров писал: «Обезумел народ великороссийский и впал в идолопоклонство, ибо царя своего назвал земным богом… Увидела Украина, что попалась в неволю, ибо она по своей простоте не узнала, что такое значит царь московский, а царь московский значил то же, что идол и мучитель»^[13].

Следует уточнить вышеприведенный тезис о «попустительстве». Действительно, русское общество проглядело, чем могут в дальнейшем па практике обернуться подобные взгляды. Однако научное сообщество критиковало Костомарова в чисто профессиональном ключе. Одним из первых высказался С. М. Соловьев. В 1862 г. он проанализировал статью Костомарова «Иван Сусанин», в которой автор, по словам Соловьева, «употребляя приемы мелкой исторической критики, подкапывался под известие о подвиге Сусанина»^[14]. Примечательная деталь, отмеченная Соловьевым: отрицая достоверность значимости важнейшего источника, грамоты царя Михаила Федоровича 1619 г., свидетельствующей о подвиге Сусанина, Костомаров настаивал на достоверности сомнительных источников — малороссийских «казацких» летописей, свидетельствующих об «аналогичном», по мнению Костомарова, «реально произошедшем» подвиге казака М. Галагана.

Однако основным объектом научной критики со стороны современников Костомарова стали характер освещения последним личности Богдана Хмельницкого и событий 1653—1654 гг. в Малороссии. Критике подверглись прежде всего источниковая база его исследований, характер использования историографии, но прежде всего — его методологический аппарат. Смягченную, но тем не менее вполне определенную характеристику творческого метода Костомарова дал, например, В. О. Ключевский. «Его много и с увлечением читали, пока он писал; но можно опасаться, что его слишком строго будут критиковать с той минуты, как он перестал писать… Его только много хвалили, когда ему нужны были поправки; его будут порицать, когда уроки и указания критики уже ничего не поправят в том, что написал он. Русская история была для него музеем, наполненным коллекцией редких или обыкновенных предметов. Он равнодушно проходил мимо последних и останавливался перед первыми, долго и внимательно любовался ими. Через несколько времени читающая публика получала прекрасную монографию в одном или двух томах и прочитывала ее с наслаждением, отнимавшим всякую охоту спрашивать, как и из каких материалов построена эта столь привлекательная повесть. Так накопился ряд исторических образов, оторванных от исторического прошедшего и связавшихся неразрывно с их автором»^[15]. Крупнейший историк современности, первоклассный специалист по источниковедению здесь по существу заявляет, что работы автора построены на песке.

В научной практике сохранялся и даже усиливался положительно окрашенный интерес и к истории русского народа как целого. В первую очередь, это можно отнести к И. Е. Забелину. Народ, по его определению, не «мужик или барин, а это есть дух, особый нрав, обычаи, особая сила, которая все преодолевает».

Забелин Иван Егорович (1820—1908/09 гг.) — историк, археолог; доктор русской истории (1871 г.); член-корреспондент Академии наук (1884 г.), ее почетный член (1892 г.). Председатель Московского общества истории и древностей российских (1879 г.), товарищ (заместитель) председателя Императорского Российского Исторического музея имени Императора Александра III. Специализировался по исследованию древнейших периодов истории восточных славян и времени Московской Руси. Основные научные интересы лежали в области изучения (исторического, археологического) коренных вопросов жизни русского народа.

Для того чтобы «уловить душу народа», Забелин считал необходимым обратиться к истории, географии, политике, верованиям, конкретным жизненным ситуациям, материальной и духовной культуре. Этому он предполагал посвятить большую работу «Домашний быт русского народа в XVI—XVII столетии», где рассчитывал показать все типы быта в истории. Первый тип, как он его называл, «передовой» (собственников, хозяев), а именно князей, царей, дворян. Второй тип — «земледельцы-капиталисты», наиболее важное лицо среди них — капиталист-господин, а младшая ветвь — посадские и чернослободские сироты. Третий тип — казачество, четвертый — холопы, дьяки, дворовые слуги. И только после того, когда будут раскрыты частные типы, можно будет дать, полагал он, наиболее полные и верные характеристики и общих форм народного быта. Забелин не выполнил свой замысел полностью. Были подготовлены только два тома: «Домашний быт русских царей в XVI—XVII столетии» и «Домашний быт русских цариц в XVI—XVII столетии». Местоположение, политику, хозяйство, город, нравы он представил в другой своей работе «История города Москвы».

Забелин рассматривал общество как высшую организацию «идей и дел», совершаемых человеком. Он представил процесс образования государства как реализацию идеи русского народа о централизованном государстве. Забелин рассматривал его как высшую форму общественного развития, внешний механизм народной жизни. «Единодержавие есть разумный продукт патриархальных семейных отношений», — писал Забелин, а критикам форм государственной жизни России, самодержавия, он отвечал, что они установились исторически, «народ в этом виноват, а не кто другой».

Забелин проявил большой интерес к личности, которая воплощает идеи, стремления, мечты народа в «живое дело». Личность создает промышленность, литературу, политическое устройство; она — корень всякого бытия. До сих пор, полагал он, историки изучали общество. Перед собой он ставил задачу изучения личности в любой сфере, в любом ее выражении.

В рассматриваемое время проблемы, интересовавшие ученых в предшествующий период, приобрели новые акценты. Так центр тяжести изучения государства был перенесен с вопроса об установлении единодержавия Рюрика на время складывания единого государства. На смену изучения истории самодержавия пришло изучение создания и развития российской государственности, правового и социального строя.

Поднятые русской исторической мыслью в XIX в. темы соотношения культуры и цивилизации, России и Европы, Запада и Востока не могли просто уйти из научной проблематики, не оставив своего теоретического следа. Благодаря усилиям историков, разработавших единую органическую концепцию истории России, славянофилам и западникам, заострившим теоретические и мировоззренческие подходы к истории, была подготовлена необходимая эмпирическая основа для разработки теории, получившей название «теория культурно-исторических типов». Теория была создана Н. Я. Данилевским.

Данилевский Николай Яковлевич (1822—1885 гг.) — естествоиспытатель, культуролог, публицист, историк, юрист, философ. Учился в Царскосельском лицее. В качестве вольнослушателя прослушал курс факультета естественных наук Санкт-Петербургского университета. Проходил по делу М. В. Буташевича-Петрашевского. Был участником ряда экспедиций в труднодоступные районы Империи, включая Северный Ледовитый океан, в ходе которых принимал участие в биологических, метеорологических, физических исследованиях. Автор двухтомного исследования «Дарвинизм», где подверг критике теорию английского естествоиспытателя Ч. Дарвина о естественном отборе.

В 1869 г. была опубликована серия его статей, объединенных под названием «Россия и Европа: взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-романскому», где он изложил свой взгляд на мировую историю. По мнению автора, ее содержание составляет смена культурно-исторических типов. В основе теории — идея неповторимости, индивидуальности явлений и процессов. Связана эта неповторимость, согласно «теории культурно-исторических типов», с тем, что в основе государства лежит народ, единый народ, существующий как единое целое.

В природе, полагал Данилевский, существуют определенные типы животных, растений, неизменные виды, изолированные и обособленные друг от друга. Так и в человечестве, считал он: отдельные народы — это самостоятельные, разнообразные культурно-исторические типы. Каждый тип отличается присущей только ему культурой, религией, бытом, социальным и политическим устройством, наукой, экономикой. Основу культуры составляют духовная природа народа, «психологический строй общества».

Исходя из намеченного предмета исследования, Данилевский опирался на системный метод, который он вслед за Линнеем трактовал как «Аполлона науки». Он подчеркивает: для решения его задачи необходимо учитывать, что принцип деления должен обнимать собою всю сферу делимого, входя в нее как наисущественнейший признак. Все предметы и явления одной группы должны иметь между собой большую степень сходства, чем с явлениями другой группы. Группы должны быть однородными, степень сродства во всех группах должна быть однородной.

Опираясь на эти методологические предпосылки Данилевский выделял несколько культурно-исторических типов, сменявших друг друга: египетский, китайский, ассиро-вавилоно-финикийский (или халдейский, древнесемитический), индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, аравийский (или новосемитический), германо-романский (или европейский), славянский.

Каждый тип развивается самостоятельно, в соответствии с особенностями его духовной природы и внешними условиями, и этим вносит вклад в общую сокровищницу мировой истории. Каждый тип имеет свои собственные задачи, собственную идею, свою преобладающую сторону жизни, проходит в своем развитии периоды роста, цветения и исчезновения. У каждого из них своя высшая точка развития. Один тип произвел на свет английскую конституцию, другой — российское самодержавие. Данилевский насчитывал четыре общих разряда культурно-исторической деятельности, которыми являются религиозный, культурный (наука, искусство, промышленность), политический, социально-экономический. Некоторые типы были сосредоточены на каком-то одном разряде. Так, еврейский культурно-исторический тип был исключительно религиозным; греческий — преимущественно художественно-культурным. Однако чаще всего в каждом типе было сочетание разрядов культурно-исторической деятельности. Однако, по мнению Данилевского, у славянского типа есть возможность соединить в себе все четыре разряда культурно-исторической деятельности.

Славянство для Данилевского есть термин одного порядка с эллинизмом, латинством, европеизмом. Данилевский категорически выступает против взгляда на Европу как на идеал, он принципиально не согласен с бытующим в умах интеллигенции убеждением, что Европа выработала окончательные формы человеческой культуры, которые только остается распространить по лицу земли.

Всякий новый тип, по Данилевскому, не только не связан с предыдущим, но и не являет собой более совершенный уровень развития. Поэтому ни один культурно-исторический тип не может гордиться тем, что он составляет высшую точку развития в сравнении с предшествующей или современной ей цивилизацией. Отсюда вывод ученого о том, что прогресс состоит не в появлении более совершенной цивилизации, а в разнообразии их, позволяющем исходить все ноле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях. Общечеловеческой цивилизации никогда не существовало, считал он. Поэтому некорректно рассуждать об истории как о едином процессе, охватывающем все народы, о всеобщем прогрессе. На этой основе Данилевский отверг деление на древнюю, среднюю, новую историю. Таким же искусственным ему представлялось деление на Восток и Европу.

Тезис об отсутствии единой цивилизации, «стандарта», привел его к критике европоцентризма, т. е. однолинейной схемы общего прогресса. Европейскому типу, полагал Данилевский, не следует придавать статус образца. Между Россией и Западом — извечные взаимные непонимание и неприятие именно в силу того, что народы относятся к разным культурно-историческим типам. В истории один лидирующий тип сменяет другой, не передавая плодов своей деятельности другому. Все они развиваются независимо друг от друга. По мере того, как каждый из них выполняет свою историческую миссию, на его место приходит следующий.

Данилевский предполагал, что в современную ему эпоху происходили упадок европейского типа и восходящее развитие славянского типа, которому должно принадлежать будущее. Основой психологического строя славянского культурного типа Данилевский считал православие. Характер русских и вообще славян наиболее соответствует христианскому идеалу: мягкий, покорный, почтительный к власти. Православие определяет внутреннюю свободу народа. Сила русского народа — в его внутреннем нравственном сознании. Отсюда перевес общенародного элемента над личностью, индивидуальностью.

По отношению к силе и могуществу государства, по способности жертвовать ему всеми личными благами и по отношению к пользованию государственностью и гражданскою свободою — русский народ одарен значительным политическим смыслом, — утверждал Данилевский. Строение государства, по Данилевскому, есть первая историческая деятельность народа. Следующая ступень — культурная деятельность.

Данилевский подчеркивал трудность утверждения в России государства, обусловленную обширными лесами и степями, позволявшими уклоняться от тягот, налагаемых государством; опасностью от внешних врагов. Отсюда необходимость сильной государственной власти, т. е. самодержавия. Россия — единственное независимое славянское государство. При этом, подчеркивал Данилевский, власть для русских имеет мало привлекательности, но они не стремились ограничить размеры власти, изгнать законно царствующие династии, произвести какие-либо политические смуты, а с введением гражданственности, освобождением крестьян вовсе исчезли какиелибо причины возникновения недовольства в народе.

Особый этап государственной деятельности составила петровская реформа, характер которой, согласно определению Данилевского, был чисто политически-государственным, а не культурным. Преобразования Петра I, утвердив политическое могущество России, спасли главное условие народной жизни — политическую самостоятельность государства. Вслед за славянофилами Данилевский утверждал, что реформы Петра привели к искажению народного быта, разделению общества на европеизированные «верхи» и сохранившие русскую самобытность «низы». Вот из этого разделения народа на «низы» и «верхи» в социальном пространстве России и появился интеллигент. Начало складываться представление о противоположности «русского» и «европейского». Против этого неестественного противопоставления и была, в том числе, направлена теория Данилевского.

Будущее России Данилевский видел в развитии своего культурно-исторического типа, своей самобытности, всеславянского самосознания и освобождении своих соплеменников, в том числе через развитие культурной деятельности. Начало этому, по его мнению, положено в лице лучших представителей русской культуры: А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, А. С. Хомякова, Л. Н. Толстого, М. И. Глинки. Теория Данилевского направлена на обоснование закономерности возвышения славянского культурно-исторического типа.

Данилевский впервые в мировой историографической практике дал теоретическое осмысление сложных культурно-исторических процессов со стороны их индивидуально-этнического своеобразия, сформулировал проблему культурно-исторической типологии. Судьба теории Данилевского сложилась непросто. С конца XIX в. она была выведена из отечественного научного пространства. Вместе с гем Данилевский является основоположником «теории культурно-исторических типов», ставшей важнейшей методологической основой развития исторической науки в XX—XXI вв.

• [1] Переписка А. С. Пушкина: в 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 290.
• [2] Чаадаев Я. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: в 2 т. Т. 2. М., 1991.С. 99.
• [3] Хомяков Л. С. Записки о всемирной истории // Полное собрание сочинений АлексеяСтепановича Хомякова. Т. 5. М., 1900. С. 61.
• [4] Хомяков А. С. Записки о всемирной истории. С. 41.
• [5] Там же. С. 313.
• [6] Хомяков А. С. Записки о всемирной истории. С. 261—262.
• [7] Соловьев С. М. Избранные труды: записки. М., 1983. С. 346.
• [8] Там же. С. 71−72.
• [9] Там же. С. 68.
• [10] Соловьев С. М. История России с древнейших времен: в 15 кн. Кн. 1. Т. 1—2. М., 1959.С. 55.
• [11] Соловьев С. М. Избранные труды: записки. С. 72.
• [12] Родин С. Отрекаясь от русского имени. М., 2006. С. 206.
• [13] Костомаров II. И. Закон Божий: Книга Бытия украинского парода // Скотский бунт.М., 2002. С. 393−395.
• [14] Соловьев С. М. О статье г. Костомарова «Иван Сусанин» // История России с древнейших времен: в 18 кн. Кн. 5. Т. 9. М., 1990. С. 345.
• [15] Цит. по: Викторов 10. Г. Забытая полемика // Традиции исторической мысли: материалы научного семинара памяти В. И. Злобина. М., 2009. С. 106.