Стиль эпохи в сказках Ю. К. Олеши «Три толстяка» и А. Н. Толстого «Золотой ключик»
Время волшебников прошло", — так полемически эффектно начинает Ю. Олеша свой роман-сказку. И всем произведением доказывает обратное: он — волшебник слова, а герои его волшебной силой любви преображают мир. Вера, надежда, любовь — вот герои этих сказок, созданных мудростью авторов, которые связуют мир дои послереволюционный, причем не декларативно, на словах, а творениями, прошедшими испытание… Читать ещё >
Стиль эпохи в сказках Ю. К. Олеши «Три толстяка» и А. Н. Толстого «Золотой ключик» (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Общеизвестно, что в истории культуры одна эпоха сменяет другую, что писатели и вообще люди искусства, живущие в одно время, вольно ли, невольно ли для выражения своей художественной идеи зачастую прибегают к общему кругу тем, образов, мотивов, сюжетов.
Рубеж XIX—XX вв. выявил определенную общекультурную тенденцию, сформировавшуюся в силу множества причин[1]. Тенденция эта была такова: художественное слово (как и человек рубежа веков) как бы осознает свое «сиротство», а потому тяготеет к единению с другими искусствами. Это можно было бы объяснить неоромантическими веяниями (романтическая эпоха по сути своей была эпохой художественного синтеза), а символизм, несомненно, нес в себе романтическое, но русский XX век в лице символистов провозгласил эпоху «нового синтеза», «синтеза литургического» с явной христианской религиозной доминантой.
Об этой эпохе Е. В. Аничков писал так: «Рухнула теория дифференциации искусств, казавшаяся незыблемой. А отсюда явился уже совершенно новый принцип: стилизация. Стилизация — вот наиболее общая и важная черта нового искусства»[2].
Еще в дореволюционное время писатели прибегали к стилизации не только храмового действа (см. «Симфонии» А. Белого, «Эсхатологическую мозаику» П. Флоренского, новую драму Л. Андреева), но и других искусств, преимущественно синтетических по своей природе: театра, где синтезированы слово, живопись, музыка, пластика, или цирка с характерными репризами, синтезом эксцентрики, танца, оригинального жанра, акробатикой и даже зверинцем. В 1910—1920;е гг. такая стилизация стала характерной приметой культурной эпохи.
Именно синтез искусств приводит к стилизации, когда в прозе изображаются, портретируются театр, цирк, опера.
Предреволюционная эпоха с новым пристальным вниманием обратилась к слову, его магической силе, вспомнила древние заговоры и заклинания, фольклор, языческий миф и его функцию в народной сказке. Именно на этом пути русская литература в начале XX в. обретала и новую литературную сказку, характерной чертой которой опять же была стилизация — стилизация фольклорной сказки.
Таким образом, стилизация в широком смысле была проявлением художественного синтеза, взаимодействием различных видов искусств, а в узком смысле являла собой традиционное перенесение различных черт народной сказки в литературное произведение (будь то проза или поэзия).
В данном случае сближены два почти на десятилетие отстоящие друг от друга произведения, но их сближение показывает, что оба они вдохновлены эпохой, именно она дала колоссальный художественный заряд, материализовавшийся в лучших литературных опытах советских писателей.
В «Трех толстяках» и «Золотом ключике» стилизация — определяющая черта, причем Юрий Карлович Олеша (1889—1960) прибегает к стилизации искусства цирка и претворяет цирковое абсолютно на всех уровнях стилевой иерархии: в романе изображаются все составляющие циркового представления: есть там и гимнаст Тибул, и учитель танцев Раздватрис, и доктор Гаспар Арнери (волшебник, «фокусник» или ученый?), многие сцены — характерные клоунские репризы, а описание появления оружейника Просперо на обеде у Трех Толстяков разительно напоминает появление льва на арене цирка. Но самое интересное, что автор «фокусничает», жонглирует словами, они претерпевают удивительные превращения, как будто бы в словах обнаруживается истинный смысл, спрятанный за стершейся от частого употребления оболочкой, слова — герои, циркачи, клоуны, танцоры… Вот характерный эпизод из книги:
Тетушка протянула мышеловку. И вдруг она увидела негра. Возле окна, на ящике с надписью «Осторожно!», сидел красивый негр.
Все компоненты фокуса налицо: ящик, ассистентка, протягивающая предмет, выглядящий абсурдным в видимых обстоятельствах, почти фокусом кажется словосочетание «красивый… негр». Далее не менее обескураживающее:
Негр был голый.
Негр был в красных штанишках.
Негр был черный, лиловый, коричневый, блестящий.
Негр курил трубку.
Впечатления тетушки, разглядывающей негра, сами превращаются в вереницу элементов фокуса.
Тетушка Ганимед так громко сказала «ах», что чуть не разорвалась пополам. Она завертелась волчком и раскинула руки, как огородное чучело. При этом она сделала какое-то неловкое движение; задвижка мышеловки, звякнув, открылась, и мышь выпала, исчезнув неизвестно куда.
Теперь наступила очередь прийти в восторг и недоумение читателю, всего какое-то мгновение наблюдающего за тетушкой. И вместо «Ап!!!» автор подводит итог «номера»:
Таков был ужас тетушки Ганимед.
Негр громко хохотал, вытянув длинные голые ноги в красных туфлях, похожих на гигантские стручья красного перца.
Трубка прыгала у него в зубах, точно сук от порывов бури. А у доктора прыгали, вспыхивая, очки. Он тоже смеялся.
Тетушка Ганимед стремительно вылетела из комнаты.
— Мышь! — вопила она. — Мышь! Мармелад! Негр!
А уж последние реплики «ассистентки» будто бы разоблачают фокус или свидетельствуют о том, что он не вполне удался, поскольку обнаружились его элементы, связанные воедино, но на самом деле ничего общего между собой не имеющие.
Читая «Трех толстяков», исследователи зачастую выдвигают на первый план идеологическое содержание и говорят, что это произведение о революции. Это мнимое лежит на поверхности.
Истинное же содержание раскрывается через антиномичные образы живого, одухотворенного человека и механической куклы. Сюжет Ю. Олеши строится на разоблачении механического, бездушного, на соединении разлученных детей — брата и сестры.
У А. Н. Толстого Буратино (деревянный человечек, кукла), пройдя через иные испытания, оказывается в театре, где он уже актер. Следует вспомнить, что мечтой о человеке-артисте живет эпоха начала XX в., а человек этот, по мысли А. Блока, вобрав в себя все волнения и хаос мира, должен воплотить их в гармонически стройную песнь и вернуть людям, преобразив их души тоже. Возвышенная символистская идея нашла своеобразное воплощение в сказке А. Н. Толстого, прошедшего школу символизма. Буратино теперь Артист среди артистов, а не кукла, не механическая бездушная безделица.
«Бунт», изображенный в сказках, средство, а не самоцель. Произведения несут в себе серьезную сверхзадачу, решению которой помогает сюжетообразующая деталь, которой в обоих произведениях является ключ: он «сцепляет» события, но и открывает тайну и у Ю. К. Олеши, и у А. Н. Толстого (как впоследствии у Д. Родари). Откроется тайна — и герои откроют для себя и читателей дверь, за которой царят мир, любовь, взаимопонимание, человеческое всеединство, откроют радостную душу.
Оба произведения завершаются праздником, представлением. Художественный синтез, реализованный в этих сказках, сообщает им многомерность того искусства (театра, цирка), которое портретируется.
IO. К. Олеша и А. Н. Толстой подспудно говорят о главном в человеке: о сердце, душе, которая учится любить (вспомните Тутти: о скольких литературных сказках еще напомнит нам этот герой — от Г. X. Андерсена с его Каем, ледяное сердце которого растопили слезы сестрицы, до Н. Г. Вагнера с его «Чудным мальчиком» и объяснением человеческого сердца в «Великом», и А. Волкова с героями, чьи мечты сбываются, и Железным Дровосеком, который чувствует наконец в себе живое и горячее сердце).
" Время волшебников прошло", — так полемически эффектно начинает Ю. Олеша свой роман-сказку. И всем произведением доказывает обратное: он — волшебник слова, а герои его волшебной силой любви преображают мир. Вера, надежда, любовь — вот герои этих сказок, созданных мудростью авторов, которые связуют мир дои послереволюционный, причем не декларативно, на словах, а творениями, прошедшими испытание временем. К концу 1930;х гг. эта литературная и культурная эпоха шла на убыль, она была чревата иными художественными тенденциями. Но тем явственнее звучат голоса мастеров, которые не дали порваться связи времен и блистательно запечатлели ее в своих произведениях.