Психологическая безопасность и общество

Эмма Ротшильд отмечала, что «понимание смысла безопасности заключалось… в представлении о состоянии или цели, конституирующих взаимоотношения между индивидами и государствами или обществами»^[1].

Одной из первых попыток привести концепцию безопасности в сферу социальных наук был критический анализ концепций безопасности и неуверенности У. Камерона и Т. МакКормика, которые пришли к выводу, что до сих пор не было последовательных определений, развития теории и эмпирического тестирования феномена безопасности. Камерон и МакКормик обнаружили, что предыдущие исследования по безопасности/опасности были неопределенными и тенденциозными. Они предложили разработку концепции и эмпирические исследования.

Прошло почти два десятилетия, прежде чем появился следующий анализ этих понятий. Один из самых глубоких анализов был сделан Францем Кауфманом, который написал книгу о безопасности как социологической и социально-политической проблеме. Интересной особенностью его анализа было то, что он представлял безопасность не только как концепцию системы или общества, но и как субъективный опыт или как взаимосвязь между субъективным опытом и объективными условиями. По словам Ф. Кауфмана, основная проблема безопасности заключается в нарушенной связи между внутренними переживаниями и внешними условиями. Необходимость безопасности проявляется в усилиях по защите от опасностей, потребности в порядке и непрерывности, а также в стремлениях к внутреннему психическому балансу^[2].

Концепция безопасности Кауфмана включает как безопасность «Я», так и ориентацию на внешний мир. Теоретизация концепции ненадежности породила широкий спектр аспектов безопасности. Один интересный вопрос касается динамики этого явления. Как неуверенность влияет на людей и их отношения в обществе?

Роберт Берки обеспечил тщательный и целостный анализ безопасности и ее создания и поддержания в обществе. Он утверждал, что в самом глубоком смысле стремление к безопасности является экзистенциальным. Р. Берки писал: «Надеясь на безопасность, которая якобы защищает и продлевает жизнь, мы действительно ухаживаем за отсутствием безопасности и занимаемся поисками после отсутствия безопасности»^[3].

Согласно Берки личная безопасность тесно связана с обществом и личными, взаимными отношениями даже к тем людям, которых мы не знаем. Социальный парадокс безопасности означает, что люди уязвимы в своих отношениях, но в его крайней форме люди также могут видеть и воспринимать друг друга как угрозу. Вопросы безопасности также представляют моральные вопросы о том, как организовано общество и как законы и правила регулируют безопасность. Таким образом, безопасность требует принятия политических решений для смягчения неуверенности в обществе и обеспечения безопасности.

Л. Секрест, ученик Дж. Келли, писал, что, когда человек чувствует себя в безопасности и может правильно прогнозировать события, он делает выбор, который способствует расширению своей системы. Он делает это выбор, даже рискуя ошибиться. «Но затем последует период, в течение которого он будет совершать выбор, снижающий вероятность ошибки и служащий подкреплениями»^[4].

Сальваторе Мадди описывает жизнестойкость как систему установок или убеждений, которые могут формироваться и развиваться. Так, установка на включенность вместо отчуждения и изоляции, установка на контроль за событиями собственной жизни вместо чувства бессилия, установка на принятие риска вместо стремления к безопасности и уменьшения напряжения. Благодаря большой исследовательской работе С. Мадди пришел к выводу, что жизнестойкость — базовая характеристика личности, которая опосредует воздействие на ее сознание и поведение всевозможных благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, от заболеваний и соматических проблем до социальных условий.

Итак, эмпирические и теоретические разработки, как правило, анализировали признаки относительно стабильного общества. Бинарные оппозиции «стабильность — нестабильность», как и «безопасный — опасный» почти не упоминались не только в психологических теориях, но и в эмпирических исследованиях. И только во второй половине XX в. в психологии стали предприниматься попытки осмысления происходящих в обществе радикальных преобразований. Человек стал рассматриваться в аспекте с социальных изменений и неопределенности. Серж Московичи писал, что основное внимание надо уделять не рассмотрению и изучению стабильности, а неопределенности и изменчивости. Произошел переход к более интегративным формулировкам предмета психологии, которые включали в себя «наращивание» предмета от частного к общему.

В течение всего советского периода проблема безопасности была монополией государства как в теоретическом, так и в практическом плане. Безопасность государства была главным объектом политики.

В отечественной психологии термин «психологическая безопасность» начинает использоваться в конце 1970;х — начале 1980;х гг. из-за интенсивного развития промышленности и в связи с профессиональной деятельностью людей. В результате чего в России первое определение психологии безопасности появляется в рамках инженерной психологии и психологии труда. По мнению М. А. Котика, психология безопасности призвана обеспечить профилактику несчастных случаев на производстве и изучать их причины.

Долгий период в психологии постулировался принцип нормативности, который являлся признаком социального поведения человека, который обеспечивал его безопасность в обществе. Человек рассматривался с позиции согласия или несогласия с мнением группы.

Е. П. Белинская отмечает, что личность зависит от группы, ищет ее поддержки и одобрения^[5]. Ориентация на неформальные связи дает возможность выстраивать более гибкие стратегии и чувствовать себя в безопасности. Личностные отношения весьма чувствительны к переменам во внешней среде и к изменениям в восприятии «своими». Эта гибкость делает базовые ценности и неформальные связи весьма устойчивыми.

Важное значение приобретает здесь стремление членов сообщества к сохранению собственной репутации среди своих, желание соответствовать определенной нормативной модели и постоянное стремление подтверждать это соответствие. К. Касьянова называет эту особенность российской культуры «диффузностью общения». «Мы плохо переносим отношения, в которых большое место занимает принцип конкретного (функционального) общения. И напротив, хорошо чувствуем себя в группе, которая „лезет“ в наши личные дела, копается в наших взглядах и мотивах, формирует нашу личность». «…Они не дадут мне пропасть, они не могут этого сделать, не имеют права»^[6]. Мы внутренне убеждаем себя: «Ничто не обеспечивает человеку той уверенности и свободы, какую дает ему поддержка группы диффузного типа».

Психолог Сеймур Сарасон в 1974 г. ввел понятие «психологическое чувство общности», которое является одним из оснований для самоопределения^[7]. По мнению Дэвида Макмиллана и Дэвида Чависа, чувство общности предполагает наличие эмоциональной безопасности и чувства принадлежности^[8].

Американские социальные психологи, основатели теории чувства общности, Д. Макмиллан и Д. Чавис, предполагают, что чувство общности состоит из четырех элементов.

Первый элемент — это членство, включающее в себя чувство эмоциональной безопасности и чувство принадлежности. Они предполагают признание определенных границ, которые помогают отличить «своих» от «чужих». Человек вписан в группу, имеет там место, его принимают: «Это моя группа» и «Я являюсь частью группы». Он готов пожертвовать чем-то важным для группы.

Второе — влияние, т. е. возможность ощущать себя свободным, испытывая при этом чувство слитности с сообществом, готовность разделять его ценности и интересы.

Третье — осуществимость личных желаний человека, иинтегрированность, т. е. чувство единения с другими людьми. Они основываются на ценностях и соответствуют интересам как индивида, так и сообщества. Это связано с позитивной поддержкой поведения человека, оценкой его успехов, статуса или способностей.

Четвертое — разделение эмоциональной связи, ощущения общности судеб, включая степень и характер взаимодействия членов сообщества^[9]. «Ориентация на неформальные связи дает возможность выстраивать более гибкие стратегии и чувствовать себя в безопасности»^[10].

Пример

Пример чувства общности, по Д. Макмиллану и Д. Чавису Кто-то вывешивает информацию на доске объявлений общежития об образовании баскетбольной команды этого общежития. Изначально жильцы общежития посещают организационное собрание как чужие друг другу. При этом каждый из них приходит по мере своих индивидуальных потребностей. Члены новой баскетбольной команды связаны между собой по критерию места жительства и проводят в тренировках большое количество времени. Команда общежития выступает на соревнованиях и выигрывает первую игру. Во время игры каждый член баскетбольной команды вкладывает свои усилия в победу. По мере того как команда продолжает побеждать в соревнованиях, члены баскетбольной команды становятся известными в своем районе, получая почет и признание. Капитан команды предлагает приобрести спортивную форму, на которой будут цвета новообразованной баскетбольной команды.

Безопасность долгое время связывалась в представлениях людей и с включенностью в систему конформистских отношений между властью и «подданными».

Д. Макмиллан и Д. Чавис указывают, что влияние в сообществе двунаправлено: члены группы должны чувствовать, что имеют право влиять на то, что делает группа (иначе они не были бы мотивированы на участие), а групповая сплоченность зависит от группы, имеющей некоторое влияние на его членов. Авторы утверждают, что эти две явно противоречивые силы могут работать одновременно. Дело в том, что люди, которые признают, что для них важны потребности, ценности и мнения других людей, часто являются наиболее влиятельными членами группы, в то время как те, кто пытается доминировать над другими и игнорирует пожелания и мнения других, часто являются наименее могущественными членами группы.

С другой стороны, авторы также обсуждают исследование «консенсусной проверки», которое «демонстрирует, что сила в отношении единообразия является транзакционной — что она исходит как от человека, так и от группы»^[11], предоставляя членам заверения в том, что они испытывают подобные вещи аналогично другим членам группы.

В 1996 г. Макмиллан обсуждает этот элемент прежде всего с точки зрения «доверия», указывая на то, что он является существенным ингредиентом влияния. Он также суммирует предыдущее обсуждение роли власти и влияния внутри сообщества в одном предложении: «Этот процесс происходит одновременно, потому что порядок, авторитет и справедливость создают атмосферу для обмена силой».

• [1] Rotbscbild Е. What Security? // Daedalus. Summer 1995. P. 60—61.
• [2] Kaufmann F.-X. Sicherheitalssoziologisches und sozialpolitisches Problem. Untersuchungenzueiner Wertideehochdifferenzierter Gesellhaften. Stuttgart: FerdinandEnkeVerlag, 1970.
• [3] Berki R. N. Security and society: Reflections on law, order and politics. London, Dent, 1986. P. 39.
• [4] Sechrest L. The psychology of personal constructs: George Kelly // J. M. Wepman andR. W. Heine (eds.). Concepts of personality. Chicago: Aldine, 1963. P. 221.
• [5] Белинская Е. П. Исследование личности: традиции и перспективы // Социальнаяпсихология. Хрестоматия / сост. Е. П. Белинская, О. А. Тихомандрицкая. М.: Аспект-Пресс, 2012. С. 47.
• [6] Касьянова К. К вопросу о русском национальном характере. М., 1991. С. 253.
• [7] Sarason S. В. The psychological sense of community: Prospects for a communitypsychology. San Francisco: Jossey-Bass, 1974.
• [8] McMillan D. W., Chavis D. M. Sense of community: A definition and theory // Journalof Community Psychology. 1986. Vol. 14 (1). P. 6—23.
• [9] Ibid.
• [10] Zinchenko Y. P., Perelygina E. B. A Secure City: Social-psychological Aspects. P. 108.
• [11] McMillan D. W., Chavis D. М. Sense of community: A definition and theory.