Факторный анализ криминогенного воздействия миграционной преступности на криминологическую безопасность

Криминальные структурные сети как системообразующий элемент глобализации миграционной преступности

Криминальное сообщество в условиях глобализации и выхода на транснациональный уровень, по мере «приобретения» миграционной составляющей и завладения глобальным полем деятельности, серьезно трансформировалось. Очевидно, что с момента перенесения криминальной деятельности через границы приобретает новые характеризующие признаки, раскрывающие ее как миграционную преступность. В рамках овладения глобальным пространством и его криминализации вполне закономерно проявляется проблема взаимодействия между различными отрядами преступности, которое предполагает определенное организационное оформление. Ряд авторов^[1] отмечают, что по причине недостаточности криминологической проработанности этой важной научной проблемы, отсутствия необходимого числа фактических для изучения данных ее актуальность в условиях глобализации усиливается.

Вместе с тем, за последние десятилетия процесс глобализации, являющийся качественно новым этапом развития мирового хозяйства, обнажил некоторые доминирующие тенденции развития преступности, которые определяют перспективы ее развития. В частности, В. В. Лунеевым^[2] выделяется ряд следующих:

• — расширение сфер преступной деятельности;
• — «окорыствование» мотивации преступного поведения;
• — повышение ее организованности, технической вооруженности и самозащищенности;
• — использование все более разрушительных средств и способов совершения преступлений;
• — рост причиняемого преступностью ущерба;
• — транснационализация преступной среды;
• — увеличения общественной опасности преступной деятельности и т. д.

Перечисленные тенденции определяют вероятностные варианты развития миграционной преступности в рамках организационного оформления на глобальном уровне. Новые качественные изменения обусловлены в значительной мере все возрастающей активностью транснациональных корпораций (ТНК) и, следовательно, транснациональной организованной преступности (ТОП). Будучи исключительно опасной разновидностью социальной патологии транснациональная организационная преступность выражается в «функционировании преступных организаций и сообществ, имеющих разветвленную сеть филиалов в других странах, использующих международные связи для постоянного осуществления глобальных незаконных операций, связанных с перемещением потоков информации, денег, физических объектов, людей, других материальных и нематериальных средств через государственные границы с целью использования благоприятной рыночной конъюнктуры в одном или нескольких иностранных государствах для получения существенной экономической выгоды»^[3]. Одним из условий криминальной активности транснациональной преступности являются новые реальности, связанные с превращением ТНК в субъектов современного мирового хозяйства и международных экономических отношений. В странах базирования и своих зарубежных филиалах данные компании производят более половины мирового ВВП, 2/3 международной торговли и международного перемещения капитала, 4/5 международного обмена технологиями и т. д. По своей экономической мощи отдельные ТНК сопоставимы с государствами и оказывают значительное влияние на формирование международной конкурентоспособности стран. Поэтому не случайно, а вполне закономерно миграционная преступность с целью захвата экономического пространства и получения сверхприбыли, при одновременном уклонении от социального контроля организует взаимодействие специфичным образом.

Анализ имеющейся литературы позволяет вскрыть ряд подходов к пониманию этой проблемы. В частности, А. И. Долгова, В. В. Номоконов, А. Л. Репецкая и др. выделяют две основные модели взаимо²

действия: бюрократическую и сетевую. В частности, А. Л. Репецкая подчеркивает, что в криминологической теории разработаны модели партнерства (М. Халлер); патримониальная — по типу «патрон-клиент» (Дж. Албини, X. Хасс, Г. Потер и др.); и «этнического наследования» (Ф. Ианни); а также по типу предпринимательских синдикатов (А. Блок, Д. Смит и др.), которые, несмотря на видимое разнообразие, очевидно, представляют различные варианты модели сетевого взаимодействия.

Следует уточнить, что до недавнего времени в системе взаимодействия преобладала бюрократическая система. Преступные сообщества представляли собой вертикальные структуры со сложной иерархией по типу «семьи», «клана», «тейпа» и т. д. В руках ее лидера сосредоточивалась вся власть силы, финансов, традиций и т. д. По мере глобализации «как процесса социальной трансформации, в ходе которой человеческие сообщества постепенно интегрируются во всемирную социальную систему»^[4], что повлекло трансформацию и преступности. Преступные сообщества стали представлять собой огромные организации, социальный контроль за которыми со стороны правоохранительных органов по этой причине упрощался. Значительные потери «якудзы», «триад», сицилийской, нигерийской и подобного рода иных преступных сообществ привело к необходимости их реорганизации. Окончательную черту в решении этого вопроса, видимо, подвели события 1 сентября 2001 года, когда террористами «Аль-Каиды» было совершено нападение на ВТЦ в Нью-Йорке. В результате ответных операций спецслужб США и ряда других стран существование этой террористической организации была поставлена на грань уничтожения, что обусловило, по мнению экспертов, ее слияние с другой террористической организацией «Египетский Исламский Джихад» и их перехода на сетевую основу. По мнению М. Сейджмана, независимого эксперта и автора книги «Сетевые структуры терроризма», изданной в 2004 г. «Аль-Каида» разрушена, но получает развитие новый так называемый «сетевой терроризм»^[5].

Одновременно, в мировом преступном сообществе наблюдается определенный отход от бюрократической к сетевой системе организации криминальной деятельности. По этой причине, преобладающей формой взаимодействия становится «преступная кооперация». Большую роль в этом сыграла миграционная составляющая и возможность более активного использования легальных и нелегальных мировых и региональных миграционных сетей.

Организационные изменения, возникшие в последние десятилетия, привели к оформлению сетевой модели организации в преступном мире. В числе истинных причин преобладающего их использования являются, по мнению А. Л. Репецкой^[6], вопросы обеспечения безопасности преступного сообщества; В. С. Овчинского^[7] — необходимость создания более гибкой и динамичной организации преступной деятельности; Э. Г. Соловьева^[8] — получения эффективного средства и реализация принципа социальной и политической организации криминальной структуры и т. д. К вышеперечисленным следует добавить глобальное распространение информационных технологий, которые трансформируют все сферы жизнедеятельности современного общества, превращая его в общество сетевых структур^[9]. Не остается в стороне и преступное сообщество, которое, наряду с бюрократической моделью, активно использует сетевые формы организации. В этой связи, К. фон Лампе^[10] справедливо подчеркивает, что «разветвленная сеть контактов, устанавливаемых преступниками между собой, может существенно расширяться в зависимости от обстоятельств и реализовывать довольно сложные замыслы, не прибегая к созданию каких-то иных организационных структур». А. Л. Репецкая расширяет наши представления о сетевой модели как «преступной организации сети отдельных, наиболее влиятельных людей, занимающих высокие должности во властных структурах или исполнительных структурах государства или относящихся к олигархической верхушке общества. Они руководят непосредственными исполнителями, являющимися их работниками, вовлеченными в преступную деятельность»^[11]. Вместе с тем, на наш взгляд, сетевая модель представляет собой совершенно новую социальную реальность, позволяющая преступному сообществу с наименьшими потерями захватить и криминализировать экономическое пространство в целях извлечения незаконной прибыли.

Таким образом, сеть является новой технологией организации криминальной деятельности, обеспечивающей порядок ее структурирования на сетевой основе и сетевых связях в условиях глобализации преступности. В сущности, сетевой принцип организации является не только организующим, но и эффективным средством глобализации криминальной деятельности преступного сообщества в новых условиях.

В контексте миграционной преступности сеть представляет собой сложную и малоизученную категорию^[12]. В то же время, сеть как модель миграционной преступности может быть сконструирована и в научном плане изучена посредством сетевого подхода, методы которого представляются наиболее эффективными при описании и упорядочении дефиниций, связанных со структурой. Более того, сетевой подход позволит изучить исследуемый объект, выделить его атрибуты, произвести теоретическое описание модели и его связей. Актуальность исследования социальных сетей неуклонно возрастает, что обусловлено глобализацией общемировых процессов вообще и преступности, в частности, прежде всего, в форме сетевизации. Теория социальных сетей формируется в рамках запросов современного общества, в условиях быстро меняющейся социальной ситуации, текучести и неустойчивости социальных институтов, размывании их границ. В контексте изложенного, перспективным направлением при разработке сетевой модели, как системообразующего элемента миграционной преступности можно считать использование специфических «сетевых методов». С помощью последних в компьютерном оформлении возможно решение задач точного и полного описания сети включенной, наряду с миграционным, в качестве системообразующего элемента в общее концептуальное ядро миграционной преступности. Классификация таких методов разнообразна, однако регрессивный (статистический) метод с использованием компьютерных программ является предпочтительным и позволяет структурировать модели взаимодействия, дать объяснение и осуществить смысловое наполнение. Основным принципом выявления сетевой структуры является конструирование усредненной модели миграционной преступности, единицей взаимодействия которой является личность.

В аспекте изложенного следует иметь ввиду, что глобальные процессы в мире социализируют и одновременно дегуманизируют криминальную личность. Помещенная в строго ограниченные рамки современного общества последняя, в целях обеспечения своих потребностей, обречена стать частью криминальной сетевой системы как саморегулирующейся и трансформирующейся целостности со специфичной для нее субкультурой. По этой и ряду других причин, понимание личности пребывающей в определенной структурной позиции, сети и изменяющую ее становится возможным в рамках деятельностного подхода.

Психологический анализ деятельности предполагает понимание ее как сложного, многомерного и многоуровневого, динамически развивающегося явления. В качестве основных образующих криминальной деятельности выделяют следующие: мотив, цель, планирование деятельности, переработка текущей информации, оперативный образ, принятие решения, действия, проверка результатов и коррекция действия.

Перечисленные составляющие раскрывают различные уровни регулирующей функции психического состояния человека при подготовке, организации и выполнении деятельности, в ходе которой осуществляется преобразование ее предмета в продукт. В предмете потребления как продукте криминальной деятельности так или иначе запечатлевается и система социальных отношений, сложившихся в сети. Так, для радикальных исламских сетей джихатского типа является характерным религиозный запрет взимания ссудного (ростовщического) процента. Для другого типа сетей предмет потребления может быть усилен рядом архетипичных социокультурных особенностей, норм и традиций (например, рабство, кровная месть и т. д.)^[13]. Также, социально детерминированными являются способы удовлетворения потребностей. В сущности, обнаруживается, что предмет, способ и процесс удовлетворения определяются криминальной субкультурой, к которой принадлежит данный субъект деятельности. Например, группировка «Абу Сайяф» использует следующие способы удовлетворения финансовых потребностей, как захват туристов и бизнесменов за выкуп, Исламское движение Узбекистан (ИДУ) — наркодоходы^[14]. Очевидно, что в мотиве, цели, планировании деятельности, принятии решения, действиях и др. элементах деятельности обнаруживается влияние криминальной среды.

Вместе с тем, понимание таких особенностей индивидуальной деятельности без рассмотрения проблем совместной деятельности при изучении социальных сетей остается явно недостаточным, более того, во многом непонятной. Если индивидуальная деятельность на психическом уровне во многом протекает скрытно, то в совместной — проявляется достаточно полно и ясно. В зависимости от результатов совместной деятельности определяется эффективность сетевой системы. Совместная деятельность представляет собой огромное поле проблем, с которыми предстоит встретиться человеку в социальной сети. Фактором, объединяющим членов сети в совместной деятельности и направляющим его, являются общие криминальные цели, которые связаны с перспективами жизни реализующих их членов сетей. Однако цели могут иметь эпизодический характер и определяться только обстоятельствами некоторого момента. В этом плане важным обстоятельством является как общая цель становится общим достоянием членов сети. Однако независимо от того, будет ли она выступать в форме наглядного представления или логической конструкции, общая цель будет связана с криминальным извлечением нетрудовых доходов. Сформированная общая криминальная цель будет определять спецификацию решаемых сетью задач, каждым из числа ее членов. Здесь криминальная индивидуальная деятельность каждого члена сети будет выступать как составная часть совместной деятельности и может быть понята в ее логике.

В изучении общей цели совместной деятельности важным остается личностный аспект. Включаясь в совместную деятельность, члены сети могут иметь и имеют разные цели. Однако в основе формирования общей цели находится потребность извлечения нетрудовых доходов, что является ключевым в организации совместной деятельности. Вместе с тем, следует уточнить, что при включении в совместную деятельность каждый из ее членов имеет не одну, а некую систему целей, в которой одни занимают ведущее, другие — подчиненное положении. Такая система каждой личности динамично развивается и характеризуется сложно-структурированным «полем целей». Благодаря этому, создается основа для согласования индивидуальных целей и формирования общей, которая требуется для организации совместной деятельности сети. При этом является важным не столько совпадение целей, а наличие потребностей членов сети как целостного образования. Процесс целеобразования в совместной деятельности существенно зависит от социальных условий, в которых протекает криминальная деятельность.

Соотношение цели и мотивов в совместной деятельности, переплетение мотивов создает сложную картину и порождает множество разнообразных эффектов, вплоть до распада совместной деятельности. Межличностные отношения и раскрываются именно в соотношении мотивов людей, объединенных совместной деятельностью. Сложность «переплетений» мотивов в совместной деятельности создает наибольшие трудности в деятельности криминальных сетей.

Совместная цель предполагает планирование и реализацию совместной деятельности, где с очевидностью просматривается координирующая роль и определение функциональных взаимосвязей между членами криминальных сетей. Совместная деятельность является категорией психологической и на ее эффективность влияют подражание, внушение, эмоциональное взаимозаражение и другие механизмы влияния. Наконец, характер и динамика межличностных отношений, сложившиеся между членами сети, также оказывают влияние. Понимание психологии совместной деятельности членов криминальных сетей позволяет нам подойти к анализу ее элементов, разработав теоретические представления о ее строении в системогенезе.

Деятельностный подход позволяет раскрыть сетевую модель преступного сообщества. Со ссылкой на материалы («Финальный отчет» — апрель 1986 г.) Президентской Комиссии США по изучению организованной преступности^[15] выделяют следующие основные структурные элементы:

• — преступные группы;
• — покровители;
• — специализированная поддержка;
• — поддержка пользователей;
• — социальная поддержка.

Изучение А. Л. Репецкой сетевой модели позволили ей сделать вывод, что «современная схематичная организация элементов, из которых складывается преступный синдикат в единую систему, представляет собой жестко структурированное ядро, с признаками вертикальной структуры управления, организованное по традиционным канонам бюрократической (корпоративной) модели, которое органично сочетается с гибкой сетевой структурой периферических звеньев»^[16]. Затем, на примере рассмотрения структур транснациональных преступных организаций Европы, Америки и Азии убедительно показывается, что все без исключения последние имеют, как правило, корпоративно-сетевой характер с наличием национальных особенностей и тенденцией к совершенствованию структуры организации. Вместе с тем, при анализе сетевых структур делается вывод о том, что сети отстраиваются от центра на периферию, обеспечивая при этом только легкую приспосабливаемость к новым условиям, безопасность бюрократической структуры и повышение эффективности ее деятельности.

Имеет место и несколько другое понимание категории «сети». В частности, Д. Песков определяет «сеть» в широком смысле слова: как «организацию, не имеющую единого центра управления, основанную на разделяемых ценностях по отношению к выполняемым задачам»^[17], что безусловно обедняет исследуемое явление. В то же время, ряд признаков сети, выделенных им, позволяют увидеть вероятностную трансформацию и возможности сетевых структур. К их числу следует отнести:

• — связанность и непрерывность коммуникаций — возможность (со) общения всех со всеми и каждого с каждым;
• — горизонтальная организация — отсутствие единого центра или полицентричность;
• — включенность — каждый участник сети должен постоянно восполнять и доказывать свою полезность;
• — равноправие — «каждый человек приходит в сеть свободным и равным в правах с другим, таким же пришедшим»;

• — относительная свобода входа — выхода;
• — набор разделяемых ценностей и интересов;
• — ориентация на результат и высокую эффективность;
• — мутагенность — адаптивность к изменениям внешней и внутренней среды;
• — способность к самоорганизации и саморегуляции.

Очевидно, данный перечень признаков сетевой структуры имеет право на существование, но, наш взгляд, применительно к вещевым^[18] и овощным рынкам.

Представляющую интерес характеристику сетевой организации дает Э. Г. Соловьев, который подчеркивает, что это самоорганизующие и полицентричные структуры, ориентированные на решение конкретных задач и состоящие из автономных (иногда временных) групп. Децентрализация власти и ответственность являются характерными признаками. Оставаясь открытыми, сети способны к расширению посредством включения новых узлов, проникновению в органы власти и управления путем использования коррупционных практик. Одновременно они обладают устойчивостью и способностью к регенерации^[19]. Принципиально важным при раскрытии сети является ее способность к включению и поглощению других «новых узлов» и способность к проникновению в государственные органы с использованием механизма коррупции.

Анализ имеющихся и ряда других подходов к пониманию сетевых организаций позволяет выделить несколько наиболее важных признаков:

• — гибкая, адаптивная, саморегулируемая и саморазвивающаяся система;
• — имеет горизонтальные и строго законспирированные вертикальные связи с «идейным» центром;
• — набор разделяемых ценностей и интересов связан с захватом и криминализацией нового пространства в целях извлечения сверхприбыли посредством прониковения в государственные структуры путем коррумпирования.

Кроме того, полагаем необходимым подчеркнуть, что сети возникают не только как периферические звенья к вертикальной структуре, но и в ее головной части при заключении между криминальными сообществами определенных соглашений^[20]. Именно по пути освоения сетевых форм организации идет миграционная преступность. В итоге, в самом общем виде сеть в современных условиях представляет собой определенным средством защиты и легализации криминальной деятельности преступных сообществ с использованием механизмов коррупции. В результате, сети функционально обеспечивают безопасность миграционной преступности и криминальной деятельности, включая в свое содержание противоправную деятельность, которая связана с планируемой преступной деятельностью, перемещаемой преступником в пространстве и времени. Собственно говоря, сам характер преступлений предполагает необходимость территориальных перемещений правонарушителей (при планировании и совершении преступления либо вынашивании намерения совершить его в обозримом будущем).

Мотивация членов сетевых структур характеризуется достаточно широким спектром. Стремление овладеть новым криминальным пространством, расширить сферы преступной деятельности, наладить координационные связи с преступными формированиями, действующими на иных территориях, — все это присутствует в содержании рассматриваемого феномена. При этом активно используются различного рода миграционные сети и каналы. Обращает на себя внимание то, что с ростом напряженности криминальной обстановки они утрачивают первоначальную стихийность, становясь более управляемыми со стороны криминалитета. Здесь просматриваются разновекторные тенденции, связанные, с одной стороны, с конкурентной борьбой мафиозных образований, а с другой — с монополизацией криминального бизнеса. Отсюда закономерное стремление лидеров преступного мира контролировать ситуацию.

Транснациональные сети имеют объективное содержание и субъективное значение. С объективной точки зрения следует отметить процессы территориального перемещения правонарушителей как внутри страны, так и между государствами. Криминологически чрезвычайно важно отслеживать тенденции их перемещения, чтобы контролировать развитие преступности. С субъективной точки зрения существенное значение имеет информация о движущих мотивах, определяющих потоки криминальных миграций. Знание таких мотивов обладает значительным прогнозным потенциалом, позволяя разрабатывать меры упреждающего характера.

Транснациональные сети можно рассматривать в контексте различных явлений: социально-экономических, политических, этноконфессиональных, демографических. Такие подходы ориентированы на выделение сущностных сторон процессов перемещения правонарушителей, позволяют понять их истоки и глубже познать содержание. В качестве подтверждения укажем, что социально-экономический компонент представляет собой неотъемлемую часть достаточно мощной инфраструктуры криминального бизнеса. Кроме того, легальный бизнес также во многом криминализован, так что перемещения правонарушителей основываются на состоянии всей системы экономических отношений в той или иной стране. При этом следует отметить, что особенности экономического развития вызывают потоки мигрантов, включая те группы, которые прямо ориентированы на совершение преступлений.

В политическом аспекте транснациональные сети сопряжены с влиянием прежде всего геополитических факторов, связанных с экспансией внешнего воздействия отдельных ТНК и государств на внутреннюю политику других стран, а также локальных войн и вооруженных конфликтов. Криминальные сети по мере становления способны оказывать политическое влияние на социум и государства. Поскольку национальная государственность не пользуется их доверием, они путем постановки под полный контроль политиков достигают поставленной цели. В этноконфессиональном аспекте транснациональные сети используют территориальные перемещения наций, этнических групп и оказывают дестуктивное влияние на них с помощью различных нетрадиционных религиозных течений. В отмеченном обстоятельстве имеется фактическая сторона, требующая глубокого и внимательного анализа^[21].

Социально-демографический подход, казалось бы, имманентно присутствует в самой методологии изучения транснациональных сетей. В их содержании, очевидно, имеется ряд характеристик, которые придают рассматриваемому феномену качественное новое своеобразие. Видимо, это обусловлено тем, что сетевые структуры находятся на «стыке» преступности, миграции и окружающей нас действительности. Так, криминальные сети характеризуются высокой общественной опасностью: любые перемещения людей с целью совершения преступлений объективно несут угрозу и могут существенно влиять на состояние криминологической обстановки.

Транснациональной сети свойственна целенаправленность, а значит, меньшая стихийность по сравнению с «обычными» миграциями. Если последние чаще всего отражают объективные различия в уровне и качестве жизни, размещении производства и рабочих мест и т. д., то первые в большей степени вероятности связаны с субъективными факторами, отсюда — более заметная гибкость и самоуправляемость.

Мобильность сетей отражает характер развития транснациональной преступности и наоборот. Поэтому, во-первых, их изучение позволяет составить более полное представление о состоянии, признаках преступности, а во-вторых, анализ ее показателей, тенденций отчасти указывает на характер территориальных перемещений с целью совершения преступлений.

Использование сетевых структур преступностью дает основание выделить и такие присущие ей признаки, как конспиративность. Последняя «ближе» к объективной характеристике сети, поскольку выражает скрытость, конспиративность территориальных перемещений с целью совершения преступлений, а также их причин. Очевидно, конспиративность показывает уровень преступной квалификации правонарушителей-мигрантов.

Проведенный ранее анализ сетевых структур, используемых преступностью в юридической литературе, дает нам различное понимание. Можно констатировать, что понятие сети в том значении, которое имеют в виду авторы, остается «размытым», недостаточно определенным. Изучение данного явления невозможно без выделения его типов и видов. В общефилософском плане под типом понимается форма (идеальная модель), в которой обобщены наиболее устойчивые признаки, характеризующие данное явление. В то же время воплощение выделенных форм в конкретных условиях охватывается содержанием понятия «типология».

В современных условиях сеть как принцип социальной и криминальной организации преступности играет важную роль в рамках выделения на транснациональном уровне. Поэтому, вполне уместной будет мысль А.-М. Слотера^[22] о выделении им в процессе классификации двух типов сетей: вертикальных и горизонтальных. В частности, вертикальные сети, по мнению автора, возникли в результате взаимодействия криминала с государственными институтами. Последние представляют собой «супернациональные» организации различных стран, осуществляющих деятельность на транснациональном уровне и являющиеся более централизованными чем правительственные органы.^[23] Более того, в работе автором просматривается идея о возможности той или иной сети выступить в роли так называемых «сетевых игроков», что является значимым для понимания механизма оформления организованной миграционной преступности.

В контексте изложенного представляется важным классификация криминальных сетей исходя из варианта ее организации. Так, Э. Г. Соловьев выделяет на основе изучения террористических сетей три основных варианта:^[24]

• — сегментированная, полицентричная, идеологически интегрированная сеть (SPIN), являющаяся наиболее организованной, внутренне сплоченной, а поэтому наиболее опасной;
• — многоцелевые террористические группы, мотивация которых подвижна и может включать в свой состав разных людей: от преступников до представителей теневого бизнеса. Иногда на их основе возникает определенное переплетение нескольких сетей такого типа;
• — узкоспециализированные террористические группы, которые сосредоточены на «тоннельном» видении проблемы.

Предложенная выше классификация представляется применительно миграционной преступности наиболее значимой в плане понимания основных моделей сетевой организации, характерных для преступных сообществ. А. Л. Репецкая совершенно справедливо отмечает, что модели транснациональной преступности имеют корпоративно-сетевой характер, который обеспечивает высокий уровень защищенности и дохода от криминальной деятельности^[25]. Вместе с тем, осуществляющие криминальную деятельность на территории Сибири и Дальнего Востока основные транснациональные преступные организации Азии (китайские «триады», вьетнамская «змея», японские «борекудан» и «якудза» и др.) в целях расширения криминального рынка выходят на «партнерские» отношения с другими субъектами криминальной деятельности миграционной преступности. При этом, по соображениям безопасности, ими используются отдельные и ориентированные на контакт сегменты, что позволяет говорить о создании «сегментированной интегрированной сети» ведущими диалог с представляющими для них интерес сетевыми игроками. При этом, на территории азиатской части России вероятно выделение ряда следующих «игроков»: этноорганизованная и трансграничная преступность^[26] с присущими им особенностями сетевой организации. Так, сложившаяся этноорганизованная преступность представляет собой определенную совокупность организованных преступных групп (ОПТ), осуществляющих преступный промысел в различных криминальных сферах. Анализ их изучения^[27] убеждает, что такие ОПТ являются многоцелевыми, мотивация их членов подвижна, в результате, в рамках этноорганизованной преступности фиксируется иной тип сетевой организации. Вместе с тем, трансграничная преступность представляет собой узкоспециализированные ОПТ, целью которых является проведение криминальной деятельности на пограничной и приграничной территории, которая всегда являлась важным «узлом» для решения проблем как транснациональной, так и этноорганизованной преступности. Лидеры транснациональной, трансграничной и этноорганизованной преступности, выступая в качестве заинтересованных сетевых игроков, устанавливают партнерские отношения в целях интенсивной криминализации территории Сибири и Дальнего Востока.

Изложенное находит свое подтверждение в имеющейся литературе. В частности, В. Номоконов указывает на активное сотрудничество китайских «триад» и японской «якудза» с преступностью, в том числе и с национальными ОПГ на Дальнем Востоке. Одновременно прослеживается мысль автора об их «переходе от простых контактов к новому качественному сотрудничеству»^[28]. По данным начальника ГУ МВД России по ДФО генерал-полковника А. Золотухина, «в последнее время наблюдается четкая тенденция сращивания преступных группировок российского Дальнего Востока с зарубежным криминалитетом»^[29]. Более того, специальный представитель Президента России по борьбе с терроризмом признал факт существования в России сети транснациональной преступности^[30]. Результаты проведенного нами в 2008—2009 гг. опроса 43 экспертов из числа сотрудников правоохранительных органов Сибири и Дальнего Востока убеждают в имеющих место контактах и координации своих действий со стороны транснациональной, трансграничной и этноорганизованной преступности. Таким образом, именно сеть становится системообразующим элементом организованной миграционной преступности, что имеет метологически важное значение как для понимания сущности этого сложного явления, обусловленного процессами глобализации, так и при моделировании ее системно-функциональной структуры.

Концепция моделирования сетевого криминального инструмента организованной миграционной преступности складывается из представлений о тех или иных ее свойствах как объекте и их взаимодействия, что может найти свое обобщение в едином понятии «модель» как «схемы, изображения или описания какого-либо явления или процесса в природе или в обществе», а построение и их изучение — моделирования^[31]. Многое при этом остается для рассмотрения недоступным по причине невозможности осуществить прямое наблюдение и экспериментирование. По этой причине, источниками получения сетевых данных являются: научная литература и обзоры по данной проблематике, опросы 83 экспертов (сотрудники правоохранительных органов, осуществляющие изучение преступности с «миграционным элементом») и тестирование 1053 мигрантов, отбывающих наказание в исправительных учреждениях уголовноисполнительной системы на территории Сибири и Дальнего Востока и др.

В контексте изложенного целесообразно по критерию средств моделирования выделить из имеющей место классификации моделей наиболее приемлемое — «идеальное моделирование», которое осуществляется не на материальных сходствах объекта и модели, а на идеальной, мысленной аналогии посредством знакового оформления модели (схема, чертежи, графики, формулы и т. д.) и когнитивного эксперимента с элементами имитации. Сетевое моделирование позволяет выделить уровни анализа, провести сравнительный анализ разных социальных структур — транснациональную, трансграничную и этноорганизованную преступность, проанализировать характер связей, собрать данные о членах — участниках ОПГ, ПС и т. д., их связи и направления криминальной деятельности и одновременно проработать позиции основных «сетевых игроков». Важным вопросом при моделировании является определение границ сети, выбор ее составных элементов, включение и их градирование. Исследовательский метод в сущности выделяет предмет изучения и открывает для нас новую видимость реальности, которая под воздействием глобализационных процессов обусловливает трансформацию потребностей человека, изменяет социальную действительность, приводит к текучести и неустойчивости социально-политических институтов, размыванию национальных границ и т. д. Изложенное нами учитывалось при изучении проблемы построения сети и выявлении структурных подразделений миграционной преступности.

В криминологии любая криминальная деятельность мигрантов в конечном итоге, будучи мотивированной, «погружена» в широкую социально-экономическую структуру и находится под воздействием различных факторов. При этом, анализируемый нами предмет изучения — миграционная преступность в сущности представляет собой «черный ящик», содержание которого включает ряд «сетевых игроков» и структурно-функциональных элементов. В результате, реальный объект раскрывается как система, складывающаяся в виде совокупности элементов произвольного множества, их взаимосвязей, свойств и взаимоотношений, функционирующих в соответствии с определенными объективными закономерностями. Кроме того, любая система не может быть закрытой и оставаться «вещью в себе». Поэтому, ее наделяют свойствами иметь входы и выходы, что позволяет в совокупности полагать, что перед нами структурированный объект. В частности, через имеющиеся входы в систему поступают информационные, финансовые и другие потоки, кадры и т. д., а на выходе — результаты криминальной деятельности. В целях математической обработки данную систему определим как множество входов X = х1,2,3, … п; и выходов — У = у1,2,3, … п, а также системой отношений между ними R (см. рис. 1). Очевидно, любой объект, в том числе и являющийся «черным ящиком», теоретически имеет определенную внутреннюю совокупность элементов, позволяющих отразить ее структуру по функциональному признаку. Общее состояние компонентов внутренней структуры представим как Q, а деятельность функциональных элементов определим значениями: xl — ql — yl; xl — q2 — у2; xn — qn — уп. В результате мы можем получить разновекторное значение состояния объекта, которое может быть математическим языком описано в зависимости от входа и выхода. Для проведения данного исследования используются факторный анализ, который позволяет рассмотреть влияние глобальных процессов на трансформацию миграционной преступности и структурнофункциональный анализ, позволяющий определить, изучить и описать анализируемую нами преступность и ее элементы с допущением, что отдельные из их числа выполняют достаточно определенные функции активного поддержания и вероятностной трансформации социальной системы.

Рис. 8. Схема моделирования связей объекта (S).

Положенный нами в основу исследования подход позволяет, во-первых, изучить миграционную преступность как систему (S), трансформирующуюся под влиянием глобальных процессов, а во-вторых, — выделить и исследовать внутреннюю структуру и функционирование элементов данной системы S.

Анализ глобализированной реальности, проведенный многими учеными, с очевидностью показал, что тенденция глобализации мира в современных условиях является доминирующей. Глобализация представляет собой «системную, многоаспектную и разноуровневую интеграцию различных существующих в мире государственно-правовых, экономико-финансовых и общественно-политических институтов, идей, принципов, связей, морально-политических, материальных и иных ценностей, разнообразных отношений»^[32]. Связанные с глобализацией криминогенные обстоятельства, уточняет В. В. Лунеев, очевидны: 1) резкое снижение уровня занятости населения; 2) снижение суверенитета стран перед транснациональными компаниями; 3) дезинтеграция и распад стран; 4) доминирование рынков финансовых спекуляций, которые могут поставить страны на грань финансового и экономического краха^[33]. К изложенному следует добавить, что глобализм породил массовую миграцию и, как следствие, миграционную преступность. На глобальном уровне соотношения миграции населения и миграционной преступности, по сравнению с традиционным национальным уровнем, методологически и практически важным являются не столько радикальные изменения, происходящие в социально-экономической жизни в силу глобализационных процессов, сколько в характере ее криминогенного воздействия на все стороны жизнедеятельности социума. Опережающий характер развития глобальных процессов привел к формированию центрального вектора криминального развития — миграционной преступности. Последний в современных условиях расширяет свое присутствие, активно проникает в экономику и финансы, оказывает влияние на политическую и правовую функции государства посредством коррупции. В результате криминогенного воздействия со стороны организованной миграционной преступности происходят качественные глубинные изменения, которые достигают сущностного и содержательного уровня. В этих условиях преступность «становится более изощренной и организованной, одновременно осуществляя процесс дальнейшего вооружения, глобализации, интеллектуализации и оперативного внедрения всех достижений науки и техники для реализации своих криминальных целей»^[34]. При этом, криминогенное воздействие миграционной преступности просматривается в контексте сложившихся в условиях глобализации следующих факторов:

• — появление новых возможностей на глобальном уровне в рамках долгосрочной тенденции развития мировой экономики и политики;
• — развитие транснациональных рынков сбыта незаконной продукции, получение доступа к информации о товарах и услугах из любой страны мира (например, наркотики, «секс-туризм», программа «экстази» и др.);
• — повышение степени прозрачности национальных границ при снижении их значения со слабым таможенным контролем и ее охраной, что создает благоприятный режим для контрабанды товаров, людей, финансов, оружия и т. д.;
• — формирование мировых миграционных сетей и этнических диаспор как базы для пополнения криминальных сетевых структур, так и удовлетворения других нужд (например, распространение запрещенных законом товаров, сокрытие следов торговли людьми при их перевозке и т. д.);
• — использование современных достижений науки и техники позволяет организацию коммуникации в киберпространстве в закрытом режиме, что обеспечивает успешное проведения незаконных операций.

Изложенные факторы, наряду с другими, являются наиболее важными и обеспечивают формирование в условиях глобализации «новой» внешней среды, которая представляет собой систему более высокого уровня, в рамках которой складывается и развивается миграционная преступность (S). Однако, для понимания этого процесса необходимо выделить алгоритм эффективного сочетания ряда организационных переменных, носящих ситуационный характер. Выделяют четыре таких группы факторов: внешняя среда, технология криминальной деятельности в преступном сообществе, стратегический выбор лидера в отношении его целей и поведение членов. Представленная классификация (см. рис. 2) позволяет определить две крайние позиции, влияющие на организационные основы криминальной деятельности в новых условиях: низкий и высокий уровень неопределенности внешней среды. Технология в обозначенных условиях различна. Намерение любого лидера транснациональной преступности проникнуть и освоить новое экономическое пространство, прежде всего, связано с его предварительным изучением, а затем криминальным освоением. В этом плане просматриваются некоторые особенности в деятельности отдельных азиатских транснациональных преступных организаций. Так, например, китайские «триады» осуществляют на территории Сибири и Дальнего Востока криминальную деятельность, максимально ее конспирируя, но активно не раскрываясь, используют китайские диаспоры и ОПТ, созданные на их основе. Только по косвенным признакам правоохранительные органы могут предполагать, что в регионах действуют «триады». Вместе с тем, имеют место факты установления ими контактов с этноорганизованной преступностью и трансграничной преступностью, что убедительно показывает о их желании выступить в качестве «сетевого игрока». В этой деятельности с «триадами» блокируется вьетнамская мафия «змея». Японская «якудза» в основном довольствуется криминальным бизнесом, контролируя отлов биоресурсов в районе острова Сахалин и поставки автотранспорта в Россию. Одновременно, ими активно изучается оперативная и социально-экономическая обстановка на территории Дальнего Востока и «правила игры», установленные криминальным миром. В этом также проявляется намерение «якудзы» включиться в систему «сетевых игроков». Очевидно изложенное приводит к формированию новой ситуации с непредсказуемым исходом, требующей тщательной проработки ими вопросов, связанных с криминальной сетевизацией Сибири и Дальнего Востока. В результате, в качестве сетевых игроков выступают отдельные сегменты следующих азиатских транснациональных преступных организаций — китайские «триады», японская «якудза» и вьетнамская «змея».

Выделение последними сегментов для освоения нового экономического пространства отвечает требованиям скрытой организации проведения криминальной деятельности и оказания управляющего воздействия на сетевое сообщество, организованное на основе принципа кооперации. В такого рода «клуб» входят наряду с перечисленными, лидеры этноорганизованной и трансграничной преступности, а также РОП, которая по мере транснационализации приобретает миграционную компоненту. Механизмом жизнестойкости такого образования, по мнению экспертов, являются заключение системы незаконных секретных соглашений между сетевыми игроками; ограничение для членов преступных сообществ контактов с правоохранительными органами и широкомасштабное коррумпирование; использование принятого в криминальном мире принципа «Blutkit»; криминальные специализация и распределение сфер деятельности; профессиональное использование государственных и социально-экономических институтов; активное применение специальных средств в разведывательных и контрразведывательных целях и ряд других элементов. При изучении среды и объекта исследования S нами анализировались результаты экспертного заключения по определению входа, выхода и характеру деятельности миграционной преступности. Последняя, по мнению большинства экспертов, складывается из организации индустрии наркобизнеса; контрабанды незаконных товаров, автотранспорта, культурных ценностей и мигрантов; незаконного оборота оружия; секс-индустрии; киберпреступности; отмывания «нелегальных» доходов; и т. д. В сущности, характер деятельности определяет входные и выходные параметры сетевой кооперации миграционной преступности. Изучение «включенности» коллективного сетевого игрока по характеру его связей в окружающей среде позволяет представить их в виде схемы (см. рис. 10) с соответствующей корреляцией. Очевидно число данных связей не является полным, поскольку представляет закрытую популяцию.

Рис. 9. Алгоритм формирования преступного сообщества.

Рис. 10. Схема эгоцентричной структуры коллективного сетевого игрока.

во внешней среде По мере дальнейшего их выявления и изучения общая система связей будет раскрываться и подвергаться корреляционному анализу. Построение сетевого взаимодействия внутри коллективного сетевого игрока миграционной преступности становится возможным при факторном анализе различных видов взаимодействия и на основе системно-структурной функциональной зависимости.

• [1] Долгова А. И. Преступность, ее организованность и криминальное сообщество. — М.: РКА. — 2003. — С. 438; Репецкая А. Л. Транснациональная организованнаяпреступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 45; Голик Ю. В., Коробеев А. И. Преступность — планетарная проблема. — СПб.: Изд-во Р. Асланова"Юридический центр Пресс", 2006. — С. 18—20; и др.
• [2] Лунеев В. В. Предисловие ко второму русскому изданию кн.: Кларк Р. Преступность в США. — М., 2002. — С. 11—12.; Лунеев В. В. Преступность 20 века: мировые, региональные и российские тенденции. — И., 2005. — С. 23—48.
• [3] Репецкая А. Л. Транснациональная организованная преступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 20.
• [4] Глобализация мирового хозяйства и национальные интересы России / Под ред.В. П. Колесова. — М., 2002. — С. 12.
• [5] Независимый эксперт Марк Сейджман: как Америка защищается от террористов // http: www migrant ru/cgi-bin/vestnik pi? issue200501/articlt 10 shtmi.
• [6] Репецкая А. Л. Транснациональная организованная преступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 52.
• [7] Обнинский В. С. Мафия 21 века: сделано в Китае // Россия в глобальной политике. — Июль — август 2006. — № 4.
• [8] Соловьев Э. Г. Исламская террористическая сеть и проблемы борьбы с терроризмом. http: www.islamrf.ru/news/umma/islam-world/2685.
• [9] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. — М., 2000. — С. 17.
• [10] Лампе К. Организованная преступность под пристальным вниманием /Пер. с немец. Кигас // Criminalistik. — 2001. — № 3 — Р. 39.
• [11] Репецкая А. Л. Транснациональная организованная преступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 52—53.
• [12] Проблемы социальных связей в последние десятилетия изучались рядом исследователей (Freeman L.; Klode D.: Marsden P. V.; Wasserman S.; Wtllman В. И. и др.) Однойиз первых работ по осмыслению проблем глобализации и сетевого сообщества в Россииявляется книга М. Кастельса — Информационная эпоха: экономика, общество и культура. — М.: 2000.
• [13] Волков В. В. Ценности и нормы нелегальных силовых структур // Социологияи социальная антропология. 1999. — № 3. — С. 78—86.
• [14] Степанова Е. А. Роль наркобизнеса в политэкономии конфликтов и терроризме /ИМЭ-МО РАН. — М.: Весь мир, 2005. — С. 97—254.
• [15] President’s Commission on Organized Crime (PCOC) The impact: Organized CrimeToday. Washington, D. S.: US Government Hrinting Office. — 1986.
• [16] Репецкая А. Л. Транснациональная организованная преступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 57.
• [17] Песков Д. Из ответов на форуме РАМИ / http: wwwramiru/forum/index.pfp?
• [18] Например, Бутрин Д. Рынок в естественной среде / http://continent.org/article-rus-4a245elb59313.htmi.
• [19] Соловьев Э. Г. Сетевые организации транснационального терроризма / http://www.portalus.ru/modules/intemationallaw/rus-readme.php? subaction=showfull.
• [20] Соловьев Э. Г. Сетевые организации транснационального терроризма, http://www.portalus/ ru/modules/intemationallaw/rus-readme.php? subaction=showfull.
• [21] Собольников В. В. Межконфессиональные отношения в Сибирском суперрегионе: социально-психологический анализ. — Новосибирск, 2003. — С. 132—157.
• [22] Slaughter А. — М. A new order. Princetion and Oxford 2004. — p. 114.
• [23] Slaughter A. — M. A new order. Princetion and Oxford 2004. — p. 116.
• [24] Соловьев Э. Г. Сетевые организации транснационального терроризма / http://www.portalus/ru/modules/intemationallaw/rus-readme.php? subaction=showfull.
• [25] Репецкая А. Л. Транснациональная организованная преступность: Учеб, пособие. — Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. — С. 77.
• [26] Собольников В. В. Современная миграционная преступность: состояние, проблемы и система противодействия (монография). — Новосибирск: Изд-во НВИ ВВ МВДРоссии, 2008. — С. 33—43.
• [27] Собольников В. В. Проблемы предупреждения миграционной преступности (монография). — Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2006. — С. 156—194.
• [28] Номоконов В. Особенности транснациональной преступности на Дальнем ВостокеРоссии // Политический барометр. — АПН. — 2006.08.07.
• [29] Интервью начальника ГУ МВД России на Дальнем Востоке генерал-полковникаА. Золотухина газете «Щит и меч», http://www.mvd.rupress/interview/4191/4191.
• [30] http://www.fontanka.ru/2006/04/20/162 867/.
• [31] Словарь иностранных слов. — 10-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1983. — С. 318.
• [32] Марченко М. Н. Государство и право в условиях глобализации. — М.: Проспект, 2009.— С. 12—13.
• [33] Лунеев В. В. Российский экстремизм: политика и реалии // Криминологическийжурнал БГУЭП. — 2009. — № 3. — С. 28.
• [34] Лунеев В. В. Тенденции современной преступности и борьбы с ней в России //Государство и право. — 2004. — № 1 — С. 5.