Ж. География человека

В своем отношении к человеку, как к географическому объекту, географическая наука переходила от одной крайности к другой. В древности мы видели рядом с концепцией математическо-картографической, направленной преимущественно на строение земной поверхности, и другую концепцию — с уклоном в сторону народоведения. Также и в новое время география по большей части сводилась к народоведению и государствоведению.

Реформа, произведенная в географии Карлом Риттером, разорвала, правда, ее внешнюю связь с этими науками, однако и у него география осталась насквозь антропоцентрической, направленной на человека и рассматривающей землю как место обитания и воспитания человека. В борьбе с этим односторонним преобладанием «человеческой» точки зрения некоторые ученые заходили затем так далеко, что хотели совсем изгнать человека из географии. Лишь постепенно выработалось равновесие в рассмотрении природы и человека, так что география человека стала одной из частных географических дисциплин, равноправной с различными физико-географическими дисциплинами, но превосходящей их по значению и объему^[1].

Это, конечно, пережиток телеологической концепции и связано с особой философской оценкой человека. Многие географы не согласны считать человека объектом географического исследования наравне с природой, а хотят рассматривать лишь влияние природы на человека; в связи с этим они привязывают рассмотрение таких «человеческих» явлений, как транспорт и население, непосредственно к рассмотрению тех природных условий, от которых эти явления главным образом зависят. Но при таком построении общее географическое изучение разрывается и не может привести к удовлетворительным в научном отношении результатам, ибо, как мы это ближе увидим в разделе, посвященном географическим понятиям и идеям, никогда так не бывает, чтобы явления, связанные с человеком, зависели от какого-либо одного из природных условий, взятого отдельно; явления эти могут быть объяснены лишь из взаимодействия разнообразных условий, взятых в историческом развитии. Указанный выше способ рассмотрения не может дать надежного знания, но может лишь ставить вопросы. Он не имеет никакого собственного запаса фактов, установлением и описанием которых он должен был бы заниматься; а без собственного запаса фактов наука всегда будет иметь паразитарный характер. Поэтому география должна применить к человеку ту же самую хорологическую точку зрения, как и к природе. Уже при общем рассмотрении существа и задач географии (см. выше, стр. 13А—135) мы видели, что с хорологической точки зрения возможны различные построения и что эти построения как раз в географии человека приводят к различным отграничениям материала изучения. Но мы видели также, что ни пространственная в узком смысле концепция Ратцеля, ни ограничивающаяся картиной ландшафта концепция Шлютера и Брюна не позволяют создать законченной системы знаний, что должно быть целью всякой науки; так как Шлютер и Брюн в значительной мере покинули уже свою одностороннюю точку зрения, то нет надобности к ней и возвращаться. География должна воспринять человека не только как аксессуар на картине ландшафта, но как существенный его элемент. Картина является только одной внешней стороной, которая сама по себе не может быть понята; как можно было бы понять столь характерные для восточных городов мечети и минареты, если обойти молчанием религию Востока — ислам?

Отношение географии человека к систематическим и историческим наукам о человеке строится при этом подобно тому, как и отношение физической географии к отдельным описательным естественным наукам и к геологии. Человек и его культура сами по себе, разумеется, не являются предметом географии, но предполагаются ею так же, как и его история. Соответственно этому и географическое распространение отдельных явлений человеческой жизни относится уже к систематическим наукам и столь же мало может быть от них отнято, как и историческое развитие этих явлений. Но это рассмотрение представляет собою не что иное, как рассмотрение земного пространства по его особенностям и его вещественному наполнению. Географическое рассмотрение человека, как и природы, вытекает из обеих точек зрения — различия от места к месту и взаимодействия с другими явлениями. Оно направляется на отдельные части света, страны, ландшафты и местности и должно ставить такие вопросы: какие люди здесь живут, каковы их занятия, как складывается их жизнь, так они преобразовали свою страну. При этом оно должно рассматривать людей и человеческие дела сравнительным методом по пространству всей земли.

С этой точки зрения мы должны исследовать отдельные части географии человека и их отношение к соответствующим наукам о человеке. В течение долгого времени география была связана с народоведением и с антропологией главным образом потому, что обе эти дисциплины основывались на непосредственных наблюдениях, производимых в чужих землях, и черпали таким образом из тех же источников, что и география, — из описаний путешествий, а до более глубокой научной постановки дело еще не доходило. Лишь по мере упрочения научной точки зрения обособились, с одной стороны, различия между странами, а с другой стороны, различия между расами и народами, и вместе с этим из географии выделились в качестве особых наук учение о расах, или антропология, и учение о народах, или этнология. Характерно, что связь этих дисциплин между собою и с географией в популярной литературе удерживалась дольше, чем в науке. Ни телесные признаки человеческих рас, ни духовная жизнь и жизненные условия народов, как диких, так и культурных, не могут рассматриваться как свойства или функции стран, но требуют особого рассмотрения в особых науках, которые, впрочем, не должны были бы покидать географической почвы до такой степени, как они, к сожалению, часто делали это в последнее время. Хотя отдельные географы, а именно те, которым приходилось жить среди диких народов, еще удерживали персональную унию с народоведением, однако науки, как таковые, уже размежевались. Этого однако нельзя понимать в том смысле, что география перестала интересоваться расами и народами. Расы и народы относятся к стране так же, как растения и животные, и должны также приниматься во внимание географией. Раса и народ не могут быть выведены из природы места их жительства и имеют самостоятельное бытие, но то обстоятельство, что в данной стране живет именно данная раса и данный народ, имеет географические основания отчасти в положении, отчасти в природных условиях, и ряд их свойств может быть понят лишь как приспособление к их современному месту жительства. География рас и народов существует точно так же, как география растений и география животных.

Аналогично обстоит дело и с трактовкой государств. Подобно народоведению, и государствоведение было раньше объединено с географией, которая иногда почти целиком сводилась к государствоведению. Эта связь тоже разорвалась, но иным путем; в то время как народоведение отделилось от географии больше по собственному побуждению, в силу того, что область его работ все более разрасталась и становилась все более отличной от области работ географии, — от бремени государствоведения география освободилась сама, не дожидаясь, пока оно получит самостоятельное существование. Этим объясняется, что политическая география одно время совсем отошла на задний план, и Ратцелю пришлось уже вновь призывать ее к жизни; со стороны Кьеллена является недоразумением, когда он думает, что география хочет снова вполне завладеть государствоведением. Именно мы, географы, уже давно выступили за понимание государствоведения в смысле Кьеллена и против чисто теоретического и по существу юридического учения о государстве. Мы считаем достойным сожаления и воспринимаем, как пробел в системе наук то обстоятельство, что настоящее государствоведение, которое исследовало бы реально существующие государства в их сущности, особенностях, тенденциях и могуществе, каждое отдельно и в сравнении друг с другом, а также и в их взаимных отношениях, что такое государствоведение в настоящее время представлено лишь в виде отдельных незначительных статей. Такое государствоведение должно иметь сильный географический уклон, строиться на географической, а равно и на исторической основе и должно включать в себя частную дисциплину с географическим направлением, которую всего лучше было бы по аналогии о геоботаникой и геозоологией называть вслед за Кьелленом геополитикой^[2]. Ее отношение к политической географии то же самое, как географической ботаники или зоологии к географии растений или животных. Для географа государства являются составными частями или признаками соответствующих стран. Отдельные факты государственного устройства или государственного управления, государственного права, государственных финансов, военной обороны и т. п. в том виде, в каком они раньше включались в справочники по географии и статистике, выпадают из географии, как не относящиеся к ней в силу того, что они не зависят (или зависят лишь весьма отдаленно) от природы страны и не сказывают на нее никакого сколько-нибудь заметного влияния. Но пространственные отношения государств и их общая характеристика не могут быть оставлены географией без внимания, ибо они обусловлены природой стран и в свою очередь на нее влияют, хотя было бы крайним преувеличением оценивать это влияние выше влияния природных условий. Влияние государственных различий можно было всегда заметить при переходе границ, например, из Германии в Австро-Венгрию или в Россию; но это различие составляет лишь оттенок в рамках природного ландшафта, например, характер Рудных гор по ту и по сю сторону имперской границы по существу один и тот же. В отдельных случаях можно сомневаться насчет того, как далеко в существо государства может вдаваться политико-географическое изучение. Для отдельных исследований резкое разграничение наук вообще не имеет значения; и как раз потому, что настоящего государствоведения пока еще нет, географий, равно как и истории, приходится заходить в этом направлений значительно дальше, чем это соответствует методологическому разграничению областей исследования. Самым непосредственным предметом географии человек — так же и для того, кто ограничивает ее картиной ландшафта, — является заселение и связанное с ним преобразование земли. Земля выступает здесь как жилище человека в самом тесном смысле слова, и вместе с тем обратное влияние человека на природу, которое так же является предметом географии, как и его зависимость от природы, проявляется здесь наиболее непосредственно. География близко соприкасается здесь с вопросами практик — достаточно напомнить хотя бы вопросы переселения, расчистки лесов, осушения и орошения и т. д. Остальные науки вставляют здесь свое слово лишь в отдельных случаях. При таком положении дела весьма удивительно, что география лишь с большим опозданием взялась за научное построение географии заселения, так что эта последняя и теперь еще является довольно отсталой. Впрочем здесь дело идет о весьма трудных проблемах, которые предполагают весьма высокий уровень физико-географического познания и прежде всего по линии географии растений. С заселением тесно связано население, понимая это слово в смысле численности людей. Пока география представляла одно целое со статистикой, она видела в этом одну из важнейших своих задач, да и теперь население играет во всех географических описаниях большую роль, и вполне правильно, ибо оно действительно оказывает величайшее влияние на все остальные географические отношения. Однако задачи географии населения и задачи статистики населения, связанной по большей части с политической экономией, различны. Более специальное исследование вопросов населения, его расчленение по возрасту, полу и т. д., как и его движение, относятся к статистике населения. География ограничивается теми фактами, которые стоят в непосредственной связи с природой страны, что впрочем относится и к плотности населения и к движению населения; но она идет дальше статистики, стремясь установить численность населения и в таких странах, у которых нет статистических материалов в виде народных переписей. Описание отдельных населенных пунктов занимает во всех более старых географических работах особенно большое место. Эти последние нередко обращались просто в топографию, которая часто тесно соприкасается с художественноисторической топографией. Научная география поступила вполне правильно, покончив с такого рода «градоведением» (Stadtekunde). Но это было, конечно, односторонностью, что она долгое время ограничивалась лишь положением населенных пунктов. Вполне правильно стали включать в область географического рассмотрения также и планы городов. Но и в этом виде исследование остается односторонним, если оно оставляет без рассмотрения экономический характер и «физиологию» населенного пункта, ибо лишь отсюда становятся понятными и его существо и его географические отношения. Во всяком случае следует остерегаться возврата на путь старых описаний городов.

К вопросам о заселении, населении и поселениях примыкает география транспорта; если те показывают человека в покое, то эта показывает его в движении. География транспорта является тоже с давних пор признанной и даже излюбленной отраслью географии. Однако включение ее в экономическую географию и непосредственное объединение ее с географией торговли, уже неправильно. Транспорт служит торговле, но не сводится к торговле, он служит не только торговле, но и другим целям и является существенной составной частью государственной организации. С военной географией география транспорта находится в такой же тесной связи, как и с экономической географией.

При рассмотрении транспорта география входит в соприкосновение с историей и с политической экономией. Неправильно было, как на это нами уже указывалось, включать целиком в географию все историческое развитие транспорта на том основании, что транспорт есть преодоление пространства, и стремиться к тому, чтобы сделать из географии транспорта какую-то всеобщую науку о расстоянии. Историческое развитие есть дело истории, география должна заниматься пространственными различиями форм транспорта. И она не может при этом ограничиваться путями сообщения, как составными частями или признаками земной поверхности, и, тем менее, доступностью страны для транспорта, т. е. возможностью проложения в ней дорог, но должна включить в свое рассмотрение также и транспортные средства, ибо они в разных странах резко различны и в то же время очень для них характерны и важны. Политико-экономическое изучение транспорта открывает для географии транспорта новые точки зрения и в свою очередь оплодотворяется ею; но обе эти науки едва ли могут сталкиваться между собою, ибо организация транспорта, на которую политическая экономия обращает преимущественное внимание, выпадает из области географии.

Военная география культивировалась до сих пор преимущественно в практических целях и по большей части сводилась к довольно сухому и чисто описательному констатированию возможностей передвижения и размещения войск. Но она в значительной степени может также строиться и теоретически, так как род военных операций в сильной мере обусловливается природою страны и в свою очередь на нее влияет; достаточно указать хотя бы на постройку крепостей и стратегических железных дорог. Подобно тому, как устанавливается различие между стратегией и тактикой, можно разделить и военную географию на две части: более общее изучение природы страны с военной точки зрения и более специальное, топографическое изучение отдельных местностей, которые могут быть интересны как возможное поле сражения. Обе эти части нуждаются в углубленном научном рассмотрении. И военная практика может от этого только выиграть; существовавшая до сих пор военная топография показала себя недостаточной.

Гораздо больше за последнее время привлекала к себе внимания экономическая география, которая выросла из старой коммерческой географии. Она занимается теперь не только географическим изучением торговли, но также и производства, как в области сельского хозяйства в самом широком смысле слова, так и в области горного дела и обрабатывающей промышленности, которую раньше неправильно обходили, а также и изучением потребления. По вопросу о месте экономической географии в системе наук за последнее время возгорелся спор. Со стороны современной политической экономии в противоположность старому ее поколению (Рошер, Книс, а также Шмоллер), проявляется совершенно неправильное пренебрежение к вопросам географической обусловленности экономических отношений. И несмотря на это пренебрежение отдельные представители этой науки все же хотят перетащить экономическую географию целиком к себе и вытеснить из нее географический элемент. Они упускают различие точек зрения, из которых.

исходят эти науки, и вытекающую отсюда возможность и даже необходимость параллельного изучения. Мы при этом не думаем отнимать у политико-экономов права на рассмотрение географической обусловленности хозяйственных явлений, мы были бы даже рады, если бы они этим вопросом занимались больше, чем до сих пор; но мы не можем позволить отнять и у нас права подходить к хозяйству со своей точки зрения^[3]. Подобно различию между географией растений и геоботаникой, географией животных и географической зоологией, мы должны установить различие и между экономической географией в собственном смысле слова и географическим учением о хозяйстве, к каковому примыкает и географическое продуктеи товароведение. Для этого последнего в центре внимания находятся хозяйственные явления и продукты и оно занимается их географическим распространением; экономическая же география имеет дело с хозяйственной жизнью страны и отдельных местностей. Это было ошибкой, когда экономическая география, как это часто имело место в коммерческих училищах и коммерческих высших школах, должна была брать на себя все товароведение. Отдельный географ может конечно при случае написать работу по товароведению — можно напомнить выдающиеся работы Карла Риттера и позднее Теобальда Фишера, — но этим он покидает поле собственной науки и вдается в соседнюю область. Целью географического изучения является всегда страна. И следует считать всегда неправильным применением географического принципа, объясняющимся лишь реакцией против предыдущих преувеличений, когда некоторые исследователи хотят ограничить экономическую географию изучением географической обусловленности хозяйственных явлений. Этим они вырывают у нее почву из-под ног: ибо влияния, как таковые, никогда не могут составить объекта научного рассмотрения (сравни стр. 146). Предметом экономической географии является хозяйственный характер страны и местностей и всей земли в целом, и не только их продукция, но вся хозяйственная жизнь, как явление, связанное с природой страны. Она, конечно, не должна и не может входить при этом в детали хозяйственной организации, имеющие мало отношения к природе страны; это она предоставляет политической экономии, которой следует развернуть эту районную (regionale) сторону своей дисциплины шире, чем до сих пор.

Экономическая география по своему существу есть частная географическая дисциплина. Правда, ее хотят сделать особой наукой. Если при этом рассчитывают выкроить для учебного плана коммерческих училищ и высших школ отдельную часть географии, то против этого по существу нечего возразить; следует только остерегаться, как бы при этом не слишком уже урезали физическую географию; ибо без точного представления о природных условиях невозможно никакое понимание хозяйственных явлений. Однако кусок, выкроенный с узко практическими целями, еще не есть самостоятельная наука; обращать экономическую географию всецело на практическое применение, — это значит отрывать ее от научной почвы. С точки зрения системы наук экономическая география относится к географии точно так же, как морфология, или климатология, или география растений и животных и т. п.

Потребление также относится к экономической географии, но оно имеет еще и другую сторону. Оно служит проявлением образа жизни или материальной, а до известной степени и духовной культуры человека. Здоровье и гигиена, питание, одежда, жилище и даже удовольствия, образование, блага духовной культуры, являются предметом географии, ибо они зависят от природных условий, являются приспособлениями к ним и в свою очередь влияют на заселение, транспорт, хозяйственную жизнь, а через это и на саму природу страны. Можно говорить и о культурной географии в тесном смысле слова. С того времени, как география отделилась от народоведения, культурная география отступила на задний план, и некоторые этнологи хотят отвоевать ее в свое полное обладание. Это свидетельствует о достойной сожаления узости и непонимании дела; конечно все вопросы культуры имеют свою народоведческую сторону; но этим еще не исчерпывается их существо, и если нам еще столь многое не ясно в этих явлениях, то причину следует искать как раз в том, что географическое изучение еще слишком мало внедрилось в эту область. Так завершается круг географического изучения человека. Он распространяется на большинство явлений человеческой жизни, но лишь постольку, поскольку они находятся в тесной связи с природой страны и могут рассматриваться как явления природы страны (Erscheinungen der Landesnatur). География рас и народов, религий, государств, заселения и городов, транспорта, хозяйственной жизни, материальной и духовной культуры, все это суть части географии человека.

• [1] Раньше часто пользовались термином «историческая география», но теперь этомутермину придано, и совершенно правильно, более тесное значение: под ним понимаютразвитие географических отношений во времени. Слишком узок также и термин «культурная география», ибо он исключает географию рас и народов, да и едва ли может бытьприменен также и к политической географии. Ратцель создал новое слово — антропогеография, которое впрочем изредка употреблялось и ранее. Оно имеет то преимущество, что допускает образование прилагательного «антропогеографический», но оно некрасиво: французы говорят «человеческая география» (Geographic humaine), но немецкийязык не допускает аналогичного выражения.
• [2] Употребление этого слова Гаусгофером и его последователями кажется мне неустойчивым. Злоупотреблений модным словом лучше остерегаться.
• [3] Отношения между этими двумя науками правильно трактуются в книгеР. Н. Schmidt, Wirtschaftasforschung und Geographic, Jena 1925.