Диалектика культуры и природы в эволюционной антропологии

Актуальное определение культурных оснований эволюции человека невозможно вне представления о них, как снимающих собой ее биологическое и социальное содержание и, следовательно, сохраняющих в себе преобразованную его действенность. Специфика снятия биологического социальным также предполагает, что культурные их начала остаются их связывающими, и тем более значимыми, чем скорее возникают и укрепляются новые и новейшие формы социализации биологии человека. Упрочение культурных оснований бытия человека и переход к новым уровням проникновения социального в биологическое происходит ценою все большего усложнения проблем экологии человека, решение которых невозможно вне установления связи социальных и биологических закономерностей.

С этой точки зрения попытки замещения антропосоциогенеза культурогенезом, исходящие из спекулятивной посылки о завершенности первого являются совершенно неадекватными ни природе человека, ни состоянию современного человекознания. Действительно, вследствие затухания селективных процессов фенотипическое разнообразие вида в пределах целостности всего человечества пока что не обнаруживает такого рода изменений, которые следовало бы безусловно отнести к эволюционным перестройкам наследственности человека.

Полиморфизм человека, при общественно-историческом опосредовании действия естественного отбора и значительном росте народонаселения Земли проявляется на фоне относительного генетического гомеостазиса, лишь отчасти нарушаемого мутациями, а также миграцией, расщеплением и преобразованием отдельных популяций человечества, разделенных пространственно-временным и культуральным образом. Иначе говоря, в настоящее время скорее можно утверждать, что существует не подлежащая непосредственному включению в предмет культурогенеза подвижная стабильность анатомо-морфологической организации человека, корректируемая конечно, естественным образом, хотя и в тесной связи с культурно обусловленными общественно-историческими формами его жизнедеятельности.

В то же время, идеология культурогенеза апеллирует еще и к тому, что формирование морфологической и групповой организации гоминид в направлении перехода к современному этапу общественной истории завершилось тем, что человек является в настоящее время не только носителем свойств социальности и личности, но и является в определенной и все возрастающей степени субъектом общественно-исторических процессов, уже способным изменять содержание не только социального, но и биологического наследования. Возможно, что недалеко и то время, когда человек будет способен организовать всемирную электронную систему целенаправленного слежения и контроля за ходом собственного воспроизводства и процессами развития всей биосферы Земли (82).

Однако, смысл диалектического снятия биологического социальным не только не исключает значимости закономерностей антропосоциогенеза, но и утверждает принципиальную, хотя и преобразованную их сохранность на той основе, что социальный прогресс до сих пор осуществлялся и будет осуществляться путем включения в него все новых и новых общих и специальных родовых способностей человека, открываемых глубинными структурами его психобиологической организации.

Замечая, что эволюционная история вида Homo sapiens осуществляется на основе собственных факторов, принципиально отличных от движущих сил развития общества, В. И. Стрельченко подчеркивает: «Наличие определенного соотношения и взаимозависимости между биологическими и социальными законами не может быть основанием для их отождествления в той же мере, как и существование различий — для установления абсолютных границ. Влияние социальных закономерностей на процессы развития человеческих популяций… осуществляется только через сферу естественных, природных связей, образующихся в ходе антропогенных изменений, литои биосферы. Принадлежность последних к социальной форме движения обнаруживается не непосредственно, но лишь в той мере, в какой они оказываются вовлеченными в процессы общественно-исторического развития» (279; 179).

Исходя из этого вывода, трудно согласиться с мнением, что при установлении около 40 тысяч лет назад относительной стабильности физического типа человека «весьма медленная эволюция культуры до появления Н. sapiens, сменилась на развитие все более ускоряющимися темпами, т. е. эволюция убыстрялась, но в коллективной и духовной сферах» (310; 125). Напротив, закономерности эволюции человека как антропосоциогенеза в его диалектическом понимании остаются в своем снятом и преобразованном виде по-прежнему существенными, хотя и не всегда адекватно и своевременно познаваемыми. Попытки обойти существо современной антропогенетической проблематики введением понятия ускоренной «культурной эволюции», во-первых, игнорируют постоянство непреложного факта изначальной культурной обоснованности антропосоциогенеза и, во-вторых, — свидетельствуют, что кажимое «ускорение» культурной эволюции на самом деле означает появление новых возможностей сознательного упрочения культурных оснований экологии человека, обеспечивающих нормальное, естественное его воспроизводство в стремительно изменяющихся общественно-исторических условиях его бытия.

Термины «социальное наследование» и «культурная эволюция», несмотря на связываемые с ними надежды прояснить настоящее и будущее человека сами по себе бессодержательны, как только они отрываются от культурно опосредованной естественности человека. Включение этих понятий в научный оборот прежде всего означает необходимость выполнения трудоемкой теоретико-познавательной работы, выражающейся в установлении преемственности новых и сложившихся уже понятий путем диалектического снятия смыслов последних, если только эти последние достаточно ясно представляются и действительно уже не могут объять того класса явлений, который они определяют. Пока что глубина понятий антропосоциогенеза и его культурных оснований остается настолько значительной, что появление новой сопутствующей терминологии в лучшем случае сигнализирует об их возрастающей актуальности.

Таким образом, определение современного положения человека в мире, устанавливаемое естественными науками и, в особенности, длительными и фундаментальными исследованиями эволюционной биологии, не может не приниматься во внимание в попытках представить некоторую культурально обоснованную и вместе с тем — целостную картину последовательного снятия биологического социальным опытом человечества.

В познании специфики и экзистенциональной ценности этого многомерного диалектического снятия необходимо ясно представлять степень жесткости отбора, казалось бы, сходных результатов процесса сапиентации в различных ветвях гоминид, обнаруживающих на самом деле, с одной стороны, многообразие форм снятия биологического социальным, а с другой — то, что большинство из этих форм оказались неоптимальными и эволюционно неперспективными. Подавляющее большинство ветвей антропогенеза представлено вымершими палеоантропологическими таксонами в развитии гоминид, на фоне которых лишь одна из этих линий связывается с началом истории Homo sapiens.

Следует тут же заметить, что единственность линии эволюции человека даже при широчайшем его воспроизводстве до сих пор не исключает попыток игнорировать его уникальность и своеобразие как особенного биологического вида, вследствие чего перспективы человечества, в значительной мере освобожденного от действия закономерностей естественного отбора, отнесены к неопределенному «социальному наследованию», которое как предмет «междисциплинарных исследований», мягко говоря, никак не коррелирует с проблематикой человеческой уникальности.

Вместе с тем философско-культурное понимание феномена Homo sapiens предполагает, что основания его уникальности в ходе антропосоциогенеза не только не трансформировались в сторону упрощения и тривиальности, а наоборот, актуализированы настолько, что являют собой постоянно обновляющуюся многогранную целостность. Ее экологические, социальные и культурные аспекты не могут рассматриваться в их автономии по отношению к психологическим и биологическим, в свою очередь представляющим открытое множество «норм» в составе сложных распределений признаков многообразной активности человека при значительном его внутрии межпопуляционном полиморфизме.

Несмотря на это, факт уникального положения человека в эволюции гоминид зачастую весьма консервативно и одиозно интерпретируется как закономерное и безальтернативное изменение характера взаимосвязи биологического и социального, при котором социальное наследование вполне автоматически замещает собой естественный отбор и, таким образом, вначале обеспечивает эволюцию гоминид в направлении сапиентации, а затем продолжает эту эволюцию вплоть до создания транснациональных институтов власти Третьей волны в становлении современной энергоинформационной культуры человека.

При этом само понятие эволюции «представляется обреченным», поскольку «правила и критерии, придуманные, чтобы применять их во всех случаях, сомнительны». Негативная логика такого вывода элементарна: вначале объем понятия эволюции расширяется путем неоправданных подстановок до бесконечности, когда любые изменения от химических до социальных определяются как эволюционные, а затем, когда содержание понятия становится близким к пустому, оно объявляется, по крайней мере, требующим «коренного переосмысления» «проектировщиками» нового общества, берущими «уроки у термитов» (286; 470, 472, 496, 696).

Питательной почвой для такого рода социальной инженерии могут служить, например, утверждения вроде того, что «состав семейства гоминид в значительной степени определяется выбором таксономического критерия, который может быть биомолекулярным, морфологическим, археологическим, философским» (310; 74). Столь широкая трактовка идеи таксономии, как специального биологического раздела систематики организмов, является приводящей ее к абсурду и одновременно — означающей признание рядоположенности всех названных критериев. Абстрактное их противопоставление преодолевается с помощью редукции закономерностей эволюции современного человека к антропогенетическим и с помощью уподобления культурно-исторических процессов — процессам органической эволюции, в то время как их общность, очевидно, может быть установлена лишь философски-культурно, на более высоком теоретико-познавательном уровне, гораздо более близком, как ни парадоксально, к объективной действительности и реальному бытию современного человека.