Нравственные аспекты в отношении прокурора к адвокату

Формой взаимоотношений прокурора и адвоката в ходе судебного процесса является состязательность. В России возможность полноценной реализации этого принципа появилась после 20 ноября 1864 г. — с введением новых Судебных уставов, согласно которым был создан институт присяжных поверенных (адвокатов).

Применение принципа состязательности в российских уголовных судах оказалось, безусловно, позитивным шагом в направлении совершенствования организации судебного процесса и повышения его качества.

Вместе с тем состязательность по своей природе содержит в себе одну негативную сторону, без блокирования которой она может нанести процессу правосудия большой вред. Эта сторона состязательности хорошо отражена в работе П. Сергеича «Искусство речи на суде», в который он писал: «Правила судебного состязания имеют до некоторой степени условный характер: они исходят не из предположения о нравственном совершенстве людей, а из соображений целесообразности… В судебном заседании сознание борьбы не за себя, а за других извиняет многое и больше чем должно, подстрекает обыкновенного человека к злоупотреблению своим искусством»^[1][2].

При недостаточно высоком уровне нравственного сознания состязающихся сторон эта негативная составляющая состязательного процесса перерастает в откровенное стремление каждой из сторон видеть победителем в судебном процессе себя независимо от существа дела. Такое нездоровое стремление еще более усиливается, если по результатам дела состязающиеся стороны ожидают получить ту или иную выгоду. Противостоять этой негативной стороне состязательности могут только судебные деятели с достаточно высоким уровнем развитости нравственного сознания. «Показная и, если можно так выразиться, в некоторых случаях спортивная сторона в работе обвинителей и защитников всегда меня от себя отталкивала, — писал А. Ф. Кони, — и, несмотря на неизбежные ошибки в моей судебной службе, я со спокойной совестью могу сказать, что в ней не нарушил сознательно ни одного из основных правил Кантовской этики, то есть не смотрел на человека как на средство для достижения каких-либо, хотя бы даже и возвышенных, но своих целей»¹.

Для борьбы с этой негативной стороной состязательности ее первые организаторы — отцы судебной реформы (как со стороны прокуратуры, так и со стороны адвокатуры) — прилагали немало усилий и достигли в этом деле немалых успехов.

Во-первых, обе стороны — и сторона обвинения, и сторона защиты — через свои коллегиальные органы активно формировали у своих представителей убеждение в том, что прокуроры и защитники являются союзниками в осуществлении главной цели правосудия — в установлении судом истины по делу и вынесении справедливого судебного решения.

«Прокурору не приличествует забывать, — писал А. Ф. Кони, — что у защиты одна общая с ним цель — содействовать, с разных точек зрения, суду в выяснении истины доступными человеческим силам средствами и что добросовестному исполнению этой обязанности, хотя бы и направленному к колебанию и опровержению доводов обвинителя, никоем образом нельзя отказывать в уважении»^[3][4].

На тех же нравственных позициях, утверждавших единство целей прокуратуры и адвокатуры, необходимость их сотрудничества и взаимного уважения, стоял и М. Ф. Громницкий.

«С негодованием должен отступиться обвинитель, — писал М. Ф. Громницкий, — от всякого ехидства и подсиживания по отношению к обвиняемому и его защитнику… Обстоятельства, допускающие два различных толкования, два различных вывода, так и высказываются с обоими толкованиями; пусть уж судьи решат, которое из них ближе к истине. Все что приводится обвиняемым или защитником в его пользу, должно разобрать и оценить с полным вниманием. Никаких резкостей и насмешек относительно защитника, а тем паче обвиняемого. Ничто личное, не относящееся до дела, не должно быть предметом полемики между сторонами, — а потому возражать (ответная речь) следует тогда только, когда противник неверно передает фактическую сторону дела или неправильно истолкует сделанные обвинителем выводы»^[5].

Убеждение в единстве целей деятельности прокуроров и адвокатов определяло весьма уважительный характер их взаимоотношений.

Показательны в этом отношении, например, следующие воспоминания А. Ф. Кони о его встречах в ходе судебных состязаний с адвокатами в разные периоды его работы: «…Я лично с искренним чувством симпатии и уважения вспоминаю своих, ныне покойных, противников в Харькове, Казани и Петербурге. Мы часто и горячо и убежденно боролись, но никогда ни мне, ни моим товарищам не приходилось слышать по своему адресу каких-либо личных упреков, инсинуаций или задорных выпадов, и думаю, что и никому из нас поставить в вину что-либо подобное тоже было невозможно»¹.

Особенно тепло А. Ф. Кони вспоминал о своих встречах с известнейшим адвокатом того времени Владимиром Даниловичем Спасовичем (1829—1907).

«На поприще судебных состязаний, — писал А. Ф. Кони, — нам пришлось поработать вместе. Не раз весы победы, если только уместно говорить о победе и поражении в искреннем искании истины в судебном деле, — склонялись то на ту, то на другую сторону, — но, и побежденный, и победитель, я возвращался домой всегда и прежде всего благодарным учеником Спасовича. Из каждого нашего состязания я выносил поучительный радостный пример строгого нравственного отношения к приемам и формам судебной борьбы»^[4][7].

На основании воспоминаний других адвокатов и прокуроров того же времени можно утверждать, что глубокое взаимоуважение было правилом во взаимоотношениях этих двух сторон. Случавшиеся исключения руководящие коллегиальные органы обеих сторон пресекали очень жестко: и сообщество адвокатов, и сообщество прокуроров освобождалось от тех своих представителей, кто состязательность, призванную быть инструментом добывания истины, превращал в личную борьбу между защитой и обвинением.

Заметный отход от принципов, на которых строили состязательность «отцы и дети судебной реформы»^[8], начался, когда им на смену стали приходить их внуки и правнуки.

Опустим рассмотрение состояния и характера состязательности в судах времен советской власти, в разные периоды которой состязательность то отвергалась, то в той или иной степени возрождалась вновь^[9]. Обратимся к анализу ее содержания и характера в судах современной России.

К настоящему времени принцип состязательности закреплен в Конституции страны (ч. 3 ст. 123) и Уголовно-процессуальном кодексе РФ (ст. 15). Состязательность в судах России имеет уже достаточно большую практику. Однако ее содержание и характер, по сравнению с тем, что мы описывали выше, существенно изменились и изменились не в лучшую сторону.

Проявление взаимоуважения между адвокатами и прокурорами в ходе рассмотрения уголовных дел стало теперь больше исключением, чем правилом. В практику вошли конфликтные, по сути антагонистические отношения между состязающимися сторонами на почве стремления каждой из них во чтобы то ни стало добиться решения суда, которое соответствовало бы видению дела именно данной стороной.

Такое содержание отношений не могло не отразиться и отразилось на их форме. В ходе состязательности стали все чаще использоваться приемы, точнее было бы сказать «приемчики», которые отцы и дети судебной реформы себе бы не позволили никогда.

Вряд ли найдется у нас сегодня прокурор, который бы, как М. Ф. Громницкий, сожалел, когда в деле со стороны защиты ему встречались молодые, слабые защитники, поскольку «ожидать от последних помощи во всестороннем разъяснении дела — рискованно: обвинителю предстоит, стало быть, двойная задача»¹.

Не менее странным большинству наших прокуроров покажется, видимо, поступок А. Ф. Кони, когда он, узнав, что его подследственная по делу о подделке векселей (игуменья Митрофания) собирается взять себе адвоката малоопытного в таком деле, как у нее, настоятельно посоветовал ей нанять адвоката из числа более опытных. В качестве таковых А. Ф. Кони предложил игуменьи известных адвокатов того времени В. Д. Спасовича, В. Н. Герарда и П. А. Потехина^[10][11]. Прокурор А. Ф. Кони поступил так потому, что считал, что судебное состязание будет нравственно безупречным только тогда, когда в нем будут участвовать стороны, равные по силам.

В наши же дни взаимные колкости, насмешки, а порой прямые оскорбления все чаще встречаются в прениях сторон.

Вот несколько фраз, сказанных прокурорами в разных судах г. Москвы в адрес адвокатов: «Вот что сейчас говорил защитник? Он вроде говорил, но не сказал ровным счетом ничего. А почему? Да потому, что ему сказать нечего!» «Адвокат сейчас, как всегда, вновь пытался поставить все с ног на голову. Это уже не защита, а цирк какой-то!».

Представляется, что здесь будет уместным привести следующие слова А. Ф. Кони: «Мерилом дозволенности приемов судоговорения должно служить то соображение, что цель не может оправдывать средства, и что высокая задача правосудного ограждения общества и защиты личности от несправедливого обвинения должна быть достигаема способами, не идущими вразрез с нравственным чувством.

Деятелям судебного заседания не следует забывать, что суд в известном отношении есть школа для народа, из которой помимо уважения к закону, должны выноситься уроки служения правде и уважения к человеческому достоинству"¹.

Важнейшим обстоятельством, усилившим разделение прокуроров и адвокатов на два достаточно часто враждующих ныне лагеря, явилось одно из «новшеств» последней судебной реформы — исключение из задач суда по уголовным делам требования достижения истины. Тем самым был уничтожен тот главный связующий элемент, вокруг которого в целях принятия справедливого решения объединялись ранее усилия и прокурора, и адвоката, и судьи.

Когда целью судебного заседания является достижение истины, тогда и сторона обвинения, и сторона защиты рассматривают себя и соответственно друг друга в качестве помощников судьи (каждый со своей стороны) в выработке судьей действительно справедливого решения: прокурор представляет отягчающие обстоятельства и на этой основе предлагает свое понимание вины и возможной степени наказания подсудимого; адвокат представляет вниманию судьи смягчающие обстоятельства и на этой основе, предлагает свое видение степени вины подсудимого или обосновывает ее отсутствие, если к этому есть достаточные основания.

При таком подходе к рассмотрению уголовного дела усилиями прокурора и адвоката создается разносторонняя и одновременно, что очень важно для вынесения судьей справедливого решения, более объективная картина преступления.

В связи с этим А. Ф. Кони писал: «Состязательное начало в процессе выдвигает как необходимых помощников судьи в исследовании истины обвинителя и защитника. Их совместными усилиями освещаются разные, противоположные стороны дела и облегчается оценка его подробностей»^[12][13]. Следует подчеркнуть, что и прокурор, и адвокат, добросовестно исполняя свои обязанности, с одной стороны, не сгущая, а с другой — не размывая истинную картину преступления, могут быть одновременно правы, и никакого естественного конфликта между ними при таком их совместном подходе к делу быть не может! При внимательном анализе конфликтов между прокурорами и адвокатами, случающихся в судебном заседании в наше время, легко заметить, что многие из этих конфликтов возникают вследствие проявления тех или иных субъективных интересов сторон или вследствие проявления конфликтующими сторонами не самых лучших качеств их личности.

Утрата юридически закрепленной единой цели превратила состязательность сторон из эффективного средства обнаружения истины в уголовном процессе, каким она должна была бы быть, в побудительный мотив достижения в процессе каждой стороной обязательной победы над другой, как свидетельство ее (этой стороны) высокого личного мастерства. Этот статус каждой стороне в условиях откровенной борьбы весьма важен, что ведет к превращению этой борьбы в борьбу без правил. Главным призом становится венок личной победы, который теперь часто одновременно фактически оказывается венком на могиле справедливости.

Напомним, что требование принятия судом справедливого решения в УПК РФ (ст. 297) имеется.

Превращению здоровой состязательности бывших союзников в борьбу соперников в определенной степени способствует и еще сохраняющаяся в системе прокуратуры идеологическая установка на обязательное превращение подсудимого в осужденного.

Несмотря на то что в ч. 2 ст. 6 действующего УПК РФ содержится четкое указание о том, что «Уголовное преследование и назначение виновным наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию», на практике, как известно, оправдательный приговор рассматривается начальством государственного обвинителя как его недоработка со всеми вытекающими отсюда последствиями для его авторитета, служебной карьеры и, соответственно, материального положения.

Напомним, что это положение УПК РФ практически дословно повторяет положение, содержавшееся еще в Уставе уголовного судопроизводства, принятом 20 ноября 1864 г. «Прокурор, — говорилось в нем, — есть обличитель преступления во имя закона, видом которого осуждение невиновного еще более противно, чем оправдание виновного. Поэтому цель всех действий прокурора должна быть не обвинение, но исключительно раскрытие истины, в чем бы она не состояла — в виновности или невиновности подсудимого. Правда прокурор является на суд как обвинитель, но он составляет обвинительный акт и поддерживает во время следствия обвинение не для того, чтобы добиться во чтобы то ни стало осуждения обвиняемого, но единственно для того, чтобы определенным указанием всех представляющихся в деле поводов и оснований к обвинению дать возможность объяснить их с точки зрения защиты и даже вовсе устранить их, если они могут быть опровергнуты. …Прокурор обязан представить все представляющиеся в деле против подсудимого доказательства и улики; но имея в виду, что конечная цель его действий есть раскрытие истины, он не должен представлять дело в одностороннем виде, дабы при защите, не равносильной обвиненью, не ввести судей в заблуждение»^[14].

Несмотря на столь длительную историю формального закрепления этого положения в руководящих документах, на практике оно, в силу бюрократической природы исполнительных органов власти, выполнялось плохо в прошлом, плохо выполняется и сегодня.

Еще одной причиной деформации состязательности в уголовном процессе является то невнимание к этому вопросу, которое явно просматривается в документах, регламентирующих деятельность обеих сторон. Только косвенное упоминание о необходимости уважительного отношения к противоположной стороне можно вывести из Кодекса этики прокурорского работника Российской Федерации. В п. 2.2.12 этого Кодекса говорится: «В отношениях с другими участниками судебного процесса прокурорский работник соблюдает официальный деловой стиль, проявляет принципиальность, корректность, непредвзятость и уважение ко всем участникам судебного заседания».

Так же косвенно вопрос об отношении адвоката к прокурору-обвинителю решается в Кодексе профессиональной деятельности адвоката, в ст. 12 которого сказано: «Участвуя или присутствуя на судопроизводстве, …адвокат должен соблюдать нормы соответствующего процессуального законодательства, проявлять уважение к суду и другим участникам процесса».

В федеральных законах Российской Федерации «О прокуратуре Российской Федерации» и «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» каких-либо требований о желательном отношении сторон друг к другу вообще нет. Отсутствуют они и в УПК РФ.

Когда официальные правила борьбы не установлены, то уважать или не уважать противника в поединке становится делом совести состязающихся сторон. Совесть же, как известно, категория весьма субъективная, т. е. зависит от интересов личности. Интересы же личности в условиях состязания — поединка, как мы выяснили, теперь, прежде всего, личные. Деликатное отношение к противнику в таком поединке может этим личным интересам только повредить, а это значит, что им можно и даже нужно пренебречь.

В ходе судебного процесса перед прокурором возникает немало и других конкретных практических вопросов, касающихся его отношений с адвокатом, которые имеют ярко выраженную нравственную составляющую. К числу таких вопросов можно, например, отнести следующие: «Как следует себя вести прокурору в случае, когда сторона защиты просит суд отложить рассмотрение дела в связи с неявкой вызванных ею необходимых свидетелей — согласиться с просьбой защиты или требовать начала (продолжения) рассмотрения дела?» Или: «Как следует реагировать прокурору, когда по ходу судебного процесса стороной защиты и обвиняемым в суд приглашаются все новые, новые и новые свидетели защиты, на предварительном следствии ранее не допрашиваемые?».

В качестве примера правильного и с точки зрения и нравственности, и с точки зрения практики решения этих вопросов приведем ответы на них, данные М. Ф. Громницким.

Ответ на первый вопрос: «Если у последнего (у защитника — И. Н.) имеются в виду данные, из которых возможно сделать заключение, что ходатайство защиты правильно, что интересы обвиняемого пострадают без наличности не явившихся свидетелей, — обвинитель, не говоря уже вообще о справедливости, поступил бы вопреки духу Судебных уставов (ст. 612 Установлений уголовного судопроизводства), если бы стал настаивать на отказе защите в удовлетворении ее ходатайства. Мне думается даже, что обвинитель поступил бы и не практично, добившись от суда отказа защите в ее ходатайстве, он значительно уронил бы шансы обвинения перед присяжными заседателями, у которых, несмотря ни на что, оставалось бы сомнение в том, что не явившиеся свидетели легко могли многое сказать в пользу подсудимого — недаром обвинитель так настойчиво желал вести дело без них — и что теперь без них осталось необнаруженным. А раз явится такое сомнение, — до оправдания один шаг»¹.

Ответ на второй вопрос: «Я держался и держусь в этих случаях такого образа действия: предоставлять обвиняемому все средства защиты, а потому и вызывать, по возможности, всех, всех просимых им свидетелей. Правда, обвиняемые иногда злоупотребляют своим правом, вызывают свидетелей, которые нередко дают явно ложные показания, что далеко не всегда можно доказать, и все-таки это лучше и даже выгоднее обвинителю, чем решительный отказ. Я иду в этих случаях дальше: возникали на суде во время судебного следствия вопросы о допущении того или другого свидетеля обвиняемого, и я имел формально право требовать отказа, — я соглашался на допущение и такого свидетеля. Зачем стану я противиться? Обвиняемый обыкновенно ставит вопрос так: без этого свидетеля он не может доказать свою невиновность. Я знаю (т. е. предчувствую), что он преувеличивает значение свидетеля, что он может быть даже желает, чтобы свидетеля его не допустили, дабы иметь возможность плакаться перед присяжными заседателями о лишении его возможности оправдаться; я знаю также, что будь свидетель так важен для обвиняемого, он являлся бы на суд своевременно; если такой свидетель окажется ложным свидетелем, так ведь за мною право и возможность подорвать его значение предложением ему надлежащих вопросов»^[15][16].

В отношении к стороне защиты и подсудимому с нравственной точки зрения весьма и весьма примечателен ответ М. Ф. Громницкого на такой им же самим поставленный вопрос: «Обязан ли обвинитель указать на такое обстоятельство, которое говорит в пользу обвиняемого и на которое (это маловероятно, но ведь возможно) ни защитник, ни суд, ни присяжные заседатели не обратили внимания, просмотрев его? Я полагаю, что обязан, и вот почему: если это обстоятельство второстепенное, то, что же теряет обвинитель, указавши на него? Обвинение несколько ослабится, зато обвинитель в глазах суда, особенно присяжных заседателей, приобретает большее доверие, а стало быть, и все выставленные им улики усиливаются; если же обстоятельство это настолько важно, что оно решает судьбу обвиняемого, то неужели же обвинитель возьмет на свою совесть утаить такое обстоятельство и даст сознательно погибнуть невиновному человеку?»¹

• [1] Кони А. Ф. Приемы и задачи прокуратуры //А. Ф. Кони. Избранные труды и речи. Тула: Автограф, 2000. С. 137.
• [2] Сергеич П. Искусство речи на суде. М.: Юридическая литература, 1988. С. 199.
• [3] Кони А. Ф. Лев Николаевич Толстой // А. Ф. Кони. Избранные произведения. М. :Гос. изд-во юрид. лит-ры, 1956. С. 728.
• [4] Кони А. Ф. Приемы и задачи прокуратуры //А. Ф. Кони. Избранные труды и речи /сост. И. В. Потапчук. Тула: Автограф, 2000. С. 114.
• [5] Громницкий М. Ф. Роль прокурора на суде по делам уголовным / Дореволюционные юристы о прокуратуре: сб. ст. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 174.
• [6] Кони А. Ф. Приемы и задачи прокуратуры //А. Ф. Кони. Избранные труды и речи /сост. И. В. Потапчук. Тула: Автограф, 2000. С. 114.
• [7] Кони А. Ф. Владимир Данилович Спасович // А. Ф. Кони. Отцы и дети судебнойреформы. М.: РАП; СТАТУТ, 2003. С. 254.
• [8] О замечательной плеяде юристов России того времени см.: сборник автобиографических статей Кони А. Ф. «Отцы и дети судебной реформы». М.: РАП; СТАТУТ, 2003.349 с.
• [9] См., например: Строгович М. С. Природа советского уголовного процесса и принцип состязательности. М., 1934; Строгович М. С. О состязательности и процессуальныхфункциях в советском уголовном судопроизводстве // Правоведение. 1962. № 2.
• [10] Громницкий М. Ф. Роль прокурора на суде по делам уголовным // Дореволюционные юристы о прокуратуре: сб. ст. / науч. ред., сост. С. М. Казанцев. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 132.
• [11] Кони А. Ф. Игуменья Митрофания //А. Ф. Кони. Избранные произведения. М. :Гос. изд-во юрид. лит-ры, 1956. С. 871.
• [12] Кони А. Ф. Заключительные прения сторон в уголовном процессе // А. Ф. Кони.Собр. соч. В 8 т. М.: Юридическая литература, 1967. Т 4. С. 360.
• [13] Кони А. Ф. Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебнойэтики) //А. Ф. Кони. Избранные труды и речи / сост. И. В. Потапчук. Тула: Автограф, 2000. С. 99.
• [14] Цит. по: Муравьев Н. В. Общие основания прокурорской деятельности по уголовным делам // Дореволюционные юристы о прокуратуре: сб. ст. / науч. ред., сост. С. М. Казанцев. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 105.
• [15] Дореволюционные юристы о прокуратуре: сб. ст. / науч. ред., сост. С. М. Казанцев. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 151—152.
• [16] Громницкий М. Ф. Роль прокурора на суде по делам уголовным // Дореволюционные юристы о прокуратуре: сб. ст. / науч. ред., сост. С. М. Казанцев. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 156—157.