Введение. 
Философия истории

Философия истории является традиционным тематическим разделом философского знания, хотя всегда занимала различное место в структуре философских исследований. Особая потребность в философской рефлексии исторического процесса всякий раз возникала тогда, когда в жизни общества происходили существенные изменения, которые ставили под сомнение сложившиеся теоретические схемы, идеи, принципы, ценности, идеалы. По этому поводу Н. Бердяев верно заметил: «Исторические катастрофы и переломы, которые достигают особенной остроты в известные моменты всемирной истории, всегда располагали к размышлениям в области философии истории, к попыткам осмыслить исторический процесс, построить ту или иную философию истории»^[1].

Происходящие в процессе глобализации преобразования, затрагивающие самые отдаленные регионы планеты, обусловили повышенный интерес к философско-исторической проблематике. Наряду с оптимистическим вйдением перспектив мировой истории нарастает и тревога, связанная с неверием в способность человеческого разума справиться с нарастающими проблемами. Философское осмысление истории, места и роли в ней человека всегда соотносилось с представлениями о разумности мироустройства и человека, ибо само возникновение философии рассматривалось как становление рационального сознания — специфического типа мировосприятия, отличного от мифологического. И хотя развитие культуры постоянно вносило изменения в практику рациональной деятельности и, соответственно, в понимание того, что такое разум, какова его сущность, природа, структура, в чем состоят функции и т. д., уже в античной философии сформировались некоторые основополагающие принципы классической рациональности, на которые ориентировались многие поколения европейских ученых и философов.

Скептическое и даже нигилистического отношение к разуму не раз возникало в истории философии у отдельных мыслителей, например, у Д. Юма, Б. Паскаля, Ж.-Ж. Руссо, А. Шопенгауэра и других. Но оно долго не могло поколебать глубоко укоренившееся убеждение в том, что разум, действующий по законам логики, является безусловной, непреходящей, положительной ценностью человеческой цивилизации. Однако сомнение во всесилии и самодостаточности дискурсивного разума к концу XX в. переросло в повсеместное признание его ограниченности как единственного орудия познания, осмысления действительности, как надежной основы преобразования мира. Этому способствовали, во-первых, кризис сциентистско-технократического мышления, вызванный проявлением деструктивных последствий техногенной цивилизации, которые поставили под вопрос существование человечества как такового; во-вторых, дискредитация рационалистических планов и методов переустройства общества в русле тоталитарных идеологий; в-третьих, широкое признание в науке и философии конструктивной роли бессознательного, всегда противопоставлявшегося рациональному как иррациональное с отрицательным значением; в-четвертых, узость традиционных схем рациональности, отождествляемой прежде всего с научной рациональностью, в которые не вписывались представления людей о жизни во всей полноте ее осуществления.

Наиболее бескомпромиссными критиками дискурсивного разума стали представители постмодернизма, которые пришли к заключению, что к концу нашего столетия окончательно подорвана вера в способность человека с помощью Разума стать властелином бытия и установить совершенный миропорядок. «Потерянность ума», по мнению французского философа Ж.-Ф. Лиотара, обернулась утратой жизненных ориентаций в мире, где рациональное и иррациональное, добро и зло, истина и ложь легко конвертируются. К «истинам XX в.» немецкий писатель X. М. Энценсбергер относит понимание «каждым прохожим», что никакого «мирового духа» не существует, что законы истории нам неизвестны, что общественная эволюция непредсказуема, что, действуя в политической сфере, мы никогда не достигаем тех целей, которые были поставлены, а достигаем чего-то совсем другого, что и вообразить себе не можем. Символом нашего времени становятся не Орфей или Прометей, как это было в прошлые века, а библиотека-лабиринт У. Эко или библиотека-вселенная X. Л. Борхеса, хранящие всю мудрость мира, притягательную и одновременно недоступную для понимания.

Вместе с тем философская дискуссия о роли, статусе, функциях, границах разума, начавшаяся в самой цитадели рационализма — в философии науки, привела к признанию историчности самого разума, к выявлению различных форм, исторических типов рациональности, к стремлению сформулировать ее расширенную концепцию, включающую в себя то, что еще недавно противопоставлялось разумному как неразумное, т. е. иррациональное^[2]. Понятие рациональности связывается теперь с человеческой деятельностью, осуществляемой в соответствии с правилами, нормами, ценностями, идеалами, которые способствуют достижению поставленных целей, и удовлетворяющей определенным социальным потребностям. Для определения, что рационально, а что нет, становится важным не столько логическая непротиворечивость, сколько наличие цели, а также средств ее осуществления, принимающих во внимание интересы людей. Выбор цели не вычисляется в соответствии со строгими правилами и процедурами, а осуществляется в мультикультурном пространстве с присущими ему разнообразными, противоречивыми и даже противоборствующими ценностными ориентациями в процессе их сопоставления, выявления наиболее значимых для решения насущных проблем^[3].

В такой трактовке рациональность не только фиксирует, упорядочивает результаты человеческой деятельности, расширяет сферы применения полученного знания, но и содержит в себе возможности получения нового знания. Изменение культурного контекста влечет за собой поиск новых форм разумности, получение новых истин. В этой связи можно говорить о существовании различных исторических типов рациональности, которые, участвуя в культурном диалоге, взаимодействуя друг с другом, способствуют пересмотру, изменению самих правил, норм, ценностных ориентаций рациональной деятельности.

Расширенное толкование рациональности позволяет считать рациональными те сферы деятельности, которые традиционно к таковыми не относятся, ибо они не нуждаются в строгом логическом обосновании — к мифологии, религии, искусству, обыденному сознанию. Еще в 50-гг. нашего столетия известный неорационалист Г. Башляр, призывая не доверяться «пафосу общего рационализма», который приводит к «утрате всякого интереса к высшим подлинно человеческим ценностям», в первую очередь этическим и эстетическим, отстаивал идею «регионального рационализма», т. е. идею плюрализма рациональностей^[4].

Сегодня широкое распространение получает признание различных форм разумности как способов упорядочения человеческого опыта, существующего в рамках той или иной исторически сложившейся системы ценностей. Контекстуальный характер рациональности снимает проблему поиска ее абсолютного критерия, ориентируя на выявление многообразия форм и исторических типов рациональности, каждый из которых имеет свои собственные основания. И все же следует принять во внимание замечание К. Хюбнера о том, что признаками рациональности по-прежнему остаются познаваемость, т. е. доступность пониманию, обосновываемость, последовательность, ясность, общеобязательная приемлемость понятий и суждений.

Изменение взгляда на рациональное с необходимостью влечет за собой переосмысление иррационального, которое имеет широкий спектр интерпретаций. Иррациональное может пониматься, во-первых, как нечто принципиально непостижимое, неоформленное «логосом», как мистическое, например природа Божественного. Во-вторых, как дорациональное, еще не вошедшее в сферу рефлексии, пред-стоящее мысленному взору постигающего, но еще не познанное, не осмысленное, но подлежащее познанию и осмыслению. Таковы, например, многие объекты научного анализа, не нашедшие до определенного момента своего места в системе знаний и не получившие своего объяснения. В-третьих, как внерациональное, неосознаваемое, неявное по отношению к сознанию, не контролируемое человеком, тем не менее, принадлежащее к явлениям сознания. Это и есть собственно бессознательное. В-четвертых, как инорациональное, т. е. построенное по другим правилам, стандартам, отличающимся от традиционно принятых. Примеры инорационального может дать сравнительный анализ различных культур, научных, философских систем, эстетических концепций, политических идеологий, имеющих различные ценностные основания. И, наконец, в-пятых, как неадекватное поставленным целям или недейственность, нереализуемость самих целей. Это и есть иррациональное в строгом смысле слова, поскольку оно не только не способствует достижению желаемого, но и дезориентирует, приводит к бессмысленной трате усилий. Таким образом, рациональное и все вышеперечисленные проявления иррационального теснейшим образом взаимосвязаны между собой, взаимообуславливают друг друга, уточняя в историческом процессе взаимодействия свои смыслы, сферы, функции, содержание. Установить четкие границы между рациональным и иррациональным невозможно в силу историчности этих понятий. То, что вчера считалось иррациональным в том или ином смысле этого слова, сегодня может восприниматься как вполне разумное и понятное и наоборот.

Широкая трактовка рациональности, которая связана с эволюцией философских представлений о разуме в истории человечества, позволяет ей быть предельно общим основанием как осмысления различных исторических событий и процессов, так и типологизации истории культуры, в том числе истории философии и философии истории как ее тематического раздела. Несмотря на дискуссионность вопроса о рациональности, большинство отечественных исследователей согласны с тем, что в истории культуры сложилось три основных исторических типа рациональности — классическая, господствовавшая период от Античности до середины XIX в., неклассическая, возникшая в середине XIX в. и доминировавшая до середины XX в., и постнеклассическая, формирующаяся в последние десятилетия. Смена исторических типов рациональности обусловлена радикальными сдвигами в самих основаниях культуры, что всегда сопровождается пересмотром ее основополагающих установок и отказом от некоторых из них. Нет сомнений, что развитие современной цивилизации имеет кризисный характер, порождая сомнения в возможностях человека переустроить мир на разумных основаниях. Однако вряд ли уместно говорить о кризисе рациональности как таковой, скорее речь может идти о кризисе тех ее исторических типов, принципы которых не соответствуют реалиям нашего времени и не способствуют решению жизненно важных проблем.

При всем различии концептуализации истории в основных исторических типах рациональности можно выделить ряд фундаментальных вопросов, которые ставит и пытается решить философия истории. Вопервых, что такое история? Является ли она самостоятельным и независимо от человека протекающим процессом или связана с деятельностью людей, реализующих в ней свои планы? Обладает ли история самодостаточной сущностью и, если обладает, какова эта сущность? Имеет ли история смысл и в чем заключается этот смысл? Существуют ли универсальные законы истории? Если да, то что это за законы? Если нет, то почему? Кто является субъектом истории? Каковы место и роль человека в истории? Во-вторых, каким образом человек постигает историю? Доступна ли она его разуму или внерациональным сферам сознания? В-третьих, какова форма протекания истории? Является ли исторический процесс линейным или дискретным, континуальным или дисконтинуальным, прогрессивным или регрессивным, циклическим или ритмическим? Разнообразие ответов на эти вопросы являет нам разнообразие философско-исторических концепций, сформировавшихся в рамках трех основных типов рациональности.

Целью учебника «Философия истории» является развернутый анализ наиболее репрезентативных философско-исторических концепций, сложившихся в европейской философии в контексете трех типов рациональности: классической, неклассической и постнеклассической, а также анализ продуктивности опоры на принципы постнеклассической рациональности в философском осмыслении и решении таких актуальных проблем, как возможность исторического прогресса, перспективы «конца истории», наличие универсальных законов истории, осуществимость идеи единства человечества в мировой истории, возможность концептуализации переходных периодов истории, установление их смысла и выяснение роли в историческом процессе.

В результате освоения учебного материала по философии истории студент должен:

знать

• • наиболее влиятельные философско-исторические концепции, сложившиеся в европейской философии;
• • основные методологические принципы анализа истории с позиций постнеклассической философии;
• • различные варианты исторического развития, представленные в истории философии, и последствия их реализации в действительности;

уметь

• доказательно, логично обосновать свою собственную оценку философско-исторических концепций и исторических событий;

• • применять принципы постнеклассической философии к анализу философско-исторических идей и теорий;
• • проводить сравнительно-исторический анализ различных концепций философии истории и выявлять их достоинства и ограниченность;

владеть

• • навыками восприятия и анализа текстов по философии истории, приемами ведения дискуссии и полемики по основным проблемам;
• • навыками аргументированного изложения собственной точки зрения по основным проблемам философии истории;
• • основами работы с научной литературой по проблемам философии истории;
• • основами осмысления, анализа исторических фактов с позиций философско-исторического знания и постнеклассической методологии.

• [1] Бердяев Н. А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. М.: Мысль, 1990. С. 4.
• [2] Гайденко П. П. Научная рациональность и философский разум. М.: Прогресс-Традиция, 2003; Исторические типы рациональности / отв. ред. В. А. Лекторский. В 2 т.М.: ИФРАН, 1995—1996; Лекторский В. А. Эпистемология: классическая и неклассическая. М.: Едиториал УРСС, 2009; Попов В. В., Щеглов Б. С. Теория рациональности (неклассический и постнеклассический) подходы. Ростов н/Д, 2006; Степин В. С. Философия и методология науки. Избранное. М.: Академический проект, 2015; Степин В. С. Классика, неклассика, постнеклассика: критерии различения // Постнеклас-сика: философия, наука, культура: коллективная монография / отв. ред. Л. П. Киященкои В. С. Степин. СПб., 2009; Швырёв В. С. Идея предпосылочности научного знания и современный конструктивизм // Конструктивизм в теории познания / отв. ред. В. А. Лекторский. М.: ИФРАН, 2008; Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры. М., 2003; Gert В. Defending irrationality and lists. Ethics, 1993. Vol. 103. No. 2.
• [3] Лекторский В. А. Рациональность как ценность культуры // Человек и культура. Избранные статьи. СПб.: СПБГУП, 2018. С. 99—114.
• [4] Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 292—293.