Реальные основы протекционизма

Попытаемся дать себе отчет относительно того, на каких реальных устоях основывается существование протекционизма в тех странах, где интересы большинства населения, как потребителя, находятся в противоречии с этой системой.

Когда говорят, что протекционизм обогащает отдельных предпринимателей, то, высказывая неоспоримую истину, справедливо указывают и на то, что он поднимает одни классы населения за счет других. Но спрашивается: почему же одни, не только властвующие, но и, несомненно, более многочисленные и могущественные классы должны поступаться своими интересами в пользу других? Вульгарный ответ на это, гласящий, что этим «другим» приходит на помощь государственная власть и политика государства, в данном случае таможенный протекционизм, определяется неправильным, ошибочным взглядом на условия экономического развития и народного благосостояния. Итак, нам предлагают верить в то, что экономическое развитие страны и промышленная политика государства определяются заблуждениями государственных деятелей, отдающих свою власть и свое влияние на служение интересам отдельных лиц и немногочисленных групп, в ущерб большинству населения.

Такое объяснение, на первый взгляд, может показаться весьма удовлетворительным и весьма радикальным, но если в него вдуматься, то, зо конечно, его нельзя признать верным: им нельзя удовлетвориться при теоретическом рассмотрении такого крупного исторического явления, как протекционизм. Я уже упомянул, что всякая попытка объяснить протекционизм как факт, выражающий собой борьбу классов, приводит к необходимости дать ответ на проблему: почему немногочисленный вначале класс буржуазии оказывается в силах подчинить себе и своим интересам более могущественные и более многочисленные аграрные классы и при помощи государственной власти навязать стране протекционную систему? Словом, почему слабый класс одерживает верх над сильным?

В таких случаях часто говорят, что фактическая сила находится уже в руках этого класса и что он, в действительности, не слабый, а сильный. Но в данном случае это совершенно неверно. Я уже подчеркнул, что протекционная система не есть результат имеющейся уже налицо силы класса, заинтересованного в протекционизме, а есть одно из тех орудий, которые перемещают реальную экономическую силу из одних слоев общества в другие, т. е. в начальные эпохи промышленного развития протекционизм вовсе не служит показателем уже совершившегося перемещения социальной силы. Таким образом, указание на факт классовой борьбы не устраняет «загадки», а усложняет ее. При таком положении проблема может быть выражена в таком вопросе: каким образом общественная сила, которая, как таковая, вся или большей своей частью находится в будущем, может управлять настоящим и изменять его?

В отношении этого вопроса сторонники протекционизма обыкновенно приводят аргумент об общегосударственной полезности протекционной системы и вызываемом ею промышленном развитии страны. Эта ссылка опровергается часто как буржуазно-лицемерная. Но следует сказать, что к ней, пожалуй, применим тот афоризм, по которому и самая дурная книга содержит крупицу истины, и который мы можем развить в более общую формулу, гласящую, что и самое ложное мнение может содержать серьезный намек на истину.

Если мы теперь действительно задумаемся над тем, что представляет собой совокупность явлений, которая приводит к развитию протекционизма, то мы можем сказать, что промышленная буржуазия потому диктует и может диктовать стране протекционизм, что экономическое развитие, одним из необходимых исторических условий которого является протекционизм, знаменует собой переход к высшей хозяйственной системе сравнительно с тем земледельческим укладом, на смену которого идет эта новая хозяйственная система. Она представляет из себя высшую ступень, так как подымает производительность труда («производительные силы») в стране, разнообразит этот труд путем широкого общественного разделения и всем этим повышает емкость национальной территории по отношению к населению, т. е., выражаясь проще, дает возможность на этой территории существовать большему, чем прежде, числу людей. Таким образом, нам станет ясным, что борьба общественных классов всегда происходит на объективной, материальной почве борьбы различных хозяйственных систем, борьбы, в которой верх одерживает высшая, более производительная система. Чтобы понять изучаемое явление, мы должны принцип классовой борьбы подчинить принципу роста производительных сил. С точки зрения этого последнего принципа оказывается, что протекционизм побеждает совершенно неизбежно, как более производительная система национальных экономических сил, и этому соответствуют те психологические соображения, которые я развил выше.

Класс, являющийся носителем этой высшей системы, обнаруживает и качества, необходимые для борьбы и победы в процессе смены экономических форм. Один либеральный немецкий экономист, хорошо изучивший хозяйственную жизнь России, Г. фон Шульце-Гевернитц высказал следующее, на первый взгляд парадоксальное, суждение: «Московский фабрикант — первый русский европеец». В этом мнении, не совпадающем с нашим представлением о Тит-Титычах, заключается глубокая истина, которую не следует игнорировать. В нем, в сущности, выражается тот факт, что промышленная буржуазия представляет в своем лице более высокую степень хозяйственного развития страны и в своем хозяйственном поведении обнаруживает больше европейских черт, чем классы аграрные. Этому соответствует в русской истории тот факт, что, несмотря на все старания государства в XVIII в. сосредоточить промышленное предпринимательство в руках аграрного класса, оно ускользнуло из его рук, ибо он оказался неспособным к этой экономической функции, требующей более высоких экономических свойств.

Из этой общей, историко-философской точки зрения на протекционизм вытекают и некоторые конкретные выводы, которыми мы можем со значительным основанием руководиться, как известными направляющими идеями при конкретной оценке протекционизма в тот или иной исторический момент, в той или другой стране.