Российская школа исследователей археологии Китая

Китаеведение в России изначально складывалось в двух направлениях. Одно было связано с практикой русско-китайских отношений, начавших активно формироваться в последних десятилетиях XVII в., другое появилось в процессе деятельности русских духовных миссий в Китае и достигло значительной активности во второй половине XVIII в. Но следующий век и в России, и в Западной Европе повернул многие направления исследований, связанных с изучением истории и культуры Китая, в русло углубленного и пристального исследования источниковедческой базы, на которой издавна строилось представление китайцев о своем прошлом, и формировались реальные возможности для включения исследований этого прошлого в общий историографический процесс мировых общественных наук. Здесь, естественно, встали те же вопросы, которыми задавались европейские специалисты по отношению ко всем народам, народностям и расам, известным им или предполагаемым в пределах всех населенных континентов. Идея об общечеловеческой единой культурной подоснове сформулирована уже в Библии. Однако трактовка этой идеи в разных научных школах была неоднозначной. Несмотря на то, что опыты «христианизации» Китая не стали особо успешными, теологи, философы и специалисты гуманитарных профессий в принципе не отделяли «китайских варваров» от магистральных путей культурного развития евразийского пространства в целом. Поэтому на Китай распространились все основные направления интересов и исследований, формировавшихся в XIX в. в европейских гуманитарных науках.

Однако само содержание китайских письменных свидетельств о прошлом в значительной мере отличалось от той картины, зафиксированной в Библии, которая быстро разрушалась под давлением европейской внетеологической науки, формировавшейся во второй половине XIX в. Пожалуй, именно это усилило многосторонний интерес к историческому, а потом и доисторическому прошлому Китая, который стали проявлять западноевропейские исследователи. Интерес к китайскому антиквариату был присущ синологии уже изначально, и его изучение шло в русле тех же установок, которые для таких исследований определили сами китайские интеллектуалы. Другое дело, что ассортимент стал активно пополняться в XIX и особенно в XX в. за счет все большего внимания к новым находкам древних артефактов. Во всяком случае, еще в начале 1920;х гг. В. М. Алексеев формулировал состояние китайской археологии с упором на ее антикварную направленность, но именно тогда начинался новый этап подлинной национальной науки, связанной с началом проведения как хаотических, так и систематических раскопок. Значительное воздействие на развитие этой археологии оказали западные специалисты наук о Земле (геологи, геоморфологи), начавшие осваивать Китай как гигантскую и богатейшую сырьевую базу. В процессе этого освоения стали извлекать, прежде всего, реальные сведения об отдаленнейшем доисторическом прошлом страны. В споре о происхождении человека Библия во все большей степени уступала научным подходам и разработкам. После первого открытия еще в XIX в. предковой формы человека — питекантропа — последовали аналогичные находки, правда, разновременные и отражавшие, как полагали, разные фазы эволюции человека. В Китае также была обнаружена особая и весьма ранняя форма (синантроп), первоначально в одном комплексе Чжоукоудянь, в связи с которой сразу возник вопрос о единонаправленности и однолинейности эволюции. Основным моментом стало исследование проблемы биологического пути выработки монголоидности у предков современного человека. Она изучалась не только на китайском материале, поскольку вскоре к ее решению присоединились советские специалисты, открывшие под Иркутском доисторические костные находки. Это способствовало приобщению Китая, китайской науки к современной проблематике доисторической археологии. В то же время в этой области происходит и другой мощный прорыв, когда в бассейне р. Хуанхэ начинают проявляться памятники культуры Яншао, которую через материалы Средней Азии удается напрямую связывать с культурным комплексом южно-европейского земледельческого неолита. Объединяющим моментом для этих неолитических культур явилась так называемая расписная, или крашеная, керамика, известная к тому времени уже не только в Средней Азии, но и в культурах Ближнего Востока. Это впервые позволило заявить о том, что неолитические культуры Северного Китая в доисторические времена могли входить в единую семью раннеземледельческого населения, охватившего огромный широтный пояс, связанный со степными, плоскогорными, пустынными и полупустынными районами, проходящий через весь Евразийский материк. Несколько ранее, на рубеже XIX и XX вв. еще один гигантский шаг был сделан в исследовании раннеисторического прошлого Китая. Впервые были научно зафиксированы находки древнейших форм китайского иероглифического письма, и эти эпиграфические материалы стали понемногу входить в золотой фонд мировой археологической науки. Многие музеи мира (включая Эрмитаж) обзавелись собраниями так называемых гадательных костей с надписями самого разнообразного содержания.

В силу того, что в России оказалось сравнительно немного коллекций китайских доисторических материалов, долгое время отечественные специалисты ограничивались изучением отдельных вещей из музейных собраний. При этом многие находки, попавшие в эти фонды, относились не к территории собственно Китая, то есть гигантской земледельческой страны с преимущественно ханьским населением, а к окраинным районам, прежде всего, Синьцзяна и Маньчжурии. В частности, русские исследователи, осевшие в Китае в послереволюционное время, активно развивали научную археологию как в форме полевых раскопок, так и различных кабинетных исследований. Правда, в основном их работы касались истории и культуры местного населения эпохи Средневековья. Китайские летописцы, начиная с эпохи Троецарствия, активно фиксируют данные о северных племенах. Попытки разобраться в действительном составе и разнообразии названий и самоназваний туземных племенных и государственных объединений, начиная с III и по XVIII вв., предпринимались многократно, но с разным успехом. Дело в том, что здесь исторические науки следуют как бы двумя путями. С одной стороны, активизируются полевые работы, раскопки памятников как на территории России, так и Маньчжурии, создаются возможности для выделения определенных племенных и этнических группировок, различающихся по способу хозяйственной, культурной, социальной организации. С другой стороны — многочисленные, последовательно выполнявшиеся китайские летописные источники, пытаясь отразить особенности той бурной и часто опасной для Китая жизни активных группировок северной периферии, часто опирались не на опыт реальных отношений с современными им племенами и народностями, а старались вписать историю края в уже сложившуюся картину, созданную предшествующими поколениями историографов. И вот эта постоянная противоречивое движение, стремящееся объединить исторические свидетельства с актуальной современностью, очень сильно затрудняет для современных специалистов установление действительных взаимоотношений туземных племен и народностей, обживавших эту территорию в различные периоды Древности и Средневековья. Кроме того, существовали еще и различные политические и историко-культурные амбиции разных племенных групп, которые пытались «присвоить» себе исторические приоритеты инокультурного, иноплеменного населения, пользуясь временными подъемами своей политической мощи, отражавшимися, в свою очередь, в исторических сочинениях. Все это сложное историко-культурное письменное наследие при наложении его на лоскутную, часто крайне выборочную, картину, которая складывается на основе чисто археологических данных, пока не позволяет представить полностью достоверную историю населения на данной территории.

В период существования Российской империи шло постепенное накопление китайских древностей в дворцовых и частных коллекциях. Впрочем, подлинных раритетов было немного, поскольку Россия (в отличие от Британии и Франции) не участвовала в прямом ограблении Китая (во время опиумных войн). Что же касается аналитического осмысления приобретенных артефактов, то оно начинается не раньше экспедиций Д. А. Клеменца и С. Ф. Ольденбурга, да и тогда не получает должного развития — отчасти из-за затяжного политического кризиса, в который вступает страна с 1914 г., отчасти из-за отсутствия необходимых специалистов. Признанный лидер отечественного китаеведения 1920;1930;х гг., акад. В. М. Алексеев, хотя и заявлял, что «археология, будучи наукой о стране, идет долго вперед и дает идти вперед истории», но сам ограничился одной небольшой, хотя и весьма любопытной статьей (уже упоминавшаяся публикация «Судьбы китайской археологии» в 1924 г.). Также археологические материалы оказались вне поля зрения его многочисленных учеников. В предвоенный период в отечественном китаеведении можно назвать лишь несколько статей, построенных на анализе археологических находок из Китая. Это работы Ю. В. Бунакова «Гадательные кости из Хэнани» (1935) и «Аньянские памятники и американское китаеведение» (1936), А. С. Полякова «Китайские рукописи, найденные в 1933 г. в Таджикистане» (1934) и др. Достижения того времени нашли суммарное выражение в томе «Китай: История, экономика, культура, героическая борьба за национальную независимость» (1940), в котором ведущие специалисты представили разные грани китайского быта в прошлом и настоящем.

В 1949 г. С. А. Семенов обобщил материалы европейских исследователей и Ли Цзи по доисторической археологии Северного Китая. В отечественной печати 1950;х гг. выходили рецензии на отдельные труды китайских авторов, переводы и рефераты их работ. В 1960 г. в журнале «Советская археология» в форме большой статьи монографического плана опубликовал итоги своей научной командировки в КНР один из ведущих археологов Советского Союза чл.-кор. АН СССР Сергей Владимирович Киселев (1905;1962). К середине 1960;х гг. уровень владения китайскими данными был достаточно высок; он позволил даже провести на страницах центральных журналов («Народы Азии и Африки» и др.) довольно острую дискуссию по поводу происхождения китайской цивилизации и предшествующих неолитических культур, в том числе с расписной керамикой. Отметим, что несмотря на все дискуссии проблема эта остается актуальной до сих пор.

Свой вклад в становление археологического китаеведения внесли представители питерской школы. В 1950 г. по инициативе руководителей Восточного факультета Ленинградского государственного университета Г. В. Ефимова и Л. А. Березного была сформирована группа студентов, которым предстояло специализироваться на изучении истории и культуры Китая. Тогда же директор Ленинградского отделения Института истории материальной культуры А. П. Окладников стал планировать археологические исследования на Дальнем Востоке. Будущие востоковеды-историки попадали в его Верхнеангарскую, Шилкинскую, Амурскую и Приморскую экспедиции, а затем прошли практику в краеведческих музеях Хабаровска и Владивостока. Этот проект был успешно завершен в середине 1950;х гг. Выпускники первой специализированной группы работали в центрах востоковедных исследований Ленинграда, Алма-Аты, Новосибирска и Владивостока. В двух последних городах со временем сложились археологические школы, отличительной чертой которых являлась двуаспектность историко-культурных исследований — поиск и раскопки древних памятников Сибири, Приморья и Приамурья велись параллельно с отслеживанием результатов археологических работ на сопредельных территориях, в том числе в Маньчжурии и Внутренней Монголии. Каждая из этих школ отличалась своеобразием тематики: во Владивостоке приоритет отдавался решению проблем средневековой истории (изучение памятников Бохая и Золотой империи), а в Новосибирске — ранним культурам, начиная с эпохи древнекаменного века и до времени палеометалла.

Изучение археологического прошлого Китая легло в основу деятельности сектора истории и археологии стран зарубежного Востока Института истории, филологии и философии СО АН СССР (ныне Институт археологии и этнографии СО РАН) под руководством Виталия Епифановича Ларичева (1932;2014), докторская диссертация которого нашла воплощение в монументальном двухтомном издании «Палеолит Северной, Центральной и Восточной Азии» (1969;

1972. T. 1−2). Работавшие в секторе специалисты, как правило, являлись не только китаеведами, но и полевыми археологами, что позволило им добиться хороших результатов и превратило ИАЭТ СО РАН в ведущее учреждение России в данной области^[1]. В издательской деятельности сектор на протяжении 40 лет готовил серийное издание «История и культура востока Азии» под общей редакцией В. Е. Ларичева. Всего опубликовано более 30 томов, среди которых проблемам китайской археологии непосредственно посвящены монографии Т. И. Кашиной «Керамика культуры яншао» (1977), Чжан Яцин «Керамика неолитических культур Восточного Китая» (1984), В. В. Евсюкова «Мифология китайского неолита по материалам росписей на керамике культуры яншао» (1988), С. А. Комиссарова «Комплекс вооружения Древнего Китая: Эпоха поздней бронзы» (1988), С. В. Алкина «Древние культуры Северо-Восточного Китая: Неолит Южной Маньчжурии» (2007), а также сборники статей «Центральная Азия и Тибет» (1972), «Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности (эпоха палеолита)» (1976), «Новое в археологии Китая: Исследования и проблемы» (1984), «Каменный век Северной, Средней и Восточной Азии» (1985), «Древние культуры Китая: Палеолит, неолит и эпоха металла» (1985), «Китай в эпоху древности» (1990), «Древние культуры Южной Сибири и СевероВосточного Китая» (1994), «История и культура Востока Азии» (2002. Т. 1−2), куда входят статьи не только отечественных, ученых, но и иностранных (прежде всего, китайских: Линь Юня, У Эня, Ян Чжицюня, Фан Цидуна, Го Дашуня, Хао Сыдэ, Лю Сяодуна, Лю Цзинвэня, Ли Цзяна).

Не останавливаясь на отдельных статьях, количество которых постоянно растет, выделим ряд крупных работ, посвященных археологии Китая, которые выходят в Москве в конце 1970;х гг. Это книги Леонида Сергеевича Васильева «Проблемы генезиса китайской цивилизации: Формирование основ материальной культуры и этноса» (1976), Станислава Роберта Кучеры «Китайская археология 1965;1974 гг.: Палеолит — эпоха Инь: Находки и проблемы» (1977) и Михаила Васильевича Крюкова, Николая Николаевича Чебоксарова, Михаила Васильевича Сафронова «Древние китайцы: Проблемы этногенеза» (1978; при общей редакции М. В. Крюкова). В совокупности эти работы, написанные выдающимися представителями российского китаеведения, очень своевременно подводят основные итоги развития китайской археологии за весь предшествующий период (тогда это еще было возможно в рамках одной монографии) перед тем колоссальным подъемом, который начался с конца 1970;х — начала 1980;х гг. и продолжается по сей день, постоянно приобретая все новые измерения. При этом каждый из авторов придерживается собственной теоретической позиции, что в целом дает читателям возможность рассмотреть реконструкцию древнейшего и древнего прошлого Китая во всей его сложности (не случайно в названии всех трех знаковых книг присутствует слово «проблемы»). К этому списку следует добавить книги еще одного известного китаеведа и при этом профессионального археолога, Павла Михайловича Кожина: «Проблемы изучения традиций КНР» (1982) и «Проблемы историко-культурных и этнических контактов населения Евразии с IV тыс. до н. э. по первые века н. э.: происхождение и древняя история колесного транспорта» (1982; книга была депонирована, но при этом хорошо известна специалистам, которые к ней постоянно обращались). Хотя книги опубликованы уже в начале 1980;х, но, по сути, относятся к тому же периоду и выполняют ту же задачу глобальной инвентаризации как фактического, так и методологического материала, накопленного китайской наукой о древностях, и выявление ее новых направлений (отсюда и ключевое слово «проблемы» в обоих названиях).

Говоря об археологическом китаеведении в Москве, нельзя не упомянуть о деятельности Синологической библиотеке, где хранятся профильные журналы; итоговые общие работы; публикации, отражающие археологическое изучение отдельных проблем, культур, провинций или стоянок, а также исследования на японском и западных языках. Вместе взятые, они позволяют изучать проблемы ранних этапов истории человечества на просторах Китая на уровне, достигнутом современной наукой (Кучера, 1983).

Помимо отслеживания магистральной линии развития китайской археологии, отечественные исследователи проявляли понятный интерес к раскопкам в периферийных и контактных зонах. В наибольшей степени это относится к изучению памятников неолита и палеометалла Северо-Восточного Китая. Выявленные материалы привлекались при изучении общих для неолитоведения Дальнего Востока научных проблем, включая взаимодействие культур Центральной Китайской равнины и таежной периферии, а также происхождения производящего хозяйства. На рубеже 1950;1960 гг. появляются первые работы В. Е. Ларичева, подготовившего в 1960 г. кандидатскую диссертацию, посвященную каменному и бронзовому веку Дунбэя. Заслуга В. Е. Ларичева состоит в том, что он использовал дунбэйские материалы в общем контексте нового этапа изучения археологии Дальнего Востока, который фактически начался с экспедиций А. П. Окладникова в Приморье и Приамурье. Говоря о неолите Дунбэя, В. Е. Ларичев основной его чертой называет «мозаичность, наличие многих своеобразно переработанных элементов соседних культур», что было обусловлено промежуточным положением, которое занимает этот регион в пределах Северо-Восточной Азии. Важным вкладом В. Е. Ларичева в понимание древней истории Маньчжурии стало выделение из общей массы тех находок, что принадлежали к эпохе раннего металла.

На материалах, введенных В. Е. Ларичевым в научный оборот, формулировались гипотезы об общих и частных проблемах развития неолита Дальнего Востока, в том числе концепция А. П. Окладникова (в дальнейшем к ее разработке подключился Д. Л. Бродянский) о происхождении земледелия на Дальнем Востоке. Публикации цицикарской (из района Ананси) коллекции позволили А. П. Деревянко (1970) использовать эти материалы при анализе связей новопетровской культуры Среднего Амура. Он обратил особое внимание на аналоги новопетровскому неолитическому комплексу в коллекциях из Линьси на юго-востоке Внутренней Монголии. Объединяющим моментом для них являлись призматический принцип скалывания и характер вторичной обработки ножевидных пластин.

После идеологических баталий периода «культурной революции», в которые оказались вовлечены археологи с обеих сторон, происходит постепенное возвращение к позитивному анализу полученных данных. В конце 1980;х гг. закончил основную работу по обработке палеолитических материалов С. Р. Кучера. В книге, увидевшей свет в 1996 г., он, в частности, обратил внимание на концепцию Цзя Ланьпо (1972), который предположил существование двух линий развития палеолитических культур. Первая из них является традицией изготовления массивных рубящих орудий на отщепах (известна по местонахождению Динцунь), вторая — традиция изготовления мелких каменных орудий («микролитов»). Китайские исследователи (Чжан Чжихэн, 1984) особо отмечают, что под микролитическими понимаются именно изделия мелких размеров, а не микролиты классического типа («геометрические»). Именно последняя традиция выдвигается на роль предшественника северокитайских неолитических культур. Памятники первой традиции концентрируются в провинциях Шаньси, Шэньси и Хэнань. Ареал распространения памятников второй традиции включает северные районы тех же провинций, а также север Хэбэя и южную часть Маньчжурии. Материалы пластинчатых индустрий из этого региона могут дать дополнительную информацию для изучения технологии расщепления в культурах переходного периода не только на территории Северного и Северо-Восточного Китая, но и Забайкалья, Приморья и Приамурья.

Завершая обзор исследований российских специалистов по археологии Дальнего Востока, связанных с маньчжурской проблематикой, следует упомянуть работы И. Я. Шевкомуда и Л. И. Мыльниковой, в которых они подтверждают сильное влияние неолита Маньчжурии на племена Нижнего Амура, что, по их мнению, обусловило гибридный характер вознесеновской культуры.

Другой зоной постоянного внимания со стороны российских ученых, восходящего еще к периоду экспедиций, стал Синьцзян. В 1988 г. под редакцией акад. Сергея Леонидовича Тихвинского и акад. АН Республики Таджикистан Бориса Анатольевича Литвинского вышел «заглавный» том коллективной монографии «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Очерки истории», за которыми последовали еще три тома: «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Этнос, языки, религии» (1992), «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Хозяйство, материальная культура» (1995), «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Архитектура. Искусство. Костюм» (2000). Книги основаны на широком привлечении материалов, полученных в конце XIX — начале XX в. иностранными и российскими экспедициями, в сопоставлении с данными по археологии Средней Азии, которые великолепно знал Б. А. Литвинский (1923— 2010). В меньшей степени и не всегда удачно использовались современные публикации китайских археологов. Но в целом авторы этого «археологического сериала» вполне успешно выполнили задачу, которую так и не смогли в полной мере разрешить великие путешественники прошлого: провели сопоставление и критический анализ большей части накопленного материала (в том числе и из еще не опубликованных коллекций) и дали ему историческую и этнокультурную интерпретацию.

К находкам артефактов андроновской культуры на территории Синьцзяна неоднократно (1994, 2007, 2008, 2009 и др.) обращалась в своих работах Елена Ефимовна Кузьмина (1931;2013). Однако постоянный и все увеличивающийся приток материалов по культурам бронзового и раннего железного века, имеющих прямые аналогии в находках на территории Сибири, Казахстана, Средней Азии и далее на запад, привлекают к археологическому исследованию Синьцзяна все новых российских специалистов, среди которых можно назвать акад. В. И. Молодина, чл.-кор. Н. В. Полосьмак, чл.- кор. Е. Н. Черных, Д. Г. Савинова, Ю. С. Худякова, А. А. Тишкина, А. И. Соловьева, П. И. Шульгу, А. А. Ковалева, А. В. Варенова, С. А. Комиссарова, Д. В. Черемисина, Н. А. Сутягину, Д. П. Шульгу и др. Причем отмечается встречное движение в сторону сибирских и среднеазиатских древностей со стороны китайских археологов, желающих внести определенную ясность в тот обвал материалов (даже больший, чем во «внутренних землях»), который случился в Синьцзяне.

И последний — разумеется, по перечислению, а не по важности — регион, который пользуется повышенным вниманием со стороны российских археологов и китаеведов: это территория Южного, а в последнее время все больше и Восточного Китая, где выявлены самостоятельные цивилизационные центры, связанные с развитием различных этнолингвистических общностей в рамках аустрической макросемьи, которые вступали в сложные взаимоотношения с тибето-бирманцами и другими народами, пришедшими с севера. Изучение этого перспективного региона было начато трудами Р. Ф. Итса (1972), С. Кучеры (1977) и Д. В. Деопика (1979), к которым присоединились М. Ю. Ульянов, С. А. Комиссаров, Ю. А. Азаренко, С. В. Лаптев, Е. А. Гирченко.

В настоящее время российское археологическое китаеведение выходит на новые уровни развития благодаря более тесному сотрудничеству с китайскими партнерами, которое получает организационное оформление^[2]. Подписанный в марте 2009 г. рамочный договор по совместным исследовательским проектам между Институтом археологии и этнографии (ИАЭТ) СО РАН с Институтом археологии (ИА) и при участии Управления международного сотрудничества Академии общественных наук (АОН) КНР определяет основные направления и условия такой деятельности.

Своеобразным смотром сил для российских специалистов по китайской археологии стала работа по созданию 1-го тома в составе 10-томной академической «Истории Китая», издание которой осуществлено по инициативе и под руководством акад. С. Л. Тихвинского. В рамках одного тома предполагалось обобщить археологические материалы от эпохи палеолита до раннего железного века включительно и дать их культурно-историческую интерпретацию. Базовой организацией для осуществления столь масштабного проекта был определен ИАЭТ СО РАН, обладавший наиболее квалифицированными кадрами для выполнения поставленной задачи, в помощь которым привлекались отдельные специалисты из Москвы и Санкт-Петербурга.

Сложность в решении поставленной задачи определялась, прежде всего, огромным объемом исходного материала. Здесь уместно вспомнить, что создатели авторитетнейшей «Кембриджской истории Китая» первоначально отвергли план написания тома, основанного на археологических данных, поскольку представления о китайской предыстории многократно изменялись под влиянием археологических открытий, число которых с 1970;х гг. постоянно увеличивалось^[3]. Дополнительный том (под редакцией М. Лёве и Э. Шонесси) с обзором только самых основных находок, относящихся к периоду от зарождения цивилизации до 221 г. до н. э., был опубликован только в 1999 г. С тех пор количество данных увеличилось многократно, описать их полностью и последовательно не представляется возможным в принципе. Поэтому на страницах тома были представлены только наиболее богатые, опорные памятники, задавшие систему культурно-хронологических реперов, а уже с ними были соотнесены остальные находки. Благодаря такому подходу работа, которая выполнялась в течение почти девяти лет, была успешно завершена. Судя по полученным отзывам (в том числе на публикацию информации о выходе тома в свет, размещенной на сайте ИА АОН КНР^[4]), опубликованный том был одобрен большей частью научного сообщества.

• [1] Васильев Л. С. Исследования новосибирских востоковедов // НародыАзии и Африки. 1977. № 2; Бродянский Д. Л. Новосибирская школа археологов-востоковедов // История и культура Востока Азии: Мат-лы между-нар. науч. конф. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2002. Т. 1.
• [2] См .'.Деревянко А. П., Молодин В. И., Комиссаров С. А. Востоковедческая археология — археологическое востоковедение (о востоковедческихисследованиях Института археологии и этнографии СО РАН и Новосибирского государственного университета) // Бюл. О-ва востоковедов РАН.2010. Вып. 19. С. 89−92. (Тез. VII Съезда рос. востоковедов. Звенигород, 13−16 сент. 2010 г.).
• [3] См.: The Cambridge History of China / ed. by D. Twitchett, M. Loewe. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. Vol. 1: The Ch’in and Han Empires, 221 B.C. — A.D. 220. P. V.
• [4] Кэмисалофу Сергай, Ван Пэн. Чжунго каогусюэдэ ситун цзунцзе"Чжунго юаньгу цзи гудай ши (цзюй каогусюэ цайляо): цзю шици шидайгунъюань цянь 5 шицзи" цзай элосы чубань (Комиссаров С., Ван Пэн. В России опубликовано систематическое обобщающее издание по китайской археологии «Древнейшая и древняя история Китая (по археологическим данным): от палеолита — до 5 в. до н. э.) // Китайская археология онлайн, 27.02.2017. На сайте Ин-та археологии АОН КНР. URL: http://www.kaogu.cn/cn/xueshudongtai/xueshudongtai/xueshudongtai/2017/0227/57 254.html (дата обращения 01.04.2018).