«Новая» сравнительная политология

Знаковым событием, связанным с появлением «новой» сравнительной политологии, стал семинар, проведенный в 1952 г. в Северо-Западном Университете (Эванстон, Чикаго) под эгидой Совета по обществоведческим исследованиям. Его участниками были Сэмуэль Виер, Джордж Блэнкстен, Ричард Кокс, Карл Дойч, Гарри Экстейн, Кеннет Томсон, Роберт Уорд, а также председательствовавший на семинаре Рой Макридис^[1]. Данную группу исследователей, стремившихся к большей строгости и четкости теоретико-методологических установок, можно охарактеризовать как «обновленцев». Обсудив особенности сравнительного метода, участники семинара выделили уровни сравнительного политического анализа, а также основные тематические вопросы исследования^[2]. На семинаре были сформулированы восемь методологических тезисов:

• 1) «что сопоставление предполагает абстракцию и что конкретные ситуации или процессы как таковые никогда не могут сравниваться. Каждый феномен уникален, каждое проявление уникально, каждый процесс, каждая нация, каждый индивид в определенном смысле уникальны. Сравнивать их — значит подбирать определенные (идеальные. — Л. С.) типы или понятия, тем самым „искажая“ уникальное и конкретное;
• 2) что перед любым сопоставлением необходимо не только установить категории и понятия, но также определить критерии релевантности отдельных компонентов социальной или политической ситуации анализируемой проблеме, например релевантность социальной стратификации семейной системе или пятен на солнце — политической нестабильности;
• 3) что необходимо установить критерии для адекватной репрезентации отдельных компонентов, которые подвергаются общему или проблемному анализу (проблема установления меры или стандартных шкал показателей. —Л. С.);
• 4) что при попытке построить, в конечном счете, политическую теорию необходимо сформулировать гипотезы, вытекающие или из контекста концептуальной схемы, или из формулировки проблемы;
• 5) что формулировка гипотетических отношений и их проверка эмпирическими данными никогда не сможет получить доказательности. Гипотеза или серия гипотетических отношений будет доказана, т. е. верифицирована только при условии одновременной фальсификации;
• 6) что предпочтительней формулировать серии гипотез, чем единичные гипотезы;
• 7) что компаративные исследования, даже если они не приводят к появлению некой общей теории политики, могут проложить путь постепенному и кумулятивному развитию теории с помощью: а) обогащения нашего воображения и способности формулировать гипотезы в том же смысле, в каком „внешнеположенность“ (outsidedness) расширяет нашу способность понимать общественную систему; б) выявления средств для проверки гипотез, а также в) уяснения того, что нечто для нас очевидное нуждается в объяснении;
• 8) наконец, что одна из величайших опасностей при формулировании гипотез в рамках компаративных исследований заключается в проекции возможных отношений ad infinitum. Этого можно избежать с помощью последовательного сбора данных еще до формулирования гипотез. Подобный сбор сам по себе может вести к признанию иррелевантных отношений (климат и избирательная система, язык и промышленная технология). Такое признание дает возможность более управляемого сбора данных. Отсюда вытекает важность, придаваемая участниками семинара развитию предварительных классификационных схем еще до формулирования гипотез»^[3].

Воздействие семинара и предложенного им методологического подхода на сравнительную политологию было велико. Произошел мощный рост интереса к сравнительным исследованиям, прежде всего в Америке. В президентском обращении к ежегодному собранию Американской ассоциации политической науки 1953 г. Пенделтон Херринг подчеркнул: «Тщательные компаративные исследования культур и идеологий, исторического развития и целостных комплексов сил, которые стремятся к завершенному политическому выражению, способны привести не только к лучшему пониманию тех стран мира, с которыми нам приходится иметь дело, но также должны позволить нам лучше понять самих себя»¹.

В марте 1954 г. Совет по обществоведческим исследованиям создает Комитет по сравнительной политологии, который возглавляет Габриель Алмонд, один из учеников Чарльза Мерриама. «Мы были, — вспоминает Алмонд, — „молодым“ комитетом, подобранным с расчетом избежать американской и европейской ограниченности и интеллектуального консерватизма»^[4][5]. Деятельность Комитета была широкой и разнообразной: «Это был замечательный период интеллектуальной деятельности в течение более двух десятилетий. Действительное число ученых, принимавших участие в деятельности Комитета, составило 245 человек, из которых 199 были американцами, а 46 — иностранцами, в основном европейцами^[6].

Формируется традиция сравнительного изучения условий демократических и авторитарных режимов, измерения политических режимов и институтов. Заметным явлением в политической науке стали работы С. Хантингтона, М. Яновица и С. Файнера по изучению военных, Г. Эрмана «Групповые интересы на четырех континентах» (1958), Г. Алмонда и С. Вербы «Гражданская культура» (1963).

Сидней Верба довольно точно оценил происшедшие перемены: «Революция в сравнительной политологии началась с некоторых смелых принципов: видеть за описанием теоретически более релевантные проблемы; видеть за одним фактом сравнение многих фактов; видеть за формальными институтами управления политические процессы и политические функции; и видеть за странами Западной Европы новые государства Азии, Африки и Латинской Америки»^[7].

Деятельность Комитета отличала установка на создание «общей науки, разрабатывающей единый комплекс теоретических проблем, предоставляющей единую методологию исследований»^[8]. Без преувеличения можно сказать, что наиболее ценные достижения американской политологии с середины 1950;х по начало 1970;х гг. так или иначе связаны с деятельностью Комитета. Отдельные исключения — некоторые чисто теоретические труды или же работы в весьма специфических областях типа электоральных исследований — можно пересчитать по пальцам. Фактически в это время сравнительная политология, потеснив многие иные отрасли политической науки, заняла ведущее место и в определенном смысле стала отождествляться со всей дисциплиной.

Мощная экспансия компаративистики охватила и область преподавания политологии. Так, в 1925 г. в десяти крупнейших университетах США приблизительно один из десяти предложенных курсов относился к сравнительной политологии, в 1945 г. — один из пяти, а в 1965 г. — уже один из трех¹.

Подобные перемены не означали, что «традиционная» сравнительная политология исчезла в одночасье. Напротив, ее приверженцы не только продолжали работу, но и смогли выдвинуть немало здравых возражений против методологического максимализма «обновленцев». Важным событием в данном отношении стало заседание круглого стола по сравнительному правлению, организованное Международной ассоциацией политической науки в апреле 1954 г. во Флоренции. На заседании «традиционалисты», в число которых входили такие видные ученые, как Карл Лёвенштейн, Карл Фридрих, Морис Дюверже, Рольф Штернбергер, Уильям Робсон, довольно активно выступили против «обновленцев», которых во Флоренции представляли Рой Макридис, выступивший с методологическим докладом, а также Сэмуэль Биэр и Роберт Уорд^[9][10]. Однако дискуссия отнюдь не вылилась в простую конфронтацию. Обе стороны внимательно воспринимали аргументы друг друга. Выявилась и группа «центристов», включавшая одного из организаторов флорентийского коллоквиума Джованни Сартори и ряд молодых европейских ученых. В целом дискуссия оказалась крайне конструктивной и плодотворной. Как вспоминает Ханс Даальдер, «для начинающего ученого вряд ли можно было найти более волнующее вступление в профессию, чем этот семинар»^[11].

В течение 1950;х гг. происходит постепенное методологическое обновление. Смягчаются крайности, вырабатывается достаточно широкая зона теоретико-методологического согласия. Сторонников как активно-конструктивных (генерационных, дедуктивных), так и реактивно-описательных (таксонимических, индуктивных) традиций сближают поиски общих теоретических основ политической науки. Именно в 1950;е гг. сложились два новых подхода — системный и поведенческий, или, как его нередко называют, бихевиоральный. Каждый из этих подходов представлял теоретико-мировоззренческое отношение к политике как к объекту исследования. В основе каждого лежала своя онтология политического.

Представители системного подхода (структурные функционалисты и т. п.) исходили из того, что политику как явление и как объект исследования отличают некие организационные принципы — кибернетические и, шире, коммуникативные взаимодействия, структурно-функциональные зависимости и т. п. Отсюда вытекало, что задачи исследования и понимания политики связаны с выявлением соответствующих аспектов организации в бесконечно богатом и разнородном мире политического. Это позволило различать системные и средовые факторы в политике, осуществлять моделирование политических институтов и процессов, выявлять граничные, а тем самым нормальные и аномальные условия функционирования различных политических образований.

Бихевиоральная методология (не путать с бихевиоризмом как психологической теорией) строилась на признании безусловной первичности самой фактуры политического поведения людей. Принятие подобного подхода изменило образ мышления политологов в следующих отношениях:

• 1) усилилась сравнимость результатов из-за убеждения в наличии подобий в политическом поведении;
• 2) анализируемые взаимосвязи факторов при эмпирической проверке получали подтверждение;
• 3) возросла точность в методах сбора и анализа данных; получила развитие квантификация данных;
• 4) произошел поворот от нормативно-ориентированной к эмпирически-ориентированной теории на различных уровнях анализа;
• 5) введено в научный оборот позитивистское допущение, что ценностно-свободное и ценностно-нейтральное знание возможно;
• 6) усилился интерес к созданию чистой теории политики в противоположность прикладному исследованию^[12].

Как нетрудно заметить, оба данных подхода представляют собой различного типа аксиоматики, на основании которых могут строиться теоретико-методологические основания политической науки. Соблазнительно связать системный подход с активно-конструктивной (генерационной, дедуктивной) традицией, а бихевиоральный — с реактивно-описательной таксонимической, индуктивной. Однако в действительной практике исследований оба подхода — системный, пожалуй, чуть больше, а бихевиоральный чуть меньше — стимулировали методологическое обновление сравнительной политологии. К тому же для многих политологов вообще, а для компаративистов в особенности, было свойственно стремление найти некое соединение двух подходов. Это способствовало широкому укоренению представлений о возможности объективного знания о политике и политических процессах на основе, с одной стороны, сравнимости структур и функций любой национальной политической системы, а с другой — экспериментального подтверждения всех выдвинутых гипотез ссылкой на публично наблюдаемые перемены в политическом поведении. Бихевиорализм тесным образом переплелся со структурным функционализмом, результатом чего явилась ориентация на теорию и возможность высокого уровня обобщения в сравнительной политологии.

Таким образом, воздействие системного и бихевиорального подходов на сравнительную политологию ограничилось общим повышением теоретического и, шире, культурно-интеллектуального уровня исследований. Принципиальных новаций в самих методах сравнений они не дали, хотя значительно обогатили сравнительную политологию варьированием и совершенствованием существовавших методов и добавили значительное количество специфических методик и техник исследования — в основном либо теоретических, либо эмпирических. Это вполне понятно, ведь оба подхода адресовались к базовым онтологиям политического, а не к основному смысловому ядру компаративистики: проблеме соотносимости уникального¹, или к проблемам критериев сравнения, их релевантности и т. п., разве что делали это косвенно.

Данное обстоятельство ни в коей мере не мешало получению качественно новых научных результатов, в том числе имеющих теоретикометодологическое значение. Так, Габриэл Алмонд, разрабатывая функциональный подход к сравнительной политологии, писал о четырех основных характеристиках политических систем, на основе которых они могут быть сравнимы. Во-первых, «политические системы, включая наиболее простые, имеют политическую структуру… Во-вторых, во всех политических системах исполняются одинаковые функции, даже если эти функции и могут исполняться различными типами структур и с разной частотой… В-третьих, все политические структуры, неважно, как они специализированы, находятся ли в примитивном, или традиционном обществах, являются многофункциональными… В-четвертых, все политические системы являются смешанными системами в культурном смысле. Нет „сверхсовременных“ систем и структур в смысле рациональности, и нет „сверхпримитивных“ систем в смысле традиционности»^[13][14].

Исключительно важным вкладом в науку стала работа Г. Алмонда и Б. Пауэлла «Сравнительная политика: Развивающий подход»^[15]. Они пошли по пути выработки условно универсальных показателей для сопоставления политических систем и культур, построили систему декартовых координат¹ с разделением каждой из осей на три уровня проявленности соответствующих качеств (низкий, средний, высокий), что дало девять полей. Горизонтальная координата характеризовала нарастание субсистемной автономности, а вертикальная — функциональной дифференциации. Последний параметр помимо низкой, средней и высокой проявленности характеризовался отнесением этих уровней соответственно к примитивным, традиционным и современным системам. Кроме того, он был дополнен, не вполне основательно, также параметром культурной секуляризации. Модель Алмонда — Пауэлла позволяет сделать целый ряд интерпретаций, достаточно нетривиальных и, вероятно, неочевидных даже для их создателей. Так, идущая из основания координат диагональ образует ось идеальной эволюции. Перпендикулярная ей диагональ, как и параллельные ей линии, характеризуют отклонения от идеального хода эволюции.

Еще более важная для сравнительной политологии и, к сожалению, недооцененная работа стала результатом встречи одной из рабочих групп Комитета по сравнительной политологии, произошедшей в 1968 г. в Стэнфорде. Результатом встречи стало издание в 1973 г. книги «Кризис, выбор и изменение. Исторические исследования политического развития». Это был сборник под редакцией Габриэля Алмонда, Скотта Флэнегана и Роберта Мундта^[16][17]. В него вошли статьи, в которых на основе общих методологических принципов анализировались восемь исторических случаев качественных политических изменений, вступительная и заключительная главы, а также приложения, содержащие квантифицированные с помощью единого математического инструментария данные о динамике построения коалиций политических сил в ходе каждого из анализируемых кризисов. Исследование намного превзошло общий уровень сравнительной политологии своего времени и потому осталось практически незамеченным. Никто из коллег не решился ни предложить альтернативные научные решения, ни испытать предложенные методы и методики на новом материале. Главное же достижение состояло в решительном обновлении методологии. И дело здесь не только в оригинальном математическом аппарате и не в попытке синтезировать теоретико-методологические подходы структурного функционализма, теории рационального выбора, учений о социальной мобилизации и о лидерстве. В конечном счете это касалось общенаучной методологии, а не специально сравнительной политологии. Главным было обновление собственно компаративистской методологии. Отчасти благодаря удачно найденным параметрам сравнения «статика — динамика» и «детерминация — выбор» участники рабочей группы впервые смогли достичь синтеза дедуктивных (генерационных) и индуктивных (таксонимических) стратегий сравнения, о чем уже давно задумывались компаративисты и что стало постоянным предметом обсуждений, начиная с Эванстонской и Флорентийской дискуссий. Речь идет о параллельных процессах моделирования и агрегирования данных, которые не просто взаимосвязаны, но взаимно определяют друг друга.

С данным методологическим прорывом сопоставимо только достижение компаративистов Роккановской школы по выработке «концептуальной карты Европы» — более основательное и широкомасштабное, однако в силу этого и более противоречивое и неоднородное. Однако для понимания того, в чем состояло достижение Стейна Роккана и его коллег, необходимо рассмотреть достаточно широкий спектр весьма разнородных обстоятельств, связанных с распространением «новой» сравнительной политологии в 1960—1970;е гг.

Наложение американской инициативы (Эванстонский семинар и Комитет по сравнительной политологии) на достаточно высокий теоретический уровень европейской науки и привлечение данных, связанных со значительными политическими переменами в Европе накануне, во время и после Второй мировой войны, позволило западноевропейцам уже со второй половины 1950;х гг. активно и на хорошем уровне осваивать сравнительную политологию.

Еще в 1952 г. в Париже был основан Международный совет по социальной науке для проведения междисциплинарных и международных сравнительных исследований. Однако до его реорганизации в 1961 г. он не играл существенной роли. Решающей в этом смысле явилась конференция, организованная Стейном Рокканом в 1962 г., а затем разработка в течение десятилетия ряда проектов под его руководством, которые были ориентированы на сравнительные исследования и на методологию. Работа развернулась в рамках сразу двух основных традиций — активно-конструктивных, генерационных, дедуктивных и реактивно-описательных, таксонимических, индуктивных. Трудно сказать, был ли у Стейна Роккана изначальный замысел добиться их интеграции, но его собственное вовлечение в оба потока исследований делает такое предположение возможным. Как бы то ни было, в 1960;е гг. параллельно идут процессы изучения и даже скорее накопления фактуры электоральной статистики, политических приверженностей и различных (социальных, религиозных, партийных) размежеваний, а также осмысления и нередко моделирования процессов формирования современных государств и наций. Значительная часть работы совершается зачастую вне пределов сравнительной политологии — первая в рамках отдельных эмпирических дисциплин, а вторая в рамках политической теории.

В рамках первого направления следует выделить создание значительного количества баз данных и архивов. С 1961 г. начинает полномасштабное функционирование Йельская программа политических данных (англ. Yale Political Data Program). Данные по электоральному поведению накапливались Межуниверситетским консорциумом политических исследований (англ. Inter-University Consortium for Political Research) с центром в Мичиганском университете, где также функционировал Центр исследования опросов (англ. Survey Research Center). В Калифорнийском университете (Беркли) была создана Библиотека и служба поиска международных данных (англ. International Data Library and Reference Center), где накапливались в основном данные из третьего мира. В Нью-Йорке создается Совет архивов обществоведческих данных (англ. Council of Social Science Data Archives). В рамках Европейского консорциума политических исследований в 1971 г. создается Информационная служба европейских данных (англ. European Data Information Service). Возникают национальные структуры, например Норвежская служба данных по общественным наукам (норвеж. Norsk Samfunnsvitenskapelig Datatjeeneste), созданная и возглавленная Рокканом в 1975 г. на основе проектов, начатых им вместе с Херни Валеном еще в 1950;х гг. Заметными центрами накопления данных стали Центральный архив (нем. Zentralarchiv) в Германии, Архив Штейнмерец в Нидерландах и Архив опросов исследовательского совета по обществоведению в Эссекском университете в Колчестере (Великобритания).

Шла работа и по обобщению собранных данных. Например, на основе Йельской программы был опубликован «Всемирный справочник политических и социальных показателей» (1964). За год до этого, в сентябре 1963 г., в Йельском университете прошла Международная конференция по использованию количественных политических, социальных и культурных данных в межнациональных сопоставлениях. Сборник основанных на материалах конференции трудов, представляющих и сейчас значительный интерес с методологической точки зрения, был издан в 1966 г.¹ Следует также упомянуть другие работы Стейна Роккана: «Подходы к изучению политического участия» (редактор), «Партийные системы и приверженности избирателей» (редактор совместно с Сеймуром Липсетом), «Граждане, выборы, партии. Методологии сравнительного изучения процессов развития»^[18][19].

В 1960;е гг. одной из ведущих тем исследований Роккана становятся процессы образования современных наций. Однако подобные исследования велись подспудно, попутно с другими трудами. Так, они дополняют его работы в рамках проекта по изучению малых европейских демократий, который с 1961 г. он осуществлял вместе с Хансом Даальдером, Валом Лоруиным, а затем и с Робертом Далем. Кроме того, исследования формирования наций оказались связаны с попытками Роккана освоить парсонианскую методологию и с методологическими дискуссиями, которые норвежский компаративист вел с Карлом Дойчем, Сэмюэлем Хантингтоном, Бэррингтоном Муром, Петером Неттлем и некоторыми другими коллегами в рамках мероприятий Комитета по сравнительной политологии. Содержание теоретических поисков Роккана отражено в докладе «Методы и модели сравнительного изучения нациообразования»^[20].

В конечном счете 1970;е гг. проходят под знаком разработки «концептуальной карты Европы», вылившейся в интеграцию и взаимодополнение параллельных процессов моделирования и агрегирования данных. При этом широко использовались уже полученные Рокканом и его коллегами результаты сравнительных исследований. Безусловное интеллектуальное лидерство Роккана не только не мешало, но даже помогало вовлечению в работу новых исследователей. В 1970;е гг. был создан целый ряд трудов. Кончина Стейна Роккана в июле 1979 г. стала невосполнимой утратой. Хотя еще в течение нескольких лет его коллеги и сотрудники предпринимали усилия по продолжению исследований и выпустили ряд ценных трудов, продолжение реализации крайне тонких и изощренных методологических принципов оказалось не по силам компаративистам 1980;х гг.

Можно констатировать, что основные методологические достижения «новой» сравнительной политологии были обретены не столько благодаря собственно методологическим изысканиям, сколько в ходе крайне амбициозных, сложных, но в то же время продуктивных проектов — «стэнфордского» исследования исторической динамики политических изменений и «бергенской» разработки «концептуальной карты Европы». На этом фоне довольно бледно выглядят другие весьма многочисленные работы по методологии сравнительных исследований, которые, однако, были в целом весьма полезны. Среди них следует отметить изданную под редакцией Р. Хольта и Дж. Тернера книгу «Методология сравнительного исследования» (1970), исследование А. Пшеворски и Г. Туне «Логика сравнительного социального исследования» (1970), книгу Л. Майера «Сравнительное политическое исследование. Методологический обзор» (1972), сборник под редакцией Д. Уорика и С. Ошерсона «Методы сравнительного исследования» (1973), а также ряд весьма любопытных и содержательных статей.

Подводя итоги этапу «новой» сравнительной политологии, следует отметить, что мощный импульс Эванстонского семинара, Флорентийского круглого стола, деятельности Комитета по сравнительной политологии и Европейского консорциума политических исследований вызвал экспансию сравнительной политологии. В этих условиях методологии, воспринятые из вторых или даже третьих рук, оказались недостаточно осмысленными, а конкретные методики и технологии исследования подверглись заимствованию, нередко чисто механическому. Упор либо на эмпирическую базу исследований, либо на чистую теорию приводит в конце концов к замыканию в кругу узких проблем, к отрыву сравнительной политологии от динамичного политического процесса. Это заставляет исследователей пересматривать свое отношение к бихевиорализму и структурному функционализму.

Максимализм методологических требований вызвал завышенные ожидания. Это, в свою очередь, способствовало остроте чувства разочарования от того, что замыслы оказались реализованы частично или в ходе их реализации выявились просчеты. В то же время действительные достижения «новой» сравнительной политологии — результаты Стэнфордского семинара по политическим изменениям и «концептуальная карта Европы» — оказались трудны для усвоения и «незамечены» большинством компаративистов. В результате наступает пора «малых дел», начинается новый этап развития сравнительной политологии.

• [1] Daalder H. The Development of the Study of Comparative Politics // Keman H. Comparative Politics: New Directions in Theory and Method. Amsterdam: VU Press, 1993.P. 18.
• [2] Macridis R., CoxR. «Research in Comparative Politics». Report on the SSRC InteruniversityResearch Seminar on Comparative Politics, Evanston 1952 // American Political ScienceReview. 1953. Vol. 47. P. 641—679.
• [3] Цит. по: Macridis R. The Study of Comparative Government. P. 18—19.
• [4] Цит. по: Macridis R. The Study of Comparative Government. P. 16—17.
• [5] Almond G. A. Voice from the Chicago School // Comparative European Politics. TheStory of a Profession. Ed. by H. Daalder. P. 58.
• [6] Ibid. P. 59.
• [7] Verba S. Some Dilemmas in Comparative Research // World Politics. A Quarterly Journalof International Relations. 1967. Vol. 20. № 1. P. 111.
• [8] Almond G. A. Political Development. Boston: Little & Brown, 1970. P. 16.
• [9] Bill J. A., Hardgrave R. L. Comparative Politics. The Quest for Theory. P. 11.
• [10] DaalderH. Comparative European Politics. The Story ofa Profession / Ed. by H. Daalder.P. 229—230.
• [11] Ibid. P. 230.
• [12] Easton D. Political Science in the United States: Past and Present // Discipline andHistory. Political Science in the United States / A. Finifter (ed.). Washington: AmericanAssociation of Political Science, 1993. P. 294—296.
• [13] Heckscher G. The Study of Comparative Government and Politics. L.: George Allen &Unwin LTD, 1957. P. 77.
• [14] Almond G. A. Introduction: A Functional Approach to Comparative Politics // The Politicsof Developing Areas / G. Almond and S. Coleman (eds.). Princeton: Princeton UniversityPress, 1960. P. 11.
• [15] Almond G., Powell B. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston: Little, Brown and Co, 1966.
• [16] Almond G., Powell В. Comparative Politics: A Developmental Approach. P. 308.
• [17] Almond G., Flanagan S., Mundt R. (eds.). Crisis, Choice, and Change: Historical Storiesof Political Development. Boston: Little, Brown and Co, 1973.
• [18] MerritR. L., Rokkan S. (eds.). Comparing Nations: The Use of Quantitative Data in Cross-National Research. New Haven, 1966.
• [19] Rokkan S. (ed.). Approaches to the Study of Political Participation. Bergen: Chr. Michelsen Institute, 1962; Rokkan S. Citizens, Elections, Parties. N. Y.: McKay, 1970;Rokkan S. Elections: Electoral Systems // International Encyclopedia of the Social Science.Vol. 5 / D. Shills (ed.). N. Y.: Macmillan and Free Press, 1968; Rokkan S., Upset S. (eds.).Party Systems and Voter Alignments. N. Y.: The Free Press, 1967.
• [20] Rokkan S. Methods and models in comparative study of nation-building. Paper. Preparatory meeting on problems of nation-building. UNESCO, Bruxelles, 24−25 September1967.