Изучение западнорусских древностей в 1930-е гг

Работы 1930 г. были запланированы, видимо, до разгрома «нацдемов» и имели сравнительно широкий охват. В области каменного века АН БССР велись раскопки на предполагаемой палеолитической стоянке на р. Беседь (м. Клеевичи Костюковичского района), раскапывались мезолические стоянки у Печенеж (того же района), обследовались и раскапывались местонахождения остатков костей четвертичной фауны (мамонта и пр.) в напрасной надежде найти остатки жизнедеятельности человека (д. Кобылянки под Оршей и у Нового Быхова). Самые разнообразные памятники выявлялись в Жлобинском и Рогачёвском районах, также на реках Усяж-Бук, Лукомка, на Березине (с верховьем до Свисл очи), в Брагинском, Самохваловичском районах (последний — под Минском), копались курганы у местечка Клеевичи Костюковичского района. Помимо БАН, раскопки проводились А. Н. Лявданским для Минского музея (городища и курганы у пос. Нивки, ПобережьеМурава, Оздятичи).

После борьбы с «нацдемами» и реорганизации структуры БАН в 1931 г. полевые исследования утратили свою былую интенсивность, хотя и продолжали работы 1930 г. Копалась палеолитическая стоянка в Юровичах (под Мозырем), обследовались стоянки у р. Вехры, у берегов р. Сож (от верховьев в Смоленщине до Черикова), мезолитическая стоянка под Гомелем (Рудня), раскапывались «ранние» городища в Борисовском и Зембинском районах (Березина), проводилась комплексная экспедиция (с этнографами) в Лепельском районе и на верхней Березине (до Бобруйска). По 1930 г. цифр нет, но в 1931 г. изучались: одна палеолитическая стоянка, две мезолитические, 250 неолитических. Селищ было открыто 55, городищ — 74, бескурганных могильников (зарубинецкого типа) — 10, курганов раскопано — 95 насыпей [Ляуданст А., 1932а; Ляуданст А., 19 326].

Основные направления полевых исследований 1920;х и начала 1930;х годов касались центральной, южной и восточной Белоруссии. Мало изученным оставался ее север. В 1933—1934 гг. от многочисленных экспедиций АН БССР прошлого осталась одна (А. Н. Лявданский, К. М. Поликарпович, А. Д. Коваленя), она и была направлена на Западную Двину и верховья р. Ловати. Выявились все памятники «доклассового общества» этих мест, для их выявления А. Н. Лявданский и А. Д. Коваленя двигались от оз. Охват вниз по течению Двины до Полоцка на лодке (400—450 км), К. М. Поликарпович — пешком. Это было первое систематическое обследование берегов Западной Двины и ее притоков. Выяснилось, что в отличие от других мест берега этой реки в эпоху каменного века были заселены не интенсивно — по одной стоянке неолита на каждые 20 км (!). На Гомелыцине и Могилёвщине такие стоянки встречаются через каждые полкилометра [Ляуданст, TIcuiiKapnoeiH, 1936. С. 210]. Тем не менее, стоянок каменного века на Западной Двине было открыто 60, по находкам фауны старались обнаружить палеолит, но тщетно, хотя находки костей мамонта встречались. Что касается железного века («эпохи патриархальнородового строя», как тогда говорили), то было выявлено 72 селища и много городищ. А. Н. Лявданский теперь уже датировал памятники не по прежним датировкам А. А. Спицына, а по более современным и точным (ранние городища — I—IX вв. н. э., раннефеодальные памятники — X—XII вв. и т. д.). Было установлено, что у многих городищ рядом имеются селища, что раннефеодальных памятников здесь немного. Известно, что А. Н. Лявданский открыл городища штрихованной керамики в Белоруссии. На данной территории он столкнулся с их северной границей. «В этих районах, — писал он, — совсем редко встречается грубая лепная штрихованная керамика, которая очень распространена в ранних городищах средней части БССР, западной Белоруссии, Литвы и частично восточной Латвии» [Ляуданст, Пал1карпов1ч, 1936. С. 214].

Начало 1930;х годов было временем больших перемен в гуманитарных науках всей страны, и в частности в археологии. Эта наука была молода, ее теоретические основы только еще разрабатывались, и интерес к подобным вопросам у археологов был крайне велик. В ГАИМК осуществлялись дискуссии, призванные поставить науку на «подлинно марксистские рельсы». В совещаниях принимали участие и белорусские исследователи (например, во Всесоюзном археологическом совещании в мае 1931 г.). В дискуссиях преобладало часто «абстрактное социологизирование и пренебрежение к фактическим данным» [Монгайт, 1963. С. 83] — все это было болезнью роста. Однако там била ключом живая мысль, решались вопросы объекта и предмета науки и т. д. После ожесточенных теоретических споров начала 1930;х годов к 1934 г. интерес к ним стал спадать: археологи поняли, видимо, необходимость подкрепления этих споров фактическим материалом; «возобновились во все возрастающих масштабах полевые исследования» [.Генинг, 1982. С. 127].

Увы, ничего подобного не произошло в Белоруссии. Разгром науки в 1930 г. под шапкой «нацдемовщины» был столь памятен, борьба с «уходом» в прошлое так сильна, что здесь, на местах, археологией стало заниматься с каждым годом все труднее. Публиковать исторические работы, не привязав их к современным задачам страны, было невозможно. От проблем генезиса белорусского населения (А. Н. Лявданский), от проблем каменного века (К. М. Поликарпович) перешли к проблемам истории производства, техники. Но и это было все-таки историей. Приходилось связывать археологические исследования в стране с «грандиозностью задач новой пятилетки», занимаясь древними городищами, говорить прежде всего о производстве на них железа из болотных руд, что якобы могло иметь какое-то значение для современной металлургии и т. д. [Ляуданст А. М., Палжарпов1ч К. М., 1932. С. 55]. Однако это помогало мало. В результате после выхода последнего тома «Прац» (1932 г.) до самой Второй мировой войны на археологические темы в Белоруссии было опубликовано всего несколько статей.

Последний том трудов белорусских археологов — третий том «Прац», вышедший в 1932 г., — был полностью еще на уровне тех задач, которые стояли в то время перед археологами Белоруссии. Здесь А. Н. Лявданским была помещена обширная работа о Смоленщине, построенная исключительно на материалах умершего в 1927 г. С. М. Соколовского (много десятилетий копавшего в Рославльском уезде и составлявшего его археологическую карту). Здесь были и труды К. М. Поликарповича по палеолиту р. Судости, также об остатках четвертичной фауны БССР. По рекомендации Б. Д. Грекова сюда была включена дипломная работа московского исследователя Б. А. Рыбакова о радимичах; Г. Ф. Дебец публиковал свое исследование о черепах Люцинского могильника (Латвия), а К. А. Фляксбергер — о древнем зерне Банцеровского городища. Нашли отражение в нем и разведочные работы — А. Д. Ковалени на реках Друти, Усяж-Бук и Лукомке [Каваленя, 1932], А. Рынейского на р. Птичь. Большой раздел посвящался тезисам Первого всероссийского съезда археологов и этнографов в Ленинграде (1932 г.), где К. М. Поликарпович знакомил съезд с палеолитом и мезолитом Белоруссии, а А. Н. Лявданский — с достижениями белорусской археологии в послереволюционное время. Там же были опубликованы тезисы белорусского историка Н. М. Никольского о работах белорусских этнографов и о белорусском фольклоре, этнографа М. Я. Гринблата о районах «малого рыболовства» в Белоруссии. Наконец, обширный и подробный раздел «Хроника» знакомил читателей с тем, что делалось по археологии во всей Белоруссии. Как видим, третий том «Прац» охватывал вопросы, связанные с археологией Белоруссии, очень широко, но, к сожалению, это была лебединая песнь белорусских археологов. Дальнейшее издание трудов Белорусской АН на эту тему было прекращено; изредка выходили лишь отдельные статьи или рецензии.

Однако важные археологические исследования в первой половине 1930;х годов еще не прекращались. «Только в последнее время благодаря массовому обследованию городищ, предпринятому Белорусской академией наук, мы получили реальное представление о древнерусском сыродутном горне», — писал в 1948 г. Б. А. Рыбаков [Рыбаков, 1948. С. 127]. Это не совсем верно, так как сыродутный процесс, который изучал в начале 1930;х годов А. Н. Лявданский, относился не к Древней Руси и даже не к славянам, а к балтам-аборигенам Белоруссии, однако можно предполагать, что и в Древней Руси процесс железоделательного производства вряд ли намного отличался от периода ранних городищ. В июне-июле 1932 г. «бригадой» археологов (К. М. Поликарпова, С. А. Дубинский и А. Н. Лявданский — «бригадир») при участии А. Д. Ковалени в Белоруссии впервые были проведены обширные исследования по истории черной металлургии [Ляуданст, 1932а. С. 81—86]. Была изучена территория от польской границы того времени вдоль р. Припять до местечка Юровичи. Ученые ставили перед собой следующие задачи: 1) выяснение времени заселения Полесья и исследование природно-исторических условий края; 2) изучение доступных остатков человека. Помимо этого изучалась история и техника выплавки железа на «древних железоделательных заводах», выявлялись месторождения мергеля, торфа, пластичной глины и добыча их населением. На все эти темы исследователям следовало проводить лекции среди населения. Цели экспедиции увязывались с современностью (мергель нужен в промышленности для изготовления удобрений, а также цемента, торф — для нужд электростанций и т. д.). В результате «бригада» заключила: 1) человек появился в Польше в эпоху Вюрмского оледенения; 2) население было редким; 3) 2—3 тыс. лет назад здесь возникли зачатки земледелия, появилось железо; 4) с I в. н. э. по XI в. количество жителей увеличилось (городища, курганы); 5) нет оснований думать, что прародина славян была здесь [Ляуданст А., 1932а. С. 84]. Таковы были первичные выводы, с которыми А. Н. Лявданский познакомил широкие слои населения (популяризация науки, несомненно, входила в задачу исследователей, как и беседы с населением). Неисторические выводы экспедиции мы не приводим.

Исследования К. М. Поликарповича и А. Н. Лявданского по истории добычи железа были особенно интересны. Выяснилось, что совсем не на каждом древнем городище существовало производство кричного железа восстановительным способом. В 1932 г. было известно 59 мест, где это некогда проводилось. На городище Оздятичи железо производили на самом мысу, редко на стороне (Пригань). Лишь в VIII—IX вв. печи были переведены на селища [Ляуданст А. М., Палйсарпов1ч К. М.,.

1932. С. 68]. Открытие А. Н. Лявданским существования производства железа лишь на некоторых городищах (при массовом распространении руды) очень важно: по мнению Б. А. Рыбакова, оно указало на зачатки специализации, на первые зародыши ремесла [Рыбаков, 1948. С. 483 и др.]. Впрочем, такое заключение нашего крупнейшего специалиста по истории ремесла расходится с выводами А. Н. Лявданского 1936 г., которые поддерживал позднее А. Г. Митрофанов: «На Двине и в других частях БССР почти на всех (ранее IX в.) поселениях каждая из родовых семей занималась для себя выплавкой железа из местной болотной руды и вырабатывала разные железные орудия труда: топоры, серпы, копья, ножи, шилья и много других предметов» [ЛяуданстЛ. М., Палжарпов1ч К. М., 1936. С. 214; Митрофанов, 1978. С. 49 (даем перевод А. Г. Митрофанова)]. Скорее нужно думать, что зародыши ремесла появились на поселениях более поздней эпохи.

Эта работа А. Н. Лявданского и К. М. Поликарповича 1936 г. для А. Н. Лявданского оказалась последней. В Белоруссии было уже известно свыше сотни древних домниц; одна из них, особенно хорошо сохранившаяся, найденная между валами городища Тербахунь, поражала небольшими размерами (35×45 см) и позволила, сделав ее полный разрез, наглядно представить устройство этого нехитрого, но интереснейшего сооружения [ЛяуданстА. М., Палжарпов1ч К. М., 1936. С. 214]. Работы на Западной Двине позволили выяснить образ жизни населения этих мест в различные эпохи: установить характер хозяйства, тип домостроительства и т. д.

В 1937 г. виднейшие археологи Белоруссии стали жертвами сталинского террора. Были арестованы А. Н. Лявданский, С. А. Дубинский,.

A. Д. Коваленя и др. В сталинские лагеря попали Н. Н. Щекотихин, вернувшийся потом Н. Н. Улащик и др. Из белорусских археологов на свободе остался лишь один К. М. Поликарпович, из смоленских —.

B. Р. Тарасенко, переехавший затем в Минск. Наука, по существу, была обескровлена.

К. М. Поликарпович продолжал работать в поле, в 1937 г. он сообщил о находке Юдиновской верхнепалеолитической стоянки на р. Судости, бассейн Десны, о первой находке мустьерского остроконечника в БССР (на р. Беседи) [Поликарпович, 1937а; Поликарпович, 19 376.

C. 197—199]. В районе Бешенковичей исследователь нашел первую в Белоруссии торфяниковую стоянку, опубликовал сообщение о второй такой стоянке (Осовец) [Поликарпович, 1940. С. 44—46] и результаты работ середины 1930;х годов [Поликарпович, 1941. С. 32—37].. Все это представляет, безусловно, интерес, но общей картины краха белорусской науки в конце тридцатых годов не меняет. Кроме того, к тематике «домонгольской Руси» эти изыскания отношения не имели.

Великая Отечественная война 1941—1945 гг. надолго прервала какие-либо археологические и краеведческие работы на всей территории СССР, и тем более на землях, где проходил фронт и которые были заняты немецкими оккупантами.

В заключении этого раздела скажем несколько слов и о работах археологов на территории польской Белоруссии, вошедшей в состав СССР лишь после 1939 г. Известно, что в Гродно до 1936 г. вел раскопки варшавский профессор-археолог И. И. Иодковский [Jodkowski J., 1933; Jodkowski J., 1934; Jodkowski J., 1936]. Однако он работал крайне неквалифицированно: вещи почти не фиксировались и тем более не привязывались к слоям; найденные домонгольские постройки из плинфы, уникальные «Терем», «Храм», часть оборонительной угловой башни (все это — XII в.) были оторваны от связанного с их постройкой слоя. Виленский профессор М. Лимановский забил тревогу, обратился к министру [Limanowski, 1936; М[ackiewicz], 1936]. В результате Иодковский был отстранен от своих знаменитых гродненских раскопок и заменен Зд. Дурчевским. Уникальные раскопки в Гродно имели широкий резонанс [см., например: Solovjev, 1936]. Много писал о своих раскопках Зд. Дурчевский [см.: Durczewski, 1937, Durczewski, 1938а; Durczewski, 19 386; Durczewski, 1939]. Вышел также ряд работ, посвященных замковой горе [Jakimowicz R., 1938; Jakimowicz R., 1939.] и другим достопримечательностям [Wojciechowski J., 1938].

к к к

Таким образом, за первые 20 лет советской власти российское и белорусское общество подверглось грандиозной трансформации. Процесс развития гражданского общества, при котором самодеятельные организации играют важную роль, был искусственно прерван. Российская археология вообще и изучение западнорусских древностей в частности в рассматриваемый период прошли сложный путь. Связано это было с постепенным укоренением диктата государства во всех сферах жизни общества. Соответственно, добровольным общественным организациям в новых условиях было не место. Этим объясняется постепенное закрытие в 1920;е годы целого ряда научных обществ и упразднение подавляющего большинства дореволюционных общественных организаций. Если 1920;е годы ознаменовались постепенной перестройкой науки на рельсы марксистской методологии с относительно мирным существованием методологии дореволюционной, то 1930;е годы привели к установлению жесткого идеологического диктата в области истории. Изменения проходили на фоне коренных преобразований в СССР: индустриализации и коллективизации, а также политической борьбы и сложения культа личности Сталина. При этом занятия историей, особенно национальной историей, стали восприниматься как неактуальные. Следствием этого стало нередко физическое уничтожение тех ученых, чьи работы не вписывались в новые идеологические рамки. Однако именно в 1930;е годы было восстановлено преподавание истории, а археология заняла подобающее место в системе наук о человеке. При этом археологические памятники стали рассматриваться в качестве источников при изучении социальной истории древних обществ [Генинг, 1982]. Все это способствовало тому, что кризис исторической науки, который наблюдался в начале XX в., был преодолен. Во многом на это оказала влияние марксистская методология, давшая объяснение разрозненным фактам, поместившая их в общую схему исторического процесса. Простота и схематизм марксистской концепции истории привели к созданию ясных и стройных концепций разных исторических событий. В этих условиях с иллюзией «достаточности» Источниковой базы было покончено. Отныне одной из задач исследователя стало не только установление новых фактов, но и введение в научный оборот новых источников.