Перестройка научной жизни в 1917 г. — 1930-е гг

Мы видели, что перед революцией краеведческое исследование России как один из атрибутов сложившегося к тому времени гражданского общества достигло своего наивысшего развития. Как писал В. И. Вернадский, «русская умственная культура в XIX и начале XX в. может считаться созданием общественной самодеятельности» [Селиванов, 2005. С. 184]. Активизация исследований в области местной истории породила в одной только Белоруссии и Смоленщине десятки разного рода организаций, координирующих действия сотен исследователей. Перемены, произошедшие на территории Российской империи в конце 1910;х годов, прервали мирное изучение местной истории. Установившаяся в России и Белоруссии советская власть должна была направить эти исследования и вывести их на новый уровень.

Октябрьская революция 1917 г. изменила ход дальнейшей истории не только России, но и всего мира. Влияние этого события, независимо от оценок, было очень велико для всех сфер человеческой деятельности. При жестком идеологическом контроле история, и как ее составляющая археология, неизбежно должна была подчиниться марксистской методологии. Теперь то направление в историографии, которое казалось маргинальным (и отстаивалось, главным образом, М. Н. Покровским), стало основным. Не только новая методология, но и принципиально иная организация науки, установившаяся после 1917 г., изменила ход исторических исследований. Фактически советская власть разграничила изучение и преподавание истории. До революции слово «ученый» было синонимом понятия «университетский профессор» и выдающиеся ученые далеко не всегда были хорошими педагогами. Например, Б. А. Рыбаков вспоминал слова своего отца, что на лекции великого С. Ф. Платонова студенты ходили плохо и назначали дежурных — настолько они были сложны для восприятия студентами [Богданов В. П., 2002а. С. 66]. После революции была создана сеть академических институтов, сотрудники которых вовсе не обязаны были заниматься педагогической деятельностью. С октября 1929 г. в составе созданной в начале года Белорусской академии наук¹ (торжественное открытие состоялось 1 января 1929 г.) начал действовать Институт исторических наук. Для утверждения новых марксистских подходов в рамках академической науки в России была создана так называемая Социалистическая академия общественных наук (1918 г.). Значительным шагом в перестройке изучения археологии стало создание в 1919 г. Российской академии истории материальной культуры (в 1926—1937 гг. — Государственная академия истории материальной культуры, в 1937—1959 гг. — Институт истории материальной культуры АН СССР). При этом и в деятельности самой АН СССР исследования по археологии занимали важное место: работал музей антропологии и этнографии, а из 280 научных экспедиций и командировок АН СССР за 1919—1927 гг. 36 были связаны с тематикой этих дисциплин [Пряхин, 1986. С. 18].

Само преподавание в советской высшей школе было организовано иначе и отличалось и масштабом, и задачами подготовки. Если в царской России высшее образование было направлено на создание «штучного» товара (каждого потенциального профессора готовили к занятию кафедры десятилетиями), то в советское время развернулась широкая подготовка специалистов. Первое время она была сопряжена с сильным понижением уровня преподавания. Однако именно это обстоятельство позволило в достаточно короткое время подготовить значительный контингент лиц для борьбы с неграмотностью. Для подготовки новых кадров был создан Институт красной профессуры (1921 г.) и т. п. В дальнейшем всеобщее начальное образование позволило миллионам советских граждан получить возможность углубить свои знания и получить высшее образование.

Старые центры по подготовке историков продолжали действовать уже в реорганизованном виде. Так, с 1919 г. в вузах страны ликвидировались историко-филологические факультеты. Преподавание гуманитарных наук переносилось на так называемые факультеты общественных наук (ФОНы), в чью задачу входила подготовка «работников по различным областям общественных наук, марксистски мыслящих, воспитанных на принципах Октября, способных стать строителями Советской государственности не за страх, а за совесть» [Факультет…, 1925. С. 3]. Назначение их было в первую очередь прикладным, и преподавание на них длилось три года. При ФОНах создавалась сеть научно-исследовательских институтов, в том числе — и НИИ истории. В 1924 г. институты были объединены в Ассоциацию научно-исследовательских институтов общественных наук, осуществлявшую подготовку^[1]

аспирантов по гуманитарным наукам. В 1925 г. ФОНы были ликвидированы. На их базе создавались этнологические факультеты. Излишний упор на прикладную сторону образования поставил под угрозу вообще существование старых университетов. Так, в связи со 175-летием Московского университета его тогдашний ректор (!) Иван Дмитриевич Удальцов, старый большевик и видный экономист, выступил в печати со статьей «175-летний старец», где выдвигал идею расчленения университета на отдельные институты, имеющие прикладное значение. К счастью, это предложение не было реализовано. Правда, созданные вместо этнологического факультета факультеты литературы и искусства и историко-философский были выделены в отдельный Московский институт философии, литературы и истории. И лишь по постановлению Совета народных комиссаров и ЦК ВКП (б) от 16 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» в вузах страны стали открываться исторические факультеты. С этого момента начинается период стабильного развития исторической науки в СССР. Примечательно, что несколько ранее, 10 февраля 1934 г., было издано постановление ВЦИК и Совнаркома РСФСР об охране археологических памятников, «сыгравшее решающую роль в организации и распространении этих работ» [Борисковский, 1980. С. 6], но тогда же была снесена в Москве Сухарева башня (XVII в.), — памятник, которым столица гордилась.

В 1920—1930;е годы сложилась следующая ситуация. Деятели исторической науки довольно четко разделялись на две категории. Первые — крупнейшие дореволюционные исследователи, оставшиеся в Советской России, и близкие им более молодые, но воспитанные до революции специалисты, прошедшие школу у видных, как их стали называть, «буржуазных историков». К первой группе, куда вошли такие корифеи, как Р. Ю. Виппер, Н. И. Кареев, следует отнести видных археологов А. А. Спицына, В. А. Городцова и др. Напомним, что именно в это время были изданы и основополагающие работы о русском летописании (А. А. Шахматова и М. Д. Присёлкова). Из исследователей Западнорусских земель это М. В. Довнар-Запольский, В. Е. Данилевич. К молодым, заявившим о себе как о талантливых исследователях еще до революции, но расцвет деятельности которых пришелся именно на советскую эпоху, из историков-русистов следует отнести С. В. Бахрушина, Б. Д. Грекова… Впрочем, к этой же плеяде можно отнести и Артемия Владимировича Арциховского (1902 — 1978), чья учеба в университете прошла в первые годы советской власти. Примечательно, что главным образом именно воспитанные еще до революции ученые продолжили исследования по русскому Средневековью.

Вторую же категорию советских историков представляли те, кто получил образование уже после 1917 г. Основная масса исследователей, воспитанных уже в советской высшей школе, занялась проблемами истории России периода империализма, проблемами революционного и рабочего движений. Это А. Л. Сидоров, А. М. Панкратова и др.

Уже в первые годы советской власти «ведущим центром подготовки археологов становится Московский университет» [Пряхин, 1986. С. 69]. В 1939 г. на историческом факультете МГУ им. М. Н. Покровского (через год переименованного в «им. М. В. Ломоносова») была открыта кафедра археологии.

Кроме того, в первые годы советской власти увеличилось и количество периодических изданий, в которых историки могли бы ознакомиться с последними разработками в той или иной области. Так, с 1926 г. стал выходить журнал «Вопросы истории».

• [1] В 1936 г. Белорусская академия наук была переименована в Академию наук БССР, в 1991 г. — Академию наук Беларуси, а в 1997 г. — Национальную Академию наук Беларуси [Иллюстрированная хронология…, 2003].