Структура частной криминалистической методики как историческая база для реформирования досудебного производства

Как подсказывает история, начинать реформирование структуры отечественного досудебного производства необходимо с четкого разделения задач и функций розыска (собственно дознания) и предварительного следствия. Сегодня такая потребность ощущается не меньше, чем в первой половине XIX века. Однако и тогда, и в наше время эту проблему пытались и пытаются решать исключительно путем организационных преобразований следственных органов: в 1860 году — с учреждением института судебных следователей, а нынче (с 2011 года) — за счет создания Следственного Комитета РФ, выведенного из ведомственной подчиненности. То есть при сохранении или в лучшем случае с минимальными изменениями прежней структуры досудебного производства. Одним из таких изменений стало, например, придание следователям следственного комитета функций органов дознания по некоторым категориям уголовных дел (п. 7 ч. 3 ст. 151 УПК РФ).

Между тем разработки криминалистики с ее сформировавшейся структурой частной криминалистической методики, представленной поэтапным решением задач предварительного расследования, могли бы оказаться весьма полезными для реформирования всего досудебного производства. В этом, вероятно, одна из задач криминалистической науки, которая, как показывает исторический опыт, не только всегда ставила уголовный процесс перед необходимостью реформировать свою структуру, но и предлагала свои рекомендации на этот счет для нормативного закрепления.

Сегодня такое заимствование было бы вполне уместно. Однако, судя по инициативам некоторых агрессивно настроенных ученых, с реформой следует поторопиться, пока структура частной криминалистической методики расследования усилиями законодателя, находящегося под впечатлением от идей «криминальных процессуалистов», не превратилась «в хлам».

Приступая к изменению (реформированию) структуры досудебного производства, важно, однако, помнить о том историческом опыте, который был накоплен наукой и практикой. И этот опыт подсказывает, что ни в период проведения судебной реформы 1861—1864 годов, ни в начале второго десятилетия XXI века так и не удалось решить проблему четкого функционального разграничения дознания (собственно розыска) и предварительного следствия. Этому не помог в свое время ни Устав уголовного судопроизводства 1864 года (УУС) с его новшествами по производству полицейских дознаний, ни современный УПК РФ, еще более запутавший решение данного вопроса.

Впрочем, не будь глупых законодательных инициатив, не было бы и прогресса в развитии криминалистической науки. Притом что издержки существуют в любой отрасли знания, но не ими в конце концов определяется результативность криминалистических научных исследований.

Вопрос о том, где кончается розыск с его обвинительной (инквизиционной) сутью и начинается предварительное следствие с его состязательными предпосылками, так и остался нерешенным, несмотря на все усилия по реформированию досудебного производства, предпринимавшиеся с начала XIX века и по настоящее время. Интересно, что даже критические замечания ученых, высказанные в XIX веке и касающиеся недостатков структуры досудебного производства, подозрительно точно совпали с аналогичными претензиями, озвученными процессуалистами через 120 лет, уже в XX веке, вынуждая думать о некоей закономерности ошибочного нормотворчества.

«Принципиальный недостаток предварительного следствия, — писал, например, В. П. Даневский в 1895 году, — коренится в инквизиционном начале, проникающем эту стадию процесса, противоречащему состязательному принципу, который… сказывается… в смешении дознания (собственно розыска), его целей и средств с предварительным следствием, с задачами и целями последнего»^[1] (выделено мной —А. Э.).

Опасность такого смешения ученые XIX века видели в преобладании обвинительного начала в работе судебного следователя. «Закон склонился в пользу обвинительной функции следователя, то есть увеличил силы обвинения»^[2] — писал в 1895 году В. П. Даневский. И это несмотря на то, что в ст. 265 УУС специально оговаривалась обязанность судебного следователя «с полным беспристрастием приводить в известность как обстоятельства, уличающие обвиняемого, так и обстоятельства, его оправдывающие»^[3].

Видимо, реальность оказалась слишком далека от идей законодателя, если обвинительное начало предварительного следствия становилось очевидным даже на фоне провозглашенной Уставом обязанности судебного следователя полно и беспристрастно исследовать как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого обстоятельства дела. Что уж говорить о сегодняшнем дне.

Между тем спустя полтора века новый отечественный УПК РФ с легкостью «исправил» недостатки практической реализации положений УУС 1864 года, устранив «на законном основании» все препятствия к превращению следователя в полноценного обвинителя. В частности однозначно причислив его к стороне обвинения (п. 47 ст. 5 УПК РФ) и ликвидировав ст. 20 УПК РСФСР, требовавшую от него объективности, всесторонности и полноты исследования обстоятельств события преступления.

Кроме того, законодатель, сохранив дознание в качестве самостоятельной формы предварительного расследования, ввел в закон еще одно новшество, согласно которому производство дознаний по некоторым категориям уголовных дел законом передавалось в ведение следователей Следственного Комитета (п. 7 ч/ 3 ст. 151 УПК РФ). По этому поводу профессор Б. Т. Безлепкин с удивлением заметил: «Производящий дознание следователь — явление с научно-теоретических позиций необъяснимое»^[4].

В результате следователь стал почти таким же сыщиком, как орган дознания, а дознаватель превратился в «недоразвитого» следователя. Что, собственно, и позволило Б. Т. Безлепкину охарактеризовать процессуальные нововведения УПК РФ 2001 года как перерождение дознания в следствие второго сорта^[5]. Укрепление позиций следователя-обвинителя и дознавателя-следователя, увы, продолжилось на законодательном уровне и во втором десятилетии XXI века. Нисколько не сожалея о перспективах превращения частной криминалистической методики «в хлам»^[6], законодатель фактически приступил к изменению структуры досудебного производства, делая бессмысленным само существование стадии возбуждения уголовного дела в качестве самостоятельной стадии уголовного процесса с ее особыми целями и задачами.

Так, изменения, внесенные законодателем в структуру досудебного производства в 2013 году, окончательно запутали вопрос о функциональном разграничении розыска (сыска), дознания и предварительного следствия. Расширив круг процессуальных действий, допускаемых до возбуждения уголовного дела (ст. 144УПК РФ), законодатель фактически превратил их в комплекс, сопоставимый с комплексом неотложных следственных действий, которым ранее, по УПК РСФСР, было ограничено производство дознаний по делам, по которым предварительное следствие признавалось обязательным. Но при этом «забыл» обязать органы расследования с достоверностью устанавливать на этой стадии досудебного производства факт совершения преступления.

По поводу этих процессуальных нововведений профессор Б. Т. Безлепкин справедливо заметил: «Формирование современного института дознания по образу и подобию предварительного следствия — явление необычайно запутанное… В результате ОРД оказалось ни при чем,… а дознание как предельно напряженная работа по горячим следам тяжких и особо тяжких преступлений… (первоначальный этап расследования), стало отмирать».

Продолжив свои оценки УПК РФ, автор предупредил, что «история не прощает умозрительных предприятий в правоохранительной сфере, потому что это не художественное творчество, где сюжет может быть продуман самим автором»^[7].

Разобраться в предельно запутанной структуре досудебного производства, представленной дознанием и предварительным следствием, а тем более исправить ее недостатки без обращения к историческому опыту вряд ли возможно.

Однако первое, что мы увидим, обратившись к истории, так это то, что вместо придания возбуждению уголовного дела качеств еще одного «предварительного следствия», целесообразнее было бы вообще ликвидировать эту стадию уголовного процесса как самостоятельную, предоставив органу дознания право начинать работу по делу при наличии только повода. Заявления о преступлении или иного сообщения о криминальном событии было бы вполне достаточно, чтобы, приняв дело к своему производству, заняться розыскной работой и решать первую и важнейшую свою задачу. А именно — подтвердить с достоверностью факт совершения преступления.

То есть примерно так, как это было установлено в дореволюционной России и отражено в Уставе Уголовного судопроизводства 1864 года, где для «начатия дел», подсудных мировым судьям, достаточно было лишь жалобы или сообщения о преступлении (ст. 42 УУС), а для производства дознания — сведений о происшествии (ст. 252 УУС). Для начала же предварительного следствия, проводимого вслед за дознанием, помимо повода Устав требовал иметь еще и достаточное основание (ст. 262 УУС), в качестве которого признавались результаты полицейского дознания (ст. 260 УУС), сообщения полиции или жалоба частного обвинителя (ст. 263 УУС).

Однако современный законодатель поступил иначе, продолжив менять структуру досудебного производства путем наделения стадии возбуждения уголовного дела атрибутами предварительного следствия, в частности возможностями добывать доказательства путем производства комплекса процессуальных действий, не будучи уверенным в криминальном характере расследуемого события. А дознание, которое еще по замыслу разработчиков УУС 1864 года должно было олицетворять собой розыск, современный законодатель по некоторым категориям дел доверил проводить следователям.

Нет поэтому ничего удивительного в том, что вслед за процессуальной структурой досудебного производства структура частной криминалистической методики, весь арсенал разработанных криминалистикой алгоритмов следственной работы, будучи плодом многолетних усилий криминалистов, оказались под угрозой, по терминологии профессора А. С. Александрова, «превращения в хлам». Только вряд ли этому стоит радоваться. Ни к чему хорошему изменения структуры досудебного производства вопреки рекомендациям криминалистики, которые, благодаря активности процессуалистов, можно наблюдать в последние десятилетия, не привели и привести не могут. И хотя в условиях этих необъяснимых законодательных инициатив криминалистической методике действительно трудно оставаться научно обоснованной «опорой» современного предварительного следствия, только криминалистика, ставящая перед собой цель познания истины, в состоянии понять всю пагубность состоявшихся изменений структуры досудебного производства. Ибо только в сохраняющей «здравомыслие» криминалистике можно найти проверенные историческим опытом ответы на вопросы об оптимальной последовательности решения его главных задач на разных этапах. И прежде всего в тех криминалистических разработках, которые отражают наиболее общее структурное оформление предварительного расследования, именуемое «структурой частной криминалистической методики».

Руководствуясь этой структурой, уголовному процессу легче будет искать решение вопроса о разграничении дознания (сыска, розыска) с его обвинительным уклоном и следствия с атрибутами состязательного процесса. Но при этом важно помнить, что криминалистика в разграничении дознания и следствия была и остается приверженной идее формирования структуры досудебного производства на основе поэтапного перехода от доследственной проверки к первоначальному, а затем к последующему этапу расследования. Будучи в значительной части заимствована из донаучной криминалистики, эта структура по сути дела явилась прообразом той самой структуры, которую в 1832 году легализовал Свод Законов Российской Империи, разделив следствие на предварительное и формальное. Это деление и сегодня подсказывает нам путь реформирования досудебных стадий российского уголовного процесса, будучи, как выясняется, заслугой не столько законодателей, сколько донаучной криминалистики. Поскольку и то и другое было освоено практикой задолго до издания и «Краткого изображения процессов…», и Свода законов Российской Империи.

Идея делить следствие на две стадии, предварительное (розыск) и формальное (доказывание), родилась, как выясняется еще в «древности». Со ссылкой на книгу немецкого автора Бинера, изданную в 1827 году в Лейпциге и посвященную истории следственного производства, В. А. Линовский писал: «Древний взгляд юристов на inquisition generalis (переводится как „предварительное следствие“ —А. Э.) постепенно изменяется так, что оно, имевшее сперва предметом исследование, когда не было известно преступление или когда хотя бы было известно преступление, но не было известно лицо преступника, переменилось в следствие предуготовительное, служащее введением для inquisition specialis (в переводе — „формальное следствие“ —А. Э.). Так что inquisition generalis (предварительное следствие) есть совокупность всех материалов, которые служат к тому, чтоб иметь возможность судить о том, должно ли и можно ли известное лицо по причине известного действия, поставить в состояние обвинения»^[8].

Иными словами, структура предварительного следствия с древних времен включала в себя, во-первых, меры, позволяющие убедиться в преступном характере расследуемого события, и, во-вторых, действия по сбору материала, достаточного для предъявления обвинения конкретному лицу.

Именно так и в той же последовательности отечественными криминалистами формулировались задачи досудебного производства, получившие отражение в структуре частной криминалистической методики. Например, советский ученый-криминалист Б. Л. Зотов говорил: «…всегда следует вначале установить, существовал ли в действительности самый факт и, если существовал, то каков его характер с точки зрения уголовного закона… Вторым основным обстоятельством, которое необходимо исследовать, является установление субъекта преступления»^[9].

Аналогично строится и современная структура частной криминалистической методики расследования, в которой выделены те же задачи для последовательного их решения во время доследственной проверки и на первоначальном этапе расследования^[10].

Читая далее сочинение В. А. Линовского, находим у него, помимо описания сути формального следствия, для которого, согласно древнему взгляду юристов, предварительное следствие служило неким «введением», еще и обозначение границы, разделяющей эти этапы досудебного производства.

«Формальное следствие, — говорится в книге В. А. Линовского, —inquisition specialis, есть совокупность всех действий следователя, которые направляются против известного лица, поставленного в состояние обвинения по причине известного преступления, чтобы иметь возможность окончательно решить, действительно ли и в каком виде и степени учинило оно рассматриваемое преступление и достойно ли оно наказания или напротив, это лицо должно быть освобождено от лежащего на нем подозрения»^[11].

Таким образом, не только сами стадии расследования преступлений — предварительное и формальное следствие, но и условная граница между ними были четко обозначены задолго до своего законодательного закрепления в Своде Законов Российской Империи 1832 года. Таковой, кстати, она сохраняется и сегодня, но только в структуре частной криминалистической методики, предлагаемой современными авторами^[12].;

Многие советские процессуалисты, заимствуя эту идею у дореволюционного уголовного процесса, а фактически —у «древних юристов», также выделяли два этапа расследования, разделенные появлением фигуры обвиняемого: первый — с принятия следователем возбужденного уголовного дела к своему производству и до предъявления обвинения; и второй — от привлечения в качестве обвиняемого до окончания расследования^[13]. Тем не менее о структуре досудебного производства с ее делением на эти два этапа и с тем же критерием их разграничения как о процессуально обусловленной структуре можно было говорить весьма условно. Хотя бы потому, что в современном уголовно-процессуальном законе структура досудебного производства как была, так и остается сформированной не столько этапами предварительного расследования, сколько его формами: дознанием и предварительным следствием. И даже дознание, предшествующее следствию и проводимое в форме неотложных следственных действий, структурно остается неопределенным. Ибо оно завершается не в связи с достижением целей и решением задач, стоящих перед расследованием на каждом его этапе, что отличает криминалистический этап от процессуальной формы, а в связи с истечением сроков или утратой производимыми следственными действиями качеств неотложности до наступления предельного срока. При том, что критерии оценки неотложности следственных действий законом в принципе регламентированы быть не могут, поскольку невозможность откладывать их производство определяется не процедурными требованиями, а следственной ситуацией.

Таким образом, получается, что только в криминалистической методике и этапы расследования, и условная граница между ними сохраняют качества процедур, имеющих цель познания события, без чего невозможно доказывание ни одного из обстоятельств преступления. Сегодня эти этапы представлены доследственной проверкой, первоначальным и последующим этапами расследования, из которых последние два так же, как предварительное и формальное следствие по законам Российской Империи XIX века, разделены моментом появления в процессе обвиняемого^[14].

Такому представлению о структуре предварительного следствия, сформировавшемуся в криминалистической науке, не стоит удивляться, поскольку, как верно заметил И. М. Лузгин, «подразделение расследования на эти два этапа соответствует… не только процессуальной регламентации расследования, но и его познавательной сущности»^[15].

И поэтому, что бы ни изобрели законодатели, принудительно внедряя свои новшества в структуру досудебного производства, исправить издержки их не всегда понятной, а бывает и неоправданной инициативы в этой части оказалась готова и способна только криминалистика. И прежде всего потому, что сегодня только криминалистика ставит перед собой цель создания средств познания истины в уголовном судопроизводстве, не ограничиваясь потребностями доказывания. И если досудебное производство, представленное в УПК дознанием и предварительным следствием, максимум на что способно, так это обеспечить законность установленной процедуры, то, придерживаясь криминалистической структуры частной методики расследования, можно добиться достоверности полученных в процессе расследования данных об обстоятельствах дела, а значит, и гарантировать справедливость принимаемых по нему решений.

Поэтому научные рекомендации криминалистики, причем не только предлагаемая наукой структура расследования, но и любые иные ее разработки, если и могут, выражаясь словами профессора А. С. Александрова, превратиться в «хлам», то не тогда, когда процессуальный закон ЧТО-ЛИБО меняет в правилах досудебного производства, а когда законодатели делают это, игнорируя достижения, которые после многовековой апробации доказали свою состоятельность.

• [1] Даневский В. П. Наше предварительное следствие … С. 26.
• [2] Даневский В. П. Наше предварительное следствие … С. 27.
• [3] Уголовно-процессуальный кодекс России. … Ч. 1. С. 30.
• [4] Там же. С. 52.
• [5] Безлепкин Б. Т. Настольная книга следователя и дознавателя. С. 26—27.
• [6] Именно о такой печальной перспективе писал А. С. Александров в своейстатье «Семь смертных грехов современной криминалистики» (URL: http://www.iuaj.net/node/342#_ftnref6).
• [7] Безлепкин Б. Т. Настольная книга следователя и дознавателя. С. 28.
• [8] Линовский В. А. Указ. соч. С. 128.
• [9] Зотов Б. Л. Общие положения методики … С. 9.
• [10] См.: Макаренко И. А., Эксархопуло А. А. Криминалистика. … С. 414—416; Эксархопуло А. А. Криминалистика. … С. 682; Курс криминалистикив трех томах … С. 58—61 и др.
• [11] Линовский В. А. Указ. соч. С. 144.
• [12] Белкин Р. С. Курс криминалистики … Т. 3. С. 337; Макаренко И. А., Экс-архопуло А. А. Криминалистика. … С. 414; Возгрин И. А. Криминалистическаяметодика расследования преступлений. С. 153—155; и др.
• [13] См., например: Строгович М. С. Уголовный процесс. С. 129; Элъ-кинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права. С. 53 и др.
• [14] Белкин Р. С. Курс криминалистики … Т. 3. С. 337; Макаренко И. А., Экс-архопуло А. А. Криминалистика. … С. 414; Возгрин И. А. Криминалистическаяметодика расследования преступлений. С. 153—155 и др.
• [15] Лузгин И. М. Методологические проблемы расследования. С. 91.