Парламентарная демократия и реалии африканских стран

Принятая практически всеми деколонизованными странами система парламентарных режимов с президентской властью и демократическими выборами, пусть даже не регулярными и далеко не всегда истинно демократическими, — это историческая неизбежность. Никакой иной системы власти молодые страны изобрести не могли, а принятая ими была хороша не только тем, что соответствовала этническому плюрализму в каждой из вновь возникших стран, но также и тем, что была неплохо известна и отработана веками в парламентской традиции Европы. С этой традицией была знакома получившая образование в метрополии правящая элита, которая, собственно, и создавала тот или иной политический режим, начиная с выработки (с помощью колониальной администрации или под ее влиянием) конституции.

Но одно дело респектабельная внешняя форма демократической президентско-парламентарной республики и нечто абсолютно иное — наполняющие эту форму жизненные реалии. Совершенно очевидно, что реалии африканских стран отнюдь не соответствовали принятой ими политической форме, во всяком случае в том смысле, что все тонкости процедуры и хитросплетения разделения властей — а на этом стоит любая развитая демократическая система власти — были чужды массе электората. Люди привычно шли за своими и голосовали за своих. Это очень характерно не только для Африки, но и для всего Востока, даже для Латинской Америки, т. е. встречается практически везде, куда демократия была привнесена извне и где тысячелетиями до того господствовали привычные нормы командно-административной системы. Но специфика Африки как раз в том и состоит, что в ней не была развита даже командно-административная система. Альтернативой ее была уже упоминавшаяся социальная сеть, вписанная в привычную форму этноцентризма. И потому демократический плюрализм естественно и однозначно принимал облик полиэтнической дезинтеграции и способствовал дестабилизации.

Однако отказ от политического плюрализма, ставший почти нормой в странах Тропической Африки, где многопартийность, особенно на первых порах, решительно не прививалась, имел свои существенные недостатки. Главными из них были даже не деспотизм и произвол власти (к этому на Востоке привыкли издревле), а то, что оппозиция лишалась голоса. Иными словами, немалая часть этнических групп оказывалась как бы отодвинутой от рычагов власти. Разумеется, им всегда предлагалась определенная доля формального соучастия в отправлении власти в пределах народного фронта либо правящей партии. Но эта доля низводила оппозиционные группы на уровень младших партнеров, что обычно рождало чувство неудовлетворенности или даже обиды. Отсюда — мощные взрывы недовольства, которые проявлялись то в сепаратистских выступлениях (Ангола — наиболее наглядный пример этому), а то и в открытом противостоянии претенденту на диктаторскую власть либо очередному диктатору.

пример Вспомним события в Чаде в 1970;1980;е гг., когда за мощными политическими группировками Г. Уэддея и X. Хабре при всем различии их политической ориентации (с опорой на Ливию и Францию) стояли все те же племенные разногласия, все тот же привычный трибализм. И это не только не удивительно, но закономерно и естественно, ибо иной надежной социальной опоры у представителей власти в молодых африканских государствах просто не было и пока еще нет.

Словом, недовольные оппозиционеры в рамках однопартийной системы обычно накапливали недовольство, которое искало выход и проявлялось тогда, когда однопартийная власть вступала в состояние кризиса. Кризис же для данной формы власти неизбежен примерно так же, как неизбежно наступление дня после ночи. Дело в том, что за однопартийной и тем более диктаторской, революционной, марксистской, народной и т. п. властью, как правило, следуют по пятам хорошо знакомые любой командно-административной системе явления. Это непотизм, коррупция, инфляция, вообще неэффективность экономики, особенно государственного сектора. Стремление усилить госсектор жизненно связано с однопартийной формой власти, отнюдь даже не обязательно в ее марксистско-социалистическом варианте. Ведь слабость создаваемой диктаторским режимом административной системы как раз в том и состоит, что она не институционализирована и вынуждена вписываться в те реалии, которые у нее есть. А это значит, что министерства заполняются чиновниками по кланово-трибалистскому признаку, что администрация неумела, чиновники берут взятки и воруют, сколько могут, не видя в этом криминала. В самом деле, о каком криминале может идти речь? Если тебе досталось право распоряжаться общим достоянием, то как не взять себе солидную его часть?! Соответственно частнособственнический сектор экономики находится в подчиненном, зависимом от чиновников положении, процветает коррупция, растут цены и инфляция и т. п.

Это, собственно, и есть кризис, который ведет к ослаблению и дестабилизации власти. Вот здесь-то и наступает час оппозиции, представители которой выходят на улицу с логичными требованиями многопартийности, плюрализма, приватизации и либерализации экономики. И нередко добиваются требуемого. Наступает период многопартийности, у которого свои уже описанные слабости и который, в свою очередь, ведет к дестабилизации и ослаблению власти. И снова переворот, чаще всего военный, ведущий к новой однопартийности, к диктаторскому по сути режиму.

пример Бывают, разумеется, варианты, в том числе связанные с тем, что у власти в стране на долгие годы, даже десятилетия оказывается влиятельный выдающийся деятель, пользующийся всеобщим уважением, признанием и потому обретающий возможность соединить в своем лице разноречивые тенденции и выступить в качестве верховного медиатора. Конечно, это способствует стабильности структуры, будь то Сенегал при Сенгоре, Танзания времен Ньерере или Заир под властью Мобуту.

Однако в большинстве случаев ситуация иная. Правящие однопартийные режимы, погрязнув в коррупции, рушатся под давлением оппозиции, а многопартийные режимы, приходящие им на смену, не выдерживают испытания властью, следствием чего являются военные перевороты, снова ведущие к однопартийности, чаще всего и к диктатуре.

В последнее время можно услышать высказывания, смысл которых сводится к тому, что в рамках многопартийных режимов следует вводить такие конституционные ограничения, которые запрещали бы создание партий на моноплеменной основе. Может быть, на новом этапе существования независимых стран Африки это будет иметь шанс на осуществление и как-то повлияет на политическую реальность. Но в лучшем случае это дело будущего. Пока же ситуация в основном остается именно такой, как она описана выше, пусть с исключениями и вариантами.