Лицейские друзья А. С. Пушкина

Реферат по литературе на тему

«Лицейские друзья Пушкина»

Ученицы 9Б класса Бугровской СОШ Чавдар Яны.

Преподаватель Тарасова Е. А.

План Введение

1. Лицейские годы

1.1 Открытие лицея

1.2 Первые впечатления и новая жизнь

1.3 Окончание лицея

2. Лицейские друзья. Друзья навеки…

2.1 Мой первый друг, мой друг бесценный

2.2 А.А. Дельвиг

2.3 В. К. Кюхельбекер Заключение Список используемой литературы Введение Имя А. С. Пушкина — имя великого русского гения. Его творения бессмертны!!! Разве можно представить русскую и мировую литературу без его произведений. Его титанический труд не постижим и гениален. Мы начинаем своё знакомство с А. С. Пушкиным уже с самого детства. Мамы и бабушки читают нам пушкинские сказки. И уже с самого детства мы влюбляемся в него. Взрослея, мы знакомимся с его более серьёзными произведениями и понимаем насколько не возможна мысль о том, что мир может прожить без этих творений. В поэмах, стихотворениях, сказках, прозе А. С. Пушкина чувствуется его любовь к России, его душа, его мировоззрение, его личность… Мир А. С. Пушкина необыкновенен! Как интересна эта личность!!! Он всегда с нами и в нас. Как небо, как воздух, как земля. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой красоте и чистоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. Такая яркая личность уже в своё время не оставила никого равнодушным. У Пушкина, как и у всех талантливых людей, были завистники и враги. В стихотворении М. Ю. Лермонтова «Смерть поэта» об этом сказано:

Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар?

Но Пушкина всегда поддерживали его друзья. Друзьялицеисты: И. И. Пущин, А. А. Дельвиг, В. К. Кюхельбекер. Их верность, любовь, преданность были всецело отданы А. С. Пушкину. Ещё со времён лицея они были преданными друзьями. Я думаю, будет интересно узнать о них …

1. Лицейские годы Внутренней, самой близкой отчизной, отчизной души Пушкина, был лицей, Царское Село. О них он вспоминал часто. Пушкина привезли в Царское Село 12 августа 1811 года, вскоре после того, как было объявлено о предстоящем открытии лицея. Привез его дядя, Василий Львович Пушкин, известный в свое время поэт, оказавший на юного Пушкина некоторое литературное влияние. По своим литературным взглядам Василий Львович был убежденный карамзинист и враг всех литературных «староверов» во главе с Шишковым. Из Москвы в Петербург он ехал не только для сопровождения племянника, но и для того, чтобы поскорее напечатать одно из своих полемических литературных посланий Шишкову. В Петербурге юный Пушкин поселился в доме дяди. Здесь он и жил всё то время, пока готовился к экзаменам в лицей.

1.1 Открытие лицея Лицей был задуман Александром I как закрытое привилегированное учебное заведение для подготовки образованных и преданных слуг государства. Задуманному им учебному заведению Александром I придавал столь важное значение, что собирался в начале поместить туда и великих князей. Позднее он от этой мысли отказался, но своего интереса к лицею не потерял. Программа обучения в лицее предусматривала изучение самых разнообразных наук. Среди приглашенных преподавать лицеистам были также лучшие по тому времени учителя: А. П. Куницын, А. И. Галич и другие. Интересно, что в 1816 году в Петербурге были объявлены курсы политических наук, которые пользовались большой популярностью в передовых кругах общества и которые помещали члены «Союза спасения»: Пестель, Муравьевы, Ф. Глинка, И. Долгоруков. В числе тех, кто читал на этих курсах, были лицейские учителя: Куницын и Галич. На праздновании торжественного акта по случаю открытия лицея присутствовала царская семья. Однако самым памятным для Пушкина событием торжественного дня 19 октября 1811 года была вступительная речь Куницына. В своем последнем стихотворении, посвященном дате 19 октября, «была пора…» (1836 году), Пушкин скажет о речи Куницына — скажет, потому что всегда о ней помнил: Вы помните, когда возник Лицей, И царь для нас открыл чертог царицын, И мы пришли. И встретил нас Куницын Приветствием царственных гостей… В своей речи Куницын призывал — и этого Пушкин тоже не забыл, потом это отзовется, в частности, в его оде «Вольность» — превыше всего чтить законы и соблюдать их: «Приуготовляясь быть хранителями законов, научитесь прежде сами почитать оное; ибо закон, нарушаемый блюстителями оного, не имеет святости в глазах народа». Свою речь Куницын закончил словами, обращенными к лицеистам: «Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных, пресмыкающихся в неизвестности и каждый день поглощаемых волнами забвения? Нет! Да не развратит мысль сия вашего воображения! Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями». Большие надежды, которые на него возлагались, лицей, безусловно, оправдал. Но не так и не в этом смысле, в каком думал император Александр I. В историю России лицей вошел как одно из самых замечательных явлений русской культуры. Но не потому, конечно, что он готовил «просвещенных слуг государства», а потому, что он был колыбелью Пушкина, а значит, и всей русской поэзии, потому, что из его стен вышли такие великие патриоты и мученики свободы, как Кухельбекер, Пущин и другие.

1.2 Первые впечатления и новая жизнь Для Пушкина лицей был не только источником дорогих воспоминаний, но и многого существенно важного и решающего в его последующем духовном развитии. В лицее были хорошие преподаватели, там читались ученикам основы наук, но еще более, чем преподаватели и излагаемые ими научные сведения, служил образованию лицеистов их тесный дружеский круг. Его значение для Пушкина было неизмеримо велико. Пушкин недаром после окончания лицея отмечал каждую лицейскую годовщину посвященными этой дате стихами. И это были стихи о дружбе. Лицей, лицейское содружество были тем самым, что заменяло ему в юности столь необходимое для человеческой души ощущения Дома. Лицей, лицейские друзья, воспоминания о лицее были тем положительным основанием, на котором, при всех ошибках и неудачах, не только в радостях, но и в невзгодах, всегда строилась внутренняя судьба личности Пушкина. Это то, на что Пушкин оглядывался при всех поворотах своей жизни, с чем соизмерял все с ним происходящее. В лицее, в атмосфере лицея, все хорошо воспитывало. Дружеские беседы изощряли ум и приучали к умственной и духовной открытости (к той открытости, без которой не может быть истинного поэта); прогулки по садам лицея заставляли вспоминать и приобщаться мыслью к прошлому человечества и к его культуре (что нашло потом сильное отражение в поэзии Пушкина). Лицей заложил культурные и человеческие основы пушкинской поэзии в значительной степени, нежели это могли сделать домашнее чтение в детстве и те уроки, которые давались Пушкину его многочисленными домашними хорошими и плохими учителями. В лицее были возможности свободного и естественно-непринужденного приобщения к культуре и — что не менее важно — приобщение всем дружеским кругом, вместе. Среди лицейских друзей Пушкина особенно близкими и дорогими — на всю жизнь дорогими — стали Дельвиг, Пущин, Кухельбекер. Двое из них были поэтами. Все лицейский друзья Пушкина — и он сам прежде всего — были более всего увлечены делами литературными. Лицейское братство было не только человеческим, но и поэтическим братством. Это не могло не иметь влияния на Пушкина. В лицее, как вспоминал позднее Пущин, Пушкин «постоянно и деятельно участвовал во всех литературных журналах, импровизировал так называемые народные песни, точил на всех эпиграммы и пр.» Эта лицейская дружба скрепила их своим союзом на всю жизнь!!! Они были близки не только в лицее, но и после его окончания… Их союз только ещё сильнее укрепился. В течение всей жизни они помогали и поддерживали друг друга… Искренность и теплота остались с ними навсегда!!!

1.3 Окончание лицея Весной 1817 года закончился лицейский курс. Наступило время прощания с местами, которые сделались дороги, прощание с друзьями. Грозные времена и грозные судьбы ждали впереди и Пущина, и Кюхельбекера, и Дельвига, и самого Пушкина. И всегда, как бы тяжело ни складывалась их жизнь, голосом радости и утешения был для них голос верной лицейской дружбы…

2. Лицейские друзья. Друзья навеки…

2.1 Мой первый друг, мой друг бесценный Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил. Молю святое провиденье: Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье, Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней! «И. И. Пущину», 1826 Иван Иванович Пущин в первый раз встретился с Пушкиным при поступлении в Лицей, на приемном экзамене, 12 августа 1811 года.

Оба уже при первом знакомстве почувствовали друг к другу какую-то безотчётную симпатию. Завязавшаяся между ними вскоре дружба укрепилась за время совместного пребывания в Лицее и сохранилась навсегда.

Иван Иванович Пущин — «Жанно», как его называли товарищи, был на год старше Пушкина .

Родился И. И .Пущин 4 мая 1798 года. Отцом его был И. П. Пущин, генерал-лейтенант, генерал-интендант и сенатор, а матерью — Александра Михайловна, урождённая Рябинина. В Лицей его привёз его дед адмирал П. И. Пущин.

Главным его свойством была рассудительность. В отчёте о поведении воспитанников за 1812 год о нём говорилось: «С весьма хорошими дарованиями, всегда прилежен и ведёт себя благоразумно; благородство, воспитанность, добродушие и скромность, чувствительность с мужеством и тонким честолюбием, особенно же рассудительность суть отличные его свойства».

Среди товарищей Пущин всегда пользовался общей любовью. Юный Пушкин, с его пылкой, любящей душой, привязался к Пущину. Прямой и открытый характер Пущина, его спокойная рассудительность внушали его другу-поэту не только любовь, но и уважение. У Пушкина было много друзей, но дружба с Пущиным выделялась среди всех этих дружеских отношений выделялась особой серьёзностью. В Пущине с ранних лет чувствовался уже будущей общественный деятель. Его ровный характер и благоразумие давали ему возможность играть роль старшего, и юный поэт часто поверял ему в ночных беседах через перегородку, разделявшую их комнатки, свои огорчения, тайны, а тот понимал и успокаивал своего впечатлительного друга. Однако не подумайте, что Пущин был этакой молодой старичок. Нет, это был живой мальчик, который умел и повеселиться и пошалить. Сколько проделок стоит за спинами лицейских друзей. Пущин со смехом вспоминает историю с гогелем-могелем. Пущин, Пушкин и Малиновский, затеяли выпить этого чудного напитку. Достали всё необходимое, и началась работа у самовара… Конечно, в этом участвовали не только они, но Тырков, на которого чересчур подействовал ром, и стал причиной их разоблачения. Слишком веселым и резвым показался он гувернёру, и тот доложил инспектору. Тут же начались спросы, розыски… Но трио, явившись, объявило, что это их дело и что они одни виноваты. Конечно, последовали наказания, но этот случай навсегда остался в памяти Пущина.

Иногда друзья ссорились, но взаимная любовь не нарушалась этими кратковременными «размолвками».

Но вот наступила весна 1817 года — момент окончания Лицея. Пути друзей разошлись: Пушкин поступил в Коллегию иностранных дел, а Пущин — в гвардию, в конную артиллерию.

Пущин стал членом тайного общества «Союза благоденствия». Это вступление заставило его строже посмотреть на себя. Он как будто вырос, а Пушкин между тем наслаждался жизнью. Пущин его в этом упрекал, но потом осознал, что был слишком придирчив. Вступление Пущина в тайное общество положило между ним и Пушкиным преграду. Пущину было неприятно скрывать от друга, он думал не раз, о том, чтоб принять его в тайное общество, но это не осуществилось…

В мае 1820 года Пушкин был сослан на юг, и друзья расстались на целых пять лет. Пущину удалось навестить Пушкина только в 1825 году в новом месте его ссылки, В Михайловском. Это было последнее свидание друзей перед вечной разлукой… День, проведённый вместе в Михайловском, запечатлелся в их памяти до конца жизни…

Когда Пущин узнал, что Пушкин в ссылке в Михайловском, он загорелся желанием увидеть его.

Перед отъездом к Пушкину Пущин заехал к В. Л. Пушкину проститься и сказать, что увидит его племянника. Со слезами на глазах, с напутствиями и предостережениями дядя просил расцеловать Александра. Проведя праздник у отца в Петербурге, он отправился к другу. Пущин на всю свою жизнь запомнил эту встречу: «Я с Алексеем, неизменным моим спутником от лицейского порога до ворот крепости, мчусь, что есть мочи. Кони несут нас среди сугробов, опасности нет. Скачем опять в гору извилистою тропою; вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворённые ворота, при громе колокольчика. Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубахе, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим на друг друга, целуемся.

Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том же самом виде, как мы попали в дом. Наконец пробила слеза, мы очнулись. Нам стало перед ней совестно, но она всё поняла, бросилась обнимать, я сразу понял, что это его добрая няня, я чуть не задушил её в объятиях. После некоторого времени я посмотрел на Пушкина уже отрезвевшими от счастья глазами. Пушкин показался мне несколько серьёзнее прежнего, сохраняя. Однако ж, ту же весёлость. Он, как дитя был рад нашему свиданию, повторял, что ему не верится, что мы вместе. Наружно он мало переменился, оброс бакенбардами. Но внутри он остался прежним.

Мы болтали, смеялись. Я спросил, как он тут. Александр сказал, что уже привык. Что хотя тут невольно, но он отдыхает от прежнего шума и волнения, с музой живёт в ладу и трудится охотно и усердно. Среди всего нашего разговора было много шуток и анекдотов. Он заставил меня рассказать про дни Лиицея, каким образом я стал судьёй. Он гордился за меня!!! Потом мы сели обедать. Алексей хлопнул пробкой, начались тосты за Лицей, за всех друзей… Я вручил Пушкину свой подарок. Это была рукописная комедия «Горе от ума». Он был так рад, что после обеда сел её читать вслух.

День прошёл так быстро… Время не стояло. Сколько произошло ещё за этот день: приехал надсмоторщик Пушкина, но мы отделались от него ромом, потом чуть ли не случился пожар.

Пушкин успел прочитать мне кое-что своё, большею частью в отрывках, которые впоследствии вошли в состав его замечательных пьес; продиктовал начало из поэмы «Цыганы» для «Полярной звезды»…Между тем время шло за полночь. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Эта надежда как-то облегчила наше расставание. Но было как-то грустно, мы будто чувствовали, что последний раз видимся. Я набросил на плечи шубу и убежал в сени. Кони уже трогались, как услышал: «Прощай, друг!"Ворота скрипнули за мною…»

Многое изменилось в положении обоих друзе за пять лет. Пушкин был уже знаменитый поэт. Пущин же в это время успел преобразиться из блестящего гвардейского офицера в скромного судейского чиновника. В 1823 году он бросил военную службу и по примеру поэтадекабриста Рылеева, служившего в суде, занял судейское место в Уголовной палате — сначала в Петербурге, а потом в Москве. Это был гражданский подвиг. В суде служили люди неродовитые, а Пущин принадлежал к знатной дворянской фамилии.

В январе 1825 года Пущин расстался с Пушкиным, а в декабре того же года вспыхнуло давно подготовленное восстание. Пущин был в Москве, когда Александр I умер. Наступило междуцарствие. Пущин понимал, что тайное общество не может упустить такой случай, и бросился в Петербург — место предстоящих событий. Он был на собрании 13 декабря у Рылеева, когда решено было восстание, и 14 декабря одним из первых пришёл на Сенатскую площадь. Князя Трубецкого, выбранного начальником, не было. Трубецкой потерял веру в успех. Пущин принял командование. Он действовал хладнокровно и энергично и оставался на площади до самого конца.

Князь Горчаков, лицейский товарищ Пущина, привёз ему вечером 14 декабря заграничный паспорт и предлагал устроить побег, но Пущин отказался. На другой день он был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. Начался суд под руководством нового императора — Николая I. Пущин вёл себя на суде с необыкновенным достоинством: никого не выдавал, не сваливал вину на других. Он был приговорён к казни с отсечением головы", но она была отменена. По указу Николая I велено было его «по лишении чинов и дворянства, сослать вечно в каторжные работы в Сибирь».

Как поразила Пушкина судьба декабристов и в особенности судьба его «первого друга». Он не забывал Пущина до последнего дня своей жизни и помянул его в тот час, когда умирал. «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, — говорил он, — мне было бы легче умирать».

Точно так же Пущин хранил любовное воспоминание о Пушкине. Родной голос друга, доходивший в мрачную сибирскую каторгу, был для него отрадой, и когда этот голос замолк навсегда, он был потрясён до глубины души. Он писал бывшему лицеисту Малиновскому: «Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история, роковая пуля встретила бы мою грудь — я бы нашёл средство сохранить поэта-товарища, достояние России».

Тянулись долгие годы каторги, и только через двенадцать лет, в 1839 году, Пущин был выпущен на поселение. В Сибири он, как и в Лицее, пользовался всеобщей любовью как среди товарищей-декабристов, так и среди окрестного населения. Годы не охладили его. По-прежнему он всей душой был предан родине и благу народа.

В 1856 году декабристы получили свободу. Пущин вернулся из Сибири больной — ссылка подорвала его здоровье. Так как въезд в обе столицы ему бы запрещён, он поселился под Москвой, в селе Марьине, имении вдовы М. А. Фонвизина, на которой женился. Умер он в апреле 1859 года, в возрасте шестидесяти лет.

2.2 А. А. Дельвиг Антон Антонович Дельвиг родился 6 августа 1798 года в Москве. Принадлежал к обедневшему, но старинному дворянскому роду баронов Дельвигов. Отец его был помощником коменданта Московского Кремля, по старинному — плац-майором. Мать, Любовь Матвеевна, из рода русских дворян Красильниковых. На вопрос анкеты «Сколько имеет во владении душ, людей, крестьян?» — наследник баронского титула после смерти отца чистосердечно отвечал: «Не имею» .

Начальное образование Антоша Дельвиг получил в частном пансионе под руководством домашнего учителя А. Д. Боровкова, который привил ему вкус к русской словесности и отвращение к точным наукам.

В октябре 1811 года г-н Боровков привез толстенького неповоротливого румяного Антошу Дельвига в Петербург.

С 19 октября 1811 началась его лицейская жизнь.

Из лицейской характеристики Дельвига:

" Барон Дельвиг Антон, 14 лет. Способности его посредственны, как и прилежание, а успехи весьма медленны. Мешкотность вообще его свойство и весьма приметна во всем, только не тогда, когда он шалит или резвится: тут он насмешлив, балагур, иногда и нескромен; в нем примечается склонность к праздности и рассеянности. Чтение разных русских книг без надлежащего выбора, а может быть и избалованное воспитание, поиспортили его, почему и нравственность его требует длительного надзора, впрочем, приметное в нем добродушие, усердие его и внимание к увещеваниям при начинающемся соревновании в российской словесности и истории, облагородствуют его склонности" .

Из этой весьма ценной, несколько противоречивой, характеристики видно, как высока была планка требований к лицеистам и сколь тонкие наблюдения велись педагогами за их развивающимися душами.

О лени Дельвига в Лицее ходили легенды. Он сам поддерживал свою репутацию увальня — лентяя, задумчивого и рассеянного:

Я благородности труда Еще, мой друг, не постигаю Лениться, говорят, беда:

А я в беде сей утопаю.

Но был ли он ленив на самом деле? Едва ли. Скорее, это была манера поведения, темп жизни, усвоенный в детстве и перешедший в стойкую привычку. Дельвиг не торопился. Он размышлял. Копил силы.

Надо сказать, что мешкотность и медлительность его никогда не проявлялась в тех случаях, когда требовалась решительность и быстрота действий. При разговоре с Бенкендорфом о судьбе «Литературной газеты» Дельвиг повел себя столь мужественно, твердо и тактично, что генерал в конце разговора вынужден был извиниться перед ним. Но это было позднее. В декабре 1830 года.

Да и будь лень настолько истинной, разве успел бы Антон Антонович столь многое за столь короткую жизнь? Навряд ли.

Успехи Дельвига в изучении словесности отмечались учителями. Воображение Дельвига не знало границ. Часто лицеисты собирались по вечерам и рассказывали друг другу разные выдуманные истории о приключениях и подвигах. Пушкин позднее вспоминал в статье о Дельвиге: «Однажды вздумалось ему рассказать некоторым из своих товарищей поход 1807 года, выдавая себя за очевидца тогдашних происшествий. Его повествование было так живо и правдоподобно и так сильно подействовало на воображение молодых слушателей, что несколько дней около него собирался кружок любопытных, требовавших новых подробностей о походе. Слух о том дошел до нашего директора (В. Ф. Малиновского, рано умершего, его сменил Е. А. Энгельгардт), который захотел услышать от самого Дельвига рассказ о его приключениях. Дельвиг постыдился признаться во лжи столь же невинной, как и замысловатой, и решился ее поддержать, что и сделал с удивительным успехом, так что никто из нас не сомневался в истине его рассказов, покаместь он сам не признался в своем вымысле.»

Далее А. Пушкин замечал: «Дельвиг, рассказывающий о таинственных своих видениях и мнимых опасностях, которым будто бы подвергался в обозе отца своего, никогда не лгал в оправдание […], для избежания выговора или наказания.»

Дельвиг превосходно знал немецкую поэзию, наизусть цитировал Шиллера и Гете. Вместе с Кюхельбекером и Пушкиным они заучивали наизусть оды и стихотворения Державина, Жуковского и древнего Горация, которого Антон тщательно разбирал в классе под руководством профессора Н. Кошанского.

" Первыми его опытами в стихотворстве, — писал А. Пушкин, — были подражания Горацию. Оды «К Диону», «К Лилете», «К Дориде» были написаны им на пятнадцатом году и напечатаны в собрании его сочинений без всякого изменения. В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял." (Пушкин. Неоконченная статья о А. Дельвиге) В 1814 году Дельвиг послал свои первые стихотворные опыты издателю популярного журнала «Вестник Европы» Владимиру Измайлову. Стихи были напечатаны без имени автора, но «привлекли внимание одного знатока, который видя произведения нового, неизвестного пера, уже носившие на себе печать опыта и зрелости, ломал себе голову, стараясь угадать тайну анонима…» (Там же.)

Именно к Дельвигу, зная о его «дружбе с Музой» обратился директор Лицея Егор Антонович Энгельгардт с просьбой написать прощальную песнь для выпуска.

Дельвиг просьбу исполнил. Написал гимн Лицея, который знали все, кому в разные годы довелось учиться в этом заведении:

Шесть лет промчалось как мечтанье, В объятьях сладкой тишины.

И уж Отечества призванье Гремит нам: шествуйте, сыны!

Простимся, братья! Руку в руку!

Обнимемся в последний раз!

Судьба на вечную разлуку, Быть может, здесь сроднила нас!

(Дельвиг А. А. Лицейская песня) По выходе из Лицея Дельвиг был определен на службу в Министерство финансов. Но уже с сентября 1820 года он «по найму» поступил в Публичную библиотеку, под начало Ивана Андреевича Крылова, а 2 октября 1821 года был официально утвержден в должности помощника библиотекаря. Правда, Иван Андреевич много раз шутливо ворчал на помощника, предпочитавшего читать книги, а не заносить их в каталоги. Вскоре русское отделение Публичной библиотеки оказалось под угрозой хаоса. В 1823 году Дельвиг покинул свой пост. Он и потом служил чиновником самых различных ведомств, но душой неизменно был весь в своем альманахе «Северные цветы» .

Дельвиг был членом «Вольного общества любителей российской словесности», куда вступил в 1819 году и где бывали члены «Северного Общества» декабристов — Рылеев, Бестужев, Трубецкой, Якушкин. Шумные споры о поэзии, гражданских и политических свободах затягивались до полуночи. Дельвиг же впервые привел на заседание «Вольного общества» и опального Е. Баратынского, с которым в то время очень подружился. У Дельвига был удивительный дар распознавать литературный талант и поддерживать его, чем только возможно! Он первый предсказал Пушкину огромную поэтическую славу, в трудную минуту дружески опекал Е. Баратынского, помогал Н. М. Языкову с печатанием стихов.

В. А. Жуковский — сам добрый гений талантов — высоко ставил эту душевную способность Дельвига: не завидовать, понимать, сострадать, дарить свое внимание и добрую, чуть растерянную близорукую улыбку всем, кто его окружал…

Сам Дельвиг написал как-то в ответном сонете Н. М. Языкову такие строки:

От ранних лет я пламень не напрасный Храню в душе, благодаря богам, Я им влеком к возвышенным певцам, С какою — то любовию пристрастной.

Эта пристрастная любовь выражалась чаще всего в том, что дар поэтический друзей Дельвиг ценил больше, чем свой собственный. Хуже то, что критика впоследствии говорила, что половина стихотворений Дельвига написано Боратынским, вторая половина — Пушкиным. Скромность Дельвига сослужила ему очень плохую службу.

6 мая 1820 года Дельвиг проводил А. Пушкина в южную ссылку в Одессу, потом в Михайловское. И непрерывно писал ему, ободряя, утешая, веселя, рассказывая все свежие петербургские новости и новости семьи родителей Пушкина, с которыми он был дружен чрезвычайно, расспрашивая о литературных планах… Многие из этих писем не сохранились, не дошли до нас.

Им можно было бы посвятить целое отдельное исследование. Это — настоящий литературный памятник тому, что называется истинной дружбой, что ускользало и ускользает от нас, предшественников, потомков, туда в глубину, веков, в тень аллей, неяркое пламя свечей, каминов, поскрипывания по белым листам бумаги тонкого гусиного пера… Вот несколько строчек из уцелевших писем:" Милый Дельвиг, я получил все твои письма и ответил почти на все. Вчера повеяло мне жизнью лицейскою, слава и благодарение за то тебе и моему Пущину… На днях попались мне твои прелестные сонеты — прочел их с жадностью, восхищеньем и благодарностью за вдохновенное воспоминанье дружбы нашей…" (Пушкин — А. А. Дельвигу 16 ноября 1823 года.)

" Милый Пушкин, письмо твое и «Прозерпину» я получил, и тоже в день получения благодарю тебя за них. «Прозерпина» это не стихи, а музыка: это пенье райской птички, которое, слушая, не увидишь, как пройдет тысяча лет…" В этом же письме и деловые разговоры — Дельвиг обращается к Пушкину как издатель: «Теперь дело о деньгах. Ежели ты хочешь продать второе издание „Руслана“, „Пленника“ и, ежели можно, „Бахчисарайского фонтана“, то пришли мне доверенность. Об этом меня трое книгопродавцев просят; ты видишь, что я могу произвести между ними торг и продать выгодно твое рукоделье. Издания же будут хороши. Ручаюсь.» (Дельвиг — Пушкину. 10 сентября 1824 года.)

Антон Антонович всегда искренне переживал и беспокоился за друга. Уже в Михайловское к Пушкину пришло письмо:

" Великий Пушкин, маленькое дитя! Иди, как шел, то есть делай, что хочешь, но не сердися на меры людей и без того довольно напуганных! Общее мнение для тебя существует и хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания. Продав второе издание твоих сочинений, пришлю тебе и денег и ежели хочешь, новых книг. Журналы все будешь получать. Сестра, брат* (*Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич Пушкины были в то время в Михайловском — автор), природа и чтение, с ними не умрешь со скуки. Я разве буду наводить ее…" (А. А Дельвиг — А. Пушкину 28 сентября 1824 года) Антон Антонович все время собирался посетить друга в Михайловском, но литературные и издательские дела задерживали, а потом с ног свалила болезнь. В Михайловское Дельвиг попал лишь 18−19 апреля 1824 года. Пушкин был рад ему несказанно. Начались задушевные беседы, обсуждение дальнейшего издания альманаха «Северные Цветы», подробнейший разбор всех литературных новинок. Уточняли состав нового сборника стихотворений Пушкина. Обедали, вспоминая общих знакомых, играли в бильярд, гуляли. А вечерами отправлялись в Тригорское, к соседкам — барышням Осиповым-Вульф на малиновый пирог с чаем и пунш.

Все семейство Осиповых-Вульф дружно влюбилось в добродушного, веселого умницу Дельвига, все время ронявшего на пол и в траву смешное пенсне на шнурке. Самых младших детей Прасковьи Александровны Осиповой — Марию и Евпраксию Дельвиг любил раскачивать на качелях и называл ласково: «маленькие друзья». А те ответно не чаяли в нем души. Время пролетело незаметно. Уже 26 апреля 1824 года Дельвиг выехал из Михайловского в Петербург.

А вскоре, в ответ на шутливые упреки Прасковьи Александровны, на ее обвинения в молчании, Дельвиг сообщил: «Тут замешалась любовь и любовь счастливая. Ваш знакомец Дельвиг женится на девушке, которую давно любит — на дочери Салтыкова, сочлена Пушкина по «Арзамасу» * (*Литературное общество, членом которого был Пушкин еще в годы учебы в Лицее — автор).

Софье Михайловне Салтыковой было в ту пору только 19 лет. Мать ее умерла, отец, человек свободолюбивых взглядов, литератор и хлебосол, доживал свой век в Москве. Софья Михайловна была умна, очаровательна, обожала литературу и больше всего — Пушкина. Она писала подруге: «Невозможно иметь больше ума, чем у Пушкина — я с ума схожу от этого. Дельвиг очаровательный молодой человек, очень скромный, не отличающийся красотою; что мне нравится, так это то, что он носит очки. Насчет очков сам Антон Антонович иронизировал: «В Лицее мне запрещали носить очки, зато все женщины казались мне прекрасны; как я разочаровался в них после выпуска» .

Но в случае женитьбы на Салтыковой разочарования казалось бы не произошло. Молодость, очарование, ярко выраженный темперамент, прекрасный литературный вкус, природная доброта — все это снискало юной баронессе Дельвиг искреннее уважение среди друзей ее мужа: литераторов, издателей, книгопродавцев, посещавших их дом. Были и поклонники, но об этом — речь впереди…

Софья Михайловна старалась создать в своем салоне непринужденную атмосферу дружеского общения и веселья. Часто устраивались музыкальные вечера, исполнялись романсы на стихи Языкова, Пушкина и самого Дельвига. После того, как молодой композитор Алябьев написал музыку на слова его стихотворения «Соловей», романс запела вся Россия.

Дельвиг, как поэт, прославился своими «Идиллиями» — стихотворениями в стиле античной поэзии. Часто думали, что это переводы Феокрита, Горация и Вергилия. Но это были плоды воображения самого Дельвига.

Пушкин писал о творчестве друга:" Идиллии Дельвига для меня удивительны. Какую силу воображения должно иметь, дабы так совершенно перенестись из 19-го столетия в золотой век, и какое необыкновенное чутье изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу, эту прелесть, более отрицательную, чем положительную, которая не допускает ничего напряженного в чувствах; тонкого, запутанного в мыслях; лишнего, неестественного в описаниях! (А. С. Пушкин. Отрывки из писем, мысли и замечания. 1827 г.)

Дельвиг был известен также как тонко-беспощадный критик, разбирающий каждую литературную новинку: роман, поэму, повесть, стихотворения, и особенно — переводы. Иногда он с горечью писал: «Радуешься хорошей книге, как оазису в африканской степи. А отчего в России мало книг? Более от лености учиться.» …Не правда ли, звучит весьма современно?

Его «Литературная газета» часто выдерживала нападки булгаринской «Северной пчелы», Дельвигу крепко доставалось за критику и яростное неприятие романа Булгарина «Иван Выжигин,» принятого на ура невзыскательной публикой. Мелодраматический, пусто-слезливый роман о похождениях любвеобильного героя не мог вызвать положительного отзыва у человека и литератора, который славился своим тонким взыскательным вкусом и профессиональным взглядом на литературу! Дельвиг не мог кривить душой. Он писал: «Литературная газета» — беспристрастна, издатель ее давно уже желает, чтобы г. Ф. Б.* (* Ф. Булгарин — автор.) написал хороший роман; хвалить же «И. Выжигина» и «Дмитрия Самозванца» — нет сил!" (А. А. Дельвиг. Ответ на критику «Северной пчелы» .)

Дельвиг в своей газете также часто публиковал произведения полуопального Пушкина и «совсем» опального Кюхельбекера, выдерживая шумные нападки и недовольства Цензурного комитета. Письменные и устные объяснения с цензурой и с самим шефом жандармов, графом Бенкендорфом, затягивались, порой, до бесконечности.

Жесткая литературно-журнальная борьба и заботы о семье — в мае 1830 года у Дельвига родилась дочь Елизавета — порой совершенно изматывали поэта. Он все реже мог спокойно присесть к письменному столу для того, чтобы написать несколько поэтических строк. Сырой климат Петербурга не очень подходил Дельвигу, он простужался и часто болел, но уехать куда-то отдохнуть не имел возможности — мешали издательские заботы, и нехватка средств. Очень тяжело Антон Антонович переживал разлуку с друзьями, принадлежащими теперь к «декабристскому племени»: Пущиным, Кюхельбекером, Бестужевым, Якушкиным. Старался поддержать их письмами, посылками, всем, чем мог. Это тоже вызывало тихое недовольство власти.

Официальной причиной внезапной смерти Дельвига считается до сих пор тяжелый разговор с графом Бенкендорфом, состоявшийся в ноябре 1830 года. Бенкендорф обвинил Дельвига в неподчинении властям, печатании недозволенного в «Литературной газете» и пригрозил ссылкой в Сибирь…

Дельвиг вел себя столь достойно и хладнокровно, что в конце разговора граф, вспомнив о дворянском достоинстве, вынужден был извиниться. Дельвиг спокойно вышел из кабинета. Но когда он вернулся домой, то вскоре слег в приступе нервной лихорадки, осложнившейся воспалением легких.

Причиной неофициальной, но эмоционально более понятной, была банальная супружеская измена.

По воспоминаниям Е. А. Боратынского (малоизвестным и никогда не публиковавшимися!), поэт, вернувшись домой в неурочный час, застал баронессу в объятиях очередного поклонника… Произошла бурная сцена, София Михайловна и не пыталась оправдаться, упрекала мужа в холодности и невнимании. Невиновный стал виноватым. Тяжелые впечатления от разговора с Бенкендорфом и семейная трагедия привели к тяжелому приступу нервической лихорадки. Все осложнилось простудой. Почти полтора месяца Дельвиг провел в постели. Одна ночь облегчения сменялась двумя ночами приступов кашля, озноба и бреда. Врачи пытались облегчить страдания больного, но безуспешно.

14 января 1831 года Антона Дельвига не стало. Он умер, не приходя в сознание, шепча в горячечном бреду одно и то же: «Сонечка, зачем ты сделала это?!» В доме поспешно разобрали нарядно украшенную елку. Завесили черным кружевом зеркала. Зажгли свечи. Кто-то в суматохе открыл створку окна. Порывом ледяного ветра свечу задуло. На секунду все погасло во мраке. И тут послышось пение: София Михайловна не отходившая последние дни от постели мужа, заливаясь слезами и гладя его похолодевшие руки, бархатным контральто пыталась вывести первые строки романса:

Соловей мой, соловей!

Ты куда, куда летишь?

Где ж всю ночку пропоешь?..

(А. Дельвиг. Соловей.)

Голос сорвался на самой высокой ноте. Смолк. Ответом скорбному пению была лишь пронзительная тишина. Соловей уже не мог отвечать. Его трель звучала в ином поднебесье.

2.3 В. Л. Кюхельбекер Родился Вильгельм Кюхельбекер в Петербурге, по старому стилю — 10 июня 1797 года. Происходил из семьи саксонского дворянина Карла Генриха Кюхельбекера, который переселился в Россию в 1772 году. Отец поэта был образованным человеком, он учился праву в Лейпцигском университете одновременно с А. Н. Радищевым и И. В. Гете. С последним был хорошо знаком.

Карл Иванович Кюхельбекер, как стали звать его в России, был также агрономом и специалистом по горному делу. Он поступил на службу к великому князю Павлу Петровичу, был его секретарем, а когда в 1777 году началось строительство имения великого князя — Павловска, стал его первым директором и устроителем. Одновременно он управлял принадлежавшим Павлу Каменным островом в Петербурге. Судя по воспоминаниям Вильгельма о своем отце, тот в последние дни жизни императора Павла «вошел в случайную милость царскую и чуть не сделался таким же временщиком, как Кутайсов». После смерти Павла он жил главным образом в Эстляндии, в имении Авинорм, подаренном ему императором. В 1797 году 10 июля в Петербурге в семье Карла Кюхельбекера родился сын — Вильгельм Людвиг — будущий русский поэт. Детство Вильгельма прошло в Авинорме. В его памяти навсегда запечатлелась «мирная и счастливая» природа этих мест, которые поэт неоднократно вспоминал в своих стихах. В 1808 году Вильгельма отдали в пансион Брикмана в городе Веро, а в 1811 году по рекомендации свойственника матери — военного министра М. Б. Барклая де Толли — устраивают в Царскосельский лицей. Как и для всех лицеистов, годы учения в Лицее стали для него временем становления литературных и политических взглядов, сформировали круг друзей, которому он был верен всю жизнь.

Вильгельму часто бывало нелегко. Страшно обидчивый, взрывающийся, как порох, он к тому же был предметом постоянных насмешек товарищей.

В Лицее над ним издевались. Нескладная внешность: высокий рост, худоба, длинный нос, туго-ухость; нескладный характер: простодушие и вспыльчивость; нескладные стихи: очень уж высокопарные и тяжеловесные — все это высмеивалось самым безжалостным образом. Вильгельма снабжают шлейфом обидных прозвищ: Кюхля, Кюхель, Гезель, Бехеркюхель.

" Вы знаете, что такое Бехелькюхериада? Бехелькюхериада есть длиннейшая полоса земли, страна, производящая великий торг мерзейшими стихами; у нее есть провинция «Глухое Ухо» , — так утонченно измывались юные острословы над Кюхельбекером. И довели его до того, что неуклюжий долговязый Вильгельм попытался утопиться в царскосельском пруду, насилу вытащили — мокрого, несчастного, облепленного вонючей тиной. Однако и не любили лицеисты никого так, как Вильгельма. Пущин и Пушкин стали его друзьями:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво, И шумные нас радуют мечты:

Опомнимся — но поздно!

И уныло Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было, Мой брат родной по музе, по судьбам?

Однако он сразу зарекомендовал себя как отличный ученик. Инспектор М. С. Пилецкий дал такой отзыв о Кюхельбекере, относящийся, видимо, к 1812 году: «Кюхельбекер (Вильгельм), лютеранского исповедания, 15-ти лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением» .

До нас дошло много воспоминаний о странностях Вильгельма, однако эрудиция, знание языков, оригинальность суждений завоевали ему уважение товарищей.

. Среди интересов лицеистов — история и философия, восточные языки и фольклор и, конечно, поэзия — немецкая, английская, французская — и драматургия. Вся обстановка в Лицее способствовала пробуждению таланта. И Кюхельбекер начал писать стихи по-русски и по-немецки, а с 1815 года — печататься в журналах «Амфион» и «Сын отечества». Его стремление избегать «гладкописи», несколько затрудненный слог, ориентированный прежде всего на Державина, тяготение к архаизмам вызывали насмешки друзей-лицеистов. В их пародиях и эпиграммах высмеивались длинноты и тяжеловесность его стихов, пристрастие к гекзаметру. Но, несмотря на это, Вильгельм всегда был в числе признанных лицейских поэтов. Он с самого начала шел своей дорогой и в 1833 году напишет в дневнике, что сознательно не хотел быть в числе подражателей Пушкина.

При выпуске из Лицея Кюхельбекер получил третью серебряную медаль и отличный аттестат. В чине титулярного советника он вместе с Пушкиным, Горчаковым, Корсаковым и Ломоносовым был зачислен на службу в Главный архив Коллегии иностранных дел. Присягу они принимали вместе с А. С. Грибоедовым, тогда, видимо, и состоялось их первое знакомство. В том же году Кюхельбекер начал читать лекции по русской словесности в младших классах Благородного пансиона при Главном педагогическом институте в Петербурге. В то время здесь учились младший брат Пушкина Лев, будущие друзья Пушкина С. А. Соболевский и П. В. Нащокин, позднее его учениками стали будущий поэт и дипломат Ф. И. Тютчев и будущий композитор М. И. Глинка.

Наряду с преподавательской работой Кюхельбекер ведет напряженную литературно-общественную деятельность. Он активный член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств под председательством А. Е. Измайлова, а с председателем Вольного общества любителей российской словесности (членом которого Кюхельбекер также является) Ф. Н. Глинкой его связывают не только родственные, но и дружеские отношения. В 1820 году он вступает в околомасонскую ложу «Избранный Михаил» и становится секретарем Вольного общества учреждений училищ по ланкастерской методе взаимного обучения. О Кюхельбекере этих лет красноречиво говорят воспоминания одного из воспитанников Благородного пансиона Н. А. Маркевича. Он пишет о своем учителе как о «благороднейшем и добрейшем, честнейшем существе… Кюхельбекер был любим и уважаем всеми воспитанниками. Это был человек длинный, тощий, слабогрудый, говоря, он задыхался, читая лекцию, пил сахарную воду… Мысль о свободе и конституции была в разгаре. Кюхельбекер ее проповедовал на кафедре русского языка» .

В эти же годы Кюхельбекер много пишет, печатается, замышляет издавать свой журнал. Среди его стихов той поры — подражания Жуковскому («Ночь», «Пробуждение», «Жизнь»), элегии («Осень», «Элегия», «К Дельвигу»). Кюхельбекер первым обратился к жанру посланий друзьям в дни лицейских годовщин. Таким было послание к Пушкину и Дельвигу 14 июля 1818 года. Здесь впервые их дружба определяется формулой: «Наш тройственный союз, Союз младых певцов и чистый, и священный». Эту формулу будут неоднократно варьировать в своих стихах все три поэта.

В 1820 году все друзья Пушкина были обеспокоены его судьбой. Поэту грозила ссылка в Сибирь или в Соловецкий монастырь. На заседании Вольного общества любителей российской словесности Дельвиг прочел своего «Поэта». Кюхельбекер подхватил мысль друга о свободе «под звук цепей» и на заседании 22 марта прочитал своих «Поэтов». В творчестве Кюхельбекера это стихотворение стало программным. В нем говорится, что истинный поэт никогда не находит награды за свои «высокие дела» в мире «злодеев и глупцов», приводится пример Д. Мильтона, В. А. Озерова, Т. Тассо, для которых земная жизнь была «полна и скорбей, и отравы», и только в потомстве пришла к ним слава. Стихи проникнуты пафосом преддекабристской гражданственности: святой долг поэта — направлять жизненный путь людей. Кюхельбекер призывает Дельвига, Баратынского и Пушкина не обращать внимание на «презрение толпы», на «шипенье змей», он прославляет «Свободный, радостный и гордый, И в счастье и в несчастье твердый, Союз любимцев вечных муз!»

" …Поскольку эта пьеса была читана в обществе непосредственно после того, как высылка Пушкина сделалась гласною, то и очевидно, что она по сему случаю написана" , — писал В. Н. Каразин в своем доносе министру внутренних дел В. П. Кочубею. Этот донос осложнил и положение Кюхельбекера. После отъезда друга в Екатеринослав он тоже ждет высылки. Но в это время Дельвиг получает приглашение занять место секретаря и постоянного собеседника в путешествии за границу обер-камергера А. Л. Нарышкина. Вельможе нужен был в секретари человек, владевший тремя языками. Дельвиг предложил вместо себя друга. 8 сентября 1820 г. Кюхельбекер отправился в путешествие.

Это была не просто поездка за границу. Кюхельбекер ехал в Европу, где в марте 1820 года король Италии присягнул на верность конституции, в июне произошла революция в Неаполе, в июле — в Сицилии. Революционные события назревают в Пьемонте и в Португалии, начинается борьба за освобождение Греции. В этот бурлящий европейский котел и окунается Кюхельбекер, увлеченный мыслью о конституции, известный своей пылкостью и восторженностью. Дневник путешествия и целый ряд стихов написаны в форме обращений к друзьям, оставшимся в России. В этом заметно следование Н. М. Карамзину. Отправляясь в поездку, Кюхельбекер ставил перед собой две задачи: первая — знакомство с культурной жизнью Европы и рассказ об этом русскому читателю, и вторая — пропаганда в Европе молодой русской литературы. Видимо, именно этим было обусловлено стремление встретиться с немецкими романтиками и, в частности, с Л. Тиком, а позднее с французскими писателями-либералами.

В Веймаре в ноябре 1820 года состоялось знакомство с Гете. Очевидно, было несколько встреч, в результате которых два поэта «довольно сблизились». Они говорили не только о стихах самого Гете, но и о русской литературе и русском языке. Не мог Кюхельбекер, по всей вероятности, не сказать Гете ни слова о Пушкине. Закончились эти беседы просьбой Гете писать ему и «объяснить свойство нашей поэзии и языка русского» .

Кипучую деятельность по пропаганде русской культуры Кюхельбекер развил в Париже. Он завязал знакомства с видными журналистами и писателями, и прежде всего с Б. Констаном — вождем французских либералов. Б. Констан устроил русскому поэту чтение лекций о русском языке и литературе в Академическом обществе наук и искусств.

Сохранился текст лишь одной из этих лекций. В ней Кюхельбекер обращается к передовым людям Франции от имени мыслящих людей России, потому что «мыслящие люди являются всегда и везде братьями и соотечественниками». Лекции русского поэта были столь радикальными, что полиция их запретила. Кюхельбекер должен был покинуть столицу Франции. Уехать ему помог поэт В. И. Туманский, с которым они познакомились в Париже.

Кюхельбекер возвращается в Россию. Официальные круги воспринимают его как неблагонадежного. Оставаться в Петербурге было нельзя, и друзья помогли поэту «определиться» к А. П. Ермолову, главноуправляющему Грузией. Недолго пробыл Кюхельбекер на юге. Отправившись туда в сентябре 1821 г., он уже в мае 1822 г. должен был покинуть Кавказ из-за дуэли с родственником и секретарем Ермолова Н. Н. Похвисневым. Но именно эти несколько месяцев имели большое значение для развития его взглядов и вкусов. В этом прежде всего сыграло роль возобновившееся знакомство с Грибоедовым. «Между ними сказалось полное единство взглядов, — пишет Ю. Н. Тынянов, — тот же патриотизм, то же сознание мелочности лирической поэзии, не соответствующей великим задачам, наконец, интерес к драме» .

Встретив близкого по духу человека, Кюхельбекер всей душой отдален этому новому увлечению, противопоставив на какое-то время Грибоедова прежним друзьям. После Кавказа Кюхельбекер жил в Закупе — имении сестры в Смоленской губернии. Он был влюблен в А. Т. Пушкину, собирался жениться на ней, мечтал о возвращении в Петербург и об издании журнала, писал трагедию «Аргивяне», поэму «Кассандра», начало поэмы о Грибоедове.

Последние два с половиной года перед 14 декабря были, пожалуй, самыми насыщенными в жизни Кюхельбекера. Именно в это время он становится одним из крупнейших поэтов-декабристов, ведущим критиком и теоретиком нового, декабристского направления литературы, проповедующим самостоятельность и патриотизм русской поэзии. В конце июля 1823 года Кюхельбекер приехал в Москву. Вместе с В. Одоевским и Грибоедовым он начинает готовить к изданию альманах «Мнемозина». Успех первой части альманаха, вышедшего в начале 1824 года, был блестящим. Пушкин, Вяземский, Баратынский, Языков, Шевырев, В. Одоевский опубликовали в нем свои произведения. Многое напечатал там и Кюхельбекер. В «Благонамеренном» появилась рецензия, высоко оценивающая альманах (авторство ее приписывают Рылееву). Во второй части «Мнемозины» опубликована программная статья Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие». Статья с большой силой и резкостью отражала взгляды нового литературного направления — писателей-декабристов, для которых на первое место выступала «самобытность» автора, свобода от подражательности даже крупнейшим зарубежным образцам. «Вера праотцев, нравы отечественные, — писал поэт, — летописи, песни и сказания народные — лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности». Он призывал «сбросить с себя поносные цепи немецкие» и «быть русскими». Следующие книжки альманаха такого успеха не имели. Снова начались поиски заработка. Друзья пытались помочь, но безрезультатно.

А время приближалось к 14 декабря. Организационной связи с будущими декабристами у Кюхельбекера не было до самого конца 1825 года. Однако всей своей деятельностью, образом мыслей и устремлениями Кюхельбекер давно был выразителем идеологии передового дворянства России. В трагедии «Аргивяне» он пытался поставить вопросы о путях уничтожения тирании, о возможности и правомерности убийства тирана, о действующих силах государственного переворота. При переработке трагедии в 1825 году появляется решение о необходимости опираться в перевороте на бунт народа. Любой повод использует Кюхельбекер для заявления своей гражданской позиции. В сентябре 1825 года произошла дуэль между флигель-адъютантом В. Д. Новосильцевым и членом Северного общества, подпоручиком Семеновского полка К. П. Черновым, вступившимся за честь своей сестры. Похороны Чернова превратились в серьезную манифестацию. Кюхельбекер пытался прочитать на могиле свои стихи «На смерть Чернова», исполненные революционного пафоса. В своих критических статьях поэт также стоял на позициях декабризма. Поэтому, когда «несколько дней спустя по получении известия о смерти императора» он был принят Рылеевым в Северное общество, это был чисто формальный акт, давший ему возможность активного участия в выступлении. Показания, данные им на следствии, исключают возможность случайного увлечения надвигающимися событиями.