Принцип актуальной причинности. 
Отличия духовной причинности от причинности в природе

Согласно принципам как духовной, так и природной причинности, причина и следствие суть события, получающие указанное значение лишь в том отношении, в которое они приводятся друг к другу, тогда как в другой связи и причина всегда может быть мыслима как действие, и действие как причина. Возникшую таким образом новую форму принципа причинности мы обозначаем как форму актуальной причинности. Приложения же этого принципа к духовным процессам и к ходу естественных явлений отличаются друг от друга в том отношении, что в качестве условия всей причинности природы должен быть предположен пребывающий субстрат объектов природы, материя, тогда как при духовной причинности, которая никогда не относится к объектам, а всегда только к процессам, это условие отсутствует по существу дела. Поэтому, хотя понятие субстанциальной причинности и лишилось своей господствующей роли в естествознании и даже устранено из формулировки самого принципа причинности, оно сохранено всетаки в качестве вспомогательного понятия: в психологии же понятие субстанциальной причинности признано недопустимым, так что в ней значение принципа объяснения принадлежит чистой причинности самих процессов. Благодаря этому в общей иерархии понятий причинность одержала верх над прежде занимавшей господствующее положение субстанцией. Если прежнее основное положение эмпирических наук гласило: «нет причинности без субстанциальности», причем вовсе не признавалась правильность обратного положения, то ныне признаваемое основное положение, напротив того, гласит: «нет субстанциальности без причинности», то есть мы должны предполагать субстанцию лишь там, где того требуют в качестве необходимого условия причинные отношения процессов, и понятие субстанции должно ограничиваться как раз тем, чего требуют причинные отношения. Обратное же положение не имеет никакого значения, так как в духовных процессах нам постоянно дана чистая причинность, которая, порождая представления об объектах, вызывает также и образование объективного понятия субстанции, и именно поэтому сама не может быть действием какого-либо объекта, а стало быть, не может быть относима ни к какой субстанции.

Сообразно вышеизложенному, понимание причинности стало согласным в естествознании и в психологии, если оставить в стороне понятие субстанции, обусловленное опосредствованной или отвлеченной (begrifflichen) формой познания природы, а потому иногда полагали, что этим оправдывается заключение, что и те ближайшие определения, которые служат при природной причинности для отделения подлинной причины от побочных условий, можно перенести и на психическую причинность. Но, как мы видели выше, эти определения выводятся из принципа эквивалентности: причиной в области явлений природы везде признается лишь процесс и количественно соответствующий произведенному действию, так что, если прочие условия делают процесс обратимым, в последующем процессе произведенное действие может опять произвести свою собственную причину. Если в силу сцепления разнородных причинных отношений это обращение и не может никогда быть вполне осуществлено, оно все же осуществляется довольно часто с приближением, а потому принцип эквивалентности тем более признается общеобязательным вспомогательным принципом причинности природы, что во всех тех случаях, где обратимость не совершается или же она совершается не вполне, можно доказать переход в иные процессы, эквивалентность которых первоначальной причине установлена иного рода дознаниями. Иногда этот принцип эквивалентности рассматривался как непосредственный результат подчинения соотносительных понятий (Wechselbegriffe) причины и действия более общим понятиям основания и следствия, именно поэтому он должен-де иметь силу для всех применений принципа причинности. Но выше было уже показано, что сведение принципа основания на принцип тождества, на которое при этом опираются, несостоятельно, потому что отношение зависимости везде состоит в соотносительных изменениях частей некоторого целого, причем последние вовсе не должны быть непременно равными, а всегда качественно они различны друг от друга, да и количественно во многих случаях не эквивалентны друг другу. Если же принцип эквивалентности гласит, что в результате выраженных в общеупотребительных мерах количественных определений явлений природы всегда получаются одинаковые величины со стороны причины и со стороны действия, то измерение этого равенства предполагает, конечно, принцип тождества, но у самих измеренных величин отсутствует имеющий для тождества решающее значение признак — заместимость величин друг другом. Если, таким образом, уже эквивалентность явлений природы вовсе не может быть обращена в их тождество, то при психологическом приложении принципа причинности не оказывается никаких точек опоры для применения даже и одной эквивалентности. Является, конечно, естественно мысль, что это невозможно лишь потому, что психические процессы вообще не поддаются количественному определению. Но, хотя и в самом деле верно, что, за исключением известных элементарных случаев, здесь невыполнимы точные измерения, никоим образом неверно, будто духовная жизнь вообще лишена количественных свойств, или будто прямо-таки невозможно суждение о количественном равенстве и различии духовных состояний. Мы не умеем, конечно, определить, во сколько раз интенсивность какого-либо чувствования, сложность какого-либо представления, объем какого-либо понятия превышают те же самые свойства других чувствований, представлений и понятий, но не может подлежать никакому сомнению, что во всех этих отношениях существуют разнообразнейшие различия в степени, и что в этом смысле всякий психический процесс имеет наряду с качественной стороной и количественную, по отношению к которой он может быть сравниваем с другими аналогичными процессами. Что пушечный залп вызывает более сильное ощущение, чем выстрел из пистолета, было известно еще прежде, чем была сделана попытка действительно измерить движение воздуха. Точно так же мы знаем, что зрелое сознание богаче представлениями, чем детское. Но то, что здесь сразу бросается в глаза благодаря сравниванию далеких друг от друга ступеней духовного развития, подтверждается и по отношению ко всякому отдельному духовному процессу, если только он как-либо входит в генетические условия духовной жизни. Наши сложные представления строятся из простых ощущений. Но образующееся представление отнюдь не содержится в образующих его ощущениях таким образом, чтобы его можно было приравнять к сумме последних; это — новый акт нашего сознания, и как таковой он всегда содержит в себе творческий синтез. Таким образом, в представлении о каком-либо объекте зрения содержится больше, чем сумма световых и мускульных ощущений; в представлении о видимом обоими глазами теле содержится больше, чем сумма изображений на сетчатой оболочке того и другого глаза; так, далее, чувствования, вызываемые в нас соединением цветов, или гармоническим сочетанием звуков, зависят, правда, от чувствований, связанных с отдельными цветами и звуками, но опять-таки весьма отличны от простой суммы соответственных элементарных чувств. В высших интеллектуальных процессах, в связанных с ними душевных движениях и волевых актах мы имеем дело с наиболее интенсивными обнаружениями этого правила, которому подчинено все духовное развитие: наше мышление сочетает данные представления в новые понятия, образует из данных суждений новые, имеющие особое содержание, и т. д. Здесь мы повсюду находим соединения согласно принципу основания и следствия, но в отдельных случаях психической причинности не только не обнаруживается эквивалентности членов причинного ряда, но они показывают как раз вполне противоположное эквивалентности. Таким образом то, что в большом масштабе явственно обнаруживается в духовном развитии индивидуума и в наибольшем — в духовном развитии человечества, подтверждается в малых размерах на всякой отдельной духовной связи. Над духовной жизнью и экстенсивно и интенсивно господствует закон возрастания ценностей: экстенсивно, так как беспрестанно расширяется многообразие форм духовного развития; интенсивно, так как возникающие при этих формах развития ценности возрастают по степени. Нельзя, конечно, упустить из виду, что наряду с этим встречаются случаи духовного регресса, что нередко и духовные ценности могут опять убывать и исчезать. Но эти случаи правильно совпадают с теми другими случаями, в которых вообще в непрерывности духовных процессов оказываются пробелы, по отношению к которым совершенно прекращается наше эмпирическое связывание фактов как оснований и следствий. Уже выше было указано на то, что везде, где мы имеем этот случай, возникает трансцендентная проблема, разрешение которой психология должна предоставить метафизике. Но именно поэтому и нельзя утверждать, что подобные перерывы в эмпирических причинных рядах образуют исключения, противоречащие принципу духовного роста или даже обращающие его содержание в диаметрально противоположное ему. Где прекращается связывание событий как оснований и следствий, там как раз и вообще приходит конец приложению принципа причинности. Правда, в силу необходимого постулата нашего мышления и там, где таким образом прерывается эмпирическая связь, тем не менее продолжает происходить связывание согласно принципу основания и следствия. Но здесь этот постулат остается лишь метафизическим требованием. Психология как эмпирическая наука должна заниматься отношениями зависимости, данными ей в опыте, и сообразно с этим понятие духовной причинности может получать свое содержание только из тех опытов, в которых нам вполне даны члены причинной связи. А раз мы ставим это необходимое условие, тогда и закон духовного роста следовало бы признать настолько же не допускающим исключений, как закон эквивалентности для причинности явлений природы.

Эти соображения косвенно подкрепляются тем обстоятельством, что закон эквивалентности, если оставить в стороне его эмпирическое установление, находит свое логическое обоснование именно в тех условиях причинности природы, которые теряют силу при духовной причинности. Эти условия состоят в том, что, несмотря на изменившееся понимание закона причинности, причинность природы остается связанной со вспомогательным понятием субстанции. Так как материальная субстанция, с одной стороны, предполагается пребывающей, а с другой — ей приписываются исключительно такие свойства, которых требуют фактические причинные отношения процессов, то постоянство субстанции и постоянство энергии оказываются понятиями соотносительными (Wechselbegriffe), так что при отрицании одного устраняется и другое. С этой точки зрения становится понятным, что принцип эквивалентности получил всеобщее значение именно с того момента, когда и в естествознании субстанциальная причинность начала уступать место актуальной, а субстанция стала играть роль всего лишь вспомогательного понятия, долженствующего быть определяемым соответственно причинным отношениям. Ведь с тех пор в силу внутренней необходимости предположение пребывания, раз оно было удержано для субстанции, должно было быть с нее перенесено и на причинность. Если бы причинность природы противилась этому перенесению, тогда именно пришлось бы отказаться от предположения постоянства и для субстанции. Если смотреть на дело таким образом, то появляющееся уже в древнейших представлениях о материи предположение пребывания представляется ранним предвосхищением принципа эквивалентности. Но такое предвосхищение было возможно опять-таки лишь благодаря тому, что общие условия созерцания природы наперед уже придавали субъективное правдоподобие предположению пребывающей объективной основы явлений. Так как пространство как неизменная форма, по-видимому, объемлет все объекты в природе, то наиболее естественным представляется предположение, что этой постоянной форме соответствует постоянное по количеству содержание. Той простоте, с которой атомистическая гипотеза выразила эту мысль, отнеся все изменение к перемене места качественно неизменных объектов, атомов, она обязана тем, что она одержала верх над другими воззрениями. Переход от допущения пребывания объективной основы явлений к пребыванию самих процессов был, правда, небольшим шагом, он и был поэтому уже рано намечаем в различных домыслах, но окончательное признание в науке получил лишь после того, как устранено было прежнее, препятствовавшее определению везде без изъятий друг другом понятий причинности и субстанции, понятие субстанциальной причинности.

А так как при духовной причинности не только исчезают эти a priori определяющие мотивы, но и в опыте причины и действия не соответствуют друг другу по величине, вместе с тем и вообще устраняется количественный вспомогательный принцип, подобный тому, каким служит для обсуждения отношений причинности в природе принцип эквивалентности. Ведь здесь не только не приложимо положение, что причина есть то условие, которое количественно равняется наблюдаемому действию, но и нельзя его заменить никаким иным точным принципом, так как та величина, на которую причина превосходит свое действие, вообще остается неопределимой. Зато в качестве руководящей точки зрения здесь выступает на первый план другой принцип. Как ни важно указанное количественное отношение, действительная ценность духовного развитая основывается все-таки не на нем, а на качественном содержании духовных продуктов. Ведь указанное количественное соотношение получает свое значение, в сущности, лишь благодаря тому, что в нем находит выражение отчасти возрастающее качественное многообразие, отчасти же основывающееся на качественных изменениях возрастание ценности духовных продуктов. Таким образом, здесь в силу внутренней необходимости при сравнении членов причинного ряда главное значение имеют существующие между ними качественные отношения. Стало быть, возрастание ценности с духовной стороны и постоянство энергии с физической нисколько не противоречат друг другу. Оба они скорее дополняют друг друга, так как они относятся к различным сторонам одного и того же общего опыта, совершенно таким же образом, как друг друга дополняют психология и естествознание. Этим же объясняется еще и дальнейшее важное различие причинного рассмотрения с той и с другой стороны. Наша познавательная способность, если оставить в стороне специальные случаи, уже соприкасающиеся с областью духовных процессов или обсуждаемые по аналогии с ними, относится к проявлениям причинности в природе как относительно индифферентный зритель, для которого в частности не имеют никаких различий по ценности различные члены причинного ряда. Поэтому здесь естественнейшим способом рассматривания представляется рассмотрение событий в той хронологической последовательности, в которой сами они совершаются, и в которой они в то же время примыкают друг к другу при подведении их под логические отношения как основания и следствия. Духовные же процессы мы оцениваем, напротив того, по их результатам. Здесь причины повсюду получают свое значение лишь благодаря тому, что они вызывают определенные последствия. Стало быть, при всяком произвольном, связанном с самосознанием действовании сильно окрашенные чувством представления об упомянутых результатах предшествуют производящим эти результаты поступкам как их мотивы. Таким образом, по отношению к духовным процессам руководящим принципом при обсуждении отношений оснований и следствий становится цель.