Северный кавказ в общественной динамике современной россии

Дон и Северный Кавказ в 1991—2003 гг.

К началу процесса трансформации российского общества после распада СССР Северный Кавказ, как экономический район РСФСР, включал в свой состав автономные республики: Дагестанскую АССР, Кабардино-Балкарскую АССР, Северо-Осетинскую АССР, Чечено-Ингушскую АССР, Краснодарский край с анклавом Адыгейской АО, Ставропольский край с анклавом Карачаево-Черкесской АО и Ростовскую область. Их политические системы в полной мере обладали параметрами советского политического пространства, в том числе в особенностях национально-государственного устройства.

Культуры народов Северного Кавказа стали органичной частью советской культуры, но сохранили свою самобытность в большей степени, чем русское население, идентифицировались как этничность, этнонации и как наднациональная общность советский народ.

К концу 80 гг. XX в. такое непременное условие начала процесса модернизации и демократизации, как чувство национального единства, на Северном Кавказе сложилось, однако по сравнению с большим российским пространством оно имело особенности. Главная из них — сложная структура этнорегиональной идентичности, в которой этнонациональная, этническая и гражданская («советскость») составляющие являлись взаимодополняемыми. Этнонациональная консолидация под действием факторов индустриального общества (рост социальной и географической мобильности, интенсивность и многообразие социальных взаимодействий, формирование модернизационной этнонационалъной элиты) привели к нарушению межпоколенной культурной преемственности в урбанизированной среде, что проявилось в латентном росте внутриэтнической и межэтнической напряженности. Определяющее влияние на этнополитическую ситуацию на Северном Кавказе оказывала разница в социально-экономическом и культурном потенциале республик, отдельных народов и внутри них между горными и равнинными жителями, городом и селом.

Либерализация политической системы на Северном Кавказе началась в рамках единой политической системы Советского Союза в 1988 г. и развивалась, резонируя на изменения в «большом» сначала советском, а затем российском политических пространствах.

Полиэтничный характер Северного Кавказа в этой стадии проявился в том, что политическая система изменялась в регионе медленнее, чем в союзном и федеральном центре, а этническая мобилизация развивалась опережающими демократизацию темпами. Дихотомия данных процессов оказывала влияние на специфику и механизмы адаптации народов к очередной волне модернизации, создавала этнополитическую напряженность, частичным компенсатором которой выступала эволюция формы национально-территориальной организации.

Обострение национального вопроса осознавалось партийным и советским руководством. В сентябре 1989 г. пленум ЦК КПСС одобрил платформу «Национальная политика партии в современных условиях», а областные и республиканские комитеты КПСС приняли в ее развитии соответствующие долгосрочные «Программы мер по совершенствованию межнациональных отношений, интернационального и патриотического воспитания», направленные на стабилизацию существующей политической системы и продолжение прежней национально-языковой политики, науки и культуры, без четкой постановки перспектив государственно-правового развития.

Процессы демократизации на Северном Кавказе в 1989—1991 гг. были отражением программ реформы федерализма в СССР и РСФСР, которые осуществлялись в двух основных направлениях: а) политика более полной реабилитации репрессированных народов; б) тенденции к суверенизации отдельных территорий страны, повышению статусов республик, входящих в состав СССР и РСФСР, децентрализации формы государственного устройства в СССР и РСФСР. В острой эмоциональной форме эти вопросы были поставлены на I Съезде народных депутатов СССР в 1989 г.

Юридические основы осуществления реабилитации народов, подвергшихся репрессиям в годы Великой Отечественной войны, были заложены Декларацией Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 г. «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав» и Законом РСФСР от 26 апреля 1991 г. «О реабилитации репрессированных народов». Не вызывающие возражений с гуманитарных позиций, законы не определили механизм реализации прав репрессированных народов, в частности «признание и осуществление их права на восстановление территориальной целостности, существовавшей до антиконституционной политики насильственного перекраивания границ, на восстановление национально-государственных образований, сложившихся до их упразднения; а также на возмещение ущерба, причиненного государством». Реабилитация предусматривала также возвращение народов, не имеющих своих национально-государственных образований, по их волеизъявлению в места традиционного проживания на территории РСФСР.

На Северном Кавказе, где внутриэтническая консолидация происходила исторически на институционально-территориальной основе, актуализация территориальных проблем дала мощный импульс этнической мобилизации у большинства народов. Позднее Председатель Совета Национальностей Верховного Совета Российской Федерации Р. Г. Абдулатипов отмечал, что на Северном Кавказе народы живут чересполосно, «почти 50% границ не закреплены правовыми документами», а «на местах все сразу же свелось к определению территорий». В результате на Северном Кавказе обозначилось 37 спорных территориальных проблем, затрагивающих интересы всех субъектов РСФСР на Северном Кавказе.

Историческая память этносов, борьба этнических историй стала едва ли не главным аргументом в спорах с центром и межэтнических отношениях по территориальным и экономическим вопросам.

Потоки националистической историографии 80—90-х гг. XX в. были альтернативны официальной науке и направлены на формирование этномобилизующих мифов (В. Шпирельман): миф об автохтонности; миф о прародине; миф о лингвистической преемственности; миф об «этнической семье» с претензией на объединение «дочерних» этнических групп; миф о славных предках; миф о культуртрегерстве в прежние времена; миф об этнической однородности (преувеличение степени этнической консолидации в древности и средневековье); миф о заклятом враге; миф о суперэтническом единстве (причисление к своей общности других этнических групп).

Все эти компоненты прослеживаются в этнонационализмах Северного Кавказа, которые легли в основу около 100 этнических движений, возникших во всех республиках Северного Кавказа на рубеже 1980— 1990;х гг. Как отмечали участники XIX межрегиональных «Крупновских чтений», эти паранаучные искажения «находят свое выражение в том, что на коренное этнолингвистическое, генетическое родство своих предков с шумерами, египтянами, этрусками, скифо-сарматами и другими теми или иными известными этносами древних эпох одновременно претендуют в разных республиках региона представители и тюрко-язычных народов (балкаро-карачаевцы, кумыки), и адыгов (кабардино-черкесы, адыгейцы), и вайнахов (чеченцы и ингуши), а формирование осетин прямолинейно связывают с индо-арийцами ранней бронзы (III тыс. до н. э.), об этническом тождестве в эпоху бронзы вайнахов и англичан; о генетическом единстве касогов (предков адыгов) с китайцами или казаками, а тех же казаков с половцами; о принадлежности тюркам почти всех древних и средневековых кочевнических культур евразийских степей и о создании ими же нескольких ранних цивилизаций». Вместе с тем доказывается, что предки современных этносов занимали огромные территории: «осетин — от Палестины до Британии, вайнахов — от Кавказа до Дона и Днестра, адыгов — от Малой Азии и Средиземноморья до Каспия, балкаро-карачаевцев и кумыков — от Эгейского моря до Сибири и от Месопотамии до Поволжья и Урала».

В этнополитической мобилизации на Северном Кавказе также использовался «комплекс жертвы» и требование реабилитации и материальной компенсации за депортации 1943—1957 гг. (карачаевцы, балкарцы, чеченцы и ингуши), а также за якобы только колониальный характер Кавказской войны и геноцид горских народов (адыги, чеченцы и ингуши). Формируя в самосознании народов «комплекс жертвы», этноцентристски ориентированная интеллектуальная элита подкрепляла его мифами о славных предках и выдающихся достижениях в древности.

Внедрение подобных идей способствовало формированию в обыденном сознании населения этноконфликтных установок.

Основное несовпадение динамики политических процессов в центре и на Северном Кавказе проявлялось в том, что если демократизация была направлена на регуляцию взаимоотношений между субъектами федерации, то общественное сознание народов Северного Кавказа было занято переосмыслением прав народов (этносов).

Вслед за принятием Декларации о государственном суверенитете РСФСР (12 июня 1990 г.) по инициативе «снизу» были приняты Декларации о государственных суверенитетах во всех автономных республиках Северного Кавказа. (Исключение составил лишь Дагестан. III съезд народных депутатов Дагестанской АССР ограничился лишь постановлением «О государственном статусе ДАССР».).

Одновременно областные советы Адыгейской и Карачаево-Черкесской АО провозгласили о преобразовании автономных областей в республики в составе РСФСР. 24 мая 1991 г. соответствующие изменения были внесены в Конституцию РСФСР, что означало изменение конфигурации политического пространства России — переход от разностатусной федерации к горизонтальной.

Курс на выравнивание статусов Российской Федерации, с одной стороны, и их бывших автономий — с другой, при сохранении обоих видов субъектов в составе СССР был внутренне противоречив и усиливал конкурентность как в союзной федерации, так и в российской, а также внутри полиэтничных бывших автономных республик, поскольку перед этноэлитами открывался путь к обретению суверенитета. Поэтому параллельно с разработкой Союзного договора началась разработка Федеративного договора (РСФСР), чтобы перехватить инициативу и не утратить контроль над бывшими автономиями. Стремление руководства РСФСР и бывших автономий обеспечить либерализацию и на ее основе реконструкцию своей социальной структуры на базе укрепления суверенитета резонировало в экономическом пространстве.

Этнополитическая мобилизация проявляется в выдвижении национальными движениями концепций федерализации республик Северного Кавказа по национальному (этническому) признаку (Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Чечено-Ингушетия).

Однако формирующиеся этнонационализмы в 1989 — август 1991 гг. не выдвигали сепаратистских лозунгов, затрагивающих суверенитет СССР и РСФСР; их можно отнести к паритетному типу, т. е. к сторонникам раздельного суверенитета. Между тем институализация плюрализма, основанного на этнополитической мобилизации и конструировании национальных движений, ставила серьезные проблемы формированию гражданского общества, особенно в формально двухсубъектных республиках — Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.

В обеих республиках титульные этнонации были представлены относящимися к неродственным языковым семьям адыгским (кабардинцы и черкесы) и тюркским народами (карачаевцы и балкарцы). Этнополитическая мобилизация у карачаевцев и балкарцев происходила на основе концепции реализации закона о репрессированных народов. У адыгов этномобилизующие факторы также были связаны с исторической памятью, но о трагических событиях Кавказской войны XIX в. и последующего мухаджирства, которые определялись как геноцид в период ведения Российской империей колониальной политики. Это открывало возможность также войти в список репрессированных народов, актуализировать претензии и проблему репатриации адыгов.

В Кабардино-Балкарии кабардинское («Адыгэ Хасэ») и балкарское («Тере») национальные движения претендовали на прямое представительство интересов народов. «Тере», наряду с культурно-просветительными, ставил своей задачей способствовать «фактическому восстановлению и развитию Балкарии как суверенной национальнотерриториальной единицы, субъекта, образующего объединенную в единую Кабардино-Балкарскую АССР, имея ввиду восстановление исконных административно-территориальных районов Балкарии, политического и экономического паритета». В республике, где кабардинцы составляют около 50%, русские и украинцы — до 40%, а балкарцы — более 9%, такая постановка вопроса неизбежно затрагивала интересы других этнических групп. В августе 1990 г. конференция народных депутатов балкарской национальности всех уровней выдвинула идею образования двух суверенных национально-государственных единиц — Кабарды и Балкарии.

Осенью 1990 г. «Тере» подготовило проект «Декларации о государственном суверенитете Федеративной Республики Кабарды и Балкарии», в которой отмечалось, что «Республика гарантирует народам Кабарды и Балкарии их неотъемлемое право на самоопределение вплоть до выхода из республики одного из субъектов, ее образующих».

Кабардино-Балкарское национальное движение «Адыгэ Хасэ» также стремилось к возрождению национального языка, культуры и провозглашало политические идеи и задачи. С одной стороны, в проекте «Декларации о государственном суверенитете Кабардино-Балкарской Республики» «Адыгэ Хасэ» упор делался на формирование унитарного либерально-демократического государства, представляющего единую гражданскую нацию — народ Кабардино-Балкарии, и предусматривался полный суверенитет, без делегирования части его РСФСР, СССР. Одновременно в ее программе ставилась задача «формирования Федерации адыгских народов Кавказа». С учетом учреждения в 1990 г. Международной черкесской ассоциации позиции национальных движений приобрели этнополяризованный характер. Отказ от радикальных, экстремистских действий устанавливал границы действиям обоих национальных движений и этнических элит, представлял официальным органам власти возможность найти компромисс и заложить в «Декларации», принятой Верховным советом КБАССР 3 января 1991 г., основы синтеза этнонационального самоопределения народов республики и демократизации, основанного на дуализме легитимности власти — общегражданской и этнофундаменталистской (выражавшейся в легализации деятельности съездов по этническому признаку).

Иную динамику имело взаимодействие этнической мобилизации и демократизации в Карачаево-Черкесии. Согласно переписи 1989 г. на территории Карачаево-Черкесской АО в составе Ставропольского края проживали представители 90 народов и национальностей. Основную часть представляли русские — 42,3%, карачаевцы — 31,2%, черкесы — 9,6%, абазины — 6%, ногайцы — 3,1%. Анклавное расположение, многонациональный состав и структура населения Карачаево-Черкесии играли определенную стабилизирующую роль, мешавшую реализации радикальных этномобилизирующих лозунгов, но не сдерживали этнизацию политики. Законодательные акты СССР и РСФСР «О реабилитации репрессированных народов», стремительное повышение статуса (автономная область — суверенная республика) в 1989—1990 гг. дезориентировали местные органы власти и управления в перспективах дальнейшего развития, что вело к потере политической инициативы и падению их авторитета.

Этническая мобилизация у карачаевцев в этих условиях проводилась национальной организацией «Джамагат». Она организовала проведение съездов народов Карачая (в 1989—1990 гг.) и другие акции по консолидации карачаевцев. В ноябре 1990 г. на съезде депутатов-карачаевцев всех уровней была выдвинута идея восстановления Карачаевской автономной области. Это решение спровоцировало мобилизацию других народов и этнических групп Карачаево-Черкесии. На протяжении 1990—1991 гг. было объявлено о создании Черкесской, Абазинской и казачьих республик. Невозможность разрешения в данной ситуации территориальных проблем позволила администрации Карачаево-Черкесии при поддержке союзного и российского руководства контролировать этнополитическую ситуацию в крайне неустойчивом положении.

Полиэтничными являлись также формально моноэтнические СевероОсетинская АССР и Адыгейская АО — анклав в составе Краснодарского края. Северо-Осетинская АССР вступала в стадию либерализации одной из пяти республик РСФСР, в которой доминирующим был титульный этнос — осетины составляли 57,9% (русские — 28,8%). По уровню социально-экономического развития, степени модернизации она была близка к собственно русским областям Российской Федерации и этим существенно отличалась от других северокавказских республик.

Политическое пространство Северной Осетии в 1988—1989 гг. определялось противостоянием сторонников демократизации и консервативного руководства республики. СОАССР проходит все те же этапы повышения своего статуса, что и остальные автономии. Этническая мобилизация осетин первоначально не выходила за рамки культурнолингвистической мобилизации и была направлена на завершение консолидации североосетинской нации. Лингвистическая мобилизация проявилась в ходе языковой реформы 1989 г. Ее главная проблема заключалась в существовании в осетинском языке двух диалектов — иронского, на основе которого он функционирует в форме литературного и государственного языков и дигорского. Проблема усложнялась религиозными различиями между православными осетинами-иронцами и мусульманами осетинами-дигорцами (меньшинство).

Этнополитическая мобилизация в Северной Осетии была связана с внешним фактором. Закон о реабилитации репрессированных народов актуализировал проблему Пригородного района и части Владикавказа, переданных Северной Осетии после упразднения Чечено-Ингушской АССР и депортации ингушей в 1943—1957 гг. Закон создал правовую основу для выдвижения территориальных претензий и обострил осетино-ингушские межнациональные отношения. Другим фактором стал конфликт Юго-Осетинской автономии с грузинскими националистами, в результате чего часть из почти 100 тыс. (к 1991 г.) беженцев-осетин была размещена в Пригородном районе. К концу 1991 г. в Северной Осетии этнополитические процессы стали преобладающими по сравнению с процессами демократизации.

В Адыгейской АО в отличие от Северной Осетии титульный этнос — адыгейцы составлял менее 23%, а русских — 68%. Адыгейская АО в контексте общесоюзных и общероссийских политических процессов повышает статус до Советской Социалистической Республики в составе РСФСР (3 июля 1991 г.). Адыгейская этническая мобилизация стимулировалась процессами суверенизации, а также внешними факторами — межнациональным конфликтом грузин с родственными адыгам абхазцами. Этнокультурная мобилизация адыгейцев, кабардинцев и черкесов актуализирует мифологему о едином адыгском этносе, которая преувеличивала степень этнической консолидации адыгских родоплеменных образований в древности и средние века, но опиралась на несомненные исторические факты близости адыгских языков и диалектов, традиционной культуры и т. п. Поэтому этническая мобилизация была направлена на консолидацию адыгов.

Этнические интеллектуалы массированно начинают использовать в качестве средства этнической мобилизации негативную историческую память, играющую важную роль в этническом самосознании — стереотип геноцида адыгов в годы Кавказской войны XIX в. и последующего мухаджирства. Республиканское нациоально-культурное общество «Адыгэ Хасэ» (созданное в 1988 г.) выступило одним из инициаторов организации в мае 1991 г. в Нальчике Первого Всемирного Конгресса адыгов (черкесов), на котором была образована Международная черкесская ассоциация (МЧА) адыгского и абхазо-абазинского народа. МЧА объединила движения, организации и культурные общества этих народов в СССР, странах Ближнего Востока, Европы и США.

В этот период начинают обсуждаться вопросы официального признания геноцида адыгов и придания им статуса народа-изгнанника с целью предоставления возможности потомкам мухаджиров вернуться на историческую родину. В период ослабления вертикали союзной и российской власти, процессов децентрализации эти планы этнополитологами и другими этническими элитами воспринимались как стремление к созданию «Великой Черкесии», что коренным образом меняло бы этнополитическое пространство Северного Кавказа. Акцент в центральных и региональных СМИ на такой радикальной трактовке целей МЧА (их не произносили официально) стимулировал этническую мобилизацию казачества и стремление к объединению тюркских национальных движений и организаций.

Следующий этап (1991—1993) был связан с распадом СССР и всеобщим кризисом цивилизационно-культурной и идеологической идентичности. На Северном Кавказе такой глубокий кризис идентичности проявился третий раз за последние 200 лет: Кавказская война и интеграция в социокультурную и политическую систему Российской империи; Октябрьская революция, гражданская война и советская модернизация; кризис социализма, распад идеократического СССР и скачкообразный переход к либеральной демократии. Иными словами, кризисы идентичности такого уровня стали циклическими и превратились в одну из характеристик развития народов Северного Кавказа.

Все республики Северного Кавказа (кроме Чечни) подписали Федеративный договор, что создавало предпосылки для развития договорной модели федерализма, но не снимало политические проблемы на уровне Северного Кавказа и отдельных республик. «Консервативное», поддержавшее или занявшее выжидательные позиции руководство республик оказалось под прессингом национальных движений, выступавших под радикальными демократическими лозунгами, рассчитывая на поддержку федеральных властей.

Этнополитическая мобилизация в республиках достигает апогея и создает угрозу кардинального изменения государственного устройства на Северном Кавказе, что в условиях конституционного кризиса в центре (между законодательной и исполнительной ветвями власти) создавало угрозу целостности России.

Острая ситуация сложилась в Кабардино-Балкарии. Движение «Демократическая Кабардино-Балкария» сразу после краха ГКЧП попыталось через организацию митингов и уличных шествий добиться смещения Председателя Верховного Совета Кабардино-Балкарии В. М. Кокова, однако консолидация правящей элиты и отсутствие массовой базы не позволили структурировать политическое пространство республики по полюсам: радикальные демократы — консерваторы по примеру общероссийского политического пространства.

Федеральное руководство не вмешивалось во внутренние дела Кабардино-Балкарии, но демонстрировало свое прохладное и даже пренебрежительное отношение к руководству республики, что катализировало политические процессы в республике на основе этнонациональной проблематики. Этнополитическая мобилизация стала все больше проявлять себя как одна из основ институализации политических изменений в условиях высокой степени неопределенности и непредсказуемости дальнейшего политического развития.

Назначение досрочных выборов в Верховный Совет республики под давлением демократических сил сверху и снизу в условиях усиливающейся этнической мобилизации у кабардинцев и балкарцев вело к поляризации республиканской элиты, что делало проблематичным трансформацию политической системы в демократическую, создавая реальную угрозу ее распада.

Опережающими темпами развивались мобилизационные процессы у балкарцев в связи с затяжкой реализации Закона о репрессированных народах. В ноябре 1991 г. съезд балкарского народа провозгласил «Республику Балкария и национальный суверенитет балкарского народа», заявив, что «Республика Балкария является одним из субъектов, образующих РСФСР». Был образован Национальный совет балкарского народа (НСБН). Непризнанный официально референдум балкарцев, в котором приняло участие 84,9% от общего числа включенных в список, поддержал это решение (94,8%).

Руководству республики удалось убедить лидеров кабардинских движений и организаций отложить созыв съезда кабардинского народа до выборов президента КБР. Хотя сама проблема введения института президентства в «двухсубъектной» республике была предметом этнополитических споров, на символическом уровне и на институциональном президентская власть создавала предпосылки для стабилизации и восстановления центростремительных тенденций, но в перспективе.

Ситуация же продолжала развиваться первоначально в критическом режиме. Избрание 5 января 1992 г. президентом Кабардино-Балкарии В. М. Кокова не сняло всех проблем, так как на 28 (из 38) избирательных участках с преимущественно балкарским населением выборы не проводились.

Неопределенность положения определялась тем, что, с одной стороны, Президент КБР присягнул «укреплять и защищать суверенитет Кабардино-Балкарской Республики и ее целостность», а с другой стороны, 10 января съезд кабардинского народа, подготовленный с участием республиканских властей, принял решение «восстановить суверенную Кабардинскую Республику», но на основе взаимодействия со всеми заинтересованными сторонами и органами государственной власти КБР и Российской Федерации. Это позволило республиканским властям во главе с В. М. Коковым, бывшим одной из сторон конфликта, стать медиатором этнополитического конфликта.

Институализация этнополитического конфликта в рамках КБР дала возможность республиканской элите во главе с В. М. Коковым перевести его в правовой контекст. Закон об общественных объединениях КБР (май 1992 г.) исключил создание общественных объединений, имевших целью насильственное нарушение единства территории КБР. Кроме того, осознание этномобилизующей роли закона о реабилитации репрессированных народов, включая экстремистские требования, привело к принятию Закона РФ об установлении переходного периода по государственно-территориальному разграничению в Российской Федерации (3 июля 1992 г.).

Социальная база Конгресса кабардинского народа (ККН) («Адыгэ Хасэ») и Национального Совета балкарского народа были ограничены в методах этнической мобилизации, однако они стремились использовать с опорой на российское руководство требования радикальной демократизации политической системы КБР. Умеренные деятели национальных движений ушли из них в государственные структуры, что усилило влияние радикальных элементов в ККН и НСБН. Ухудшение социально-экономической ситуации в КБР в связи с общероссийским кризисом, грузино-абхазский конфликт и другие внешние факторы привели к политическому кризису в КБР осенью 1992 г., который мог развиваться вплоть до неуправляемого распада республики с включением в него других республик РФ. В решающий момент твердая позиция Президента В. М. Кокова и руководства республики получила поддержку федеральных властей, обеспокоенных вооруженным конфликтом осетин и ингушей в Пригородном районе и обострением положения на границах с Чечней в ноябре 1992 г. Несмотря на отрицательные результаты референдума 25 апреля 1993 г. в отношении предложений Президента Б. Н. Ельцина (62,1% выразили недоверие Б. Н. Ельцину, 65,1% — его социально-экономической политике, 62,9% высказались за досрочные выборы президента), федеральная и республиканская элиты избегали политизации своих взаимоотношений. КБР получила поддержку за счет федеральных средств, что позволило стабилизировать этнополитическую ситуацию.

В Карачаево-Черкесской республике распад СССР также стимулировал этнополитическую мобильность, причем этническая элита вынашивала проекты «внутреннего» сепаратизма. В развитие решения в июне 1991 г. о создании Карачаевской Республики она была провозглашена Съездом депутатов Карачая всех уровней в октябре 1991 г. В ответ последовало провозглашение Баталпашинской (казачьей) Республики (август), Черкесской и Абазинской Республик (октябрь 1991 г.) и Урупско-Зеленчукской Республики (ноябрь).

Однако опрос, проведенный в декабре 1991 г. Советом народных депутатов Карачаево-Черкесии, показал непопулярность этих идей национальных движений и пределы их влияния — 78,6% участников референдума высказалось за сохранение единства республики.

Обострение этнополитической ситуации в республике определялось и другими обстоятельствами. Так, органы власти и управления в КЧР с советских времен формировались по принципу этнического представительства. Глава КЧР карачаевец В. И. Хубиев был назначен Указом Президента РФ, а Верховный Совет республики возглавил В. Савельев. Политический процесс в центре во многом определялся противостоянием президента и исполнительной власти с законодательной. Зеркальное отражение этого процесса в КЧР привело к тому, что противостояние исполнительной и законодательной ветвей власти приобрело характер противостояния этнических движений — карачаевского «Джамагат» и «Русь». Сохранялись претензии элит остальных компактных этнических групп — черкесов, казаков (в форме республик), абазин и ногайцев (в форме национальных районов) — на статус «субъектообразующих». В. И. Хубиев удерживал ситуацию, дистанцировавшись от этнонациональных движений, опираясь на поддержку федеральной исполнительной власти, что позволило консервировать противоречия в республике в латентной форме.

В Северной Осетии этнополитическая мобилизация под демократическими лозунгами нарастала до осени 1992 г. Попытка руководителей Грузии ликвидировать Осетинскую автономную область и рост числа беженцев в республике привели к тому, что I чрезвычайный съезд осетинского народа (13—14 декабря 1991 г.) призвал реализовать право на самоопределение осетинского народа в форме воссоединения Северной и Южной Осетии «в добровольном и равноправном союзе с Российской Федерацией и Союзом независимых государств». Отказ руководства России поддержать этот проект породил даже сепаратистские стремления у части радикалов — выдвижение лозунга о создании независимой республики Алания.

Другой внешний фактор изменил вектор развития этнополитической ситуации в республике. Неразрешенность ни одной серьезной проблемы провозглашенной Ингушской Республики (1991 г.), включая территориальные, обостряет проблему Пригородного района. Уклонение от ее решения сначала союзного, а затем российского руководства приводит к нарастанию взаимной осетино-ингушской ксенофобии и формированию образа врага. Вооруженный открытый конфликт между осетинами и ингушами в Пригородном районе с участием жителей Ингушетии приобрел характер не только межэтнического, но и межреспубликанского.

В основе конфликта — территориальный спор между Северной Осетией — Аланией и Ингушетией из-за Пригородного района. До депортации (1944—1957) ингушей по ложному обвинению в сотрудничестве с фашистской Германией Пригородный район, напомним, входил в состав Ингушской АО (1924—1934), а с 1934 по 1944 г. в состав Чечено-Ингушской (АО) АССР. В 1944 г. Пригородный район был передан Северо-Осетинской АССР. После реабилитации незаконно депортированных народов (1957 г.), включая ингушей, Пригородный район был признан союзным руководством более тяготеющим экономически и исторически к Северной Осетии и оставлен в ее составе. В качестве компенсации были переданы в состав Чечено-Ингушетии более значительные территории Наурского и Шелковского районов Ставропольского края, примыкающих к территории Чечни. Возникшая территориальная проблема стала одной из причин многолетней напряженности между ингушами и Северной Осетией. В 60—80-х гг. латентно развивающийся конфликт периодически приводил к открытым межэтническим столкновениям.

Принятие закона «О реабилитации репрессированных народов» (1991 г.) без механизма его реализации и распад Чечено-Ингушской Республики обострили территориальную проблему. Провокационную роль сыграла поездка по Северному Кавказу Б. Н. Ельцина в ходе избирательной президентской кампании (июнь 1991 г.), когда он обещал осетинам и ингушам взаимоисключающие пути разрешения территориальной проблемы.

Конфликт в Южной Осетии (Грузия) привел к притоку беженцевосетин в Пригородный район, изменению этнической структуры местного общества. Стремление ингушей вернуть территорию прежнего проживания было использовано радикальными националистами для похода 31 октября 1992 г. на Пригородный район, который превратился в погром осетинского населения. В ответ вооруженные формирования Северной Осетии, поддержанные отрядами из Южной Осетии, устроили еще более масштабный погром ингушей и этническую чистку от них республики (38,7 тыс. чел.). Вооруженное столкновение было прекращено после разъединения конфликтующих сторон силовыми структурами РФ. Но после этого обе стороны пытались исторически обосновать свои права на спорные территории, проводили митинги и т. п.

Нерешенными проблемами конфликта остаются вопросы возвращения ингушского населения в места прежнего проживания в республике Северная Осетия — Алания, их обустройство и статус Пригородного района. Для руководства Северной Осетии приоритетным является сохранение статуса Пригородного района в составе республики. Для Ингушетии — разрешение проблемы вынужденных переселенцев, возвращение их в Пригородный район и Владикавказ, а затем переговоры по статусу Пригородного района. Федеральный центр проводит политику на нахождение компромисса между Осетией и Ингушетией, который затруднен различной интерпретацией сторонами закона «О репрессированных народах», наличием в законодательстве обеих республик норм, ограничивающих возможные компромиссы.

Этот конфликт усилил центростремительные тенденции и консолидацию осетин и других жителей республики вокруг А. X. Галазова, который сумел возглавить консолидационный процесс. При молчаливом согласии федеральных властей в Осетии была создана республиканская гвардия на контрактной основе и ополчение.

Этнополитическая ситуация в республике Адыгея в 1992—1993 гг. продолжала развиваться под влиянием событий в Абхазии. Адыгея одна из первых на Северном Кавказе (декабрь 1991 г.) перешла к президентской форме правления. Избранный Президентом А. А. Джаримов, изолировав радикалов в адыгейских и казачьих движениях, постепенно нормализовал ситуацию в республике.

Сложная обстановка после распада СССР сложилась в Дагестане, самой полиэтничной и поликонфессиональной республике региона, которая столкнулась с проблемой разделенных народов (лезгины, аварцы, ногайцы), катастрофическим ростом безработицы и резкой имущественной дифференциацией населения, а также быстрым процессом реисламизации. Национальные движения, представлявшие не только 14 «титульных» народов, но и отдельные этнические группы, выступали с оппозиционных по отношению к властным органам позиций. Однако традиции межэтнического компромисса и российская идентичность основной массы населения сыграли стабилизирующую роль в развитии социально-экономической и политической ситуации.

Таким образом, к осени 1993 г. в Кабардино-Балкарии, КарачаевоЧеркесии, Северной Осетии и Адыгее сформировались устойчивые авторитарные режимы, которые стабилизировали этнополитическую ситуацию. Они вступили в диалог с этническими элитами и на основе достигнутого повышения статуса и суверенизации республик смогли маргинализировать радикальные и экстремистские элементы. На уровне этносоциетальных образований (национальных республик) последние в значительной степени стали утрачивать свое влияние.

На федеральном уровне статус этносов как субъектов политики был признан в Декларации о принципах межнациональных отношений на Северном Кавказе, подписанном 15 января 1993 г. на паритетных началах лидерами национальных движений региона и официальными представителями федеральных органов власти. В целом процессы либерализации и этнической мобилизации в республиках в конце 1993 г. оказались уравновешены.

Стадия демонтажа прежней советской системы на Северном Кавказе заняла период с октября 1993 г. по 1997 г. (до принятия новых конституций республик Северного Кавказа).

Первый ее этап (октябрь 1993 г. — декабрь 1993 г.) характеризуется упразднением советской Конституции, обсуждением и принятием новой федеральной Конституции. В ней закрепляется новая формула устройства Российской Федерации, в основе которой конституционная, а не договорная федерация. Конституция устанавливает равенство субъектов в составе РФ, но признает республики государством. В Конституции отсутствует признание за республиками суверенитета, что болезненно было воспринято идеологами этнических движений.

В то же время принятие новой Конституции и закрепленных в ней принципов свидетельствовало о легитимации процесса демократизации на федеральном уровне в форме президентской республики. Этнополитическая мобилизация к 1994 г. теряет свою интенсивность.

Второй этап (1994—1997) связан с разработкой и принятием новых Конституций Республик, которые закрепляют легитимность республиканской власти и структуру местных политических пространств. В республиках этот процесс шел асинхронно, в зависимости от степени стабилизации геополитической ситуации — Дагестан (июль 1994 г.), Северная Осетия — Алания (ноябрь 1994 г.), Республика Адыгея (март 1995 г.), Карачаево-Черкесская Республика (март 1996 г.), Кабардино-Балкарская Республика (сентябрь 1997 г.). Соответственно начинается новая стадия — становление демократических институтов и этническая реконструкция на основе ресоциализации граждан в новую политическую систему.

Во всех республиках установились социально-ориентированные авторитарные режимы, сложившиеся различными путями. В них были реализованы протодемократические модели, напоминающие модели консоциональной экстерриториальной демократии (А. Липхарт), т. е. отсутствует сложившееся гражданское общество, а есть демократия согласия, построенная на согласованном представительстве различных социальных групп, но в рамках авторитарных режимов. Это переходная модель, соответствующая во многом специфике Северного Кавказа.

В наиболее полном виде она была реанимирована в Республике Дагестан. В отличие от президентских республик в Дагестане высшим органом исполнительной власти по Конституции является Государственный Совет, своего рода «коллективный президент» из 14 человек, каждый из которых представляет одну из основных национальностей республики. Конституция гарантирует представительство в Парламенте — Народном Собрании РД всех народов Дагестана. Обеспечение пропорционального представительства этносов в органах власти и управления стало механизмом, позволяющим снизить межэтническую напряженность.

Конституция полностью не снимала внутреннюю противоречивость двухсубъктной республики Кабардино-Балкарии. Функциональная стабильность республики периодически испытывает обострение межэтнических отношений (1994, 1996) в связи с нерешенностью проблем балкарского народа, связанных с депортацией.

В Карачаево-Черкесской Республике функциональная стабильность «представительской модели» удерживалась искусственно — В. А. Хубиев вплоть до 1999 г. был единственным в Российской Федерации назначенным, а не избранным главой Администрации Республики. В период выборов Президента вновь началась этническая мобилизация, в результате чего население республики раскололось по этническому принципу, и возобновилась идея «внутреннего» сепаратизма — создание Черкесской АО с вхождением ее в Ставропольский край. Деструктивные процессы сохраняются и при режиме Президента В. Семенова. Новое качество ситуации в том, что процессы демократизации и этнополитики протекают теперь на правовом поле. Правовой же основы для разделения республик в действующей Конституции нет, тем более, что такое решение может вновь запустить механизмы этнополитической мобилизации в экстремистских формах.

В Северной Осетии — Алании под руководством Президента А. Дзасохова выстраивается модель социал-демократического типа. Ее неустойчивость и возможность замещения демократических процедур этнополитической мобилизацией зависит от разрешения конфликта в Пригородном районе и развития ситуации с Южной Осетией в составе Грузии. Избрание Президентом Ингушетии М. Зязикова открыло пути к интенсивному продвижению по разрешению осетино-ингушского конфликта.

В Республике Адыгея модель, построенная на конституционно закрепленном этническом паритете, которая включает: равное представительство титульного адыгского (23% жителей) и остального населения; формирование избирательных округов на основе компактных поселений адыгейцев; билингвизм в государственном управлении, делопроизводстве, СМИ, способствовала установлению функциональной стабильности. Однако латентная напряженность сохранялась и периодически выплескивалась в СМИ. Избрание нового Президента X. Совмена (2001) привело к отказу от неконституционного и не оправдавшего себя «этнического паритета» и появлению положительных тенденций в экономическом развитии.

К концу 1990;х гг. этнополитическая мобилизация во всех республиках Северного Кавказа на данном этапе себя исчерпала.

В новое тысячелетие народы Дона и Северного Кавказа вступили хотя и в условиях кризиса, но при наметившихся положительных тенденциях в социально-экономическом и политическом развитии. Положительную роль сыграло создание в мае 2000 г. Южного федерального округа. В его составе к Северо-Кавказскому региону добавились Астраханская, Волгоградская области и Калмыцкая Республика, это усилило интеграционные процессы. Полномочному представителю Президента РФ в Южном федеральном округе удалось в кратчайшие сроки снять многие противоречия между федеральным центром и республиками Северного Кавказа, ликвидировать расхождения между федеральным и региональным законодательствами.

Со второй половины 1980;начала 90-х гг. в связи с кризисом политической системы, замедлением темпов экономического развития и распадом Советского Союза в системе образования происходят значительные изменения. В народном образовании наметились новые тенденции, усложнилась школьная программа, в учебном процессе стали использовать компьютерные технологии. В связи со значительным общественным пробуждением, подъемом национального самосознания, приданием родному языку государственного статуса, расширением изучения родной истории перед национальными школами возникли новые задачи. В 1990;е гг. было принято решение о преподавании предметов на родном языке в школах с первого по четвертый классы. Однако в условиях экономического кризиса и существования различных образовательных программ, отсутствия в полном объеме подготовленных национальных учителей, слабой материальной базы, неопределенности в реформировании системы образования намеченные планы не могли быть полностью реализованы. И все же расширилось преподавание родного языка, в школах ученики стали изучать свой родной язык.

Существенным явлением в развитии школьной системы становятся различные образовательные программы. Появлялись гуманитарные, математические, экономические и другие школы, на базе общеобразовательных школ возникли лицеи, гимназии. В 1998—1999 учебном году в Кабардино-Балкарии количество лицеев, гимназий, образовательных школ составило 260, в них обучалось 149 178 учащихся: в Адыгее в 172 общеобразовательных учреждениях обучалось 67,9 тыс. детей. В Карачаево-Черкесии существовали 189 общеобразовательных школ. В 1990;е гг. в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгее возникли инновационные школы, гимназии для одаренных детей, классы с углубленным изучением отдельных предметов, Малая академия наук для талантливых школьников и др.

Существование вариативных учебных программ, разных типов школ, скудное финансирование образования, трудное вхождение экономики в рыночные отношения способствовали заметному снижению качества знания выпускников многих школ.

Кроме того, сокращается численность учебных заведений, меняется их ведомственная подчиненность. Так, в состав Кабардино-Балкарского государственного университета вошли: педагогический, медицинский колледж, колледж дизайна, техникум информатики и вычислительной техники, политехнический и коммунально-строительный техникумы, институт повышения квалификации, а в Адыгейский государственный университет — 2 института, гуманитарно-технический колледж и другие учебные подразделения. В 2000 г. в Кабардино-Балкарии насчитывалось 5 колледжей, Терский сельскохозяйственный техникум, Кабардино-Балкарское училище культуры и искусства, техникум бухгалтерского учета и коммерции. Во всех этих учебных заведениях обучалось 8682 студента. В Адыгее в четырех колледжах и двух училищах профессиональное образование получают 5800 учащихся.

В 90-е гг. резко сокращается численность профессиональных училищ, ухудшаются материальная база и их финансирование. На начало 1999 г. в Кабардино-Балкарии существовало 20 профессионально-технических учреждений, в которых обучалось 8634 учащихся, в Адыгее в 11 училищах обучались свыше 4 тыс. человек. В Карачаево-Черкесии работали пять профессиональных лицеев и три профессиональных училища.

В 1990;е гг. в профессионально-технических училищах появились новые специальности, пользующиеся спросом на рынке труда.

В 1999 г. Кабардино-Балкарский государственный университет имел 10 факультетов, на которых обучалось 17 096 студентов, в том числе по программам высшего образования 10 120 студентов, а по программам среднего профессионального образования 6976 студентов. С 1957 по 1999 г. университет выпустил около 38 тыс. специалистов. В 1999 г. численность научно-педагогического коллектива составила 822 человека, в том числе 800 человек профессорско-преподавательского состава, из них докторов — 114, кандидатов — 444.

В 1990 г. был создан Северо-Кавказский институт искусств, где до 2000 г. подготовлено свыше 240 работников культуры.

В Кабардино-Балкарии работали филиал Ростовской высшей школы МВД (в нем обучалось 102 курсанта), филиал Ростовской государственной экономической академии и Современный государственный институт.

В 1952 г. Адыгейский государственный институт был преобразован в педагогический институт. С 1993 г. на базе пединститута начали свою работу Адыгейский государственный университет и Майкопский технологический институт. В состав университета вошли институты искусств и физической культуры. В государственных высших учебных заведениях Адыгеи обучаются 16 тыс. студентов. Кроме того, в республике работают филиалы пяти вузов страны, в которых обучаются 2449 студентов.

К 30-м гг. XX в. в Кабарде, Адыгее и Черкесии мусульманские религиозные школы прекратили свое существование. В конце 1980 — начале 90-х гг. происходит возрождение религиозных мусульманских школ. В начале 2000 г. в Кабардино-Балкарии функционировало 100 мектебе и 2 медресе, в которых обучалось около 2 тыс. учащихся. В 1993 г. в Кабардино-Балкарии для подготовки религиозных служителей открываются двухгодичные мусульманские курсы, преобразованные в 1996 г. в исламский институт. В нем педагогическую работу ведут 19 преподавателей, обучаются 140 учащихся. Адыги обучаются в религиозных учебных заведениях Египта, Саудовской Аравии, Турции, Иордании и Азербайджана.

В 1990;х гг. в некоторых населенных пунктах Адыгеи открываются религиозные воскресные школы при духовном управлении мусульман Адыгеи и Краснодарского края, в г. Майкопе также работает воскресная религиозная школа. Как правило, в этих школах преподавателями являются адыги-репатрианты и отчасти студенты из арабских стран, обучающиеся в высших учебных заведениях Краснодарского края.

Но в целом религиозное образование среди адыгов, проживающих на своей исторической родине, занимает маргинальное положение в силу культурно-исторических особенностей сложения и развития адыгского этноса.

Сегодня Адыгея, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия располагают развитой сетью образовательных учреждений. В этих республиках уровень образования, его система и организация в дальнейшем будут определяться требованиями производства, общественными отношениями, состоянием науки, техники и культуры в стране.

Вопросы и задания

• 1. Что послужило причиной обострения национального вопроса в регионе?
• 2. Где на территории региона сохранилась наиболее стабильная обстановка в изучаемый период?
• 3. Когда на территории региона стали открыто пропагандировать исламские ценности?
• 4. Назовите те этнополитические тенденции, которые появились в северокавказском обществе в период перестройки и в постсоветский период.
• 5. Перечислите межнациональные конфликты в регионе, которые к настоящему моменту уже разрешены и погашены.