Гердер. 
Молодые годы Гете и Шиллера

В ближайшей связи с Лессингом, и однако в своеобразной противоположности к нему, стоит Иоганн Готфрид Гердер (1744—1802 г.). Он родился в Морунгене, маленьком городишке Восточной Пруссии, и был сыном нищенски бедного церковного служителя. Его юность была отравлена драчливым школьным учителем, — ортодоксальным духовным лицом, которое, надев на себя маску благодетеля, эксплуатировало рабочую силу детей, — и не в малой мере мучительным гнетом «красного галстука», которым прусский военный деспотизм отмечал свои жертвы уже с детского возраста.

Гердер избежал этой беды, когда один хирург из русских войск, во время семилетней войны занявших Морунген, взял его с собой в Кёнигсберг. Здесь Гердер решил, обратиться к изучению богословия, не по каким-либо внешним побуждениям, а по внутреннему влечению. Как у Лессинга была глубоко светская натура, так у Гердера — глубоко религиозная: недаром Библия в дни одинокого и туманного детства была для него единственным источником духовного ободрения. В двадцатилетием возрасте Гердер получил место учителя в соборной школе Риги, — города в русской Прибалтийской провинции, которая в то время еще сохраняла известную независимость от русского деспотизма. Перед отъездом Гердер должен был принести присягу, что он возвратится в Пруссию, как только будет призван в качестве рекрута; но он полагал, что эта вынужденная присяга его ни к чему не обязывает, и уже никогда не возвращался на свою гостеприимную родину.

Живя в Риге, Гердер впервые выступил, как писатель, сначала следуя в критике по стопам Лессинга. Но скоро обнаружилось то, в чем у него был плюс перед Лессингом: его исторический гений. Если эстетическая критика была для Лессинга средством к определенной цели, если он производил чистку в литературной области только затем, чтобы усилить и двинуть вперед буржуазное сознание, которое только и могло проявиться в этой области, то Гердер видел свою задачу в том, чтобы связать литературу с духом соответствующего времени. В поэзии он видел не достояние отдельных избранных умов, а общий дар всех народов и времен, который только у каждого народа и в каждую эпоху получает своеобразное развитие. Таким образом он подошел к народной песне, как первоначальному источнику всей поэзии, между тем как Лессинг только случайно и мимолетно останавливался на ней.

Пробыв в Риге четыре года, Гердер отправился в путешествие по Европе, сначала в Париж, затем в Страсбург. Здесь он познакомился с еще неизвестным тогда Гёте и открыл перед складывающимся поэтом новый мир, — как раз благодаря своему историческому пониманию сущности поэзии, которое позволяло ему повсюду проследить ее доподлинные источники. Планы дальнейшего путешествия были расстроены тем, что он был назначен старшим священником в Бюккебург, где он однако лишь в течение нескольких лет сумел выдерживать мучительный гнет удивительного маленького тирана. В 1776 году Гердер перешел в Веймар генерал-супер-интендентом. Это назначение устроил Гёте, который, как любимец герцога, за год перед тем тоже переселился в Веймар. В Веймаре Гердер прожил еще около тридцати лет и издал здесь две работы, которые можно считать зенитом труда всей его жизни: «Die Stimmen der Volker in Liedern» и «Die Ideen zur Philosophic der Geschichte der Menschheit» («Голоса народов в песнях» и «Мысли по философии истории человечества»). В первой работе Гердер собрал народные песни из всевозможных, не только европейских, языков и диалектов, и с глубоким пониманием перевел их на немецкий язык; во второй работе он дал первый опыт всеобщей истории культуры, при чем самым широким образом понимал свою задачу. Если состояние научных вспомогательных средств, какими он мог располагать в то время, не позволило ему достигнуть этой цели, то все же в общих чертах он раскрыл путь, по которому, как показывает всякое новое завоевание исторической науки, действительно шло и идет человечество.

Гердер оказал решающее влияние на Гете (1749—1832 г.), наиболее зрелого поэта и художника нашей классической литературы. В отличие от других пионеров этой литературы, Гёте по своему рождению принадлежал к господствующим классам. Его отцом был состоятельный человек, который приобрел титул императорского советника и в созерцательной праздности вел жизнь ученого-любителя; его дедом с материнской стороны был высший чиновник маленькой городской республики Франкфурта на Майне, где и родился Гёте. Счастливое детство вело его по ровной дороге вперед; в его воспитании горячая любовь его молодой матери, — красивой женщины, цветущей здоровьем, — играла еще большую роль, чем тщательно обдуманные, хотя несколько педантические приемы отца, сравнительно старого человека.

Подобно Клопштоку и Лессингу, Гёте учился в Лейпциге, где молодая любовь вызвала у него первые звуки той несравненной лирики, которая сопутствовала ему всю его жизнь. Но он еще оставался в оковах французского вкуса. Его оригинальный гений начал развертываться лишь после того, как он продолжил свое учение в Страсбурге, познакомился здесь с Гердером и попал в то умственное течение, которое известно в истории германской литературы под именем периода бури и натиска.

Эти буря и натиск, получившие свое название от одной драмы, написанной Клингером, другом молодости Гёте, были своего рода духовной революцией, все деятели которой, за исключением Гёте и впоследствии примкнувшего к ним Шиллера, совершенно забыты; это было неистовое брожение умов, — и тем не менее всего лишь отдаленный отблеск солнца, которое начинало подниматься на западе: движение, в одно и то же время крепкое и сантиментальное, но лишенное почвенности, а потому осужденное на быстрое умирание.

Гёте уплатил свою дань и его силе и его сентиментальности: в драме «Гёц-фон-Берлихинген» и в романе о страданиях молодого Вертера. В образе плутоватого рыцаря, предавшего восставших крестьян во время крестьянской войны, Гёте увидал революционера в нравственной области, который, не находя помощи в закостенелых положениях писаного рассудка, сам помогал себе своим железным кулаком. Это произведение — убедительное доказательство, насколько оторваны были немцы от преданий своего прошлого, но в то же время — изумительное свидетельство гениальной силы поэта, который из волнующихся туманов сумел создать художественную картину, оживляющуюся изобилием образов, которые как бы дышат перед нами.

В «Страданиях молодого Вертера» Гете уже освободился от нездоровой чувствительности, отличавшей период бури и натиска. В героя романа он перенес все, что мучило его самого, что было больного и нездорового в движении эпохи. К груди природы увлекал поэт изуродованное поколение. Ни в каком другом культурном поэте не жила природа с такой непосредственностью, как в Гете. Он не описывает ее явлений, но в его произведениях клубятся пары над землей, сияет солнце, мерцают звезды, шумит море. Успех «Страданий молодого Вертера», был колоссальный. Продукт сентиментализма той эпохи, они в то же время были лекарством от него.

Но этому несравненному гению угрожала опасность сделаться жертвой германских злосчастий. Гёте никогда не знал лессингова здорового отвращения к придворной жизни. В 1775 году он охотно последовал приглашению молодого веймарского герцога Карла Августа, который звал его на свою службу и к своему двору. Возможно, что Карл Август по своим духовным и физическим силам превосходил всех остальных германских карликовых деспотов, но это еще далеко не делает его тем преисполненным высоких чувств хранителем нашей классической литературы, каким его изображают лакействующие историки. В первые десять лет, которые Гете прожил при веймарском дворе, он тяжело страдал от всего безобразного и отвратительного, чем характеризовались такие карликовые резиденции; все его великие планы оставались невыполненными, и казалось, что поэт, так славно начавший Гецем и Вертером, навсегда потерян для нации. Но в 1786 году Гете спасся быстрым решением и отправился на 2 года в Италию.

Несравненно тяжелее опускалась рука бессовестного деспота на молодого Шиллера (1759—1805 г.). Подобно герцогу Брауншвейгскому, отравившему старость Лессинга, герцог Вюртембергский, отравивший молодость Шиллера, принадлежал к числу позорнейших для своей эпохи торговцев людьми. Шиллер родился в вюртембергском городишке Марбахе и был сыном одного лейтенанта, который со скрежетом зубовным должен был покориться тому, что деспот отнял у него единственного ребенка и запрятал его воспитанником в школу Карла, — «питомник рабов», в котором герцог был намерен давать дрессировку рабьим орудиям своих тиранических причуд. Таким образом у юного Шиллера было отнято восемь драгоценных лет жизни. С двенадцатилетнего до двадцатилетнего возраста он был отдан здесь на произвол «старого Ирода», как впоследствии он называл княжеского палача своей юности. Но затем его тяготение к драматической поэзии повело к тому, что он, судорожно цепляясь, начал взбираться кверху. Еще находясь в школе Карла, Шиллер написал свою первую трагедию, «Разбойники», в которой революционный дух восстал против недостойных оков. Подвергшись за это новым преследованиям со стороны герцога, Шиллер бежал из швабской тюрьмы и в дни тревожных скитаний написал свою трагедию «Коварство и любовь», в которой буржуазная драма поднялась на такую революционную высоту, какой она еще не достигала в Германии ни раньше, ни позже.

Не удержалось на таком уровне его драматическое произведение «Дон Карлос», главный герой которого, маркиз Поза, проповедовал поверхностное просвещение; для самого Шиллера оно было, несомненно, только переходной стадией, но неокончательным результатом его духовного развития. В течение десятилетия и даже больше он усиленно занимался историей и философией и только после того снова обратился к драматическому искусству.