Особенности современных политических коммуникаций

Многообразие выделяемых в науке граней политических коммуникаций демонстрирует тот факт, что в современных условиях требования к выделению специфики этого явления существенно повышаются. В основном это связано с новой ролью информации как политического ресурса и диверсификацией источников информирования, соответствующими изменениями в формах организации политической власти в условиях нарастающей глобализации, с увеличением технической оснащенности властей и граждан для взаимного обмена сообщениями и появившейся у массового субъекта возможностью продуцировать собственные информационные продукты. Все эти явления сглаживают различия между частной и публичной сферами жизни человека, порождая богатство информационных запросов и конкуренцию производителей интеллектуальной продукции в политической сфере.

Так, в условиях индустриального общества политические коммуникации в основном понимались как связующий политический процесс, значение которого для диалога власти и общества не зависело от целей общения. В силу этого политические коммуникации по преимуществу, обслуживали различные формы продвижения и реализации групповых интересов (в виде выборов, межгрупповой конкуренции, механизмов принятия государственных решений и проч.). Однако в период позднеи постиндустриального развития демократических государств, отразившего стремительную медиатизацию и виртуализацию политики (означающие качественное изменение роли современных технотелемедиумов), подорвавшего былое значение форм представительной демократии, ситуация существенно изменилась. По сути, новые тенденции в организации публичной власти превратили политические коммуникации в своеобразный эпицентр политики, ключевое условие и одновременно источник политической игры как таковой^[1]. Другими словами, инициация и производство коммуникаций становится исходной задачей любых политических акторов, стремящихся использовать политическую власть для защиты своих интересов или конструирования новых социальных связей и институтов. Одним словом, акт коммуникации стал определять наличие и формат политических отношений, а в более глубоком плане демонстрировать конфликт между теми структурами, которые обладают разными (в том числе и преимущественными) позициями и ресурсами в распространении публичной информации. Тем самым коммуникация стала не просто отражать содержание политики как противоречивого единства публичных и латентных дискурсов, но и обнажать подлинные источники и формы организации политической власти.

В то же время природа политических коммуникаций не претерпела изменений и ее общим критерием, как и прежде, является наличие.

«вторичной информации» или «ответ» реципиента на послание коммуникатора, свидетельствующий о возникновении осмысленного контакта между ними. Этот критерий демонстрирует, что политические коммуникации представляют собой частный случай успешного завершения информационных обменов, попыток коммуникатора вступить в контакт со своим партнером и контрагентом. С одной стороны, это отличает политическую коммуникацию от тех взаимодействий, где стороны лишь формально являются участниками информационных обменов («квазикоммуникации»), а с другой стороны, предполагает наличие следующих фаз общения:

• • предкоммуникационной (фазы трансляции информации или, другими словами, попытки коммуникатора войти в контакт с реципиентом),
• • коммуникативной (формы возникновения осмысленного ответа реципиента на первичную информацию коммуникатора),
• • посткоммуникационной (характеризующей движение вторичной информации в рамках диалогической или монологической связи реципиента и коммуникатора) стадий общения коммуникатора и реципиента.

Таким образом, политическая коммуникация, несмотря на свое содержательное богатство, прежде всего отражает смысловой аспект обмена информацией и, следовательно, предполагает избирательный характер восприятия реципиентом лишь тех текстов, которые оказывают влияние на источники его политического участия, изменение идеологических позиций и т. д. В идеале предполагается, что все эти контакты в конечном счете будут способствовать объединению коммуникатора и реципиента в качестве членов единого политического сообщества, придерживающихся сходных позиций и солидарных с теми или иными целями и ориентирами коллективной деятельности. В этом смысле важнейшим инструментом формирования (поддержания, развития) политических коммуникаций становятся те — характерные для каждого политического сообщества — культурные нормы и стереотипы, которые позволяют людям по-своему кодировать и декодировать смысловые послания, наполнять значениями политические месседжи, передавать и усваивать скрытую для других акторов информацию. В рамках национальной (конфессиональной, региональной и проч.) культуры эти маркеры политических значений превращают условности и подтексты в механизмы политического общения, позволяющие устанавливать плотные формы контактов.

Впрочем, сказанное не говорит о том, что политические коммуникации обязательно обладают обратной связью, на чем настаивает ряд ученых, либо различающих смыслы первоначального сообщения и «ответы» реципиента, либо полагая, что коммуникация — это двунаправленная связь, т. е. отношение субъекта с субъектом с обратной связью. Применительно к политической истории можно увидеть множество примеров того, как власть в одностороннем порядке просто информирует граждан, добиваясь от них внутреннего «ответа» на свои послания, но абсолютно не интересуясь его содержанием и тем более не учитывая его при принятии политических решений. Например, Грачев Михаил Николаевич в рамках таких коммуникативных связей выделяет «модель вещания» (которая предполагает централизованное распространение информации периферийным реципиентам), «диалоговую модель» (демонстрирующую приоритет непосредственного общения акторов), «консультационную модель» (где индивидуальные акторы самостоятельно входит в контакт с центром власти), а также «регистрационную модель» (демонстрирующую решающую роль периферийных источников снабжающих центр информацией)^[2].

Разные комбинации смысловых обменов, их циркуляция между участниками борьбы за власть придают политическим коммуникациям то линейный, то циклический характер, а то превращают в разновидность сложно организованной схематики конкурентных или непосредственных контактов политических союзников и партнеров. Главное, однако, в том, что все эти разновидности и модели коммуникаций распространяются на весь спектр информационных связей государства и партий, центра и регионов, межгрупповые и межпартийные контакты, формы общения институтов и индивидов. То есть любых акторов, прямо или косвенно участвующих в конкуренции за прерогативы центров политической власти.

Содержательным основанием политических коммуникаций является символическая природа информационных сообщений (обменов). Олицетворяя и обобщая в текстах властно значимые смыслы, символы служат основанием идентификации политических объектов в сознании человека, в конечном счете обусловливая способы коммутации, возникновение определенных норм и институтов трансляции сообщений, формы обработки текстов и организации дискурса и т. д. История дала основания рассматривать в качестве механизмов символизации политических текстов миф, религию, идеологию и основанную на обращении имиджевых структур политическую рекламистику. Иначе говоря, эти различные способы символизации, используемые людьми для производства и обращения политических текстов (кодирования первичной информации коммуникаторами и ее раскодирование реципиентами, установления политической повестки дня, структурирование новостных инфопотоков и проч.), следует рассматривать в качестве основных источников формирования коммуникаций.

К примеру, политические коммуникации, связанные с мифологическим (олицетворяющим действительность) способом формирования символического содержания текстов, ориентированы на упрощенные и во многом односторонние формы общения коммуникаторов и маргинальный, низкообразованный сегмент электората. В то же время идеологические методы образования символов (использующие для этого абстрактно-теоретические схемы) направлены на установление более рациональных и институализированных политических контактов. При этом в настоящее время на многих участках политического пространства обеспечить возникновение политической коммуникации могут только имиджевые конструкции (исключающие концептуальное восприятие информации и сориентированные на эмоциональное восприятие политического месседжа), направленные на то, чтобы, не перестраивая ментальные структуры реципиента, «развернуть» его внимание и интерес в нужную для коммуникатора сторону.

Одним словом, от способа образования политических символов зависит смысл исходного послания и возможности установления тех или иных видов коммуникации. В то же время при дальнейшем нарастании принципиально разнокачественных способов символизации политических сообщений под вопросом может оказаться и сам механизм политического (символического по своей природе) принуждения, который, собственно, и конституирует данный способ регуляции социальных конфликтов.

Это прежде всего касается публичных формы коммуникации, обладающих особым значением для политики. Так, Питер Далгрен (Peter Dalhgren) справедливо пишет, что политика «является специфической областью публичной сферы, которая вынуждена иметь дело с медиапредставлениями…», т. е. такими формами текстов, которые предназначены для установления массовых, дискурсивных контактов крупных слоев населения со структурами государственной власти.

Именно в публичном пространстве политика предстает в качестве постоянно мутирующей и прерывающейся коммутации акторов, обусловленной их интересами, ценностными представлениями, позициями и статусами, выставленными для всеобщего обозрения и оспаривания. Именно в силу этого типа коммуникаций политика понимается как разновидность дискурса больших социальных аудиторий.

Сказанное означает, что в политическом пространстве в основном обращаются тексты, сконструированные как продукты коллективного творчества, направленные на обеспечение информационных контактов между группами по вполне определенной (властно значимой) проблематике. Поскольку же формирование и распространение массовых сообщений неизбежно вызывает разнородную политическую реакцию элитарных и неэлитарных групп (в том числе не побуждая, а свертывая общение), что обусловливает возникновение коммуникаций, обладающих разной интенсивностью и характером общения, то у коммуникаторов (в том числе и политически господствующих структур) не существует ни гарантий установления плотных контактов со своими реципиентами, ни возможностей контролировать обращающуюся в политике информацию. История дала немало примеров, когда интенсивная пропаганда властью своих идей и подходов не могла устранить несовместимость ее идеологических и психологических установок с общественным мнением. Поэтому интенсивность информационных потоков может скрывать и факты дискоммуникации, то, что те или иные политические акторы говорят на разных языках.

Как показывает опыт, интенсивность и характер политических коммуникаций напрямую зависит от коммуникативных способностей акторов, их навыков поддержания общения на основе использования тех или иных инструментов передачи информации, их, говоря обобщенно, коммуникативной культуры, которая в конечном счете и предопределяет возможности и границы использования их политического потенциала. К примеру, один лидер умеет хорошо поддерживать связи с элитарными группами, другой — с представителями крупного бизнеса, третий — с массовыми аудиториями и т. д. В этом смысле наиболее значимыми для общества являются коммуникативные способности государства, а в контексте современного развития прежде всего его медиаспособности, которые выдвигаются на первый план при организации контактов власти и населения.

В частности, к ним можно отнести способности: позиционирования общества (гражданских структур) как полноправного политического партнера; стимулирования интереса граждан к политике (участию в конкретных проектах) и мобилизации их политической активности; поддержания политической репутации правящего режима (самолегитимации) и снижения рисков правления; поддержания в стране медиаразнообразия, отвечающего различным потребностям граждан в информации; к надлежащему контролю за СМИ в части обеспечения общества и власти к своевременной и качественной информации; использования различных технологий медиаприкрытия непопулярных политических решений; поддержания технической оснащенности медиатрафика на современном уровне и т. д.

Наличие подобного рода качеств особенно значимо в связи с динамикой современных политических коммуникаций, неразрывно связанных с постепенным утверждением новых форм организации политической власти. Опираясь на опыт различных стран, ученые констатируют наличие таких медиаполитических форм организации власти, как медиаориентированные политические системы, медиацентрированные демократии, протои постдемократические медиакратии. Все эти формы отличаются особыми связями и структурами, контролирующими массовые информационные обмены между государством и обществом, применением различных стратегий построения имиджей, установлением новых границ между публичной и частной сферами жизни, культурными механизмами целенаправленного влияния властей на поведение человека.

Так, в качестве основных параметров медиацентрированной демократии Дарен Лилликер (Darren G. Lilleker) выделяет дефицит непосредственной коммуникации в межрегиональных связях, увеличение средств, идущих на телерекламу; широкое использование технологий шоу-бизнеса при продвижении политических товаров; селебритизацию политики посредством имиджевых технологий; необходимость наличия у лидеров навыков работы со СМИ; центральную роль медиаменеджмента при проведении политических кампаний; широкое привлечение к проведению политических кампаний PR-специалистов и консультантов^[3]. В то же время режимы медиакратии демонстрируют роль массмедиа уже не как — пусть и важных — инструментов продвижения политических товаров, привлекающих к ним внимание общества, организующих медиасопровождение этого процесса, блокирующих невыгодную для коммуникаторов информацию, устанавливающих смысловые квалификации событий — что есть правда, а что ложь, и проч. Речь в данном случае идет о перехвате массмедиа значительных функций политических партий и других политических медиаторов и об обретении ими принципиально преобладающей роли в организации диалога государства и общества, процессах артикуляции требований граждан и оформлении решений властей^[4].

Применительно к современной России можно говорить о формировании протодемократической медиакратии, демонстрирующей превращение правящего режима в бесконтрольного собственника публичной информации, а следовательно, и безальтернативного источника проектирования политического будущего страны. В таких условиях складывается реальная угроза медиаполитического позиционирования по преимуществу корпоративных интересов правящих группировок (и расширения их политического влияния) и, как следствие, свертывания диалоговых обменов между властью и обществом, сползания политической коммуникации к одностороннему информированию элитой низовых политических структур.

В сфере политики складывается множество коммуникаций, демонстрирующих различные цели общения акторов, использование естественных и искусственных, вербальных и невербальных знаково-языковых структур, институтов, а также иных характеристик. Самыми устойчивыми из них являются те, которые связаны с постоянным «обслуживанием» ролевых практик акторов, например в области принятия решений, проведения выборов, развития межпартийных отношений и т. д. Таким образом, все эти коммуникации создают в сфере политики множественные площадки общения, зоны контактов, различающиеся своей устойчивостью и направленностью. Так, коммуникации, связанные с электоральными целями, как правило, демонстрируют масштабные, организационно оформленные формы взаимоотношений массмедиа, органов государственной власти, избирательных штабов и других политических игроков. Такие формы коммуникации соседствуют с контактами, «обслуживающими» частные, спорадически возникающие политические проекты (например, в зоне принятия государственных решений или урегулирования конфликтов), которые могут вообще не иметь каких-либо институализированных оснований. Так что политика всегда является пространством сочетания разных (по устойчивости и институализации) форм контактной связи, которые, в свою очередь, соседствуют с односторонними инфопотоками, не способными создать плотные связи и отношения политических игроков.

Сказанное показывает, что даже массовые политические коммуникации не исчерпывают всего содержания политики, поскольку демонстрируют лишь те контакты, которые образуются на основе передачи информации большим, анонимным и гетерогенным группам населения. И независимо от того, что эти коммуникации могут носить дискурсивный характер, позволяя гражданам обращаться к официальным центрам власти, в поле политики всегда будут складываться и другие коммуникации. К последним могут быть отнесены различные межличностные и межгрупповые (корпоративные) контакты со своей повесткой и структурами общения, а также множественные латентные, скрытые от общественности коммуникации внутри правящего класса (а также аналогичные контакты национальных и международных элит), в большинстве случаев оказывающих преобладающее влияние на законодательные и исполнительные органы власти при принятии государственных решений.

Специфический характер политических коммуникаций выражен и в наличии особых акторов, участвующих в обмене информацией, поскольку социальные группы (как консолидаризированные акторы) непосредственно не участвуют в информационных обменах, предполагая наличие образований иного уровня социальной организации.

В этом плане имеет смысл говорить о следующих агентах информационного поля политики:

• • информационные структуры государства (отделы и службы связей с общественностью различных органов власти, пресс-секретариаты или же другие специализированные структуры);
• • многообразные корпоративные структуры (информационные отделы партий, общественно-политических движений, оформленных групп интересов);
• • специализированные информационные структуры (консалтинговые и рекламные агентства);
• • СМИ (в их политическом назначении и независимо от того, являются ли они самостоятельными участниками рынка информации или же средствами представительства интересов других акторов);
• • террористические и другие организации, занимающие в информационном пространстве легально не признанные позиции;
• • спонсоры, медиамагнаты и рекламодатели, имеющие специфические позиции и соответствующие выходы на информационный рынок;
• • различные с точки зрения способности к участию в политическом дискурсе сегменты социума: «публика» (корпус политически активных граждан, постоянно находящийся в информационном контакте с властью), «общественность», вступающая в контакты с последней лишь в острые периоды развития политического процесса, и «общество», т. е. корпус граждан, практически никогда не вступающих в политические контакты с властью.

Вышеперечисленные акторы непосредственно действуют в информационном пространстве, обладая специфическими возможностями в производстве и распространении информационных продуктов, побуждении и поддержании политических коммуникаций. В конечном счете — независимо от характера собственных информационных продуктов — каждая структура, «работающая» на ту или иную крупную (корпоративную) социальную аудиторию, вносит свой вклад в формирование, оформление и трансляцию публично заявляемых позиций и целей этих социальных заказчиков. Причем различные структуры по-своему оформляют эти — коллективные по своему происхождению — манифестируемые в текстах интенции коммуникатора.

В то же время в связи с тактическими соображениями акторов, особенностями используемых ими знаково-языковых систем, наличием резонансных барьеров, недостаточным профессионализмом работников информационных структур и прочими обстоятельствами, их (акторов) политические интересы и цели могут не проникать на информационный рынок и не побуждать формирование соответствующих коммуникаций. Иначе говоря, статусные позиции акторов могут сочетаться с дефицитом должных механизмов и технологий презентации их интересов на информационно-политическом рынке. Такое несоответствие статусных и информационных позиций обусловливает неравновесность политических коммуникаций. В силу такого рода причин в одних странах наиболее развитыми могут быть контакты между федеральными исполнительными органами власти, проправительственными СМИ и отдельными корпоративными структурами, в то время как информационное присутствие общественного мнения или же независимых СМИ останется минимальным; в то же время в других странах может складываться иная коммуникативная архитектура, с другими лидерами и аутсайдерами информационного рынка.

Более того, даже деятельность одного государства (одни институты которого могут ориентироваться на снятие ограничений для получения информации, а другие на ужесточение контроля и даже восстановление цензуры) может создавать различные по интенсивности и направленности коммуникативные связи, которые могут противоречить друг другу, провоцируя столь же различные политические реакции населения. Показательно в этом смысле, что применительно к современному российскому обществу отдельные исследователи заявляют об альтернативном характере реализации информационной политики государства и, следовательно, только о гипотетической возможности правящего режима использовать ее для укрепления демократических основ российского транзита (Ю. А. Нисневич).

На содержание и характер политических коммуникаций непосредственное воздействие оказывают рыночные и нерыночные способы их формирования. В этом плане следует различать возможности маркетинговых (PR, политическая реклама, информационный лоббизм и другие технологии, основанные на распространении имиджевых конструкций) и немаркетинговых (пропаганда и агитация) способов организации дискурса, каждый из которых обладает своим набором средств организации политических контактов, способами использования медиаструктур (например, тенденций к коммерциализации или таблоизации СМИ, особенностей их корпоративных взаимоотношений, профессионально-этических стандартов и правил функционирования и т. д.) и их связей с государством и т. д.

Немаркетинговые способы организации политических коммуникаций придают им односторонний характер, демонстрируя полную зависимость реципиента от коммуникатора. И чем слабее политические позиции коммуникаторов, тем интенсивнее используются ими пропагандистские методы информирования, техники внушения и даже подавления рациональных способов оценки распространяемых сведений. В противоположность им маркетинговые инструменты, отражающие приоритет убеждающей коммуникации, полностью ориентированы на информационные запросы реципиента, на обеспечение удобства получения им политических знаний. Тем не менее, несмотря на принципиальную разницу методов организации дискурса, каждый из этих способов побуждения и поддержания политических коммуникаций нацелен на доверительный характер общения коммуникатора и реципиента и в конечном счете создание у граждан ощущения свободы выбора информации и самостоятельной выработки позиции.

Как показывает опыт, несмотря на существенное возрастание роли рыночных, имиджевых инструментов формирования политических коммуникаций, для государства основным способом поддержания его связей с обществом была и остается пропаганда, построенная на механизмах тиражирования односторонних оценок и их противопоставление позициям конкурентов. Непременным информационным маркером пропагандистского воздействия является конструирование текстов с использованием большого удельного веса абстракций (размывающих и делающих крайне неопределенным содержание защищаемых интересов), распространение дихотомических оценок и упрощенных политических позиций.

Благодаря таким функциональным особенностям пропаганда играет решающую роль в позиционировании правящего режима и информационном обеспечении государственной политики. Даже в развитых демократических государствах необходимость распространения ценностей, обеспечивающих политическое выживание того или иного социального актора (или задачи придания определенной направленности политическому процессу, установления контроля за состоянием сознания социальных аудиторий), предопределяют существование пропагандистских способов поддержания коммуникации. И уж, конечно, такая тенденция характерна для стран переходного типа, для государств, проводящих системную антикризисную политику. В то же время в каждом обществе различные стандарты и традиции политической культуры, а нередко и технические структуры информационной индустрии выступают как определенные ограничители перестройки информационных процессов.

Например, как показывает опыт новейшей политической истории, в современном российском обществе значительная часть гражданской аудитории привержена идеологическим способам символизации политических объектов и по преимуществу сориентирована на пропагандистские формы поддержания контактов со структурами власти. По сути, любые политические сообщения она «прочитывает» как идеологически выверенные тексты, вычленяя в них конфронтационное содержание. Эти массовые интенции значительной части населения во многом совпадают и с попытками властей укрепить собственные политические приоритеты за счет острой критики внешних и внутренних оппонентов (системной и несистемной оппозиции, активистов гражданского протеста, исполнителей зарубежных грантов и различных НКО, использующих зарубежную помощь, многоликих иностранных противников и т. д.). Это пропагандистское насаждение идеологии «нашизма» провоцирует активность различных националистических и радикальных движений (организаций) в стране, подрывая и разрушая коммуникативный потенциал общества для укрепления единого гражданского духа нации, укрепления общегражданских ценностей.

Содержание политических коммуникаций во многом зависит и от их структуры, каждый элемент которой отражает разнообразные цели и методы освоения информации, условий и структур, обеспечивающих данный процесс, демонстрирует сложный характер информационнокоммуникативного обмена между людьми. Так, в науке сложились представления о наличии семантического, технического и инфлуентального (от англ, influence — влияние) уровней политических коммуникаций (Джон Томпсон — John Brookshire Thompson). Данные компоненты вычленяют наиболее существенные и качественно отличающиеся свойства политических коммуникаций, которые, с одной стороны, обеспечивают самое их существование, а с другой — определяют условия эффективного взаимодействия политических акторов со своими информационными партнерами.

Так, семантический компонент раскрывает зависимость процессов передачи информации и возникновения коммуникации между политическими акторами от употребляемых знаково-языковых форм. С этой точки зрения во внимание принимается способность используемых людьми знаков, символов или изображений, которые сохраняют (препятствуют) смысл и значение передаваемых сообщений, и обеспечивают их адекватную интерпретацию реципиентами. В этом плане принимаются в расчет как вербальные (словесные), так и невербальные (жесты, мимика, движение тела, диапазон речи, смех, язык этикета и др.) средства передачи информации, которые используются политическими (официальными и неофициальными, формальными и неформальными) акторами для поддержания контактов.

Наличие семантических структур показывает значение тех языковых форм, при помощи которых может либо состояться, либо не состояться коммуникация политических агентов при взаимном обмене информацией. Например, государственные органы нередко формируют политические тексты в излишне теоретизированном виде, который затрудняет их понимание рядовыми гражданами и одновременно снижает мобилизационные возможности власти. Отдельные газеты, журналы и телеканалы чрезмерно употребляют иностранные или специальные термины, которые существенно затрудняют смысловое прочтение информации обычными людьми. Таким образом, несоответствие семантических структур типу общения, возможностям субъектов либо их внутренние изъяны способны вместо связующих эффектов породить коммуникационный вакуум в отношениях власти с населением. А это может иметь далеко идущие политические последствия. В связи с этим можно, к примеру, вспомнить, как в постсоветскую эпоху коммунистический режим проиграл информационную борьбу демократам во многом из-за использования того «партновояза», который оперировал не соответствующими действительности и вызывающими у населения аллергию терминами «гуманного демократического социализма», «социалистического плюрализма мнений» и др. Не менее драматично сложилась и судьба «демократии», позитивное отношение к которой было утрачено значительной частью населения в результате неудач первых лет модернизационных преобразований в нашей стране.

Значение семантических параметров политической коммуникации показывает, что официальные структуры государства должны использовать такие языковые формы, которые сглаживали бы противоречия между специализированными и неспециализированными потребителями правительственной информации. Эти формализованные тексты должны содержать такие языковые формы, которые облегчали бы их смысловое усвоение населением и соответствующее установление коммуникации. Так, руководители в выступлениях обязаны использовать определенные просторечия, сленговые и другие формы, усиливающие семантическую близость языка управляющих и управляемых. Поэтому государственная информация должна быть многоязычной, лингвистически многообразной, но при этом семантически целостной.

Существенную роль при осуществлении информационных отношений в политике играют и находящиеся в распоряжении у субъектов технические средства, что заставляет говорить о техническом уровне политической коммуникации. Поскольку передача сообщений в любом государстве неизбежно предполагает использование определенных технических средств (от гусиных перьев до новейших носителей электронной информации), то информационные процессы неизбежно включают в себя соответствующие структурные компоненты. Прежде всего к ним относятся технические каналы, по которым распространяется (транслируется) информация, а также те структуры, которые позволяют не только передавать и изымать (с искажениями или без искажений), но и накапливать, контролировать, сохранять и беречь (охранять) эти сведения. С этой точки зрения информационная деятельность политических субъектов рассматривается как функционирование специальных организационных структур, кадровых центров, банков данных, сетей и технологий хранения и передачи информации. При этом значение и роль всех этих технических инструментов коммуникации определяется тем, насколько они способны без каких-либо изменений, своевременно и в нужное место передать то или иное сообщение.

Выделение этого технологического компонента политических коммуникаций акцентирует внимание на необходимости устранения различных помех (шумов), которые препятствуют своевременной и бесперебойной информации в политической системе. К таким помехам могут относиться различия в носителях информации (бумажных и электронных), дефицит времени на получение субъектом нужной ему информации, малая мощность или перегрузка проводящих каналов, низкая квалификация кадров, собирающих информацию и т. д.

Применительно к государству наличие технических каналов для организации информационных контактов показывает, что данный институт власти должен обладать необходимым количеством каналов для распространения официальной информации, в частности как речевых (брифингов, интервью руководителей и др.) или связанных с бумажными (бюллетени правительства, публикации в газетах и журналах), так и визуальными и электронными (каналы государственного телевидения, федеральные и региональные системы связи и проч.), позволяющими осуществлять бесперебойную коммуникацию со своими гражданами. Государство должно иметь возможность выбирать те каналы, которые будут наиболее эффективными для установления прямых связей с населением для распространения важных сообщений (либо центральные органы печати, либо местные, либо радио, либо телеканалы и т. д.). При этом последние должны уверенно работать как в обычном режиме, так и в условиях перегрузки, максимально гибко использовать свои специфические средства связи. В то же время технические возможности государства должны обязательно соответствовать средствам приема сообщений, которыми обладает население. В противном случае технико-информационные стандарты могут исключить определенную часть населения из диалога с государством. С другой стороны, государству необходимо постоянно совершенствовать средства защиты своих информационных сетей в целях охраны конфиденциальных сообщений от противников и конкурентов.

Третий — инфлуентальный уровень информационно-коммуникативной деятельности раскрывает характер влияния информации на сознание политических акторов. Этот компонент политической коммуникации раскрывает те условия, от которых зависит сила идейного воздействия на граждан предлагаемых государством или партиями целей, ценностей и идей. По сути, на этом структурном уровне определяются источники, предпосылки и факторы идейной (духовной) эффективности вращающихся на политическом рынке идей и представлений.

Для повышения эффективности своей деятельности в этом направлении политические акторы обязаны руководствоваться соображениями адресности подачи информации, особенностями аудитории, которая имеет дело с теми или иными сообщениями. Формулируемые лозунги и призывы должны соответствовать условиям социальной среды, учитывать действующие в групповом и массовом сознании традиции и обычаи, доминирующие стереотипы и привычки.

Исключительно важное значение приобретает и обеспечение единства смыслового и временного параметров информационных сообщений, которое предполагает, что восприятие любых идей должно соотноситься людьми с физическим временем своего существования. Например, одной из причин потери былого идейного влияния коммунистической идеологии в бывшем СССР была официальная пропаганда, утверждавшая в 70—80-е гг. о построении в стране общества «развитого социализма», якобы решившего все основные социальные конфликты. Для людей же, сталкивавшихся в жизни с многочисленными проблемами и противоречиями, такая попытка директивной информации заместить реальные отношения выдуманными политическими образами привела к разрушению авторитета данной идеологии и режима. На те же «грабли» не раз наступала и официальная пропаганда постсоветских режимов в российском обществе, замалчивавших факты резкого социального расслоения общества, формы разрастания коррупции в государственном аппарате, судебного произвола и других очевидных для рядовых граждан явлений политической жизни.

Богатство разнообразных способов восприятия и усвоения информации и ее использования в различных формах поведения людей свидетельствует о наличии множества типов политических коммуникаций. В качестве таких наиболее показательных типов политических коммуникаций можно было бы отметить следующие, наиболее распространенные их разновидности:

• • вербальные (т.е. формирующиеся на основе различных словесных и изустных языковых систем) и невербальные (использующие иные способы общения людей);
• • вертикальные (характеризующие отношения между вышестоящими и нижестоящими институтами и структурами власти, а в конечном счете отношения между правящим классом и рядовыми гражданами) и горизонтальные (предполагающие установление контактов между институтами, структурами, звеньями или группами, принадлежащими к одному уровню организации власти, например между органами исполнительной власти в регионах, между оппозиционными партиями, общественно-политическими движениями и т. д.);
• • межличностные (характеризующие политические контакты между персональными акторами), групповые (раскрывающие специфику установления контактов между групповыми акторами — партиями, организациями, социальными общностями и проч.) и массовые (демонстрирующие отличительные черты коммуникаций государства и массовых общностей в публичной сфере, использующие соответствующие институты, каналы и формы передачи и распространения информации);
• • формальные (основанные на использовании официальной информации, осознании правовых или иных последствий установления или неустановления контактов) и неформальные (в основе которых индивидуальные, корпоративные и иные неофициальные пристрастия людей).

• [1] Впрочем, ряд ученых по привычке рассматривают политические коммуникациикак своеобразную соединительную ткань политики, т. е., по преимуществу, технологический процесс, «связующий, направляющий и инновациирующий общественнополитическую жизнь» (Грачев М. Н.), т. е. сохраняющий свои прежние (характерные для индустриального общества) функции. Еще более традиционалистскую позицию занимаютученые, гиперболизирующие групповую природу коммуникативных процессов и интерпретируя, к примеру, информационные контакты с Западом как «третью мировуюинформационную войну», развертывание и противоборство «информационнофинансовому тоталитаризму» и т. д. (Пугачев В. П.)
• [2] Грачев М. Н. Политика, политическая система, политическая коммуникация. М., 1999. С. 134—136.
• [3] Циг. по: Политическая коммуникативистика: теория, методология, практика /под. ред. Л. Н. Тимофеевой. М.: РОССПЭН, 2012. С. 119.
• [4] См.: Соловьев А. Медиакратия // Политология: Лексикон / под ред. А. И. Соловьева. М.: РОССПЭН, 2007.