Культ медведя и его истоки

Культ медведя и его истоки

В традиционном мировоззрении людей особое место занимают представления о животном мире. Идеи единства всего живого, родства двух миров — людей и зверей, относятся к наиболее ранней истории человечества. Широкое распространение получили культы лесных зверей: волка, оленя, кабана, соболя, зайца, а также медведя. Именно культ медведя является главным объектом данной работы.

Цель работы: исследование исторических и культурных истоков медвежьего культа, анализа образа медведя в религиозно-мифологических представлениях и связанных с ними обрядах. Исходя из поставленной цели, в работе определены следующие задачи:

1) выявление происхождения культа медведя;

2) рассмотрение наиболее полно структуры обрядности, связанной с воззрениями о медведе как культово почитаемом звере.

Актуальность: до настоящего времени остаётся немало проблемных вопросов, касающихся образа медведя. Подробное рассмотрение данной темы дает возможность реконструировать более полные представления и обряды, связанные с образом медведя, которые определяются как «культ медведя».

Предметов исследования несколько. Фольклорно-мифологические предания о медведе, представления, поверья и запреты, связанные с образом медведя, комплекс ритуалов, связанных с медведем.

Объектом исследования является комплекс религиозно-мифологических представлений людей, обозначенных в данной работе как «культ медведя».

исторический культурный медведь культ

1. Происхождение культа медведя

Издревле почитали некоторых животных. Например, Аист символизирует в ряде традиций обилие, плодородие, долголетие, материнские чувства. Голубь как символ души умершего. Лосось символизирует изобилие, знание, вдохновение. Акула — образ опасности, зла, смерти. Овца — робость, стыдливость, кротость, безобидность. Корова, во многих древних религиях символ плодородия, изобилия, благоденствия. Лев выступает как воплощённая храбрость, благородство и постоянство. Змей — символ, связываемый с плодородием, землёй, женской производящей силой, водой, дождем, с одной стороны, и домашним очагом, огнём (особенно небесным), а также мужским оплодотворяющим началом — с другой.

Культ медведя мог сложиться у древних племен манги (мангиты), торгани и нгамондри, живших в районах горной тайги, примыкавшей с запада и востока к озеру Байкал. Мифы-сказки и представления о медведе из этого региона были разнесены тунгусами на запад, север и северо-восток. С сибирским пластом связывает истоки представлений о медведе-прародителе у нанайцев. Как известно, происхождение тотемизма в первую очередь было обусловлено специализацией первобытных коллектив людей в преимущественной охоте на тот или иной вид животных. По данным палеозоологов и археологов, преобладание костных останков медведя наблюдается в пещерных стоянках верхнепалеолитических охотников Южной Германии, Швейцарии, Югославии, Болгарии, Северного Причерноморья Кавказа и Южного Урала. Исходя из этих фактов, можно полагать, что тотемический культ медведя мог появиться не позднее эпохи ашеля-мустье в северных окраинах первоначальной ойкумены до расселения первобытных людей в Северо-Западную Европу Северо-Восточную Азию и Северную Америку. При настоящем уровне знании о древних миграционных волнах и их направлениях едва ли можно говорить о более узких районах сложения культа медведя, тем более увязывать этот процесс с теми или иными известными в истории этническими общностями, группами или семьями народов.

В мифологических представлениях и ритуале Медведь может выступать как божество, культурный герой, основатель традиции, предок, родоначальник, тотем, дух-охранитель, дух-целитель, хозяин нижнего мира, священное и жертвенное животное, зооморфный классификатор, элемент астрального кода, воплощение души, даритель, звериный двойник человека, помощник шамана, его зооморфная ипостась и душа, оборотень и т. п. Медведь — один из главных героев животного эпоса, сказок, былин, песен, загадок, поверий, заговоров и др. Значение медведя определяется прежде всего его подобием человеку, толкуемым мифопоэтическим сознанием как указание на общее их происхождение или происхождение друг от друга. Тему подобия или тождества медведя и человека в разных планах реализует ритуал медвежьей охоты, составляющий ядро культа медведя. Один из основных этапов ритуала медвежьей охоты в ряде сибирских традиций состоит в «расстёгивании» и последующем снятии шкуры (или «шубы»), что в известной степени означает первый этап принятия Медведя человеческим коллективом (превращение Медведя в человека, снятие различий между ними), за которым следует второй этап — вкушение медвежьего мяса. Медвежий ритуал («медвежий праздник») достаточно полно сохранился в ряде традиций (обские угры, кеты, нивхи и др.) вплоть до 20 в.; по многочисленным пережиткам он может быть восстановлен и для других традиций.

Кроме того, целый ряд свидетельств (изображения Медведя в пещерах Франции, находки большого скопления медвежьих костей в пещерах ФРГ и Швейцарии, собранных в определённом порядке, что имеет аналогии в современных медвежьих ритуалах; петроглифы Скандинавии, Урала, Восточной Сибири) делает несомненными архаичность мифопоэтических представлений о Медведе и связанных с ним культов и исключительную устойчивость взгляда человека на природу Медведя и его сакральное значение. В пределах Евразии обычно выделяют два типа медвежьих ритуалов (праздников) — западный (обские угры, кеты, эвенки), связанный с охотой на медведя, и дальневосточный (нивхи, айны и другие народы Приамурья, Сахалина; к этому же типу относятся ритуалы, зафиксированные у вьетнамцев), включающий воспитание медведя в человеческой семье. У ряда сибирских народностей и индейцев Северной Америки известны разные типы миметической «медвежьей пляски», совершаемой в связи с предстоящей охотой или при удачном её завершении, во время врачевательного обряда. Иногда такая пляска в медвежьих масках и костюмах, сопровождаемая «медвежьими песнями», является прерогативой членов особых — медвежьих — обществ и приурочивается к главному празднику племени. Частично медвежьи обряды отражены и в народной медицине. У некоторых индейских племён именно Медведь выступает основным и наиболее могущественным патроном «лекарских» корпораций, в необходимых случаях его вызывают с помощью специальных ритуалов.

Во многих традициях считалось, что целительная сила Медведя распространяется не только на людей, но и на скот (коров, оленей и др.). Вместе с тем Медведь мог выступать и в роли «коровьего врага». Широкое распространение имело представление, что души наиболее могущественных шаманов обладали способностью оборачиваться Медведем, орлом или лосем. В ряде сибирских и северо-американских традиций произошла институализация особого класса медвежьих шаманов, которые не только отождествляли себя с Медведем, но и во многих случаях «омедвеживали» участников ритуала — заказчиков (напр., одевались сами и облачали заказчиков в медвежьи наряды). Способность к оборотничеству, к превращению в Медведя приписывалась и колдунам (у печорских коми и в ряде других традиций). Медвежьи маски и костюмы соотносятся с обширным кругом ритуалов, связанных с ряженьем человека под Медведя и уже утративших непосредственную связь с охотой (русская обрядовая традиция ряженья Медведем, действа с гороховым Медведь у поляков и чехов и др.). Имеются также многочисленные данные об участии медведей в обрядах более формального характера, главная функция которых сводилась к репрезентации царского величия. В древневосточных описаниях «звериных» кортежей Медведь играл особую роль наряду с другим «царём зверей» — львом. [Илимбетова А. Ф. Отражение культа медведя в мифологии и народных традициях башкир // Актуальные проблемы истории, языка м культуры Башкортостана: Сборник научных трудов молодых ученых ИИЯЛ УНЦ РАН. — Уфа: Деловая династия, 2008. — III выпуск. — 240 с. — С.107−112.]

Медвежья обрядность осмысляется как на уровне мифологических образов и соответствующих сюжетов, так и на уровне мифологизированных быличек о сожительстве женщины, заблудившейся в лесу, с Медведем или о связи медведицы с охотником; отсюда и особая категория полулюдей-полумедведей, упоминаемых в фольклорных текстах и литературных обработках (напр., в рассказе П. Мериме «Локис «). Мифологические представления о таких гибридных существах известны у кетов, у эвенков и эвенов, нивхов и других народов. Сведения о «людях-медведях» имеются в древневосточных (в частности, хеттских) текстах. В этом контексте становится мотивированным не только представление о Медведе как некоем духе — хозяине леса, горы, зверей, покровителе охоты, но и связь Медведя с человеческим родом: Медведь — предок людей, их старший родственник, наконец, тотем. Культ Медведя у тех народов, у которых получил развитие фратриальный тотемизм, нередко мотивируется его тотемной функцией. У обских угров Медведь считался некогда предком фратрии Пор, позже культ Медведя стал общеплеменным; у тлингитов род Медведя входил во фратрию волка; род Медведя зафиксирован также у гуронов, ирокезов и ряда других индейских племён. С этим кругом представлений связана трактовка Медведя как родственника в мифе, ритуале. Тему родства (хозяина леса) отражают табуистические названия Медведя — «отец», «дед», «дедушка», «старик», «дядя», «отчим», «мать», «бабушка», «старуха», «лесовой человек», «зверь», «хозяин (леса, гор)», «владыка», «князь зверей» и т. п. Известны и другие принципы табуирования названий Медведя: рус. «медведь», т. е. «едящий мёд».

Языковой табуированности названий Медведя соответствуют и многочисленные запреты, связанные с поведением человека (особенно охотника) в отношении медведя. Известны случаи «медвежьих» имён людей (валлийский царь в букваьном переводе — «сын Медведя.»; индеец племени кроу, имя которого в буквальном переводе означает «много медведей»; фамилии типа Медведев), а также божеств и других мифологических персонажей (или, во всяком случае, «медвежьих» эпитетов к ним): «медвежий» — эпитет кельтского Меркурия (при галльск. аrto, «медведь»); древнегреческое имя Кентавра у Гесиода; обозначение Арктура, стража Большой Медведицы в созвездии Волопас. С образом Медведяпервопредка связано и представление о нём как о первом культурном герое. Обские угры связывают с бурым Медведем, а ненцы — с белым Медведем принесение огня или умение пользоваться им. Иногда мотив первопредка более завуалирован.

Индейцы квакиутль вели своё происхождение от брака медведицы с первопредком-мужчиной; в мифе илимских эвенков Медведь — один из помощников Ворона — творца вселенной; хотя позже Ворон и наказал Медведя, но не отстранил его полностью, поставив наблюдать за жизнью людей (ср. обычай уподобляться ворону-иноплеменнику в медвежьем обряде, при охоте на медведя у эвенков). Медведь связан и с высшими уровнями мифологической системы или с другими персонажами, обладающими индивидуализированными характеристиками и особыми именами. Медвежьи черты усматриваются в облике таких высших богов, творцов вселенной и прародителей людей, как Нуми-Торум у обских угров и манси, Нум у ненцев (ср. также медвежьи плечи родоначальника огузов Огуз-хана, считавшегося сыном или дочерью Медведя). [Илимбетова А. Ф. Отражение культа медведя в мифологии и народных традициях башкир // Актуальные проблемы истории, языка м культуры Башкортостана: Сборник научных трудов молодых ученых ИИЯЛ УНЦ РАН. — Уфа: Деловая династия, 2008. — III выпуск. — 240 с. — С.112−119.]

У многих народов распространено представление, что Медведь прежде был небесным существом, наделённым божественными качествами, но позже спущен небесным богом на землю за ослушание (у хантов), за попытку испугать бога (у бурят), чтобы карать грешников (в ряде традиций считалось, что задранный медведем человек — грешник; когда убитым оказывался медведь, верили, что он прогневил небесного бога, который и покарал его). Нередко бог и сам мог принимать образ Медведя, когда хотел показаться людям на земле (поволжские легенды о Керемете). Такие мотивы, как «Медведь — сын небесного бога» (в частности, связанного с громом), «перемещение Медведя с неба на землю», «Медведь и плодородие», позволяют включить образ Медведя в схему основного мифа. В этой связи знаменательно отождествление (или, по крайней мере, тесное сближение) в медвежьем культе в Заволжье скотьего бога Велеса — противника громовержца с Медведем.

2. Культ медведя в различных регионах

В пределах Евразии обычно выделяют два типа медвежьих ритуалов (праздников) — западный (обские угры, кеты, эвенки), связанный с охотой на медведя, и дальневосточный (нивхи, айны и другие народы Приамурья, Сахалина; к этому же типу относятся ритуалы, зафиксированные у вьетнамцев), включающий воспитание медведя в человеческой семье. У ряда сибирских народностей и индейцев Северной Америки известны разные типы миметической «медвежьей пляски», совершаемой в связи с предстоящей охотой или при удачном её завершении, во время врачевательного обряда. Иногда такая пляска в медвежьих масках и костюмах, сопровождаемая «медвежьими песнями», является прерогативой членов особых — медвежьих — обществ и приурочивается к главному празднику племени. Частично медвежьи обряды отражены и в народной медицине. У некоторых индейских племён именно Медведь выступает основным и наиболее могущественным патроном «лекарских» корпораций, в необходимых случаях его вызывают с помощью специальных ритуалов. Во многих традициях считалось, что целительная сила Медведя распространяется не только на людей, но и на скот (коров, оленей и др.). Вместе с тем Медведь мог выступать и в роли «коровьего врага». Широкое распространение имело представление, что души наиболее могущественных шаманов обладали способностью оборачиваться Медведем, орлом или лосем.

В ряде североамериканских традиций произошла институализация особого класса медвежьих шаманов, которые не только отождествляли себя с Медведем, но и во многих случаях «омедвеживали» участников ритуала — заказчиков (например, одевались сами и облачали заказчиков в медвежьи наряды). Способность к оборотничеству, к превращению в Медведя приписывалась и колдунам (у печорских коми и в ряде других традиций). Медвежьи маски и костюмы соотносятся с обширным кругом ритуалов, связанных с ряженьем человека под Медведя и уже утративших непосредственную связь с охотой (русская обрядовая традиция ряженья Медведем, действа с т. д. гороховым Медведь у поляков и чехов и др.). Имеются также многочисленные данные об участии медведей в обрядах более формального характера, главная функция которых сводилась к репрезентации царского величия. В древневосточных описаниях «звериных» кортежей Медведь играл особую роль наряду с другим «царём зверей» — львом.

В греческой традиции Медведь являлся культовым животным Артемиды. В Аттике жрицы Артемиды во время праздника облачались в медвежьи шкуры и исполняли культовую пляску. Приносили в жертву медведя, а при её храме находился приручённый медведь. Спутница Артемиды нимфа Каллисто была обращена Артемидой (по другой версии — Зевсом) в медведицу, после чего Зевс перенёс её на небо в виде созвездия Большой Медведицы (ср. миф обских угров о материмедведице, которая, обучив свою дочь, как обращаться с мясом и костями Медведя, ушла по дороге вверх, став созвездием Малой Медведицы, а также старые русские названия Плеяд — «Власожелищи», «Волосыни» при отмеченной выше связи Велеса (Волоса с Медведем). Жители Аркадии считали себя потомками внука медведицы. Медведицей была выкормлена и обучена охоте греческая Аталанта.

Медвежьи черты отмечаются у покровительницы швейцарского города Берна Артио, у мужского божества лабрадорских эскимосов Торнгарсоака, почитавшегося в виде белого Медведя. Символическое значение Медведя в разных (в т. ч. и позднейших) мифопоэтических системах связано с силой, смелостью, стойкостью, выносливостью, но также с жестокостью, яростью, леностью. В библейской традиции Медведь соотносится с персидским царством, несущим смерть и разрушение. В Ветхом и Новом завете рисуется образ Медведя— страшного фантастического или даже апокалиптического зверя. Библейские тексты оказали решающее влияние на последующее символическое отождествление Медведя с сатаной. Однако в средневековой традиции Медведь ещё чаще обозначает греховную телесную природу человека. Во многих средневековых и ренессансных изображениях Адама и Евы Медведь, залезший на дерево, символизирует пагубный итог грядущего искушения; распространены и аналогичные по смыслу мотивы скованного Медведя в различных религиозно-морализующих сценах. Мистическая литература (в совокупности с фольклором) подчёркивает «гиперсексуальность» Медведя. Образ Медведя становится атрибутом персонифицированной похоти, а в ряде случаев воплощает идею животного уничтожения. В животном эпосе, баснях и соответствующей иконографии Медведь нередко служит средством социальной сатиры, в агиографической литературе и иконографии — символом укротившей себя плоти. В эпоху Возрождения получила распространение трактовка легенды о медведице, вылизывающей новорождённого медвежонка и тем самым якобы придающей ему окончательную форму, как символа искусства, которое формирует и гармонизирует косную природу.

2.1 Культ медведя в Сибири

В конце XIX — начале XX в. русские крестьяне-старожилы Сибири часто использовали при разговоре о хозяине тайги эвфимизмы «хозяин», «дедушка» и пр. Нельзя было о медведе вслух неуважительно отзываться или ругать его, так как, считалось, он «услышит» и обязательно отомстит. Особенно страшной считалась звериная месть в случае ложной присяги — при целовании медвежьей лапы, потому что в тот же год «медведь обдерет». В русских сказках о животных Сибири медведь выступает либо как неговорящий, но понимающий зверь — враг человека и мира людей в целом («Медведь и бревно»), либо как оборотень с умением говорить по-человечьи, который также действовал с намерением навредить людям («Медведь-деревянная нога»). Характерно, что в некоторых сказках название медведь не использовалось («зверь») при условии, что остальные лесные животные назывались своими именами (например, в сказке «Машенька»).

В конце ХIХ в. следы почитания медведя как особого лесного существа отмечены в различных районах Сибири. Бытовало убеждение, что эти животные понимают человеческую речь. Русские охотники в Якутии, убив медведя, считали своим долгом извиниться перед ним, а также, видимо, боясь последствий, говорили его «душе»: «Не я тебя убил, а тунгус» (заметим, что аналогичным же образом поступали охотники коренных народов Сибири, возлагая однако вину уже на русского) .

Проводивший наблюдения и распросы в течение 1885−1891 гг., В. Я. Неклепаев неверно считал, что соответствующие поверья бытовали здесь у русских вследствие близкого общения с местными народами — хантами. Однако вера в сверхъестественные свойства медведей, табуирование их мяса для еды и пр. фиксировалось в прошлом у русских, прежде всего, северных территорий Европейской России. Предохраняющие от нападения зверя обереги сибиряков — русских казаков и крестьян — использовались не хантыйские, а христианские, включавшие обращение к Христу, Богоматери. В заговорах крестьян Тюменского уезда этот лесной обитатель не назывался своим именем, но всем было понятно, о ком шла речь. От нежелательных встреч, считалось, уберегали слова: «Пень, колода, крута гора, не видать черному зверю меня» или «Отправлюсь я в чисто поле раба Божья (имя), в широкое раздолье. Мне везде путь-дорога, черному зверю — пень-колода, не видать меня. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». В названном уезде бытовал обычай «задабривания», своего рода жертвенные приношения лесному зверю. Ближе к весне, на перекресток дорог глава семьи приносил четыре небольших куска свежего мяса. Мясо раскладывалось так, чтобы оно лежало на четырех дорогах. Исполнитель обряда становился в самом центре перекрестка лицом на восток, делал поясной поклон и трижды приговаривал в разные стороны света: «Черные лютые звери, серые волки, принес я вам питание-еду, не надейтесь более на меня. Аминь». Дома хозяин зажигал свечу перед иконами в красном углу, молился и клал три земных поклона. Затем он выходит во двор, куда выгоняли всю имевшуюся в хозяйстве скотину и, обходя ее «посолонь», т. е. по движению солнца обращался с молитвами к Богородице, Святителю Михаилу, Флору и Лавру, чтобы они сохранили «мою Христовую скотинушку от волка серого, от медведя черного в темных лесах, в зеленых лугах, в мягких пригонах…». [Токарев С. А. Религиозные верования славянских народов в Х1Х-начале ХХ в. — М.,-Л., Изд-во АН СССР, 1957. — С.43]

В отношении медведей бытовало еще одно, как пишет В. Я. Неклепаев, «суеверие», касающееся их провидческих способностей, особого чутья в отношении женщин. По словам сургутян, медведь в случае встречи с толпой женщин непременно бросался на беременную, «наипаче, если она беременна парнем». Даже из сотни он всегда, якобы, определял такую безошибочно, хотя бы она была еще в первом фазисе беременности. А отыскивал он их для того, чтобы в самом зародыше умертвить своего будущего врага — охотника, каковым, по условиям местной жизни, являлся почти каждый парень. Вот почему медведь особенно и «зарился» на тех крестьянок, которые были «брюхаты парнем» и, если такая женщина попадалась ему в лесу, хотя бы и в большом «табуне», ей было не сдобровать: медведь обязательно вырывал у нее ребенка. Это было одной из причин, почему в этих местах обычно беременных не брали в лес (напр. за ягодами), так как они, якобы, могли привлечь к «табуну» медведя и сами погибнуть. До сих пор среди пожилых охотников можно встретить человека, слыхавшего о медведях как провидцах, которые «наперед все знают».

Исходя из многолетних наблюдений за поведением, повадками медведя, сибиряки делали предсказания о погоде, прогнозировали изменения в ходе времен года. Так, в Енисейском округе верили, что, если зверь долго не залегает в берлогу, то зима будет суровой. У крестьян вызывала уважение приверженность косолапого соседа к точным датам календаря, как бы подтверждавшая его незаурядность. Считалось, что медведь впадает в зимнюю спячку со «сдвиженья» (Воздвиженье Честного и Животворящего Креста Господня), просыпается и покидает берлогу лесной хозяин под Благовещение, т. е. 7 апреля. Кроме того, знал он и еще одну важную дату — середину зимы. Крестьяне верили, что медведь спит на одном боку, но, как только перевернется на другой, половина зимы миновала.

Убитый медведь, согласно представлениям сибирских крестьян, мог помогать людям в их борьбе с нечистой силой. Так, кое-где в конюшне было принято хранить отрубленную медвежью лапу, а дом, конский двор, хозяйственные постройки окуривать медвежьей шерстью. И сегодня охотники, как и прочие селяне, считают, что медвежатина обладает лечебными для человека свойствами, а медвежьим салом можно вылечить болезни легких.

Другая группа верований была связана с идеей оборотничества, верой в якобы существовавшую возможность отдельных людей превращаться в зверей, т. е. обладать особыми, трансформационными свойствами. Так, в представлении крестьян таежных районов Среднего Приобья, оборотнями-медведями чаще становились лица мужского пола. Согласно демонологическим поверьям русских крестьян, колдун превращался в медведя в подполе, где он переворачивался или перескакивал через 12 ножей. Если эти ножи украсть в то время, когда оборотень странствует, то он навеки так и останется в том виде, какой принял. По этому случаю у сургутян зафиксирована очень трогательная история про одного медведя-оборотня, на которого «было жалостно глядеть», когда он скитался по лесам, не привыкший к условиям медвежьей жизни и не будучи в состоянии снова сделаться человеком, так как его ножи кто-то «свистнул». [Неклепаев И. Я. Поверья и обычаи Сургутского края \ Записки ЗСО РГО. — Омск, 1903, — Кн. 30. — С.77−78]

Среди пожилых людей даже сегодня еще встречаются свидетели, которые слыхали от старых охотников рассказы о том, что среди медведей встречаются «заколдованные мужики, а среди медведиц — бабы». Последние оказались в таком положении вследствие совершенных когда-то ими преступлений. По данным Поповой А. М. и Виноградова Г. С., медведь в воззрениях русских старожилов Сибири «проклятый отцом и матерью человек, отец его проклял, вот он и ушел в лес. Там его нечистый поджидал и шкуру на него медвежью надел. Сначала он шкуру носил непостоянно, иногда приходил к отцу, а тот его пуще ругал и проклинал. Ну, он и вовсе ушел и с тех пор живет в лесу». При свежевании такого зверя под его шкурой оказывались «мужичья опояска либо бабий поясок», что наводило суеверный ужас на присутствующих .

Среди ответов на вопрос почему все же именно в медведях охотники видели заколдованных людей, современные информаторы обычно в качестве доказательств приводят такие их повадки как умение стоять на задних лапах, удивительную схожесть медведя, с которого содрана шкура, с человеком, и пр. В начале ХХ в. сургутяне верили, что медведь входит в силу, подобно человеку, лишь к двадцати годам и что у него все «человечье», кроме головы и ног, которые «коротки, а, были бы подлиннее, то и они походили на человечьи». Очень важным аргументом в пользу «человекообразия» медведей служило их будто бы известное неравнодушие к представительницам женского пола. До сих пор можно услышать былички о сожительстве медведя в берлоге не с медведицей, а с женщиной и последующем ее возвращении домой. Может быть по этой причине в среде охотников межвежатину нельзя было употреблять в пищу, т. е. она была табуирована, как и «человечье мясо». Из-за того, что есть медведя считалось грехом, мясо нередко вывозили продавать в город, а себе оставляли только шкуру.

Медведь-оборотень был не обычное, земное творение, но существо, стоящее на границе тонкого и материального миров и являющееся посредником между людьми и духами. Как и все прочие оборотни, «медведь» из-за такой своей напасти был зол на людей. Однако среди наших информаторов бытует и другая версия его озлобленности — тщеславие и постоянное желание держать людей в страхе, стремление показать «чего он стоит». Поэтому оборотни старались напасть на человека, испугать его до полусмерти, вследствие чего несчастный мог заболеть душевной болезнью. Считалось, что, если такому медведю отрубить лапу, то и колдун останется с отрубленной рукой.

Полевые этнографические материалы, относящиеся к концу ХIХ — началу ХХ в., свидетельствуют о сохранении в календарных обычаях и обрядах множества пережитков, связанных с культом медведя. Более всего это фиксируется в святочных и масляничных ряжениях русских старожилов (частью известных под именем «чалдонов»), а также в масляничной обрядности сибирских белорусов. Для того, чтобы перерядиться «медведем», требовалось принять «косматый» вид, вывернуть шубы, тулупы шерстью наружу (ср. семантическую соотнесенность слов «выворачивать» и «оборачиваться»). Это был достаточно обычный и, как следует из рассказов наших информаторов-старожилов, наиболее распространенный маскарадный костюм ряженых -«шуликанов». Самые ранние сведения о ряженых медведями относятся к середине ХIХ в. и зафиксированы они для Енисейского округа, где так наряжались парни и молодые мужчины. «Медведь» ходил во время Святочных вечерок, при этом он специально косолапил, плясал и «охотился» за девушками, т. е. подкатывался к ним, хватал за ноги и т. д.

Главной задачей ряженого-медведя было посмешить людей, получить от них вознаграждение за «труды».. Смеху, как это показано в работах многих ученых, приписывалась особая, охранно-магическая сила, а вознаграждением за труды было ни что иное как откупительная жертва семейства в надежде задобрить, умилостивить нечистых духов. (Это объясняет народное поверье, согласно которому отказать в приеме ряженым считалось крайне нежелательно). В среде современных пожилых селян встречаются такие, которых ряженые медведями настолько впечатлили в детстве, что они до сих пор вспоминают как когда-то видели их.

Зимний костюм сибиряков с его внушительными составляющими в виде одетых один за другим понитка, полушубка, тулупа или шубы, а также натянутых поверх пимов чембар сам по себе напоминал неуклюжую медвежью фигуру. Добавим, что длинные рукава скрывали кисти рук и удлиняли их зрительно, дополняя общий «медвежий» облик.

В среде старообрядцев-«курганов» с. Желтоногино б. Тарсьминской волости Кузнецкого у. при ряжении использовали также части медвежьего тела. Это делалось даже вопреки требованиям христианских наставников.

У сибиряков Васюганья, как и у их соседей — белорусских крестьян, ряженых медведями водили по избам во время масляничных гуляний. Причем, «медведь» нередко бывал центральным персонажем:

В белорусских селах ряда районов Западной Сибири согласно старинной традиции еще совсем недавно, до Великой Отечественной войны 1941;45 гг., во время Маслянки водили живых обученных медведей. Медведь должен был уметь делать разные коленца, раскачиваться, кружиться, кувыркаться через голову. «Миша, Мишенька» становился всеобщим любимцем, показывая как ребята горох воруют, как бабы по воду идут. Создавалось впечатление, что медведь понимает человечью речь, пантомимически изображая то, о чем его просят.

Приведенные нами материалы позволяют рассматривать культ медведя как бы в трех плоскостях:

1. Поверья, привязанные к «естественному», живому или мертвому, медведю, «хозяину леса».

2. Сложный сплав верований относительно медведя-оборотня, в которого превращался человек в силу определенных обстоятельств, обрядов.

3. Комплекс календарных обычаев и обрядов, связанных с ряжением медведем.

2.2 Культ медведя у бурят

Медведь в бурятском языке обозначается словами бабагай и гyрооhэн. Можно полагать, что наименование медведя бабагай возникло из слияния двух слов — баабай и абгай. Первое переводится как отец, предок, праотец, старший брат, старшая сестра. Под абгай понимается старшая сестра, жена старшего брата, старший брат. Известно, что буряты, упоминая в разговоре медведя, нередко давали ему эпитеты, относимые к близким родственникам: `могучий дядя, одетый в доху; дедушка в дохе; мать-отец' и т. д. Поэтому, можно предположить, что термин бабагай — это не что иное, как общее определение всех живущих и умерших старших родственников. Надо заметить, что бабагай в бурятском языке имеет лишь одно значение. Второе название медведя в бурятском языке — гyрооhэн. В зависимости от зоологического вида выделяют хара гyрооhэн (бурый, черный медведь) или сагаан гyрооhэн (белый медведь). Судя по всему, такое наименование возникло как производное от обобщающего термина ан гуроол `дикие звери'.

Происхождение медведя связывается в легендах с человеком. Человек был обращен Богом в медведя в наказание за убийство родителей; за отказ страннику или монаху переночевать, за честолюбивое желание, чтобы все люди его боялись и т. д.

Народное воображение пыталось объяснить происхождение медведя через сюжет чудесных превращений. При этом идея оборотничества облекалась в самые разные формы. В бурятском фольклоре четко прослеживаются две альтернативные трактовки: оборотничество, происходящее по воле человека, и наоборот, вне его желания. Так, в одном случае удачливый охотник, наделенный волшебным свойством превращения в медведя, из-за происков своего недоброжелателя навсегда остается в зверином обличье. Этот медведь-оборотень, женившись на похищенной им женщине, дает начало роду медведей. В другом случае мифы связывают происхождение медведя с волей бога (бурхана), который наказывает человека-насмешника (как вариант проказника), превращая его в лесного зверя. Иногда человек становится медведем по причине чрезмерной жадности и жестокости (сказка «Медведь»). Оборотень из народной сказки «Баабгай-хун» («Медведь-человек») принимает человеческий облик, когда встречается со своей женой — обычной женщиной, возвращаясь в тайгу, он вновь становится медведем.

В бурятском народном календаре с образом медведя связаны некоторые прямые ассоциации. Один из зимних месяцев в календаре называется бурган и ехэ бурган по П. Баторову — ехэ буран. По мнению П. Баторова, месяц ехэ буран на аларском наречии дословно означает `большой медведь-самец'. М. Хангалов пишет, что именно в этом месяце проводилась облавная артельная охота на кабанов, лосей, изюбрей, коз. Исследователи в связи с этим приходят к выводу, что «в основе народного календаря бурят лежит: общесибирская архаичная календарная традиция древних охотников тайги, у которых выход медведя из берлоги весной знаменовал завершение холодного осенне-зимнего сезона, сезона таежной охоты и начало весенне-летнего периода».

Еще одно свидетельство священности образа медведя в традиционной культуре бурят — принесение клятвы с использованием медвежьей шкуры. В трудах Г. Ф. Миллера такая клятва, сопряженная с поеданием или кусанием кусочка медвежьей шкуры, описывается как наиболее обязывающая и страшная. География распространения такой формы клятвы связывается с народами, населяющими таежную полосу Сибири. В XVIII — XIX вв. медведь был у бурят одним из популярных персонажей народных игр. Фрагментарное описание медвежьих игр приводится в записках путешественников посещавших бурятские улусы. Наиболее подробную картину такой игры дает А. Потанина. Она пишет: «Здесь по возможности стараются верно подражать всем движениям этого силача. Изображающий медведя показывает свою силу преимущественно на своих челюстях и зубах. Он старается брать зубами разные вещи и сносить их на одно место, туда же медведь складывает и присутствующих. Для поддержания игры требуется, чтобы всякий, кого медведь захватил в свои зубы, уже не показывал признаков жизни и покорялся, куда бы его ни положил воображаемый медведь». [Aлданова Г. Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск, 1987. С. 33]

2.3 Культ медведя в Башкирии

В башкирской мифологии содержится много сюжетов, связанных с развитым культом медведя. Некоторые роды и родовые подразделения башкир носят «медвежьи» этнонимы. Так, в составе башкирских племен бурзян, кыпсак и усерган имеются роды «Айыу» («Медведь»). Под тем же названием известны родовые подразделения у усерган, бурзян, кара (карый)-кыпсаков, тангауров, тамьянцев, айлинцев, шайтан-кудейцев, улу-катайцев, кузгун-катайцев, кубаляк-табынцев сынрянцев, ирэктинцев и кайпанцев. В этногенетических преданиях часть этих родов и родовых подразделений объясняют свое происхождение тем, что они якобы являются потомками тех мифических первопредков, которые родились от сожительства девушки или женщины с медведем, обладавшим человеческими качествами.

В 1960 г. в д. Кутусово Александровского района Оренбургской области фольклористом А. Н. Киреевым записана легенда о возникновении родового подразделения «Айыу apahы» у бурзян. Один охотник принес в свой аул из леса медвежонка, который заговорил по-человечески — это был медведь-человек. Когда он подрос, решили женить его, но долго не могли подыскать подходящую невесту. Сила у него была слишком большая. В долине р. Ток (Оренбургская область) нашлась все-таки девушка-богатырка, способная вступить в единоборство с ним. Ее и сосватали. От этого брака произошло родовое подразделение «Айыу apahы».

Рассказ аналогичного содержания о происхождении родового подразделения «Айыу» у кыпсаков был записан в 1966 г. в д. Семеново Баймакского района. Сходные мотивы прослеживаются в сказках «Айыукобэк» («Медвежонок»), «Айыу егет» («Медведь-парень»), «Фатима» и др. Подобные мифические сюжеты настолько глубоко укоренились в памяти народа, что среди некоторых башкир (в частности усерган), они распространены как быль. Отзвуки воззрений о возможности рождения ребенка от сожительства с медведем проглядываются в родильном обряде башкир. Во время первого купания ребенка в бане для отвода дурного глаза или против козней зловредных духов повитухи приговаривали: «Не мое дитя, а дитя медведя и волка!». В устном поэтическом творчестве башкир обнаруживаются не только реликты представлений о происхождении людей от медведя, но и веры в происхождение медведя от человека «Урал-батыр», «Айыу тоkомо» («Медвежий род»).

Пережитки мнения, что медведь происхождением из человеческой породы и обладает человеческими качествами, встречаются в поверьях и предрассудках башкир. Бывалые бурзянские охотники и сегодня утверждают, что если снять шкуру с убитого медведя и положить тушу на спину — она выглядит как женщина с длинными грудями, а если опрокинуть ее на другую сторону — как мужчина без головы. До недавнего времени башкиры готовились к охоте на медведя без широкой огласки, старались держать в секрете сборы на охоту. При выходе на охоту и во время охоты не называли громко медведя по имени — «айыу», а говорили в иносказательной форме: «лап-лоп» (звук, издаваемый при ходьбе грузного человека или животного). В основе этих предосторожностей и запретов лежали вера в то, что медведь не только слышит человеческую речь, но и понимает ее, что дух убитого медведя или другие медведи могут отомстить охотникам.

У башкир существовало табу на охоту на медведя и на поедание его мяса. В древности башкиры не ели медвежатину, так как медведя относили к человеческому роду. Высказывается мнение, что если человек из рода «Айыу», то он не должен был охотиться на медведя и есть его мясо. Другие охотники перед выходом на охоту обращались к медведю с просьбой: «Дедушка медведь, мои дети страдают от голода, безвинные, не соблюдающие никаких обычаев, разреши им отведать (мясо — И.А.) соплеменника».

Как известно, важнейшими составными элементами тотемизма были праздники в честь тотемов, которые впоследствии трансформировались в промысловые обряды. В этнографической литературе накоплен богатый материал по данной проблеме у самых различных народов мира. Их реликтовые остатки прослеживаются и в башкирских обычаях и обрядах.

Еще в конце XIX — начале XX вв. башкиры Учалинского и Абзелиловского районов Башкортостана, а также Пермской и Свердловской областей справляли после удачной охоты на медведя праздник «Айыу туйы» («Медвежий праздник»). Согласно источникам, он проводился в двух вариантах, отличающихся друг от друга деталями. Охотники привозили убитого медведя на летовку («й?йл?у»), снимали с него шкуру цельной (вместе с головой, лапами и хвостом). Затем набивали шкуру травой и ставили это чучело в центре площадки, где проводился праздник; он продолжался до 15 дней. Охотники поочередно или группой исполняли вокруг чучела ритуальный танец, сопровождаемый ритмическими возгласами и пением. Исполнитель танца набрасывал на себя медвежью шубу, вывернутую наизнанку, и, уподобившись медведю, воспроизводил его походку и движения. На празднике произносились заклинания («арбау»), обращенные к медведю — дарителю благополучия и счастья и одновременно мольба не ввергать народ в беду.

Второй вариант праздника, записанный М. С. Гиззатуллиной у кубаляк-табынцев Учалинского района, отличается от вышеописанного варианта тем, что охотники привозили тушу медведя в стойбище («йорт»). При сдирании шкуры отдельно брали голову и осыпали ее птичьим пухом. Этот ритуал, по всей видимости, связан с символикой «кормления» тотема. Смыв с головы кровь, насаживали ее на специальный столб. А сохранившиеся на столбе от прошлогоднего праздника череп и кости медведя относили в горы или в лес. Праздник продолжался три дня. Как далекие отзвуки медвежьих праздников следует воспринимать и некоторые элементы башкирского свадебного обряда. Так, у башкир Баймакского района в последний день свадьбы на стороне родителей невесты во время трапезы появлялся «кнутовщик» («сыбыртkысы») — старший брат невесты или ее близкий родственник в шубе, вывернутой наизнанку, перетянутой кушаком, шапкой на голове и с кнутом, сплетенным из соломы или травы и завязанным в конце тремя красными лентами. У юго-восточных башкир ряженый под медведя персонаж появлялся во время совершения свадебного обряда «се?л?у» («причитание») при проводах невесты из родительского дома. [Илимбетова А. Ф. Отражение культа медведя в мифологии и народных традициях башкир // Актуальные проблемы истории, языка м культуры Башкортостана: Сборник научных трудов молодых ученых ИИЯЛ УНЦ РАН. — Уфа: Деловая династия, 2008. — III выпуск. — 240 с. — С.101−103.]

В башкирской мифологии медведь оказывает благотворное влияние на судьбы людей. Медвежьи когти и лапа, прибитые над дверью, способствовали, по поверьям башкир Белорецкого и Зилаирского районов, благополучному внутриутробному развитию ребенка. Медвежьи когти, растягивающиеся при опускании в теплую воду, должны были имитировать раскрытие матки и ускорить рождение ребенка.

Есть достаточно оснований думать, что в прошлом башкиры преклонялись перед медведем как перед божественным животным. Об этом свидетельствуют пережитки воззрений о покровительстве медведей над жизнью и деятельностью людей, а также рудименты профилактической и лечебной магии, связанные с культом медведя.

Заключение

Роль животных в религиозных верованиях народов Земли была удивительно разнообразной. В облике животного некогда представлялось божество. Животное считалось спутником или помощником бога.

Для первобытного дикаря Медведь был самым грозным животным, царем лесов на севере, как лев на юге. Он был страшен своей силой, поражал тем, что становился на задние лапы, чего не могут делать другие животные, и этим, как и своей хитростью, напоминал человека. Все северные и восточные инородцы придают ему человеческое происхождение, некоторые — даже божеское. Культ медведя мог сложиться у древних племен манги (мангиты), торгани и нгамондри, живших в районах горной тайги, примыкавшей с запада и востока к озеру Байкал.

Мифы-сказки и представления о медведе из этого региона были разнесены тунгусами на запад, север и северо-восток. С сибирским пластом связывает истоки представлений о медведе-прародителе у нанайцев. Преобладание костных останков медведя наблюдается в пещерных стоянках верхнепалеолитических охотников Южной Германии Швейцарии, Югославии, Болгарии, Северного Причерноморья Кавказа и Южного Урала. Исходя из этих фактов, можно полагать, что тотемический культ медведя мог появиться не позднее эпохи ашеля-мустье в северных окраинах первоначальной ойкумены до расселения первобытных людей в Северо-Западную Европу Северо-Восточную Азию и Северную Америку. При настоящем уровне знании о древних миграционных волнах и их направлениях едва ли можно говорить о более узких районах сложения культа медведя, тем более увязывать этот процесс с теми или иными известными в истории этническими общностями, группами или семьями народов.

1. Aлданова Г. Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск, 1987 — С. 33

2. Илимбетова А. Ф. Отражение культа медведя в мифологии и народных традициях башкир // Актуальные проблемы истории, языка м культуры Башкортостана: Сборник научных трудов молодых ученых ИИЯЛ УНЦ РАН. — Уфа: Деловая династия, 2008. — III выпуск. — С.101−103, С.107−112.

3. Неклепаев И. Я. Поверья и обычаи Сургутского края \ Записки ЗСО РГО. — Омск, 1903, — Кн. 30. 167 с.

4. Токарев С. А. Религиозные верования славянских народов в Х1Х-начале ХХ в. — М.,-Л., Изд-во АН СССР, 1957. — 78 с.

1.