Культ почитания предков в духовной традиции Японии и Китая

Введение

Понятие «культ предков» включает в себя систему разнообразных верований и ритуалов, связанных с поклонением духам умерших родственников или мифологических персонажей, считавшихся предками рода или племени. Подобные культы существовали в древности во многих обществах. Почитание умерших предков основывалось на представлениях о том, что после смерти человека его дух продолжает свое существование и способен вмешиваться в дела живых. Отношение к духам умерших было самым разнообразным в различных культурах: в одних к ним испытывали любовь и уважение, в других — трепет и страх.

«Культ предков иногда наблюдается непосредственно как почитание умерших родственников, иногда протекает в опосредованном или даже скрытом виде, в том числе неосознанно для самих исполнителей ритуала или обычая. Кроме того, этот культ нередко срастается со многими иными культурными формами — от государственно-идеологических до мистико-экстатических. В сущности, к культу предков или его следам могут быть отнесены самые разные культурные проявления — от похоронного обряда до, в предельном случае, выполнения завещательных распоряжений, или даже культурной преемственности». Синто. Путь японских богов. СПб, 2002, т. 1, стр. 43.

Важной отличительной чертой культа предков во многих культурах являлись особые ритуалы почитания памяти, осуществлявшиеся регулярно: каждый год или с какой-либо иной периодичностью. Для увековечения памяти умерших сооружались гробницы и памятники. Распространенным было представление, что умершие являются посредниками между богами и своими живущими родственниками.

Культ предков появился благодаря особому значению, придававшемуся в первобытном обществе родовым связям.

На Востоке классические примеры культа предков можно обнаружить в китайской и японской традициях. В Китае почитание предков возникло еще в древности. Культ способствовал укреплению родственных связей, сохранению преемственности и единства рода Определенно, на протяжении истории картина культа в одной отдельной стране выглядит по-разному, так как он (культ) непосредственно отражает свою эпоху с ее рядом особенностей, социальным устройством, структурой верований и пр. Интересно рассмотреть, как происходит развитие, становление и влияние на всю религиозную жизнь на примере культа почитания предков.

Даная работа посвящена сравнительному анализу данного культа в духовной традиции Японии и Китая, изучению исторического формирования культа предков и влияние на культуру народов. Выбор этой географической зоны не случаен, ведь именно Китай, как более развитая цивилизация оказала большее влияние на соседнюю островную страну. Япония заимствовала не только китайское иероглифическое письмо, но и также многие культурные и религиозные явления, которые наслаивались на традиционные представления и обретали в свою очередь новую форму. Поэтому целью данной работы является выявление не только общих черт культа предков у японского и китайского народа, но и попытка более тщательного рассмотрения различий данных религиозных систем, выявление следственно-причинных связей, а также выведение факторов, оказавших влияние на культуру, религию и жизнь человека в целом.

Для того чтобы проследить формирование культа почитания предков, как в Японии, так и Китае нужно обратиться к истокам, выявляемых на основе анализа мифов, изложенных в Кодзики" («Записи о делах древности», 712 г.) и «Нихонги» («Японские хроники», 720 г.), в которых предпринимается попытка сведения мифов отдельных родовых и территориальных образований в единую стройную систему (эта задача никогда не была решена на практике окончательно, и наряду с официально зафиксированными пантеоном и мифами синто всегда существовало множество их локальных вариантов). Записи мифов в «Кодзики» и «Нихонги» появились в начале VIII в., т. е. через два столетия после знакомства с континентальной культурой, поэтому вполне закономерно, что помимо местных верований в них присутствуют также различные заимствования из китайской мифологии и философии. Более того, сами мифы обрабатывались в духе китайских исторических хроник того времени. Что касается Китая, то здесь замечательным источником послужили песни «Ши цзин».

Методологической основой настоящей работы послужили такие работы как: двухтомное издание «Синто. Путь японских богов», работы Л. С. Васильева «Культы, религии, традиции в Китае», «Этика и ритуал в традиционном Китае». Также были использованы работы Накорчевского «Синто», Б. Сэнсома «Япония: краткая история культуры», «Этническая история Китая» и др.

Глава 1

" Пока они (родители) живы, служи им согласно ритуалу (ли): когда они умрут, похорони их согласно ритуалу; и приноси им жертвы согласно ритуалу". (Конфуций, Сборники 2:5)

Представления китайцев о смерти, погребальные обряды, отношение к духам природы, как к своим древним тотемным предкам сложились еще в неолитический период, о чем свидетельствуют раскопки древних могил. По мнению Васильева, «сравнительное изучение погребальных обрядов всех древнейших земледельческих народов Евразии показало, что в их основе лежала сходная система представлений, которая свидетельствует о культурном, и возможно, генетическом единстве всей ойкумены» Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае, М., 2004, стр. 42. Многие ученые не включали в данный ряд древний Китай, но после многочисленных раскопок, было доказано, что и его в этом отношении не стоит считать исключением. Васильев выделяет несколько схожих обрядов, характерных для многих народов периода неолита: захоронение младенцев не на кладбище, а в керамических сосудах под полом в доме, ориентация захоронений в одну из сторон света (что свидетельствует о представлениях о загробном мире, куда отправляются души умерших), вера в воскрешение, что подтверждается орнаментом захоронений. В эпоху Инь во время расслоения общества, выделение родов и племен захоронения отражают социальную картину того периода. Для племенной верхушки сооружались пышные гробницы с изделиями из бронзы и сопогребенными наложницами, слугами, лошадьми, в общем, всеми теми вещами, которыми хозяин до этого пользовался при жизни. Могилы же простого человека были куда более скромными.

В этот период формируются представления о том, что верховный правитель племени ван после смерти не только не утрачивал своей власти, но и наоборот становился еще более могущественным. Вот что мы читаем у Васильева: «становясь со своими предками в длинный ряд во главе с легендарным первопредком и верховным божеством Шанди, покойный отныне приобретал власть над всем миром духов и мог оказывать заметное влияние на жизнь сородичей». Там же, стр. 43.

Остановимся подробнее на верховном божестве Шанди. С появлением сильной центральной власти, происходит формирование сильных божеств, как доказательство легитимности правящего рода и покровительство ему. В разных цивилизациях количество божеств варьировалось. Так в Древней Греции известна целая плеяда богов. В Китае же средоточием явилось божество Шанди, взявшее на себя огромный спектр деятельности. Многочисленный гадательные надписи, дошедшие до наших дней свидетельствуют о том, что Шанди являлся главой сверхъестественного мира и что по его разрешению действовали все остальные духи. На земле аналогом являлся верховный правитель — ван, который также был главой всего рода, и именного от него зависела жизнь племени. Однако не только здесь мы видим сходства божественного и земного правителей. Китайцы эпохи Инь считали Шанди своим тотемным первопредком, ближайшим родственником. Все умершие ваны, считавшиеся родственниками самого Шанди, после смерти являлись помощниками и сотрудниками своего прародителя. Они также получали наименование «ди», что означает божественный, священный. Важным считается именно почитание Шанди как первопредка, что в дальнейшем оказало влияние на культ почитания предков в Китае.

«В отличие от многих других древних народов, иньцы сблизили, фактически даже слили воедино культ высшего божества с культом своих умерших предков, — читает Васильев.- С одной стороны, это слияние привело к чудовищному гиперторофированию самого культа предков, превратившегося в Китае со временем в основу основ всей религиозно-этической системы. С другой стороны, это привело к потере в культе Шанди многих из тех специфических черт, которые характерны именно для культа великого бога» Там же, стр. 53.

Поэтому иньцы и приносили щедрые жертвы покойному, для того чтобы обеспечить свое благосостояние, спросить совет. Все остальные духи сил природы, стали отходить на второй план и занимать подчиненное положение.

В следующую эпоху Чжоу (1122−325 гг. до н.э.), пришедшую на смену Инь, культ почитания предков приобретает все большее значение, разрабатывается иерархический церемониал, по которому в зависимости от социального положения приписывались соответствующие жертвы покойному.

Но отправление культа было в основном сосредоточено в руках знати, аристократии. Чем знатнее был человек, чем ближе он стоял к вану, тем большую роль в его жизни играл культ почитания предков. В первые века Чжоу для ванов возводились специальные храмы, в которых совершались жертвы в его честь. «Центральную роль в торжественном обряде жертвоприношения должен был играть сам покойный предок, точнее замещавший его мальчик, обычно старший внук покойного» Там же стр. 120., — пишет Васильев. Считалось, что во время этого ритуала дух покойника на время переселяется в тело мальчика, который принимал жертвенные дары от старшего в роде.

" Воплощение умершего, т. е. театрализовано-ритуальное действо, связанное с жертвоприношением в честь заново введенного в храм предков последнего из предков клана по его основной линии (в том числе и в первую очередь умершего правителя), — один из важнейших моментов культа клана и предков, к которому всегда относились с огромной серьезностью и торжественностью. Воплощать умершего мог лишь его внук по прямой линии — но ни в коем случае ни сын" Васильев Л. С. Этика и ритуал в трактате «Ли цзи"// Этика и ритуал в традиционном Китае. Сборник статей. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988, стр. 182. Васильев полагает, что это происходит потому, что «когда отец в храме предков его на правах главы клана уважительно прислуживает собственному сыну, воплощавшему в тот момент умершего деда, это было, по словам состовителей «Ли цзи», хорошим уроком сыновней почтительности. А так как сразу после жертвенной церемонии все становилось на свои места, а внук снова оказывался сыном своего отца, то урок такого рода не мог пропасть даром. Тем более что преподносился он в весьма торжественной обстановке» Там же, стр. 184.

Заметим, что культ Шанди в это время не утрачивает своего значения, а наоборот приобретает еще больший авторитет. В ранних песнях чжоунцев часто упоминается имя Шанди. В одной из песен «Ши цзин» говорится о том, что мать чжоуского родоначальника забеременела после того, как наступила на след великана, т. е Шанди. Позже культ Шанди все более стал заменять культ Неба, который на начальном этапе был очень схож с первым, взаимозаменяем и обладал схожими функциями. Но впоследствии культ Шанди в период сформирования могущественного государства Чжоу распался на две составные части: непосредственно культ предков и все что с ним связано и культ Неба, как высшей регулирующей силы.

По источникам, с середины I тысячелетия до н.э. у китайцев формируется представление о двух видах души: душа по, которая появляется во время зачатия и душа хунь, проявляющая с момента рождения человека. Материальная душа по после смерти превращается в дух гуй и уходит вместе с человеком в землю. Именно ему и приносятся все жертвенные дары, кладутся в могилу вещи, необходимые покойнику в том мире. Вторая же душа хунь превращается в дух шэнь, покидает тело и возносится на небо. Васильев полагает, что «особое внимание к духу шэнь было уже в древности, причем считалось, что именно эта душа, попадая на небо, становится там чем-то вроде посредника между людьми и сверхъестественными силами"Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае, М., 2004, стр. 45. Позднее появились представления и о третьей части души, которая после смерти воплощалась в поминальной табличке, находящейся на домашнем алтаре.

С появлением учения Конфуция (551−479 гг. до н.э.) о сыновней почтительности, провозглашавшего необходимость почтения и уважения к родителям и старшим при их жизни и после смерти, культ предков становится общеобязательным для выполнения. Намереваясь устроить современное ему общество по идеальному образцу, Конфуций во множестве заимствовал архаические обычаи и представления, часто толкуя их по-своему, наделяя их иным содержанием. Так случилось и с культом предков. Своим мертвым прародителям поклонялись многие народы, но в архаическом китайском обществе ритуал почитания умерших родичей получил весьма широкое распространение и со временем начал обставляться пышным церемониалом. Вот как в древней «Книге песен» (Ши цзин, XI—VI вв.ека до н. э.) описана величественная церемония:

Вот подходят — плавно, Приблизились вот чинно-чинно…

Помогают — да — владыки и правители…

Сын Неба величественно-великолепен.

Вот подношу в жертву большого быка…

Помогают мне расположить…

О ты, Августейший Родоначальник,

Дай мир благочестивому сыну!

Всесторонний, мудрый — да — ты человек,

Просвещенный, воинственный — да — ты государь!

Покой твой до самого Августейшего Неба!

Ты мог дать счастье своему потомку!

Ты закрепил за мной длиннобровое долголетие,

Ты умиротворил меня обильною благостыней!

И когда я чту Великолепного Предка,

То чту и Просвещенную Мать! Ши цзин. Пер. А. Штукина. М., 1957, стр. 45.

Напомним, что в непосредственный контакт с предками рода мог вступать только старейшина — старший по возрасту член клана. Иными словами, уже в глубокой древности общественным уважением пользовались не только умершие, но и старшие из живых. Да и умершие, строго говоря, считались не вполне мертвыми, поскольку оказывали едва ли не решающее влияние на жизнь потомков. Конфуций вывел почитание предков за пределы сравнительно узкого круга знатных семейств, из локального родоплеменного обихода и сделал его общественно значимым ритуалом, обязательным для всего населения страны. Кроме того, он дополнил обновленный культ предков учением о сыновней почтительности (кит. сяо), чем фактически лишил почитание умерших родичей мистического статуса, приравняв этих последних просто к уважаемым членам общества.

На протяжении истории Китая принцип сяо всегда оставался одним из центральных и важных по значению. Васильев полагает, что «универсальность его, обязанность следовать его заветам для всех, от императора до последнего бедняка, действительно превратила сяо в своеобразную религию» Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае, М., 2004, стр. 124. В свою очередь возведенный до предела последователями Конфуция принципа сяо не только усилил бытовавший уже культ почитания предков, но и предал ему новые черты. «Из благодарного духа, который за небольшую плату в виде жертвоприношений был обязан заботиться о своих потомках, умерший предок теперь превратился в грозного семейного деспота, который в обмен на свое милостивое благоволение потомкам буквально требовал от них постоянной заботы и внимания, полных отчетов об их деятельности, регулярных и обильных жертвоприношений.

И эта забота о процветании умерших предков, о неуклонном удовлетворении всех их потребностей и даже предупреждении желаний превратилась в важную составную часть культа сяо и во многом определила весь характер и строй жизни в китайской семье" Там же, стр. 125. Конфуций и его последователи создали идеал китайской семьи, который выглядел как государство с миниатюре с главой отцом патриархом, которому все беспрекословно подчиняются. Как известно, философ любил сравнивать семью и государство, считал, что тот, кто добродетелен в семье, тот и хорош и для государства.

Согласно культу предков и патриархальным традициям глава семейства являлся собственником всего имущества. Сыновья, женившись, приводили жен в дом к родителям, т.к. они согласно традиции не могли отделиться и вести самостоятельное хозяйство. Таким образом, в рамках одной семья наряду со служанками и наложницами могли уживаться порядка двух десятков человек. Такая неделимая семья существовала вплоть до смерти отца, после которой все имущество делилось поровну по количеству сыновей. На плечи старшего в роду ложилось отправление культа по усопшему родителю.

О распространении культа предков говорил и тот факт, что даже простые китайцы большей части хорошо знали историю многих поколений своего семейства и могли не только назвать имена прапрадедов, но и перечислить все дела, дающие им право на память их потомства: обращая взоры в прошлое, к длинному ряду своих предков, они, чувствовали себя бессмертными.

Умирал любимый и уважаемый человек, и это производило неизгладимое впечатление на его близких. Им казалось, что покойный все еще находится с ними, смотрит на своих домочадцев, живет их горестями и радостями. Никто не хотел допускать мысли о том, что он навеки покинул семью и превратился в прах.

Как определяли наступление смерти? На юге Китая существовал такой обычай. Сын, обливаясь слезами, горестно просил душу умершего отца вернуться в тело. Этот призыв повторялся трижды. После того как надежды на возвращение души уже не оставалось, покойника признавали «действительно мертвым». Для подтверждения свершившейся смерти в рот или нос человека клали кусочек хлопчатобумажной пряжи — даже при слабом дыхании волокна пряжи приходили в движение.

Когда утрачивалась надежда сохранить жизнь больному и убеждались в наступлении его смерти, ему сначала брили голову и мыли лицо, а затем надевали на него похоронные одежды.

В день смерти в рот покойника клали кусочки золота или серебра, завернутые в белую бумагу. Бедняки в этом случае довольствовались серебряной монетой или кусочком сахара, завернутыми в лоскуток красной материи.

После смерти главы семьи женщины поднимали крик и громко причитали — таким путем не только выражали скорбь об усопшем, но и давали знать соседям и прохожим о случившемся несчастье. Друзья и соседи приходили в дом усопшего и присоединяли свой голос к крикам и причитаниям, чтобы утешить несчастных родственников, особенно в день, когда покойника клали в гроб. Оплакивая умершего, родственники называли его имя и место рождения, перечисляли его заслуги, выражали сожаление о безвременной кончине до завершения всех дел. Покойнику связывали ноги у голеней: если не сделать этого, считали китайцы, он мог неожиданно вскочить, преследовать живых людей и душить их в своих объятиях.

В день похорон собирались все домочадцы умершего. В правую руку усопшему клали ивовую ветку, с помощью которой очищался его путь от злых духов, а в левую руку — веер и носовой платок. В таком облачении он должен был предстать перед судьями загробного мира.

Покойника одевали обязательно в нечетное число похоронных одежд. Считалось, что нечетное число соответствует светлому, мужскому началу «Ян», четное — темному, женскому началу «Инь». Одеть усопшего в четное число похоронных одежд означало отдать его под власть темного начала «Инь», что окажет неблагоприятное воздействие как на загробную судьбу умершего, так и на оставшихся в живых потомков.

У ног покойника ставили лампу или две свечи — так освещали его путь в подземный мир; били в гонги и барабаны, чтобы создать ему хорошее настроение при переходе в «мир теней».

Перед тем как поместить в гроб, покойника одевали в одежды, рассчитанные на четыре времени года. Не разрешалось одевать его в платье черного цвета, так как черная ткань могла превратиться на том свете в железо. Иногда в рот умершего клали жемчуг, с тем, чтобы он был красноречивым при встрече с божествами загробного мира. Иногда на могильном холме оставляли небольшую сумму денег — это означало, что данный участок земли куплен покойником.

В Северном Китае бытовали несколько иные обычаи. Как только удостоверялись, что человек скончался, оповещали родственников и друзей, и те немедленно приходили в дом. Существовало поверье: если у покойника глаза открыты, значит, у него осталось в жизни какое-то важное дело, которое он хотел, но не успел выполнить. Сразу же после смерти в доме зажигали свечи: они помогали покойнику найти правильный путь в «мир теней». Состоятельные родственники клали на лоб умершего жемчуг: его сияние освещало путь в загробный мир. С этой же целью в гроб клали зеркало, а во время похорон возле гроба несли зажженный фонарь. Если умирал взрослый человек, то все вещи красного цвета убирались, а на красные украшения за воротами дома наклеивали белые или синие полоски бумаги. Те, у кого умирали отец или мать, должны были надеть белое траурное одеяние. В течение года носили одежду только двух цветов — белого и серого, не разрешалось надевать шелковую одежду; мужчины в течение месяца не стриглись и не брились. Обычай требовал, чтобы в знак постигшего их горя родственники усопшего сняли с себя все украшения, растрепали волосы, оголили ноги и в таком виде громко причитали.

Старший сын возлагал жертвоприношения и возливал вино у ног покойного.

Поскольку дом и находившееся в нем имущество считались собственностью покойника, члены его семьи не имели права всем этим пользоваться. Они строили здесь же, рядом со старым, новое жилье. В древних канонических книгах говорилось, что, облаченные в глубокий траур, члены семейства в течение трех месяцев не имеют права готовить пищу в доме, где находился покойник, а для ночлега должны удаляться в отдельное помещение. Усопшего оставляли в комнате, где он жил до смерти, или в особой пристройке к дому. Впоследствии этот обременительный обычай изжил себя. Покойник при жизни имел друзей и любил встречаться с ними. Естественно, что он не хотел лишаться приятного общества и в загробной жизни. Для этого совершался «обряд посещения». Друзья подходили к столу, на котором стоял гроб, воскуривали благовония и дважды совершали поклон, воздавая умершему хвалу.

По установившемуся обычаю, родственники и знакомые одаривали усопшего. Коль скоро все в доме принадлежало главе семьи, то, когда он уходил в мир иной, семья, лишенная руководителя, оказывалась в тяжелом положении. Тут-то подарки друзей и знакомых служили важным подспорьем.

Эти подарки играли и несколько иную роль. Усопший со всем своим личным имуществом переселялся в новое жилище, оставляя старый дом семье. Родственники и друзья, относясь к почившему как к живому, старались следовать обычаям и, как бы поздравляя с предстоящим переселением, одаряли покойника подарками, которые считались его собственностью и погребались вместе с ним. Перед выносом тела громогласно прочитывался список подарков, чтобы усопший на том свете знал, от кого и какие подношения он получил.

Когда умирали отец или мать, сын в знак благодарности за их благодеяния клал в гроб прядь волос со своей головы.

Нефрит считался символом жизнеспособности. Поэтому кусочки этого благородного камня клали в нос, уши и рот усопшего — так пытались приостановить процесс гниения трупа.

Запрещалось сжигать труп покойника, бросать его в воду, оставлять без присмотра более года, пренебрегать установленными церемониями, хоронить во время веселых праздников, Считалось, что умершего нельзя погребать до тех пор, пока не высохнет его кровь. Поэтому хоронили как минимум на седьмые сутки после смерти. Быстрые похороны осуждались, их называли «кровавым захоронением». Во время траура по близким родственникам в течение семи недель запрещалось причесывать волосы.

Древние китайцы различали в человеке жизненную силу «Ци» (дыхание, воздух) и душу «Лин». Пока легкие дышат, человек живет, т. е. сохраняет жизненную силу «Ци». Когда дыхание прекратится, жизненная сила «Ци» покидает человека, и он становится трупом. Но с прекращением дыхания душа не умирает, а продолжает свою жизнь, оставаясь в мертвом теле как сознательное и самостоятельное существо со всеми потребностями земной жизни. Как уже отмечалось ранее, душа человека после смерти разделялась на три части: первая якобы оставалась в могиле, вторая воплощалась в поминальную табличку, находящуюся на домашнем алтаре, а третья переселялась в загробный мир.

Если душа при жизни человека удовлетворяла свои потребности через посредство тела, то она не прерывала своих связей с телом и в посмертном существовании. Как именно эта связь осуществлялась, никто сказать не мог, но то, что такая связь неразрывна, ни у кого не вызывало сомнения.

После смерти душа обычно жила в той комнате, которую занимал усопший при жизни. А потом в могиле, где покоился его прах. Впрочем, она предпочитала селиться в специально для нее возведенных или приспособленных помещениях. С этой целью строились домашние молельни, в которых чествовали души усопших предков, а также возводились общественные или государственные храмы, служившие местом почитания тех покойников, которые при жизни были знаменитыми людьми. Душа усопшего могла жить и на небе — на небесных светилах или в воздушном пространстве. Она была способна воплотиться в какой-либо предмет, растение или животное.

«Древние китайцы верили, что душа человека после смерти переселяется в обитель духов, которые в фольклоре нечетко отделялись от предков. В средние века под влиянием буддизма китайцы усвоили идею чистилища, в котором душа человека отбывает наказания за совершенные при жизни прегрешения» Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1987, стр. 153. В представлении китайцев ад состоял из десяти инстанций, наподобие чиновничьей канцелярии. В первой инстанции определялось наказание, в последней — ее судьба в следующем рождении. Среди умерших не все были обречены на вечное перерождение, души особо выдающихся людей попадали в сонм богов, управляющих вселенной. В народном сознании бытовал также еще один образ потустороннего мира — рая, который соотносился с буддийской Чистой землей или с даосской обителей бессмертных небожителей.

" В китайской религии смерть человека отнюдь не обрывала его связь с миром живых. Напротив, религиозные представления китайцев были воздвигнуты на посылке о нерасторжимом единстве живых и мертвых. Потусторонний мир рассматривался в Китае не просто как отражение, а скорее как непосредственное продолжение мира живых; обители царства теней зависели от живущих и, в свою очередь, могли оказывать им помощь" Там же, стр. 154.

Глубоко убежденный в том, что между душой и останками усопшего существует тесная связь, верующий страшился не самой смерти — к этому он был морально подготовлен верой в загробную жизнь, — а боялся появиться в «мире теней» обезглавленным или изувеченным: без рук, без ног.

Суеверный человек верил в потустороннюю жизнь, и эта вера помогала ему переносить любые страдания. Ужаснее всех земных мук считал он для себя появление на том свете без головы, ибо душа человека, обезглавленного при жизни, была обречена навеки бродить в загробном мире без пристанища.

Проблема была настолько серьезной, что император издал указ, согласно которому таких покойников разрешалось хоронить с «золотой головой»: голову делали из дерева или камня, покрывали позолотой и клали в гроб.

Следовательно, тело крайне необходимо душе в ее загробных странствиях. Вот почему верующие заботились о том, чтобы останки усопших предков бережно сохранялись.

Китаец верил в загробный мир и неосознанно переносил все иерархические отношения, которыми изобиловала обычная жизнь на небе. Таким образом, смерть не только не отменяла отношений между отцом и сыном, правителем и подданным, но и увековечивала эти отношения.

Одним из главных элементов культа предков были церемония погребения главы семьи, последующий траур и жертвоприношения в связи с этим. Похороны в простонародье назывались «траурное дело» или «белое дело» (цвет траурных одежд в Китае — белый).

Она заканчивалась сожжением предметов, предназначенных для покойника в «мире теней»: сжигали бумажный домик, который должен служить жилищем усопшему, костюмы, несколько свертков шелковой материи, изображения золотых и серебряных слитков.

Рано утром в день похорон сжигался временный навес, устроенный перед домом покойника. В момент, когда поднимали гроб, родные выбегали из комнаты, чтобы дух усопшего не навлек на них беду. В богатых семьях гроб ставили на громоздкий катафалк, выкрашенный в красный цвет и обвешанный со всех сторон вышивками.

Катафалк был настолько тяжелым, что его посменно несли несколько десятков носильщиков. Число носильщиков определялось, прежде всего, общественным положением покойного. Так, во времена цинской династии гроб чиновника третьего класса несли 48 носильщиков, члена императорской фамилии — 84.

Вера в загробную жизнь заставляла правителя Китая заботится о том, чтобы и в загробном мире жить так же роскошно, как и на земле. В глубокой древности совершались массовые ритуальные убийства, пленных, слуг, рабов, наложниц и т. д. О древности этого обычая говорит «Ши цзин»:

Там иволги, вижу, летают кругом, На ветви жужуба, слетаясь, кружат.

Кто с князем Му-гуном в могилу пойдет?

Цзы-цзюя Янь-си выполняет обряд.

И этот Ян-си исполняет обряд, Был самым храбрейшим из сотен солдат.

Но только к могиле приблизился он, Как весь задрожал он и был устрашен.

А ты, о лазурное небо вдали, Так губишь ты лучших из нашей земли!

Как выкуп за тех, кто живым погребен.

Сто жизней мы отдали б, если б могли. Ши цзин. Пер. А. Штукина. М., 1957, стр. 125.

Когда скончался правитель Му-гун в царстве Цинь (7 в. до н.э.), вместе с умершим были погребены живыми 177 человек, среди которых — три представителя благородных фамилий. Здесь же захоронили различные изделия из нефрита и бронзы, включая оружие, домашнюю утварь, ценные украшения, конную упряжь и т. п. Люди и вещи, служившие правителю при его жизни, должны служить ему и в потустороннем мире.

Загробная жизнь, как и земная, определялась положением человека в обществе: чем богаче был он на земле, тем пышнее обставлял свое потустороннее существование. И конечно, лучше всех на том свете устраивался самый богатый человек — император.

По существовавшим обычаям сооружение и обустройство «темного кабинета» иньчжай (под этим эвфемизмом подразумевалось загробное жилище покойника — в отличие от «светлого кабинета» ян-чжай — его прижизненного дома), начиналось еще при жизни их будущих хозяев. Размер могильника определялся в соответствии с социальным статусом. Скажем, чиновникам 1-го ранга в эпоху Мин (2368−1644 годы до н.э.) полагалась усыпальница длиной в 90 шагов, чиновнику 2-го ранга — 80, 3-го — 70 и т. д.

Императорские могилы сооружались с большим размахом и мало чем отличались от настоящих дворцов. Так, например, у подножия горного хребта Лишань, в 50 км. от города Сиань (провинция Шэньси), находится гробница основателя централизованного государства в Китае императора Цинь Шихуанди (3 в. до н. э.). Строительство посмертного жилища Сына неба продолжалось 10 лет, его сооружали более 700 тысяч человек.

Гробница, занимающая почти 250 тысяч квадратных метров, окружена прямоугольной внутренней и внешней стеной. Ее венчает конусообразной формы могильный холм из утрамбованной земли высотой 47 м.

После того как гроб с телом Цинь Шихуанди опустили в могилу, ее наполнили огромным количеством драгоценной утвари и всеми предметами повседневной жизни императора и, чтобы ему не было темно, поставили светильники. Во имя сохранения тайны мастера и те, кто укладывал сокровища в усыпальницу, были заживо погребены. Склеп закрыли массивной дверью и заложили камнями. Сверху насыпали курган, густо обсадив его деревьями.

В 1974 г. примерно на расстоянии километра от гробницы императора Цинь Шихуанди в огромном склепе были обнаружены глиняные статуи (в натуральную величину) шести тысяч воинов с оружием и боевыми доспехами, а некоторые из них — на колесницах и лошадях. Отлично сохранившиеся фигуры воинов имеют правильные очертания и пропорции.

Каждая статуя обладает индивидуальными чертами лица. Оружие, доспехи и обувь выполнены с большой тщательностью. Построенное в боевом порядке, глиняное войско охраняло покой своего повелителя. Изучение раскопок показало, что армия глиняных воинов (многие статуи подверглись разрушению) была захоронена одновременно с Цинь Шихуанди.

Если при жизни усопший был женат, он естественно, нуждался в присутствии супруги и на том свете. Отсюда возник обычай заживо погребать жен вместе с умершими мужьями. С императором Цинь Шихуанди, как сообщают некоторые источники, были похоронены все те его жены, у которых не было детей.

Впоследствии этот дикий обычай был смягчен: бездетные жены императора после его смерти переселялись на жительство в пределы ограды, окружавшей могилу.

Примерно с середины 1 тысячелетия до н. э. человеческие жертвоприношения почти прекратились и с высокопоставленными покойниками в могилу стали впускать фигурки, вылепленные из глины, а также изображения, вырезанные из бумаги.

То, что мог позволить себе император, не было, конечно, доступно не только рядовому труженику, но даже и состоятельному человеку. И все же каждый, готовясь перейти в «мир теней», старался в соответствии со своими материальными возможностями захватить с собой самое необходимое.

На покойника надевали всю лучшую одежду, что была у него. В состоятельных семьях гроб наполняли драгоценными камнями, золотом, серебром, жемчугом и теми мелочами, которые покойник любил при жизни.

Посмертное жилище у рыбаков Западного Китая, например, все богатство состояло из лодки и рыболовных сетей. Умирал рыбак — его вместо гроба клали в челнок, который покрывали другим челноком. На дорогу покойнику давали половину сети, чтобы он мог на том свете заниматься привычным делом — рыбной ловлей. Другая половина сети хранилась у родных как память об усопшем.

Простой человек, не имевший возможности соорудить себе усыпальницу, старался приобрести добротный гроб, который сохранит его тело на долгие времена. Когда наступала старость, осуществить это становилось не так-то просто. Материал для гроба стоил дорого. Поэтому к потусторонней жизни готовились заранее. Зафиксированы даже случаи: дети бедняков продавали себя в рабство, чтобы купить отцу красивый гроб. Отцы в таких случаях с гордостью рассказывали о преданности сыновей. Подарить родителю в день его 60-летия хороший гроб считалось для сына похвальным поступком. Приготовленный заблаговременно гроб бережно хранился в доме до самой смерти того, кому он был предназначен.

По древнекитайским понятиям, «приготовиться к Смерти» означало: купить при жизни добротный гроб и похоронную одежду или иметь нужную сумму денег для покупки того и другого.

Гроб делали без единого гвоздя. Если он предназначался для простого человека, его покрывали лаком черного цвета, для знатных и богатых — красного цвета. На крышке такого посмертного жилища писали фамилию и имя покойника, откуда он родом, чем занимался, когда родился и скончался, а его стенки украшали рисунками. Гроб стоил очень дорого, и не мудрено, что бедняки часто просто завертывали покойника в камышовую циновку. Зато богачи приобретали два гроба: внутренний — более дорогой и внешнийсаркофаг.

Чем человек был богаче, тем он больше тратил денег на устройство своего посмертного жилища. Гроб ценился по качеству дерева: хорошее дерево долго не поддается гниению. Самой ценной породой считался тис. Тисовый гроб стоил баснословно дорого — это было дерево редкой породы.

Добротные доски, предназначенные для гроба, назывались «доски долголетия».

Внутри и снаружи гроб заблаговременно покрывали лаком, а пазы замазывали специальным составом из лака, смолы и фарфорового порошка. Эту процедуру повторяли несколько раз до тех пор, пока дерево не становилось совершенно непроницаемым для влаги. Китайские гробы были вместительными и напоминали саркофаги.

Но добротно сделанный гроб и подаренная при жизни погребальная одежда еще не решали всех проблем загробного существования. Нужно было позаботиться и о соответствующем месте захоронения. Могила, хранительница тела, при котором остается живая душа, прежде всего, должна быть гарантирована от сырости, поэтому для погребения выбирались сухие участки на склонах гор. Если же покойника хоронили на равнине, то принимались все меры, чтобы как можно дольше уберечь гроб от влаги. С этой целью дно могильной ямы засыпали толстым слоем древесного угля, затем покрывали глиной, известью и песком.

В старом Китае покойников хоронили на родовых кладбищах. Многие семьи владели участками земли, которые не отчуждались властями и передавались из поколения в поколение. По древним установлениям родовая земля вообще не подлежала продаже, но даже в тех случаях, когда это правило нарушалось, участок родового кладбища сохранялся за прежним владельцем.

Делом первостепенной важности считалось найти подходящее место для захоронения. Труп именитого покойника мог оставаться не погребенным до ста дней — все зависело от того, какое положение умерший занимал при жизни. Бывало и так, что по истечении этого срока гроб относили в какой-либо монастырь и ставили в специально отведенном помещении. В монастыре гроб с покойником иногда оставался несколько лет, пока родственники с помощью прорицателей не находили достойного посмертного жилища.

Особенно благоприятным местом для погребения считался холм, напоминавший очертания лежащего тигра (не такая уж редкость в холмистых районах Южного Китая). Тигра считали царем зверей, поэтому всему, что так или иначе было с ним связано, приписывалась особая сила. Предполагали, что не только тигрообразные холмы, но и вообще все предметы в природе, имеющие сходство с животными, обладают таинственной властью над окрестным населением. Родные покойника старались избрать для его погребения именно такие участки, причем могилы рыли около головы или около лапы «тигра»; при таком расположении могилы влияние таинственных сил будет наиболее благоприятным, и это принесет семье усопшего всякого рода удачи.

Бедняки, разумеется, хоронили родственников, где придется. Нередко случалось, что богатый человек, используя свое положение, отбирал у бедняка принадлежавший тому участок для захоронения предков. Это приводило даже к кровавым столкновениям.

В Северном Китае покойников обычно хоронили на полях. Могила представляла собой курган с надгробным камнем. Иногда могилы имели форму конусообразной насыпи, засаженной кустарниками или цветами.

Непременным атрибутом похоронной процессии был белый петух, в которого, по убеждению верующих, переселялась душа покойного. Петуха резали на могиле, и благодаря этому душа вновь соединялась с телом.

Прежде чем опустить гроб в землю, родственники усопшего с рыданиями отвешивали низкие поклоны. Старший сын подходил к поставленному перед гробом жертвенному столу, становился на колени, зажигал благовония, возливал вино на землю и произносил молитву такого содержания: «Глубоко опечален я потерей тебя. Уже заколочен твой гроб, и ты навсегда оставил нас. Теперь гроб твой благоговейно будет предан погребению, и вскоре на твоей могиле воздвигнут высокий холм. Я сам стану неусыпным его стражем. Увы, какая невыразимая печаль! О чем осмеливаюсь сообщить».

Когда похоронная процессия достигала места захоронения, гроб опускали в могилу. Первым бросал землю на гроб старший сын умершего, затем другие родственники и близкие. После погребения перед могилой совершался обряд поклонения праху.

По древнему обычаю, траур по родителям следовало соблюдать три года, но фактически этот срок был меньше.

Муж по жене носил траур в течение года. Жена по мужу должна была носить траур всю жизнь. Даже само понятие траур «Чжи» — переводится, как управлять.

Во время траура по отцу или матери сын не должен был причесываться и бриться, не имел права есть мясо, пить вино, смеяться, слушать музыку. Не разрешалось в это время праздновать календарные или семейные праздники и т. д. Замужняя дочь носила траур по родителям в течение года.

Сыновьям, дочерям и женам в знак траура по родителям и мужьям полагалось в первый год носить одежду белого цвета, во второй год — серого и в третий — черного.

Соблюдение траура считалось не только семейным, то и общественным делом. Родственникам умершего предоставлялось право временно уйти со службы. Соседи также проявляли внимание к родным умершего: старались не тревожить их громкой речью, пением или музыкой, не быть назойливыми. Ведь, по старым верованиям, человек, соблюдающий траур, должен был постоянно пребывать в стоянии сосредоточенности и созерцания.

Обычай требовал навещать могилы предков не менее одного раза в год. Эти паломничества символизировали возобновление прав на землю, где возвышался могильный курган. Неухоженная могила означала, что потомки усопшего скончались или покинули родные места.

После зимнего солнцестояния наступал праздник могил (бай шань — буквально поклоняться горам). Название объясняется тем, что во многих районах Китая покойников предпочитали хоронить в горах. Этот праздник называли также «приведение в порядок могильных курганов».

Праздник могил связан с наступлением ясных и светлых дней весны. Борьба зимы и весны, воспринимавшаяся как противоборство светлого начала «Ян» с темным началом «Инь», заканчивалась в пользу весны. Считалось, что «Ян» и «Инь» приходят в равновесие: небо оплодотворяет землю и зарождается новая жизнь.

Церемония «приведения в порядок могил» могла продолжаться до тридцати дней. Однако первый день считался самым торжественным.

Старший сын сообщал своему умершему отцу, что произошло в семье за прошедший год и просил у предков помощи и совета.

Главная забота о душе умершего падала на того члена семьи, который при жизни был ей ближе всех. Таким считался старший сын покойного. А так как душа предка существовала вечно и постоянно требовала жертвоприношений, то не должна была нарушаться и преемственность лиц, приносящих ей жертвы: умершему отцу приносил жертвы его старший сын, последний также должен был оставить после себя сына и т. д. Таким образом, усопшие предки как бы продолжали жить в могиле, словно живые люди, не порывая связей с семьей, родственниками и знакомыми.

После смерти главы семьи хозяином дома становился его старший сын, которому должны были подчиняться все младшие родственники. Это нашло отражение и в иероглифической письменности. Например, иероглиф «У», означающий «управлять», состоит из двух элементов: «рука» и «комната», т. е. держать в руках, распоряжаться домом; иероглиф «Фу» — «отец» изображает руку, держащую прут; иероглиф «Чжан» — «старый» состоит из двух элементов, «дерево» и «палка», что ознало: старший в семье ходит с посохом. Во всех упомянутых иероглифах присутствуют атрибуты власти старшего — рука, прут, посох или палка.

Истинными руководителями, семейства являлись его общие предки, их всесильная воля считалась священной для потомков. Что касается главы семьи, то он, как первородный сын, по правилам культа предков наследовал звание главного семейного жреца и, как посредник между членами семьи и предками, облекался властью законодателя, судьи и администратора. Но эта власть была как бы не в его собственных руках — она принадлежала предкам и только через них получала реальное осуществление.

Старшего сына называли «чжун-цзы», что буквально означает «сын могилы», т. е. сын, на которого возлагалась обязанность совершать жертвоприношения на могиле отца.

Подведя итог можно сказать следующее. Культ предков, как частный случай преклонения перед прошлым имел основополагающее значение для китайского государства, общества и культуры.

Как известно китайское общество носило корпоративный характер, что можно объяснить системой землепользования (ирригационное земледелие требовало совместного труда тысяч людей), но этим нельзя объяснить, почему эта корпоративность сохранялась в неизменном виде на протяжении тысячелетий, без феномена культа предков. Это он на протяжении долгого времени подавлял все сепаратистские тенденции и способствовал большой устойчивости семейного уклада.

Следует также отметить влияние не только конфуцианского, но и также даосского и буддийского учений на религиозные воззрения китайцев.

Даосизм исходно впитал в себя те элементы китайской культуры, которые были высокомерно отвергнуты конфуцианством, — древние верования, практики шаманизма, гадания и врачевания. Так, от древнего шаманизма он унаследовал представление о наличии у человека животной души (по) и мыслящей души (хунь). Только тело соединяло их вместе, и его смерть влекла за собой их гибель. Поэтому уже в глубокой древности огромное значение придавалось средствам продления физической жизни, а долголетие сделалось одной из главных ценностей китайской культуры в ее даосском варианте. Постепенно возникла вера в возможность обретения бессмертия через употребление особых снадобий растительного или минерального происхождения.

Даосы полагали дух более ценной субстанцией, чем тело, ибо жизненная сила зависит от духа. Тело для даосов выступает условием функционирования духа, «колесницей духа». Как написано в старинной классической книге по китайской медицине, «если тело повреждено, дух его покидает; если дух его покидает, наступает смерть» Аверинцев С. С. Западно-восточные размышления, или О несходстве сходного // Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М., 1988. С. 37−39. .

Таким образом, с совершенно иных исходных посылок, чем конфуцианство, даосизм пришел к той же фундаментальной для китайской картины мира идее о высочайшей ценности жизни и долголетии как ее наиболее полном земном воплощении. Поэтому даосский идеал долголетия легко и естественно соседствовал с «общекитайским» культом старости, сообщая ему благодаря постоянным порывам в бессмертие некоторую мистическую перспективу.

Осталось сказать несколько слов о буддизме. Эта религия пришла в Китай, когда два главных местных вероучения уже имели сложившийся канон идей, с которыми догматы буддизма входили в резкое противоречие. «Буддисты видели в жизни только страдание, зло, а для китайцев, будь то конфуцианцы или даосы, жизнь составляла главную ценность. Китайцам претил откровенный эгоизм буддистов, которых заботило только собственное спасение, — как мы помним, высочайший статус семьи, культ предков в Китае отодвигал личность на второй план. Однако буддизм сравнительно быстро приспособился, ухитрившись ввести традиционные ценности китайцев, умело затушевав их подлинное содержание, в круг своих вероучительных идеологем. Именно так обошелся простонародный буддизм с ключевым элементом китайской культуры — культом предков, от которого осталось одно название. В буддийской трактовке посмертную участь усопшего определял закон воздаяния, учитывающий соотношение добрых и дурных деяний при жизни» Ермаков М. Е. Мир китайского буддизма. СПб., 1994. С. 155.. Примерно таким же образом адаптировал буддизм и принцип сыновней почтительности. Во всяком случае, в сборниках буддийских легенд немало историй о добродетельных детях, вот только сюжеты этих рассказов возникли явно под влиянием учения Будды, который иногда и сам выступает в непривычной для себя роли почтительного сына. Но вот согласиться с уважением к старости буддисты никак не могли, они считали ее одним из четырех страданий, выпадающих на долю человека: рождение, старость, болезнь, смерть.

Другое дело, что реальная жизнь всегда далека от идеала — и в традиционном Китае умирали нищие, всеми покинутые старики, и далеко не все сыновья являли собой пример образцовой почтительности, и в патриархальной семье не всегда царил лад.

Глава 2

Японские ритуалы, относящиеся к культу предков, заимствованы из китайской традиции. Вероятно, в Японии до VI века, то есть до момента проникновения буддизма из Китая, существовала и собственная разновидность такого культа. Ермакова полагает, что «в разные периоды японской истории культ предков оформлялся то как чисто буддийский ритуал с его атрибутикой и текстами, то оказывался в сфере ритуальной практики, связанной с верованиями в богов ками, то сближался с конфуцианством» Ермакова Л. М. Почитание предков в японской культуре// Синто. Путь японских богов, т.1, стр. 43.

Становясь предком, покойник таким образом продолжал свое бытие в составе семьи, но теперь оказывался ее членом, находящимся в другом состоянии, достигшим высшей ступени семейно-родовой иерархии и наделенным новыми возможностями. Для того чтобы выяснить природу такого отношения к предкам, обратимся к понятию ками в японской национальной религии синто, что в переводе означает путь ками. Так кто же такие ками?

Многие авторы, например, известный этнограф и исследователь японского шаманизма Хори Итиро, различают два вида ками, которые позже получили название удзигами и хитогами. Первая разновидность ками включает в себя родовое, клановое или семейное божество, хитогами же в переводе с японского означает «человек-божество». По мнению Л. И. Ермаковой, «это система верований, основанная на тесной связи между божеством ками и религиозным специалистом (шаманом) или лекарем. Тип хитогами характеризуется определенной индивидуальностью ками и его посредников» Там же, стр. 44. Возможно, порой удзигами и хитогами были взаимопроникаемы. «Но чтобы покойный предок стал богом, он должен был обладать сверхобыденными качествами, кроме того, требовалось значительное время, чтобы утратилось понятие скверны, связывавшееся со смертью» Там же, стр. 45., — считает Ермакова.

Особого внимания требует отношение японца к такому феномену как смерть, т.к. именно представления о смерти составляют основу не только ритуала, но и всего мировоззрения верующих. Итак, для того чтобы выявить основные черты, обратимся к самым ранним упоминаниям о смерти, а именно к мифологическому своду «Кодзики» и «Нихон секи», которые были составлены по указанию правящей династии в VIII веке, для того чтобы доказать свою преемственность от высших божеств.

На первый план в мифологии «Кодзики» выходит божественная пара Идзанаги и Идзанами, которые являются прародителями не только японских островов, но и первых божеств. По «Кодзики» Япония была «рождена» данными богами с помощью орудия, несущего смерть, а именно копья, которое олицетворяет собой божественное могущество, которому подвластно как породить жизнь, так и отнять ее. Но смертными являются и боги. Впервые мы сталкиваемся с этим после того, как, родив бога огня Кагуцути, который опалил чрево матери Идзанами настолько, что она умирает. После смерти богиня отправляется в Страну Желтых Источников (Страна Мрака, Страна Корней, Данная Страна, Материнская Страна). Но ее муж не может смириться с потерей и отправляется вслед за женой. Но она говорит ему: «Повелитель, муж мой, отчего пришел ты так поздно? Я уже прикоснулась к очагу (где готовят) пищу. Сейчас же я буду почивать. Прошу не гляди на меня». Нихон Секи, пер. Ермакова//Синто. Путь японских богов, т.2, стр. 23. Заметим, что она не может вернуться на землю по причине того, что уже отведала местной еды. Символика еды вообще часто определяет различие между миром людей и богов, или миром живых и мертвых. Таким образом, можно сделать вывод, что вкушение еды в ином мире придает иное, необратимое качество вкусившему.