Истоки философии феминизма

Истоки философии феминизма

Скиба Э.К.

Постмодернизм выдвинул, как известно, ряд важных для философии феминизма теоретических вопросов. Вопрос авторитарности и власти является одним из таковых. Сфокусировавшись на вопросе научного знания, его росте и влиянии на многие сферы жизни в обществе модерна, постмодернисты утверждают, что во имя науки власть использовала свой авторитет дисциплинарно разнообразными способами. Указывая на элемент власти в подобных современных практиках, постмодернисты расширили традиционное поле действия власти от государства и экономики до таких областей как сексуальность и ментальное здоровье. М. Фуко, изучая состояние постмодерна, указал на особую роль дискурсивных практик и доказал, что их конечной целью является максимально возможный контроль над индивидом. М. Фуко связывал характеристики дискурса с властными функциями, вводя понятие системы исключения и системы контроля за производством дискурса. Он показал, что пол личности на протяжении длительного периода истории человечества, особенно с середины XVII в., стал объектом контроля и подчинения. По Фуко, гендерные отношения тоже должны рассматриваться как форма проявления власти, так как пол индивида является одним из элементов властных отношений. Контроль над любыми проявлениями пола возможен лишь при помощи упоминавшихся выше дискурсивных практик способа интерпретации тех или иных проблем, приписывании им общественной значимости. Социальные институты, считает Фуко, постоянно воспроизводят «истину» о сущности пола, следствием этого становится фиксация всех проявлений пола и приписывании им нормативности и оценочности. Поскольку, по мнению критиков, дефиниция всегда эссенциальна, необходима «норма». Ho когда норма создана, ее объяснение организует наше понимание всех других вариаций и вариантов, исходя из логики «нормального». Власть «нормы» проявляется в ее способности установить «различие» и «замаскировать» это различие, превратив его то ли в разновидность, толи в отклонение. Изученная М. Фуко «проблема различия» как методология постструктурализма оказали огромное влияние на то, что в критике называется «феминизмом различия». Фуко анализирует, как гетеросексуальность была превращена в норму и все отклонения от нее стали рассматриваться как отклонение от морали. Именно этот упор на норму ценою всего другого, отличного, и ассоциирует Фуко с авторитарностью культуры модерна. Жиль Делез и Феликс Гваттари в «Анти-Эдипе» проводят постструктуралистическую атаку на авторитарность и власть. По их мнению, авторитарность пронизывает психоаналитическую теорию, которая с помощью, например, Эдипова комплекса стремится контролировать свободное выражение человеческого желания. Для Делеза и Гваттари индивиды это «машины желания», не обладающие чувством единства, обычно ассоциируемого с идентичностью человека, но они находят возможность выражать свое желание, будучи обузданными социополитическими авторитетами. Психоанализ становится для ученых символом того, как желание подавляется. В оппозицию ему они позиционируют «шизоанализ», основанный на опыте шизофреника, который в их схеме становится своего рода идеальной моделью человеческого поведения. В философии Ж.-Ф. Лиотара критика авторитаризма проходит красной нитью. Цель Лиотара уничтожение авторитарности, вызванной метанарративами («grandnarratives»), подавляющими, как он утверждает, креативность индивида. «Мы не должны более полагаться на них, заявляет он, мы не должны позволять им руководить нами ни в публичной, ни в частной жизни. He нужно бороться с метанарративами. Следует просто перестать верить им, и они сами „увянут“ [5]».

Одна из проблем, которую нельзя оставить без внимания, рассматривая власть и авторитарность любого рода, это конструирование ценностных суждений о справедливости и разуме. Лиотар обращается к этой проблеме в «Просто игре» («JustGaming», 1979), доказывая, что можно делать ценностные суждения, даже не имея опоры на «grandnarratives» [7]. Принципом новых нарративов, которые не будут претендовать на универсальною и властную легитимность, станет «языковая игра» понятие, заимствованное у Л. Витгенштейна, которая позволит разоблачить ложные претензии языкового сознания на универсальность. Языковая игра определяется Лаканом как форма символического действия, совершаемого каждым актом коммуникации. При этом правила такой игры лежат в области социальной прагматики, а не семантики, они не общеобязательны, не универсальны. Необычно важным для гендерной философии является также другое понятие, введенное Лиотаром, то, что он называет «событием» (event), а также концепты «отличного» (dilTcrend) и «сублимированного» (sublime). Событие, по Лиотару, это такой случай, который решительно изменяет наш взгляд на мир и подвергает в процессе все наши идеологические предположения сомнению. Признать, что есть события, которые не могут быть предсказаны или охвачены «аккуратной» универсальной теорией, значит признать не только ограниченность «grandnarratives», но и важную открытость будущего. Эта открытость становится предметом веры для постмодернистов: будущее не может рассматриваться как нечто, определенное заранее, такое, что все человеческие усилия делает бессмысленным. В книге «Differend» (1983) ученый анализирует конфликты интересов между сторонами, которые нельзя разрешить, но которые должны быть признаны, и должны рассматриваться как таковые всегда. Каждая сторона представляет то, что Лиотар называет отличной «фразой режима», чьи цели несоизмеримы друг с другом, и не одна из этих сторон не имеет этического права заставить другого согласиться с ее желаниями. На практике, особенно в политической практике, происходит так, что одна сторона в споре или конфликте заставляет другую принять свою точку зрения, «разрешая» таким образом, конфликт. На лиотаровском языке референций один фразовый режим осуществляет доминирование над другим классический пример авторитаризма в действии. И именно задача философов помочь таким подавляемым фразовым режимам обрести свой голос, то, что Лиотар описывает как «философскую политику». Философская политика, поиск новых, контркультурных фразовых режимов, должна рассматриваться как наивысшее выражение философии постмодерна. Сопротивление на уровне «малого нарратива» становится этическим актом в деле и именно «различение» должно защищаться всеми силами в постмодерном мире.

Признавая важность идей Ж. Бодрияйра, некоторые положения его философии подверглись критике со стороны феминистов. Ж. Бодрийяр утверждает, что системам власти не нужно более сопротивляться, вместо этого их нужно «соблазнять», «очаровать для подчинения» [2]. Феминисты чрезвычайно критично отнеслись к имплицитно выраженному сексизму в понятии соблазнения и обвиняли Ж. Бодрийяра в навязывании и усилении сексуальных стереотипов. Для многих Ж. Бодрийяр «наивысший проповедник постмодернизма, убедительно показавший, что «реальность» уже совсем иная. Другие считают, что многие важные идеи еще «не прочитаны» в текстах Лиотара. Третьи полагают, что самое главное это то, что постмодерный мир различий дал возможность угнетаемым найти свой голос и бороться против своего угнетения. Эта проблема обретения своего голоса во многом связана с возможностью использовать слово «я». Постструктурализм, послуживший обоснованием «феминизма различия», сделал возможным рассмотрение вопроса гендерной идентичности. Самым главным аргументом для Л. Иригарэ, например, является то, что гендерная идентичность, особенно женская, не зафиксирована, это текучий процесс, который нельзя сводить к любой эссенциальности или норме поведения (в этом случае патриархат извлеченная норма поведения). Теоретики вслед за Л. Иригарэ используют эту форму аргумента, бросая вызов патриархату, особенно предположениям о специфически мужских и женских чертах, ведущих к гендерным стереотипам и используемых для угнетения женщин [3]. Ницше, ухватившись за грамматическую основу субъекта Канта, подверг критике веру в связанное и целостное «эго» как продукт неверно использованной веры в грамматику.

З.Фрейд внес свою ленту в эту идею, привлекая внимание к конфликтам между аспектами «эго». В итоге, постмодернизм канонизировал множественные или шизофренические «эго»; завершив, таким образом, коррозию «эго» с тем, чтобы появилась некая идентичность, могущая служить основой новой идентичности. Именно подобные дилеммы очень остро чувствуются и горячо обсуждаются в гендерных исследованиях. С одной стороны, такие философы, как Д. Батлер доказывают, что не существует «сердцевинной» идентичности, нет эссенциального «я». Нет эссенциальной категории «женщина», которая служила бы целям объединения массового политического движения. Вместо этого эго и его/ее гендер реализуются только как перформанс. Другие, однако, выступают в поддержку эссенциалистской категории «женщина», поскольку если ее нет, какой постижимой цели служит тогда феминизм? Если мы позволим себе отойти от эссенциалистской реальности угнетения женщин, мы одновременное снимаем с себя ответственность перед реальными женщинами, делая «феминизм» просто академической уловкой. Поскольку «поздний капитализм», используя фразу Э. Манделя, популяризированную Ф. Джейсоном, это главный «игрок» постмодерна, или постиндустриальных обществ, что отмечено многими теоретиками и критиками, его присутствие в гендерной теории неоспоримо. Реакция против доктрины марксизма в работах таких мыслителей, как Лиотар и Бодрийяр является частью иного культурного направления, известного сейчас как «постмарксизм». Постмарксизм занимает сегодня важное теоретическое положение и включает не просто фигуры, отошедшие от своих прежних марксистских идейных платформ (Лиотар, Бодрийяр и др.). Как известно, после разрыва с «SocialismeonBarbarie» в шестидесятых годах Лиотар сознательно дистанцировался от своего марксистского прошлого и в своих работах, таких как «Либидальная экономика» («LibidalEconomy», 1974) он передает ту фрустрацию, которую он ощущал по отношению к официальному марксизму. «Либидальная экономика» утверждает, что марксизм не смог охватить различные либидальные побуждения (Iibidaldrives), испытываемые всеми индивидами, поскольку эти побуждения находятся над любой теорией контроля. философия феминизм постструктурализм гендерная идентичность Ошибка именно марксизма, по мнению философов феминизма, была в том, что он попытался подавить эти энергии, и, совершая это, разоблачил свою латентную авторитарность. Как отмечается, за яростной атакой Лиотара на марксизм лежит вера в то, что ни человеческую природу, ни исторический процесс нельзя предсказать, а потому и контролировать, как утверждала теория марксизма. Ж. Бодрийяр также пришел к критике марксизма, как и структурализма, отвергая в итоге идею о том, что за всеми явлениями стоят скрытые структуры, которые и должны быть идентифицированы и объяснены учеными-аналитиками. Вместо этого Бодрийяр приходит к утверждению, что мир постмодерна это мир симулякра, в котором мы не можем дифференцировать реальность и симуляцию. Симулякр не репрезентирует что-либо, кроме себя самого, нет никакой другой реальности, на которую может быть референция. В то же время Ф. Джеймсон уверен, что только марксизм предлагает философско-связанное и идеологически вынужденное решение дилеммы историзма, неизбежно возникающей в философии истории. Только марксизм может дать нам адекватный отчет об ээсенциальной «тайне» культурного прошлого. Эта тайна может «разыгрываться» вновь, только если человеческое переживание, событие, является единственным. Только таким образом, а не посредством пристрастий антикваров или проекций модернистов мы можем взглянуть на те жизненно важные требования, которые возлагают на нас такие вековые проблемы, как сезонное изменение экономики примитивного племени, страстные диспуты о природе Троицы, конфликтующие модели полиса и универсальной империи и т. д. Эти проблемы могут вновь обрести свою первоначальную важность для нас, только если они пересказаны в единстве одной великой коллективной истории, какую бы завуалированную или символическую форму они ни принимали, только если они рассматриваются как разделяющие единую фундаментальную тему (для марксизма это коллективная борьба за обладание царством Свободы, отвоеванного у царства Необходимости), только если их постигать как жизненно важные эпизоды в едином обширном незаконченном сюжете. Как писал в «Манифесте» К. Маркс, история любого существовавшего до сих пор общества это история классовой борьбы угнетаемого и угнетателя, находящихся в постоянной оппозиции друг к другу, ведущих непрерывную борьбу. Джеймсон уверен: именно в обнаружении следов этого непрерывного нарратива, восстановлении в тексте репрессированную и скрытую реальность этой фундаментальной истории доктрина «политического бессознательного» находит свою функцию и свою необходимость [4]. Утверждение Джеймсоном политического бессознательного предполагает, что мы предпринимаем именно такой окончательный анализ и исследуем множественные пути, ведущие к срыванию масок с культурных артефактов как социально символических актов. Большую ценность имеет форма того, что Альтюссер называет «экспрессивной каузальностью» [1], являющейся, как отмечается комментаторами, обширной интерпретирующей аллегорией, в которой последовательность исторических событий, текстов или артефактов переписывается языком некоего более глубокого, подспудного и более фундаментального нарратива, являющегося аллегорическим ключом или фигуральным содержанием первой последовательности эмпирического материала. Для гендерных исследований его система очень показательна, она демонстрирует «несовместимость» частного и публичного, психологического и социального, поэтического и политического. Эта система также важна в идеологическом климате плюрализма, лежащем в основе гендерной теории, с его государственным признанием открытого (свободы) против его неизбежного оппонента в бинарной оппозиции закрытого (тоталитаризма).

He в меньшей степени (очевидно, в большей) важна для гендерной теории концепция «политического бессознательного» Ф. Джеймсона. Она состоит в том, что интерпретация на языке экспрессивной каузальности или аллегорических господствующих нарративов остается постоянным соблазном именно потому, что подобные господствующие нарративы (mastemarratives) вписаны в тексты так же, как и в наши мысли о них. Подобные аллегорические нарративные обозначаемые являются постоянным измерением литературных и культурных текстов именно потому, что они отражают фундаментальное измерение нашего коллективного мышления и наших коллективных фантазий об истории и реальности.

Список использованных источников

Altusser L. Reading Capital, Marx' s Immense Theoretical Revolution / L. Altusser// NewLeftBooks. London, 1970. P. 182−193.

Baudrillard J. De la Seduction / J.Baudrillard. P., 1979. 270 p.

3. Irigaray L. Ce sexe qui n"est pas un / L.Irigaray. Paris: Editions de Mimeit, 1977. 217 p.

Jameson F. Tlie Political Unconscious/ F. Jameson. Routledge, 1996. 208 c.

Lyotard J.F.Postmodem Condition: A Report on Knowledge/ J.-F.Lyotard. the University of Miimesota Press, 1984. 110 p.

Lyotard J.-F., Thebaud J. Just Gaming / J.-F.Lyotard, J.Thebaud. Manchester University Press, 1986. 288 p.