Томас Гоббс, «Левиафан»

Самые разнообразные основания и разноречивые аргументы используются для того, чтобы едва ли не все политические мыслители и политологические школы сошлись в том, что сутью политики является возвышение человека над звериным состоянием — считать ли его естественным или противоестественным. Такое возвышение создает политику и осуществляется благодаря ней.

Как бы конкретно ни трактовали политику разные авторы, большинство сходится на том, что с политикой мы имеем дело там, где:

• а) определяются общие цели и принимаются согласованные решения об их достижении;
• б) отдельные люди или целые группы осуществляют контроль за целедостижением с помощью власти — символического посредника (стандарта, средства, меры) политического общения, позволяющего выдерживать стандарты принятых решений, согласовывать средства их осуществления, наконец, служить мерой достижения целей;
• в) возникают устойчивые формы согласования целедостижения (политические институты), а также привычные способы их развертывания (политические процессы);
• г) формируется целостная система власти, институтов и процессов, обладающая собственной логикой и способная к самовоспроизводству и развитию;
• д) люди обладают способностью использовать политические институты, включаться в политические процессы и находить свое место в политической системе благодаря овладению и/или творческому созданию соответствующих ролей.

Таким образом политика может быть в самой общей форме определена как особая сторона человеческого существования, связанная с целедостижением и организацией, а значит прежде всего с развитием способностей к целедостижению и организации. В связи с этим понятным становится разноликость «политик», о которых говорил Вебер. В любой сфере человеческой жизни — будь то хозяйственная, семейная или культурная — есть необходимость в целедостижении и организации, следовательно, и в соответствующей политике, вплоть до политики умных студентов по отношению к преподавателям.

Возвращаясь к идее Парсонса об «аналитических проекциях», можно интерпретировать отмеченный феномен экономической политики как проявление функционального императива целедостижения и организации в преимущественно хозяйственной деятельности — адаптации или использовании вещества, энергии и прочих ресурсов для обеспечения удобств жизни. Сходным образом могут быть представлены и другие специализированные «политики» .

Все это, однако, лишь частные, несамостоятельные «политики», число которых может быть умножено — налоговая, демографическая, научная и т. п. А может ли существовать политика как таковая? Несомненно, Суть такой политики составит развитие универсальных (всесторонних) способностей целедостижения и организации, накопление соответствующих ресурсов и потенциала. «Чистая политика» — politiqueper se — созидается правительствами, представительными и законодательными органами, судебными и муниципальными властями не для какой-то заранее заданной задачи, но для решения принципиально любых проблем.

Степень развитости универсальных способностей целедостижения и организации является показателем совершенства политики. В этом отношении аристотелевская идея совершенного общения ориентирована на высший стандарт развития политики. Стагирит обращает внимание на различия в общении, служащем, как мы можем теперь понять, целедостижению и организации, между хозяином и рабом (греком и варваром), между отцом и детьми, между супругами, между равными и полноправными гражданами полиса. И тут начинают прорисовываться различия между общением деспотическим (дословно «домовластительским») и общением полисным. Развивая этот подход, можно выделить три основных типа политики по уровню ее сложности и развитости: директивно-деспотический (суть — конфликт, борьба, волевое навязывание целей и путей их достижения); функциональный (суть — разделение и согласование обязанностей и полномочий ради сохранения целостности и эффективности политического сообщества, т. е. упорядочивание); коммуникативный (суть — свободное обсуждение и выработка принципиально новых возможностей целедостижения и организации).

Директивно-деспотическая политика в наибольшей мере несет на себе печать «звериной природы» — т. е. прямого принудительного насилия. Здесь, правда, уже нет и не может быть «войны всех против всех», а возникают замиренные общности «своих». Они, однако, жестко и враждебно противостоят общностям «чужих». Организация проста и незамысловата. Основной ресурс — сплоченность и воля «своих». Первостепенное внимание уделяется, как правило, силе и другим «ресурсам» политики, что является хорошо известным феноменом политики силы. В ее основе — принципы «игры с отрицательной суммой»: соперники стремятся нанести ущерб друг другу, а «побеждает» тот, кто понес меньший урон.

" Может быть, кто-нибудь подумает, что такого времени и такой войны, как изображенные мною, никогда не было; да и я не думаю, чтобы они когда-либо существовали как общее, правило по всему миру. Однако есть много мест, где люди живут так и сейчас. Например, дикие племена во многих местах Америки не имеют никакого правительства, кроме власти маленьких родов-семей, внутри которых мирное сожительство обусловлено естественными вожделениями, и живут они по сю пору в том животном состоянии, о котором я говорил раньше. Во всяком случае, какова была бы жизнь людей при отсутствии общей власти, внушающей страх, можно видеть из того образа жизни, до которого люди, жившие раньше под властью мирного правительства, обыкновенно опускаются во время гражданской войны" .

Томас Гоббс, «Левиафан» .

Проявления подобной примитивной политики характерны не только для времен дикости. Ее выражением в наши дни является одержимость т.н. политической борьбой с резким разделением на «своих» и «чужих», на «подлинные» и «мнимые» интересы, на «истинный» и «ложный» выбор. Особенно отчетливо грубый примитивизм директивно-деспотической политики выражается в идеологической или же в национальной непримиримости, порой маскируемой «правоверностью», нежеланием «поступаться принципами» .

Директивно-деспотическая политика проста, основана на незамысловатых институтах, процессах и ролях. Они легки для понимания, прозрачны и, если воспользоваться модным ныне словечком вполне директивно-деспотического толка, — «однозначны». Однако эта кажущаяся «однозначность» на деле амбивалентна, т. е. двойственна, двусмысленна. Вовлеченные в директивно-деспотическую политику люди оказываются одновременно господами-рабами, жертвами-палачами и т. п. Да и сам деспот — всевластный на первый взгляд, на поверку оказывается заложником общих настроений «рода» и слепым исполнителем его спонтанно проявляющихся устремлений.

Постепенное понимание неоднозначности политики, или хотя бы отдельных жизненных ситуаций и проблем целедостижения помогает обогатить репертуар поведения, сделать более четкими и разнообразными роли и институты, все увеличивающиеся по своему количеству. Появляется возможность освоить следующий уровень сложности. Перенесение внимания с простых количественных ресурсов на организующие связи и качественные характеристики этих ресурсов позволяет вскрыть «правила игры» или, говоря словами Платона, «царственное искусство плетения», соединения разных человеческих нравов и призваний. Возникает уже вполне функциональная, нередко технократического толка политика. Порой такая политика может быть связана с утопическими иллюзиями, с попытками жестко регламентировать политическую жизнь — обвинение, которое нередко и не слишком справедливо высказывается в адрес того же Платона.

" Итак, вот что мы называем завершением полисной ткани — царственное искусство верным плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в полисе — и свободных, и рабов, держит их в узах, направляет и руководит полисом, никогда и ничего не упуская из виду, что может сделать его счастливым, насколько это возможно" .