Заключение. 
Феодализм в россии

Мои выводы и наблюдения должны показаться совершенно неожиданными для большинства читателей ввиду утвердившегося в нашей науке взгляда на полное своеобразие русского исторического развития и коренное несходство древнерусского строя с феодальным. В своей работе, однако, я мог не раз в подтверждение важнейших положений сослаться на мнения предшествующих историков. Это показывает, что выводы мои отнюдь не оторваны от почвы нашей науки, как-то может показаться на первый взгляд. Первые исследователи, касавшиеся вопроса о феодализме в России, смотрели на феодализм с оставленной теперь точки зрения — как на раздел страны между дружинниками-завоевателями. Дружине франков, по их мысли, соответствовала дружина варягов; разделу земли — раздача городов мужам (дружинникам) первыми варяжскими князьями. Рюрик отдал в «управление знаменитым единоземцам своим» завоеванные города. «Таким образом, — писал Карамзин, — вместе с верховною княжескою властию утвердилась в России, кажется, и система феодальная, поместная или удельная, бывшая основанием новых гражданских обществ в Скандинавии и во всей Европе, где господствовали народы германские. Монархи обыкновенно целыми областями награждали вельмож и любимцев, которые оставались их подданными, но властвовали как государи в своих уделах» ²⁸⁸*. Ту же мысль повторил Полевой ²⁸⁹* и затем Кавелин в более.

288* Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб.: Изд. И. Эйнерлинга. 1842. Т. I, гл. IV. С. 70.

гее* /7одсвои Н. А. История русского народа. М., 1829. Т. I. С. 70—71 *.

Варяги у нас, как и везде, «налагали иго тяжкого военного деспотизма на определенной формулировке: «Система управления, принесенная к нам варягами — Русью, была, по всем вероятиям, дружинная, то есть феодальная; князья, подчиненные великому князю киевскому, находились в вассальном отношении к нему: но феодальная система у нас не успела развиться и из личной обратиться в территориальную» ²⁹⁰*.

Эти соображения для моей работы дали очень мало. Взгляд на феодализм как на раздел завоеванной страны между дружинниками-завоевателями давно оставлен^ш*. Феодализм как осо;

покорявшиеся их власти народы". Владычество исключительно принадлежало варягам, «которые признавали власть варяга, делавшегося властителем страны, но не получавшего над товарищами безусловного начальства». (Слово «феодализм» стоит только в оглавлении к этим страницам.) «Феодализм, гибельный и страшный для государей и подданных, во всей Европе тогдашней был причиною дележа областей наследникам» (Там же. С. 275). «Феодализм везде переходил в систему уделов, где монархия могла побеждать его» (Там же. М., 1830. Т. II. С. 38, прнмеч.). В системе уделов, обладаемых членами одного семейства под властию старшего в роде. Полевой видел «феодализм семейный» (Там же. С. 37—38). Ср.: Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1898. Т. 1. С. 350.

29°* Кавелин К. Д. Собр. соч. Т. I. С. 164—166. См. также: Лакиер А. О вотчинах и поместьях. СПб., 1848. С. 17—18. «Великий князь был обладателем всей земли, дружинники получали от него земли в лен за услуги, ими государству оказанные, а частной собственности на недвижимые именья, на земли мы не видим: но элемент дружинный, принесенный к нам извне, сроднивший нас на время с понятиями чуждыми, с феодализмом, не мог долго удержаться во всей чистоте в нашем отечестве… Мало-помалу горсть насельников уступила коренному народонаселению, место феодализма и раздачи городов мужам занял раздел земли между членами великокняжеского рода». Лакиера оспаривал А. Клеванов (Клсванов А. С. О фео дализме на Руси // ЧОИДР. 1848. № 9).

в _{т0 В}р_СМЯ< сравнивая наше историческое развитие с западным, главное внимание обращали на завоевание. Большинство видело главное отличие русской истории в том, что на Западе в начале развития было завоевание страны иноплеменной дружиной, а у нас было призвание князей. Соловьев отвергал значение завоевания, указывая на Германию, где в противоположность Франции и Англии и так же, как у нас, не было завоевания (Соловьев С. М. История России… Т. 1. Кн. I. С. 268). Чичерин же хотя и смотрел на феодализм с нашей точки зрения, но все-таки признавал значение завоевания: вотчинные права князей, по его мнению, коренились в завоевании (Чичерин Б. Н. Опыты… С. 286). Та же идея о завоевании как исходном пункте исторического развития положена в несколько переиначенном виде в основу работы М. Затыркевича (Затырксвич М. Указ соч.). Автор, желая показать, что наша история шла совершенно тем же путем, как на Западе, на основе борьбы племен и сословий, рассуждает о «борьбе оседлого населения с кочевыми народами», о «восстании бояр и посадских людей» (гл. VII) и о «восстании городов» (гл. VIII) в домонгольский период. В заключение он кратко касается порядков удельной СевероВосточной Руси. «Союзническое дружинное государство», образовавшееся вследствие завоевания, переходит у нас, как и повсюду, в «государственный строй феодальный, основанный на господстве сельского землевладельческого дворянства» (с. 201). В Северо-Восточной Руси у нас являются «мелкопоместные служилые люди», и земля разделяется на множество бая система ленных и иммунитетных отношений развивается после дружинного периода.

С этой именно точки зрения на феодализм сравнивали русские учреждения с феодальными Б. Н. Чичерин и Соловьев, и многие наблюдения их сохранили все свое значение до нашего времени.

Чичерин утверждал, что «славянский мир и западный при поверхностном различии явлений представляет глубокое тожество основных начал своего быта». Он метко выразил в общей формуле это тожество основных начал жизни Руси и Запада в средние века. Эти начала определяются господством личных договорных отношений, противоположных позднейшим отношениям территориального государства. «Понятия о постоянной принадлежности к обществу как к единому целому, о государственном подданстве вовсе не было; вместо государя и подданных мы видим только лица, вступающие между собою в свободные обязательства» ²⁹²*. «Общественною связью служило либо имущественное начало — вотчинное право землевладельцев, либо свободный договор, либо личное порабощение одного лица другим». Эти отношения Чичерин, следуя Вайцу, объединяет в понятиях «частное право», «гражданский союз». «Отношения родственные, договорные, имущественные, одним словом, частное право, сделались основанием всего быта… Так произошел союз гражданский, образовавшийся из столкновений и отношений личностей, вращающихся в своей частной сфере» ²⁹³*. Эти отношения одинаково господствуют как в средневековой России, так и на феодальном Западе; «форма гражданского общества в известную эпоху была общим достоянием всех новых народов: в средние века мы видим ее на Западе точно так же, как у нас». Основы порядка были одинаковы у нас и на Западе; но тожественные с западными отношения у нас отличались шаткостью: «Особенностью древней Руси была шаткость всех гражданских отношений, шаткость, происходившая от недостатка исторической гражданственности, какую западноевропейским народам завещал Рим, так и от самой природы страны, степной, скудной, малонаселенной, способствовавшей кочеванию» ²⁹⁴*.

княжеств; таким образом, возникает «феодально-конфедеративная монархия» (с. 351). «С переходом всего мелкопоместного служилого сословия под непосредственную власть великого князя московского Московское княжество из феодально-конфедеративной монархии обратилось в феодальнослужилую монархию» (с. 353).

• 292* Чичерин Б. Н. Опыты… С. 343.
• 293* Т_ам же Q 368.
• 294* «Рам же. С. 365. Но Чичерин преувеличивает значение этой шаткости. Он противопоставляет ее как русскую особенность крепости, прочностизападных феодальных отношений. Эти последние также не отличались особой прочностью и более окрепли только в конце феодального времени. Относительно непрочности вассальных договоров на Западе я уже говорил. И здесь отмечу против Чичерина только его же собственные слова: «Во- Франции… в средние века существовала такая разрозненность, как, может

Изучая детально удельный период, Б. Н. Чичерин сделал несколько верных сопоставлений русских порядков с феодальными. Так, например, он верно отметил феодальные черты положения наших служебных князей. «Служебный князь совершенно уподоблялся феодальному барону, который, будучи обязан службою? своему ленному господину, оставался вполне назависимым внутри своих владений» ²⁹⁵*. Так, он отметил существование у нас такой же иерархической лестницы землевладельцев, как в феодальном мире на Западе ^29в*. Но таких наблюдений в его распоряжении было еще слишком немного, чтобы, не ограничиваясь общим •сравнением существа русского и западного порядков, выяснить тожество их основ ²⁹⁷*.

Поэтому его общая параллель между учреждениями Руси и феодального Запада оказалась неудачной. Задавшись целью выяснить в этой параллели «глубокое тожество основных начал быта» русского и западного, Б. Н. Чичерин, сравнивая отдельные учреждения, пришел к выводу, что на Западе договоры были «прочными и потомственными», а на Руси — «временными и случайными», что на Западе во всех учреждениях выражался крепкий союзный дух, а на Руси «каждая отдельная личность обособлялась в своей частной сфере». В результате параллели получилось не тожество, а глубокое различие таких основных начал быта, как союзность и индивидуальность, прочность и шаткость договорных отношений.

К ценным наблюдениям Чичерина Соловьев прибавил весьма важное указание на существование в древней России одного из быть, ни в каком другом западноевропейском государстве… В древней Рос— сии разрозненность и шаткость отношений существовали еще в большей степени, личная независимость, которая выражалась в праве отъезда, была еще сильнее развита, нежели во Франции" (Там же. С. 357—358).

²⁹⁵* Там же. С. 339.

*^9в* Там же. С. 84.

^Л91* Наибольшее значение для моей темы имеют «Опыты…», но не введение к диссертации «Областные учреждения», где Чичерин дает общее сравнение русского развития и западного. Обе эти работы не вполне согласованы. Доминирующая идея в «Опытах…» — сходство, во введении же — различие. Оттеняя феодальные стороны русских порядков, Чичерин нередко останавливался на полдороге и сам как будто бы не замечал их феодального значения. Так, например, правильно обрисовав положение служебного князя и указав, что рядом с князьями «видными» существовало множество князей самых ничтожных, которые тем не менее, владея одним только городом, волостью или селом, «были такие же верховные владельцы своих земель, как и князья московские» (Чичерин Б. Н. Опыты… С. 261). Чичерин не заметил, что эти ничтожные, но полусуверенные князья-слуги составили у нас верхний слой сословия феодалов. Так, далее, указав, что главной обязанностью бояр, как и князей, была военная служба (Там же. С. 359), Чичерин не отметил этого существенного сходства бояр с вассалами. Так, наконец, сопоставив частиоправный взгляд на должность (выражающийся во взятках — наследии кормлений) с таким же взглядом на Западе (продажа должностей во Франции) (Там же. С. 362—363), Чичерин не сопоставил феодальной fief-office с кормлением.

основных феодальных институтов — патроната. Неволин разъяснил истинное значение наших жалованных грамот, дав понять, что они создавали у нас феодальные иммунитеты. Любопытно, что Соловьев говорил о закладничестве-вассальстве и о закладничестве-феодализме главным образом в статьях, посвященных западноевропейской истории, и не входил в подробное обсуждение вопроса о феодализме в России. Неволин же поступил еще уклончивее; говоря о жалованных грамотах, он даже не упомянул о существовании тожественных западноевропейских иммунитетных грамот. Между тем, что же другое, как не хорошо знакомый ему по трудам историков феодализма иммунитет, имел он в виду, говоря, что на основании наших жалованных грамот «поземельный владелец получал многие права державной власти и становился в своей вотчине как бы князем»? ^298[1]

Недомолвки Соловьева и Неволина повели к тому, что их указания на существование двух важных феодальных институтов — патроната и иммунитета — в древней России были оставлены без всякого внимания последующими историками; вместе с тем забыты были и ценные наблюдения Б. Н. Чичерина. Мнение о коренном отличии русской древности от западноевропейской возобладало. Исследователи как будто стали опасаться, как бы не ошибиться, увлекшись «обманчивой одинаковостью внешней оболочки» (о чем предостерегал Кавелин, разбирая труды Чичерина). Градовский начал усиленно подчеркивать черты несходства между русскими порядками и феодальными. Недавно один из виднейших русских историков — П. Н. Милюков, заявив, что основные тенденции исторического процесса всюду одинаковы, построил свою работу по истории русской культуры на резком противоположении русского и западноевропейского исторического развития.

Между тем хотя исследование феодальных отношений в России и прекратилось, но в нашей исторической литературе мало-помалу накапливались важные данные для пересмотра этого вопроса. С одной стороны, проф. Владимирский-Буданов в своем «Обзоре истории русского права» и проф. Леонтович в исследовании «Старый земский обычай» (1889) выяснили много тожественных с германскими славянских правовых учреждений древнейшего времени. С другой стороны, проф. Ключевский, исследуя позднейшую эпоху образования московской государственности, обнаружил характерные феодальные черты наших княжат, а также княжеского землевладения удельного времени, хотя он, следуя примеру Неволина, и не говорил ничего о феодализме. Новейшие историки, и в особенности проф. Платонов, дальнейшим разъяснением борьбы Иоанна Г розного с княжатами еще более оттенили кар;

тину разрушения феодальных порядков, опять-таки ничего не говоря о феодализме. Большое значение имело также более глубокое расследование основных начал феодализма в трудах новых западных историков и более отчетливое выяснение основных черт русских учреждений в трудах проф. Сергеевича и других русских историков последнего времени. Наконец, некоторые из открытых недавно актов дали новое освещение известным уже явлениям.

Вернувшись с этими новыми приобретениями нашей науки к забытым мыслям историков 40-х и 50-х годов, я мог обосновать их, развить и дополнить. И мне кажется, что я возбудил назревший вопрос. Недавно один из новейших исследователей — Н. А. Рожков, ссылаясь в отношении закладничества-патроната на мою работу, заявил, что «в Московской Руси XVI века были налицо все элементы, из которых сложился средневековый феодальный строй: поместье-бенефиций, льготы-иммунитеты и закладничество-коммендация». В то же время М. Ф. ВладимирскийБуданов, который и раньше отмечал сходство некоторых русских учреждений с феодальными, но в неопределенных выражениях, в новом издании «Обзора истории русского права», обсуждая ту же мою статью и так же, как Рожков, обратив внимание на Московское государство, а не на удельную Русь, признал, что в Московском государстве существовали «явления клиентства и феодализма», хотя они «не господствовали здесь, по крайней мере ничем не определяли существенных основ государственного и частного права в Москве». В отношении Москвы, Московского государства XVI—XVII вв. это совершенно справедливо, но я в своих работах имел в виду удельную Русь XIII—XV столетий с ее феодальными порядками, противоположными московскому государственному строю. Я не считаю, конечно, что вопрос исчерпан. Я вполне понимаю, как много еще предстоит работать на этом пути. Мне приходят на память слова Рота, которые я поставил эпиграфом к статье о «Феодальных отношениях в удельной Руси»: «Fur eine Zeit, in welcher die Quellen aus Fragmenten bestehen, wird niemand das allein Richtige gefunden zu haben glauben. Ich bin feme von dieser Meinung. Es geniigt mir, wenn ich nachgewiesen habe, dass neben den bisher verfolgten Ansichten noch eine andere Darstellung der Verhaltnisse moglich ist»^[2]. Во многом из того, что я выясняю выше, я не уверен, что мое понимание единственно верное. Но есть пункты, относительно которых я более уверен, чем Рот: это те, которыми устанавливается тожество основных начал строя удельной Руси и феодальной Европы.

..

• [1] 981 так же уклончиво поступил В. Милютин, сказавший, что жалованные грамоты создавали у нас из монастырской вотчины «государство в государстве», и не упомянувший о западном иммунитете.
• [2] «Относительно эпохи, история которой известна только по фрагментам источников. вряд ли кто возьмется утверждать, что нашел единственно верное решение. Я далек от такого представления. Если мне удалось доказать, что наряду с существовавшими точками зрения возможен и иной взглядна вещи, то я сделал достаточно» (нем.).