Германия. 
История социализма

Тайные общества

Париж в тридцатых годах XIX столетия представлял собою тот центр, где бурлило море разнообразных социалистических течений и откуда расходились по Европе нити революционного движения. Здесь же соединялись воедино и немецкие беглецы. В Париже организовался и первый, вскоре, впрочем, закрытый французским правительством, ферейн — для поддержки южно-германской оппозиционной печати. Революционная традиция движения через Буонаротти, жившему под старость в Швейцарии, восходила к Бабефу, опиравшемуся в своей работе на массу. Таким образом, бабувизм сохранялся в течение 30 лет после его официального подавления.

В 1843 году возник в Париже первый тайный демократически-республиканский Союз — Bund der Geachteten (союз «отверженных», изгнанников или опальных). Эта организация ставила себе задачею освобождение и возрождение Германии, обоснование и упрочение социального и политического равенства, свободы, гражданской доблести и единства сперва немецкого народа, а затем народов всего мира. Союз представлял собою тайную организацию со строгою дисциплиною и централизированным управлением. Центр назывался — очаг, группы — «шатры» и «хижины». Во главе его стояли два приват-доцента: Вильгельм Шустер из Геттингена и Якоб Венедей из Гейдельберга. Несколько сот молодых людей, и почти исключительно ремесленники, как парижские, так и кочевавшие по городам Германии входили в состав его членов. Но общество все же просуществовало недолго, так как подвергалось преследованиям полиции, открывшей его в 1804 году. «Шатры» были обнаружены в пяти германских городах. Союз имел в 1834 году свой редактировавшийся Венедеем орган, «Изгнанник», начавший появляться с первого же года основания общества. Сам редактор примыкал к якобинизму и к христианскому социализму в духе Ламенне, ярым поклонником которого он был. Но у него был и свой мрачный оттенок, который формулировался девизом: «Нам нечего делать — нам нечего есть». Ряд членов союза сочувствовал коммунизму Бабефа, некоторые — идеям Сен-Симона и Сисмонди. Шустер был более радикален.

В 1836 году из союза во главе с Шустером выделились самые крайние, большею частью пролетарские элементы, которые образовали новый союз под названием: «Союз справедливых» (Bund der Gerechten).

Об этих двух организациях Фридрих Энгельс рассказывает следующее:

В «Материнском Союзе» остались лишь наиболее сонливые элементы, а Иакобус Венедей вскоре совершенно заснул: когда в 1840 году полиция выследила несколько секций в Германии, он представлял собою едва лишь тень прежнего". Новый союз, напротив, развивался относительно быстро. Первоначально он был германским отпрыском связанного с бабувистическими воспоминаниями французского рабочего коммунизма, который около того же времени сформировался в Париже; общность имущества требовалась как необходимое следствие «равенства». Цели были те же, что и у парижских тайных обществ того же времени: наполовину союз пропаганды, наполовину заговор, причем, однако, всегда центральным пунктом революционных действий считался Париж, хотя далеко не исключалась подготовка возможных вспышек в Германии. Но так как Париж оставался главным полем битвы, то «Союз» был тогда не более как немецкой ветвью французских тайных обществ, а именно руководимого Огюстом Бланки и Барбесом «Общества времен года» (Societe des Saisons), с которым он состоял в тесной связи. Французы открыли бой 12 мая 1893 года; секции «Союза» приняли участие в предприятии и, таким образом, были вовлечены в общее поражение.

Из немцев были захвачены Карл Шаппер¹ и Генрих Бауэр^[1][2]; правительство Луи-Филиппа удовольствовалось их высылкой после продолжительного заключения (Энгельс в предисловии к «Кельнскому процессу коммунистов» Карла Маркса, рус. пер. Петр. 1919, стр. 4). Шаппер и Бауэр эмигрировали в Лондон, где вместе с часовщиком Иосифом Моллем собрали остатки союза, сделавшись центром агитации. «Я познакомился со всеми троими в 1843 году в Лондоне, — говорит Энгельс, — это были первые революционеры-пролетарии, которых мне приходилось видеть». Они уже были коммунистами, опиравшимися исключительно на требования равенства, что несомненно было остатком бабувизма.

Из Лондона союз поддерживал связи с Парижем, Германиею и Швейцариею, где имелись разветвления и секции. Там, где законы разрешали устройство легальных организаций, параллельно устраивались открытые общества рабочих. Так, в феврале 1804 года немецкие рабочие-коммунисты основали в Лондоне открытый немецкий образовательный ферейн (Arbeiter-Bildungsverein), служивший тайному союзу резервуаром для вербовки новых членов. «Так как коммунисты, — говорит Энгельс, — были активнейшими и наиболее интеллигентными членами ферейна, то, само собою разумеется, его управление находилось целиком в руках союза. Вскоре в Лондоне возникло несколько таких небольших добавочных организаций, именовавшихся хижинами» (Hiitten).

Ядром «Союза Справедливых» были портные. «Немецкие портные, — говорит Энгельс, — встречались тогда повсюду: в Швейцарии, в Лондоне, в Париже. В последнем городе немецкий язык был настолько господствующим языком этой отрасли промышленности, что мне, например, в 1846 году пришлось познакомиться там с норвежским портным, прибывшим во Францию морским путем, который в течение 18 месяцев не выучил ни единого французского слова, но прекрасно научился говорить по-немецки. Парижские общины в 1847 году состояли преимущественно из портных, одна — из столяров-мебелыциков».

«С того времени как центр тяжести был перенесен из Парижа в Лондон, на первый план выступил новый момент: Союз из Немецкого мало-помалу сделался интернациональным. В рабочем ферейне, помимо немцев и швейцарцев, встречались представители всех тех национальностей, у которых для сношения с иностранцами служил преимущественно немецкий язык, т. е. скандинавцы, голландцы, венгерцы, чехи, южные славяне, также эльзасцы и русские. Ферейн вскоре принял название „Коммунистического рабочего образовательного ферейна“, и на членских билетах стояло изречение: „Все люди — братья“ — но меньшей мере на двадцати языках, хотя кое-где и не без грамматических ошибок. Как открытый ферейн, так и тайный союз вскоре тоже приняли более интернациональный характер; сначала интернациональность его была несколько ограничена; практически интернациональный характер его выражался в различии национальности членов, теоретически же он вытекал из понимания, что всякая революция, чтобы быть победоносной, должна стать европейской. Далее этого еще не шли, но основы были уже положены».

«С французскими революционерами через лондонских изгнанников, их боевых товарищей в 1839 году (восстание Бланки), поддерживалась тесная связь. То же и с более радикальными поляками».

И в иных отношениях характер Союза изменился с течением событий. Хотя на Париж все еще смотрели — и тогда с полным правом — как на революционную отчизну, все же зависимость от парижских заговорщиков уже исчезла. Распространение Союза подняло его самосознание. Чувствовалось, что он пускал все более и более глубокие корни в немецком рабочем классе, и что эти немецкие рабочие исторически призваны идти впереди рабочих европейского севера и востока. В лице Вейтлинга они имели коммунистического теоретика, которого смело можно было поставить наряду с его тогдашними французскими конкурентами. Наконец, опытом 1839 года были научены, что практика революционных вспышек пока ничего не даст. И если все еще продолжали каждое событие истолковывать как предвестник приближающейся бури, если старые полуконспиративные уставы, в общем, удерживались, то это было скорее результатом старого революционного упрямства, которое уже начинало приходить в столкновение с надвигающимися более совершенными новыми взглядами.

Напротив, общественная доктрина Союза, как ни неопределенна она была, заключала в себе один весьма крупный, но обусловленный самыми обстоятельствами недостаток. Члены Союза, поскольку они вообще были рабочими, были почти исключительно ремесленниками в собственном смысле. Человек, их эксплуатировавший, сам был в крупных мировых городах большею частью лишь мелким мастером. Даже эксплуатация портняжества в крупном стиле, так называемая теперь «конфекция», путем превращения портняжного ремесла в домашнюю промышленность за счет одного крупного капиталиста находилась тогда даже в Лондоне в зародышевом состоянии. С одной стороны, эксплуататор этих ремесленников был сам мелким мастером; с другой стороны, все они надеялись, в конце концов, сами стать мелкими мастерами. И притом тогдашний немецкий ремесленник был еще опутан целою массою унаследованных цеховых взглядов. К величайшей чести их поэтому служит тот факт, что они, не представляя собою настоящих пролетариев, но лишь придаток мелкой буржуазии, который находился на пути превращения в современный пролетариат и не стоял в прямой противоположности к буржуазии, то есть к крупному капиталу, что эти ремесленники были в состоянии инстинктивно предугадать свое будущее развитие, хотя они еще и не могли с полным сознанием конституироваться в партию пролетариата. Но недостаток этот был и неизбежен, так как старые ремесленные предрассудки каждую минуту подставляли им ногу, как только приходилось подвергать существующее общество детальной критике, то есть исследовать экономические факты. И я не думаю, чтобы во всем Союзе в то время нашелся хоть один-единственный человек, который прочел когда-либо книгу по экономической науке. Но это мало кого смущало; «равенство», «братство» и «справедливость» помогали пока справляться со всякой теоретической трудностью.

В Германии ветви Союза распространялись преимущественно в крупнейших тогдашних городских центрах, как Берлин и Магдебург. Они были многочисленны, но переходящего характера, т. е. то возникавшие, то распадающиеся.

Оставшуюся было парижскую секцию в 1840 году собрал портной Вильгельм Вейтлинг, виднейшая фигура того времени, о котором будет еще речь ниже. Переселившись в Швейцарию, Вейтлинг вместе с Августом Беккером создали довольно сильный центр, принявший вскоре особый именно «вейтлингский» оттенок. Это была своеобразная и талантливая смесь идея первохристианства и боевого пролетарского самосознания. К 1847 году новый союз, «Союз Коммунистов», уже окончательно сформировался и сделал шаг вперед в смысле развития идеологии. «Коммунизм равенства», которым был проникнут «Союз Справедливых», и коммунизм Вейтлинга в немецких и швейцарской его группах уже не удовлетворяли вошедших в круг этих идей молодых Маркса и Энгельса, начавших развивать уклон, с одной стороны, в сторону политики, с другой — в сторону выработки нового теоретического обоснования социализма — материалистической теории истории. Поэтому Маркс и Энгельс начали вместе с художником Пфендером и портным Эккариусом создавать параллельно свою обособленную организацию, проникнутую новыми идеями, как они тогда называли, «критического» коммунизма. Этот новый центр, духовно влиявший одно время на весь «Союз Справедливых», не окрепнув организационно, к 1847 году растворился в Союзе, в который теперь окончательно вошли Маркс и Энгельс. Союз идейно окреп, деятельность его оживилась, и в течение 1847 года им было созвано два съезда для выработки общей программы и тактики. Здесь-то — преимущественно на втором съезде — и был выработан новый краеугольный камень социалистической теории и тактики, бессмертный отныне «Коммунистический Манифест». Вместе с тем был реорганизован старый «Союз Справедливых» и превращен в «Союз коммунистов» с центром в Брюсселе, где тогда жил Маркс. Новый центральный комитет был в марте следующего 1884 года арестован, но этим дело не кончилось. Спустя четыре года, а именно осенью 1852 года возник процесс немецкой ветви Союза в Кельне. 12 человек по этому подробно описанному Марксом процессу («Кельнский процесс коммунистов») были осуждены. «Союз коммунистов», утратив свои наиболее живые отделения, распался.

• [1] Шаппер из Нассау, будучи студентом, «в 1832 году был членом устроенного Георгом Бюхнером заговора; 3 апреля 1833 года вместе с другими ходил на штурм франкфуртского полицейского участка, бежал за границу и в феврале 1834 года принималучастие в походе Мадзини на Савойю. Богатырского сложения, решительный и энергичный, всегда готовый поставить на карту буржуазное существование и жизнь, он былобразцом того профессионального революционера, какой играл известную роль в тридцатых годах».
• [2] Генрих Бауэр из Франконии был «башмачником по профессии; живой, подвижной, остроумный человек, в маленьком теле которого, однако, тоже крылось много хитростии решимости».