Финансовая экономика — новая макроэкономика

Финансовая система во второй половине XX в. подчиняет мировую экономику, отменяются кейнсианские ограничения, дается максимальная свобода банкам, возникает эра «финансового монетаризма». Имеется даже год — 1972, когда после доклада Ханта были предприняты либеральные послабления, касающиеся процентных ставок, банковской системы, финансовых рынков, которые тогда еще так сильно, как сегодня, не довлели над экономикой. С 1980;х гг. с приходом консерваторов в Великобритании и республиканцев в США закрепляются изменения в работе банков, финансовых центров и рынков. Электронная экономика, окрепнув к 1990;м гг., расширяет возможности спекуляций — скорость, объем, географический масштаб.

Один из основателей макроэкономического анализа Дж. М. Кейнс однажды заметил, что «полное развитие финансовых систем делает еще менее вероятным саморегулирование рыночных экономик»^[1].

Развитие финансовой системы подавило современную экономику — так бывает, что часть начинает угнетать в ходе своего расширения другие элементы системы, с одной стороны, предоставляя для них ресурсы, с другой стороны, жестко ограничивая их или ввергая систему в перманентные кризисы развития.

Процент и рентабельность определяют выбор между реальным и финансовым сектором — в части инвестиций в инновации. Этот выбор приводит инвесторов к предпочтению отнюдь не реального сектора. Инвестиции растут, увеличивая потребности в деньгах и расширяя спрос на кредитные ресурсы, тем самым действуя в направлении повышения процентной ставки. Дальнейший рост прибыли приводит к росту риска, который способствует снижению инвестиций и потребности в кредитном ресурсе либо выводу ресурсов из проектов. Инвесторы выводят капиталы, тем самым обрушивают финансовый рынок. Развертывание кризиса по линии «бум — эйфория — паника» представляет собой схему X. Мински, а паника называется «моментом X. Мински», когда финансовые рынки (ипотечный, валютный, фондовый и др.) не выдерживают и лопаются.

Разворачивающийся финансовый кризис провоцирует экономический кризис, причем преодолеть этот кризис с помощью стандартных схем макроэкономической политики, известных до сих пор, не получится, так как это уже кризис бухгалтерских балансов. Решение вопроса в такой постановке требует институциональных изменений с учетом сложившихся особенностей долговой экономической системы.

Финансовый кризис 2007—2009 гг. рельефно обнажил методологические проблемы экономической науки, предъявляя претензии не только в части трудностей его предсказания и объяснения, но и элиминирования — противодействия кризисам. Множество математических моделей, финансовых моделей и инструментов оказались бессильны в объяснении и предсказании кризиса, но главное — никак не облегчили выработку мер по ликвидации кризиса. Причина состояла в том, что, по меткому выражению Пола Кругмана, «за правду была принята красота убедительно выглядящих математических формул», которые на самом деле не только ничего не проясняли, но даже, видимо, запутывали понимание ситуации. Во всяком случае, отвлекали интеллектуальные усилия экономистов на решение математических задач, оторванных от подлинного содержания происходящих финансовых и экономических изменений.

Чикагская экономическая школа получила сильный удар самой экономической жизни. Гипотеза эффективного рынка Юджина Фамы не сработала. На повестку дня развития экономического знания вынесена проблема разработки новой теории, финансовой математики, которые бы с большей реальностью отражали поведение агентов на таких рынках и могли прогнозировать изменения этих рынков. Это позволило бы предсказывать и предотвращать возможные кризисы.

Создание новых экономических моделей потребует учета:

• — иррационального аспекта поведения агентов, включая финансовый рынок;
• — моделирования различных эффектов по действующим и изменяющимся институтам;
• — создания нового подхода к оценке так называемых провалов рынка и провалов государства (нужно отметить, что во многом данные доктрины являются надуманными, так как их ввод и объяснение осуществляется с позиции разных критериев либо неоформленного критерия, характеризуемого высокой неточность трактовки);

— способа регуляции и управления финансовыми и другими рынками.

Таким образом, модели оценки долгосрочных активов (модель САРМ), а также модели, реализующие доктрину «эффективного рынка» потребуют изменения, причем понятно, каким оно должно быть, но не понятно, какие варианты и какой вид должно принять. Иными словами, можно понимать, что нужно сделать, но не суметь этого сделать по причине сложности задачи.

Многие экономисты высказываются за создание новой теории финансов — как новой макроэкономической теории. В частности, на эту тему известны оценки Дж. Акерлофа, Р. Шиллера, П. Кругмана, Дж. Стиглица и др. В общем виде их можно свести к следующим положениям:

• 1) финансовый сектор требуется включить не только в макроэкономические модели, но и рассматривать как основной элемент формирования макроэкономического ландшафта и его изменения;
• 2) поскольку экономическая наука не располагает абсолютно действенными инструментами противодействия рецессиям и депрессиям, как считалось, необходимо использовать кейнсианский анализ для развития этих инструментов, признавая нестабильность и неэффективность финансовых рынков. Именно признание неэффективности рынков, а не концентрация усилий на описании отдельных «провалов рынка» позволит реалистично взглянуть на финансовую систему и современную экономику, создав новую финансовую математику — и макроэкономику;
• 3) требуется строить модели связи секторов — реального и финансового, детализируя их совместную эволюцию и задавая управляющие параметры, с помощью которых регулировать их функционирование. Ни один из указанных выше корифеев экономики не акцентировал такой момент, за исключением X. Мински, который уделял внимание секторальному взаимодействию, хотя рассматривал его не в такой тесной системной связи, как следовало бы для получения картины совместной эволюции секторов.

Новая поведенческая теория финансов обеспечит совсем иные трактовки макроэкономических изменений. Ставка процента продолжит быть регулирующим инструментом, так что близкая к нулю она будет стимулировать экономику действовать в направлении ликвидации кризиса и противодействия рецессии. Иррациональное поведение агентов финансового рынка, «стадный эффект», паника — это те модели, которые требуется отразить в новой финансовой математике и поведенческой теории финансов, позволяющей создать иное видение макроэкономики. Иным словами, «иррациональное расточительство», лежащее в основе раскручивания финансовых пузырей и обрушения рынка, требуется определять и по возможности им управлять, сдерживая в некоторых разумных рамках. Но чтобы осуществить сдерживание, необходимо установить размах данных рамок. Доверие, которое оказывают агенты рынку, — другим агентам, а также правительству и денежным властям — считается, выступает главным фактором, обеспечивающим стабилизацию или дестабилизацию финансового рынка.

Этот фактор можно считать самым важным при обеспечении функций финансового рынка, которые сводятся к управлению риском и структурой рисков, распределением капитала с привлечением сбережений при наименьших из возможных трансакционных издержках (П. Кругман).

Однако, как именно исполняются эти функции в условиях долговой экономики при относительной невысокой ее эффективности и технологичности самого финансового рынка либо изменяющихся непредсказуемым образом моделях игроков этого рынка, — остается большим вопросом.

Реакции агентов бывают экономические и неэкономические, а мотивы поведения — рациональные и иррациональные (следуя Акерлофу и Шиллеру). Используя эти параметры, можно ввести шкалу либо матрицу, показывающую возможности экономической науки в объяснении потенциально возможных моделей поведения агентов (табл. 1.1). Знаком «-» или «+» помечена сила экономической науки в исследовании модели поведения агентов. Как видим, современная макроэкономика умеет изучать экономические реакции агентов при их рациональном поведения (эгоистическом мотиве). Это сильно ограничивает потенциал экономического знания, так как оно не способно пролить свет на иррациональные мотивы, задающие экономические реакции, и абсолютно не принимает во внимание неэкономические реакции агентов при любых иных мотивах поведения.

Таблица 1.1

Сила экономической науки в объяснении реакций и мотивов поведения агентов финансового рынка.

Доверие считается движущим фактором макроэкономических изменений, передающим воздействие через финансовые рынки, также общие реакции экономических агентов. Тем самым у доверия как психологической детерминанты поведения имеются как минимум два канала передачи воздействия, которые отличаются друг от друга по силе влияния на экономику в целом.

Оптимизм и пессимизм агентов влияет на совокупный спрос, увеличивая или сокращая его, что оказывает воздействие на занятость. Растущий спрос увеличивает занятость, снижающийся — увеличивает безработицу. Тем самым сдвигается кривая совокупного спроса (рис. 1.6).

Новая макроэкономика должна отреагировать на изменение доверия, сдвигающее кривую спроса. При этом либо увеличиваются продукт и цена, либо снижаются продукт и цена. Однако доверие не может так линейно воздействовать на экономику. Скорее всего, влияние отнюдь не такое, как показано на рис. 1.6.

Рис. 1.6. Совокупный спрос и фактор доверия в макроэкономике.

При изменении доверия сдвиг спроса будет зависеть от силы изменения доверия и скорости такого изменения. Здесь возникает чрезвычайной сложности задача измерения доверия и интерпретации этого измерения, как и форм доверия, поскольку доверие на финансовом рынке отличается от доверия в сделках, например, в промышленности. Поэтому каким образом интегрировать разные формы доверия? Ведь изменение ситуации на финансовом рынке в силу изменения доверия агентов на этом рынке, конечно, может влиять на макроэкономику, сдвигая спрос, но как это отразится на доверии агентов финансового рынка и на доверии агентов нефинансовых рынков? Проблема именно в этом. И от динамики форм доверия и обратной реакции на изменение спроса будет зависеть дальнейшая элиминация или усиление сдвига данной кривой спроса.

Для измерения доверия на финансовом рынке изобретаются индексы доверия, они агрегируют мотивы и реакции агентов, однако многое зависит от определения доверия, интерпретации, которая вводится изначально, «вшивается» в этот индекс. Совершенствование методик измерения сразу порождает проблему выбора того индекса, по которому лучше всего измерять доверие. Чтобы отделить лучший индекс от худшего, необходим также критерий отделения. Возникает проблема институциональной регрессии, которая трудно разрешима в экономическом анализе, составляя основную методологическую трудность развития современных макроэкономических моделей (в рамках новой макроэкономики, предполагающей иную финансовую математику), учитывающих доверие и реакцию агентов. Моделирование микроэкономических основ поведения может несколько сгладить эту проблему, но обеспечить решение на все времена не может по причинам, которые рассмотрены ранее.

Дж. Акерлоф и Р. Шиллер пошли дальше, введя мультипликатор доверия, т. е. действуя строго по аналоги с Дж. М. Кейнсом, видимо, полагая, что калька создания новой макроэкономики должна быть примерно такой же, как когда-то это осуществил Дж. М. Кейнс. Наверное, когда думаешь, что создаешь новую макроэкономику, то ее, скорее всего, и не создашь. Возникают копирующие интеллектуальные схемы, ничего не привносящие в решение вопроса. Мультипликатор доверия показывает, как изменяется доход в экономике при изменении (увеличении) доверия на единицу (на один пункт). Измерение осуществляется посредством индексов доверия, недостатки получения которых уже были указаны, и они ограничивают применение мультипликатора, так как привязывают его к индексу измерения доверия. Эта величина не является объективной, как, например, инвестиционные расходы и доход, когда они сопоставляются в мультипликаторе Кана и Кейнса (хотя Кан рассматривал мультипликатор на примере общественных работ — расходов на эти действия).

Мотивы поведения агентов даже на финансовых рынках различны и постоянно изменяются. Еще Торстейн Веблен отмечал мотив демонстрационного поведения, зависти, подражания, социального статуса и показного потребления, а также состязательности и др. Психологи владеют оценками многих видов связанных и несвязанных мотивов, которые могут быть реализованы на финансовом и других рынках.

Все эти мотивы учесть трудно, если не сказать невозможно, как и включить в какой-то агрегированный индекс. К тому же влияние на его изменение окажет какая-то группа преобладающих мотивов, но далеко не все присутствующие на рынке. Поэтому с крайней аккуратностью необходимо в исследованиях искать связи индексов либо индексов и иных параметров. Не исключив ложную корреляцию, можно получить самые неожиданные и в такой же степени неправдоподобные выводы, которые будут поданы как новый факт, закономерность или новое слово в создаваемой новой макроэкономике. Однако на самом деле это будет лишь численная манипуляция, не более того.

Какие бы изменения ни привносили в финансовую математику и современную макроэкономику финансовые рынки и финансовая система, сегодня имеющие самодовлеющее влияние, на практике для успешного развития такого доминантного влияния они иметь не должны. В науке известен, но в учебниках не рассматривается «разрыв Макмиллана», согласно которому потребность в крупномасштабном финансировании корпораций, а также потребность в предоставлении долгосрочного капитала малым и средним предприятиям высока, а реально финансирование недостаточное. При этом эмиссия акций не решает проблемы обеспечения их капиталом на развитие. Финансовая система имеет целью обслуживать потребности промышленности, а денежно-кредитная политика — противостоять сокращению производства и занятости.

Возникновение финансовых пузырей не является новым феноменом, оно известно было много веков назад. Другое дело, что финансовые пузыри не имели такого быстрого распространения и влияния. Согласно Р. Шиллеру, на сегодня отсутствует экономическая политика, которая бы справилась с пузырями, потому что природа возникновения пузыря непредсказуема и до конца неясна, скорость возникновения и распространения — роста очень велика, так что подбор методов влияния ограничен объективно.

При этом Р. Шиллер говорит, что политика «вмешательства» не должна проводиться, так как не позволяет нейтрализовать пузыри, а спекулятивные рынки решают полезную задачу — распределения ресурсов между направлениями использования. Однако, нужно заметить, что цена кризиса, возникающего по причине образования финансового пузыря, столь высока, что свертывает решение данной задачи. К тому же неоклассический подход, явно доминирующий в такой логике, не рассматривает возможные альтернативы, т. е. инструменты структурной политики, которые могут повлиять на распределение ресурсов между секторами экономики. Тем самым не принимаются во внимание разрушительный характер спекулятивной деятельности, издержки этой формы распределения ресурсов. Без такой оценки делать вывод, будто спекуляция в виде пузырей выполняет столь важную функцию, что с ней можно мириться, является слабо обоснованным аргументом.

Регулирующие финансовые институты, социальное обеспечение и демпфирование рисков выступают основными векторами регулирования и проведения государственной политики. Список мер Р. Шиллера представим ниже, отметив сразу, что они выступают паллиативами в решении вопроса снижения негативного влияния финансовых пузырей на экономику и предотвращения вызываемых ими кризисов:

• — диверсификация вложений и рисков (хеджирование рисков) — сокращение рисков (уйти сразу с фондового рынка нельзя, но можно продать излишки акций иностранцам, инвестиции в недвижимость снизить, уменьшив размер жилья);
• — нужен план увеличения сбережений — нормы сбережений (большую часть прибыли — на инвестиции, так как норма сбережений с ростом фондового рынка понизилась, бюджетные проблемы обострились), причина в росте числа пенсионеров. Нужно замедлить хотя бы темп роста текущих расходов, что увеличит норму сбережения;
• — снизить долю заработной платы, идущей на текущие расходы;
• — не побуждать пенсионеров инвестировать в фондовый рынок, а стимулировать вложение средств в индексированные государственные облигации, которые менее рискованные; пенсионные планы с фиксированным взносом не индексируются на величину инфляции — нужна индексация (по индексу потребительских цен или величине национального дохода на душу населения — последнее предпочтительнее) (пенсионные аннуитеты) с гарантиями государства;
• — денежно-кредитная политика (ДКП) и политика процентных ставок должны быть направлены на борьбу со спекулятивными пузырями — агрессивные меры по ужесточению ДКП, «протыкающие пузырь», могут иметь негативные следствия;
• — ограничение спекуляций посредством выступлений компетентных экспертов;
• — включение институтов поддержки «нормального режима» торговли (закрытие торгов, правило «плюс тик» при коротких продажах и т. д., но долгосрочного влияния нет!), число торговцев увеличено, выход на рынок облегчен.

По мнению Р. Шиллера, эти действия необходимы, но насколько они будут сильными и к чему приведут, большой вопрос. Во всяком случае, еще рано говорить о создании новой макроэкономики и новой поведенческой теории финансов, которые бы позволили решить обозначенный список сложных и взаимосвязанных проблем давления финансовой системы на экономику.

Далее рассмотрим стандартные подходы в области макроэкономики сразу в сравнительном ключе на предмет вытекающих из них передаточных механизмов экономической политики, уделив особое внимание политике роста и структурных изменений как наиболее актуальных направлений современной экономической теории. Заметим, что в области теории экономического роста создано множество моделей (несколько сотен, если не тысяч), которые, впрочем, не позволяют дать убедительные ответы по поводу чувствительности применяемых инструментов стимулирования роста. Это ограничивает данный массив моделей в применении, несмотря на то что по теории роста созданы самостоятельные учебники, число страниц которых доходит до 800—1000, описывающие громадное число этих моделей, оказывающихся на поверку бесполезными с точки зрения организации мер политики роста.

Вопросы и темы для подготовки к сдаче кандидатского минимума

• 1. Основные методологические проблемы экономической науки, а также ученые, внесшие фундаментальный вклад в дискуссию в области методологии экономической науки.
• 2. Основные тенденции изменений современной мировой экономики и экономической науки. Какие вызовы может и должна принять экономическая наука в связи с данными изменениями?
• 3. Экономические школы (особенности эволюции экономического знания) — основные представители и их вклад в мировую экономическую мысль, влияние экономических теорий на экономическую политику.
• 4. Предмет, метод и проблема верификации экономической науки — основные взгляды на проблему верификации (М. Фридман, Р. Кун, И. Лакатос, К. Поппер, Д. Макклоски). Проблемы неоклассики, кейнсианства, современного марксизма и институциональной школы (старая и новое направление).
• 5. Российская современная школа методологов экономической науки А. В. Аникин, Л. И. Абалкин. Ю. Я. Ольсевич, В. С. Автономов, О. И. Ананьин и др. Вклад отечественных и зарубежных методологов экономической науки (работы М. Блауга).
• 6. Поведенческая экономика как основа новой макроэкономики и финансовой экономики — представители и содержание подхода.
• 7. Российский институционализм и эволюционная школа — работы Н. Д. Кондратьева, Л. И. Абалкина, В. И. Маевского, В. Л. Макарова, В. М. Полтеровича, Г. Б. Клейнера, С. Ю. Глазьева, Е. В. Попова, В. Е. Дементьева, О. С. Сухарева.

• [1] Цит. по: Буайе Р. Теория регуляции. М.: РГГУ, 1997. С. 51.