Содержание и критика канонического взгляда на правомочие владения

— Следует сказать, что несмотря на общее признание всех перечисленных черт за правомочием владения, практически никто из ученых не делает того вывода, который отстаиваем мы — никто не признает правомочие владения эксклюзивной содержательной чертой вещных прав. Почему? — вопрос этот, сам по себе небезынтересный, мы пока оставим за рамками рассмотрения, а вместо него обратимся к критической оценке подобного (половинчатого) подхода.

Согласно известной поговорке, сказав «А», следует говорить и «Б» и все последующие буквы алфавита. Нельзя в одно и то же время соглашаться с тем, что вещные права оформляют и закрепляют фактическое непосредственное отношение лиц к вещам как к своим или чужим, но в то же время, отказываться видеть в правомочии владения необходимую составляющую вещных прав, и уж тем более отрицать возможность характеристики вещных прав через одно только их содержание. Говоря о единой функции вещных прав не стоит утверждать, что их содержание может быть сколь угодно разнородным: по крайней мере одно правомочие, являющееся средством (ключом) к исполнению субъективными вещными правами возложенных на них социальных функций (ключом к сокровищнице), в составе каждого субъективного вещного права должно присутствовать неизбежно. Таковым и является правомочие владения.

Еще более глубокого противоречия не хотят замечать те ученые, которые «обнаруживают» правомочие владения в составе субъективных прав, не являющихся вещными. Если бы это соответствовало действительности, то это могло бы означать лишь одно: функция оформления и правового закрепления состояния принадлежности материальных благ выполняется не только вещными, но и иными субъективными правами. Но ничего, что было бы хоть отдаленно похоже на подобное утверждение, в литературе не встречается. Это обстоятельство не смущает, однако, когда утверждается о возможности вхождения правомочия владения в состав обязательственного права, например, права арендатора или нанимателя жилого помещения¹. И это, как показывает дальнейшее изложение, не мимоходом брошенное суждение, а сознательно занятая и целенаправленно отстаиваемая научная позиция: «В нашем праве оно [владение] традиционно рассматривается только в качестве правомочия (составной части)^[1][2] определенных вещных и обязательственных прав, не имеющего самостоятельного значения»^[3]. Эта мысль кажется ученому настолько важной, что она повторяется на трех последующих страниц еще шесть (!) раз^[4]: 1) «в отечественном гражданском праве признание владения правомочием ряда имущественных (гражданских) прав, в т. ч. обязательственных (например, прав арендатора или хранителя вещи)…»¹; 2) «владельцами вещей считаются субъекты не только вещных, но и многих обязательственных прав»^[5][6][7]; 3) «владение как элемент (правомочие) договорного (обязательственного) права…»^[8]; 4) «владение вещью в рамках обязательственного правоотношения, без цели ее отчуждения, само по себе не может породить никаких вещных прав»^[9]; 5) «фактический владелец защищает свое господство над вещью, которое нельзя смешивать с владением чужой вещью в рамках обязательственных отношений»^[10]; 6) «владение… представляет собой… элемент (правомочие) других (обязательственных или вещных) прав, но не особое самостоятельное вещное право»^[11]. Другими словами, если в составе субъективного права присутствует правомочие владения, то это совсем не обязательно означает, что такое право является вещным — оно вполне может быть и обязательственным. Единственная разница — вещное право имеет своим объектом вещь «прямо», а обязательственное — «косвенно»^[12].

Но если не владение делает права вещными — то что же тогда? Абсолютность? Нет — бывают права абсолютные, но не вещные, это мы уже выясняли. Объект? Тоже нет: бывают права на вещи, но не вещные. Неужели одна только цель — обслуживание статики имущественных отношений? Но этот признак лежит за пределами вещных прав. Объединять право собственности с правом залога в число вещных прав только потому, что они служат одной цели — все равно, что почитать однородными такие, например, предметы, как ложка и учебник гражданского права на том основании, что они могут служить общей цели — изучению гражданского права: с помощью ложки студент обедает перед тем, как приступить к изучению гражданского права, а при помощи учебника непосредственно получает знания; разница только в том, что учебник используется им для учебы «прямо», а ложка — «косвенно». Если даже правомочие владения не может претендовать на роль объединяющего фактора, то категория вещных прав простонапросто распадается (погибает) от отсутствия внутри нее собственного связующего начала.

Вместе с тем, именно такой — не признающий единого содержательного начала — подход предоставляет максимальные практические удобства, ибо позволяет сколь угодно произвольно исключать из числа вещных любые субъективные права, хотя бы и содержащие в своем составе правомочие владения, т. е. оформляющие отношения фактического непосредственного господства над вещью¹. Допускает этот подход и обратное — волюнтаристское отнесение к разряду вещных любых субъективных прав, в т. ч. и тех, которые ни по своему содержанию, ни даже по природе не имеют к ним никакого отношения^[13][14]. В рамках этого подхода мысль о том, что всякое субъективное право, чтобы быть вещным, должно оформлять фактическое непосредственное господство над вещью, приобретает значение лишь общего правила, имеющего целый ряд исключений «в обе стороны»: 1) не всякое субъективное право, оформляющее такие отношения, является вещным, но вместе с тем, 2) являются вещными некоторые из субъективных прав, вещноправовой функции не выполняющие и родовыми (!) признаками вещных прав не обладающие. Понятия «вещные права» и «права, оформляющие фактическое и непосредственное господство лица над вещью», оказывается, не совпадают (как должно было бы быть), а пересекаются. Ценность понятия «вещные права» как научной категории теряется, и для науки при этом неважно, какими мотивами — политическими, социальными, экономическими, традиционалистскими или какими-то еще — обусловливаются пресловутые исключения. Существенно лишь то, что их наличие заменяет научный подход к установлению содержания данной категории подходом эклектическим (антинаучным).

К сожалению, отказ от такого критерия отнесения субъективных прав к категории вещных, как владение, по существу никак не обоснован. Многократное повторение мысли о правомочии владения в составе «некоторых» обязательственных: прав на разный лад аргументом считаться не может. Больше того, малейшая попытка проверки противостоящей концепции не может не поставить в тупик! Допустим на секунду, что ее ключевой контр тезис правильный и что, в частности, возможности владения арендатора арендованной вещью и хранителя предметом поклажи и вправду входят в состав обязательственного права — что тогда? Тогда право арендатора на объект аренды и право хранителя на предмет поклажи должны, как частные случаи обязательственного права, соответствовать общему понятию обязательства, понятию обязательства вообще, родовому понятию. Наблюдаем ли мы такое соответствие? Ни в коем случае!

«Обязательство представляет собой оформляющее акт товарообмена относительное гражданское правоотношение, в котором один участник.

(должник) обязан совершить в пользу другого участника (кредитора) определенное действие имущественного характера либо воздержаться от такого действия, а кредитор вправе требовать от должника исполнения его обязанности"¹. Но если содержанием обязательства является требование чужого действия, обеспеченное обязанностью совершения требуемого действия, то ни владение и пользование арендатора предметом найма, ни владение хранителя предметом поклажи — действия, не имеющие ничего общего с требованиями — в определение обязательства просто не вписываются. Возможность действий арендатора и хранителя обеспечивается отнюдь не обязанностью конкретного лица — должника (кого? — неужели арендодателя или поклажедателя?) к какому-либо действию, а обязанностью всех других лиц не мешать арендатору извлекать из вещи плоды и доходы, а хранителю — принимать меры, направленные на сохранение предмета поклажи. И если арендатор в принципе может иметь какие-то требования к арендодателю о совершении каких-либо действий в отношении уже полученного им (арендатором) объекта аренды^[15][16], то это, во-первых, не отменяет прав арендатора на собственные действия по непосредственному фактическому господству над вещью, которые не относятся к разряду требований, а во-вторых не отменяет того факта, что у хранителя таких требований нет и быть не может.

Мы столкнулись с ситуацией, когда (говоря языком логики) понятия, которые мы полагали видовыми, не подпали под общее (родовое) понятие. О чем это свидетельствует? Только о неверности сделанного нами допущения — о неправильности взгляда, согласно которому возможность владения (возможность совершения управомоченным лицом собственных активных действий в отношении индивидуально определенной вещи) может входить в качестве правомочия в состав обязательственного права — требования о совершении чужих действий^[17].

Это обстоятельство, конечно, само по себе еще не свидетельствует и о правильности противоположного вывода (раз есть законное владение — то значит, право, на котором оно осуществляется, есть вещное право). Такая постановка вопроса вообще некорректна, ибо законное владение может существовать, но субъективного права, включающего в себя возможность (правомочие) владения, может и не быть. Именно так владеют подрядчики, хранители, перевозчики, экспедиторы, поверенные, агенты, комиссионеры, управляющие и др. лица, владеющие для другого. Законное владение есть фактическое состояние, такой элемент гражданского правопорядка, который, в силу своей высочайшей персональной и социальной значимости, может получать непосредственную гражданско-правовую охрану, без облечения в форму субъективного права. Но если оно все-таки в такую форму облечено (владение для себя, в своем интересе, хотя бы и не во всем своей властью), то соответствующее субъективное право непременно будет вещным правом.

Текст печатается по изданию:

Законодательство & Юридическая Наука [Законодательство].

2009. № 8. С. 12—21.

• [1] Учебник. Т. 2. С. 5.
• [2] Строго говоря, в качестве правомочия рассматривается не само владение (фактическое явление) — иначе пришлось признать бы, что правомочием владения обладаети такой «фактический владелец», как, например, вор — а юридически защищенная возможность владения (правомочие владения'). Разделение владения и правомочия владения очень ярко заметно именно при хищении вещи: фактическое владение переходитк вору, в то время как юридически защищенная возможность владения (правомочиевладения) остается у собственника. Вообще ни один факт никак не может быть элементом (правомочием) в составе какого бы то ни было субъективного права.
• [3] Учебник. Т. 2. С. 13.
• [4] Там же. С. 28,140,141,192. Особенного внимания заслуживает сноска на стр. 140: в ней критикуется взгляд, согласно которому «вещным объявляется всякое гражданское
• [5] право, прямо или косвенно имеющее объектом вещь».
• [6] Там же. С. 14.
• [7] Там же. С. 15 (второй абзац).
• [8] Там же. С. 15 (третий абзац, первое предложение).
• [9] Там же. Второе предложение.
• [10] Там же. С. 15—16.
• [11] Там же. С. 16 (второй абзац).
• [12] Там же. С. 140—141.
• [13] Наиболее известны в этом отношении случаи отрицания вещной природы за правами арендатора, нанимателя жилого помещения, ссудополучателя, членов семейсобственников и нанимателей жилых помещений, пользователей жилых помещенийв домах ЖК и ЖСК, залогодержателей.
• [14] Таковы, в частности, современные попытки отнести к разряду вещных преимущественное право покупки доли в праве общей собственности, право получения рентыс недвижимости (т. н. право вещных выдач), право распоряжения покупателя имущественного комплекса.
• [15] Гражданское право: учебник / под ред. Е. А. Суханова. — 3-е изд. — Т. 3. М., 2005.С. 15.
• [16] Например, о капитальном ремонте арендованного имущества.
• [17] Идентичный результат мы получим и в том случае, если допустим верность второго противостоящего нашей концепции тезиса — причислении к разряду вещных такихсубъективных прав, которые не обладают их признаками. Этому вопросу мы надеемсяпосвятить специальную статью.